Текст книги "Креативный класс. Люди, которые создают будущее"

Креативность часто воспринимают как нечто мистическое. Однако за несколько последних десятилетий было проведено много исследований, позволивших существенно углубить понимание креативности. Исследователи проанализировали этот феномен на самых разных примерах – от выдающихся ученых и известных художников до дошкольников и шимпанзе. Они анализировали биографии, записи и письма великих творцов прошлого, разрабатывали компьютерные модели творческого процесса и даже пытались «привить» способность к творчеству компьютеру[18]18
  См., например: Arthur Koestler, The Act of Creation. London: Hutchinson, 1964; Margaret Boden, The Creative Mind: Myths and Mechanisms. New York: Basic Books, 1990; Robert J. Sternberg, ed., Handbook of Creativity New York: Cambridge University Press, 1999; Dean Keith Simonton, Origins of Genius: Darwinian Perspectives on Creativity. New York: Oxford University Press, 1999; Carl R. Rogers, “Toward a Theory of Creativity,” chap. 19 in his On Becoming a Person: A Therapist’s View of Psychotherapy. Boston: Houghton Mifflin, 1961; Douglas Hofstader, Godel, Escher, Bach: An Eternal Golden Braid. New York: Basic Books, 1979 (издана на русском языке: Хофштадтер Д. Гедель, Эшер, Бах. Эта бесконечная гирлянда. Самара: Бахрах-М, 2001); Silvano Arieti, Creativity: The Magic Synthesis. New York: Basic Books, 1976.


[Закрыть]. Время от времени, хоть и не так часто, исследователи изучали механизм креативности в контексте человеческого общества в целом. Из всей массы работ о креативности я хочу выделить несколько основных, часто повторяющихся тем. По мере их изучения мы с вами узнаем, что такое творческая способность на самом деле, а также получим более глубокое представление о том, как и почему креативный этос проявляется в нашей жизни.

Начнем с основных положений. Креативность – это не то же, что интеллект. В одной научной работе различие между этими двумя понятиями охарактеризовано так: «Во многих исследованиях креативность рассматривается как когнитивная способность, не зависящая от других ментальных функций, и особенно от совокупности способностей, обозначаемых общим термином “интеллект”. Хотя интеллект (способность усваивать или обрабатывать большой объем данных) поддерживает творческий потенциал, все же это не синоним креативности»[19]19
  См.: Antonio Preti and Paolo Miotto, “The Contribution of Psychiatry to the Study of Creativity: Implications for AI Research,” at http://cogprints.org/2026/, p. 2. См. также: F. Barron and D. M. Harrington, “Creativity, Intelligence and Personality,” Annual Review of Psychology 32 (1981): 439–476; D. W. McKinnon, “The Nature and Nurture of Creative Talent,” American Psychologist 17 (1962): 484–494; M. Dellas and E. L. Gaier, “Identification of Creativity in Individuals,” Psychological Bulletin 73 (1970): 55–73.


[Закрыть].

Креативность подразумевает способность к обобщению. Альберт Эйнштейн очень точно подметил это, когда охарактеризовал собственную работу как «комбинаторную игру». Для того чтобы найти новые и полезные комбинации, необходимо тщательно проанализировать большой объем данных, субъективных оценок и различных сведений. Творческий синтез может привести к самым разным результатам: полезному изобретению, теории или идее, которые можно использовать для решения проблемы, или к произведению искусства, имеющему эстетическую ценность[20]20
  См.: Boden, The Creative Mind; Arieti, Creativity: The Magic Synthesis; S. A. Mednick, “The Associative Basis of the Creative Process,” Psychological Review 69 (1968): 220–232.


[Закрыть].

Креативность требует уверенности в себе и способности пойти на риск. В своей книге The Creative Mind («Креативное мышление») Маргарет Боуден говорит о том, что креативность предполагает сочетание увлеченности и уверенности в своих силах. «Для того чтобы выдвигать новые идеи и совершать ошибки, несмотря на критику в свой адрес, человек должен обладать развитым чувством собственного достоинства, – пишет она. – Нарушение общепринятых правил, выход за их пределы требует уверенности в себе. Чтобы делать это снова и снова вопреки мнению и презрительным замечаниям скептиков, нужно еще больше уверенности»[21]21
  Boden, The Creative Mind, p. 255. См. также: Thomas Kuhn, The Structure of Scientific Revolutions. Chicago: University of Chicago Press, 1962.


[Закрыть].

Неудивительно, что креативный этос означает решительный отказ от конформистского этоса прошлого. В действительности творческая деятельность часто носит откровенно подрывной характер, разрушая существующие паттерны мышления и образа жизни. Творческий процесс вызывает чувство тревоги даже у того, кто занимается творчеством. Согласно одному известному определению, креативность – это «процесс разрушения гештальта с целью создания более подходящего гештальта». Шумпетер писал о «творческом разрушении», которое преобразует существующие отрасли и создает новые. Специалист по истории экономики Джоэл Мокир пишет: «Как экономисты, так и историки признают существование глубокого различия между человеком экономическим (homo economicus) и человеком творческим (homo creativus). Первый извлекает максимальную пользу из того, что дано ему природой. Второй протестует против того, что диктует ему природа. Технологическая креативность, как и креативность вообще – это акт неповиновения»[22]22
  Joel Mokyr, The Lever of Riches: Technological Creativity and Economic Progress. New York: Oxford University Press, 1990. Впервые Шумпетер упомянул об этом различии в своей статье: “The Creative Response in Economic History,” Journal of Economic History 7(1947): 149–159.


[Закрыть].

Тем не менее креативность – это не прерогатива горстки избранных гениев, которым разрушение стереотипов может сойти с рук, поскольку они обладают сверхъестественными талантами. Творческое начало в той или иной степени присутствует в каждом из нас. На основании масштабных исследований Маргарет Боуден делает такой вывод: «Креативность в значительной мере опирается на обычные способности. Умение наблюдать, запоминать, видеть, разговаривать, слышать, понимать язык и распознавать аналогии – все эти способности обычного человека очень важны»[23]23
  Boden, The Creative Mind, p. 245.


[Закрыть]. Далее Боуден показывает несостоятельность образа одинокого творческого гения.

Романтический миф о творческом гении редко приносит пользу. Гораздо чаще он носит разрушительный характер. Тем, кто относит себя к числу избранных, он помогает укрепить уверенность в себе (возможно, именно это позволило Бетховену преодолеть многочисленные проблемы, выпавшие на его долю). Что касается людей, которые себя избранными не считают, этот миф только подрывает их самооценку. Человек, убежденный в том, что креативность – редкий или особый дар, не может надеяться на то, что упорство или образование позволят ему войти в творческую элиту. Он либо уже принадлежит к этому кругу, либо никогда не сможет войти в него. Представление о креативности, таланте и интеллекте как о чем-то целостном и обособленном тоже может лишить мотивации. Человек либо обладает этим качеством, либо нет. Зачем же утруждать себя, если любые попытки могут привести разве что к тому, что уровень посредственности будет не таким удручающим? …Совсем другую позицию может занимать тот, кто считает, что в основе креативности лежат обычные способности, свойственные всем нам, а также практические знания и навыки, к приобретению которых мы все можем стремиться»[24]24
  Boden, The Creative Mind, с. 255–256.


[Закрыть].

Креативность многопланова и основана на опыте. По словам Дина Саймонтона, «развитию креативности способствует интеллект, обогащенный разного рода впечатлениями и взглядами на жизнь», и креативность «непосредственно связана с мышлением, демонстрирующим различные интересы и знания»[25]25
  Simonton, Origins of Genius.


[Закрыть]. Виды креативности, которые принято считать отличающимися друг от друга (например, в области технологий (изобретательство), экономики (предпринимательство), различных видов искусств), на самом деле взаимосвязаны. Они не только опираются на общий мыслительный процесс, но и усиливают друг друга посредством взаимного обогащения и стимуляции. Поэтому на протяжении всей истории человечества люди, занимающиеся различными видами творчества, всегда объединялись и подпитывали друг друга в крупных центрах, где бурлила разноплановая творческая жизнь, – например, таких как Флоренция в эпоху раннего Возрождения, Вена в конце XIX – начале XX столетия, – а в наше время это происходит во множестве быстро развивающихся креативных центров по всей территории США.

Каким бы стимулирующим и эффектным ни казался порой творческий процесс, это тяжелый труд. Томас Эдисон (эталон креативности технического плана) и Джордж Бернард Шоу (образец культурной креативности) любили говорить, что гений – это 90 процентов пота и 10 процентов вдохновения[26]26
  Цит. по: Boden, The Creative Mind, p. 254.


[Закрыть]. А журналист Ред Смит однажды сказал о требованиях своей профессии: «Писать – проще простого. Все, что нужно сделать, – это сесть перед пишущей машинкой и вскрыть себе вены». Изобретатель, драматург и спортивный комментатор высказывают одну и ту же мысль: в основе креативного этоса лежат дисциплина, сосредоточенность и упорный труд. По словам Маргарет Боуден, «для того чтобы выработать необходимые ментальные механизмы и изучить их потенциал, нужно потратить много времени и сил. Это не всегда легко (как не было легко Бетховену). Но даже если это дается достаточно легко, в жизни есть и другие привлекательные стороны. Только твердая приверженность своему делу (музыке, математике, медицине) может помешать человеку распылять энергию на что-то другое»[27]27
  Boden, The Creative Mind, pp. 254–255.


[Закрыть].

Творческий процесс иногда занимает немало времени, прежде чем начинает приносить плоды. Существует множество историй о том, как великие математики и ученые месяцами размышляли над решением той или иной задачи, а в итоге на них снисходило озарение, когда они заходили в автобус или смотрели на огонь в камине. Тем не менее даже такой, на первый взгляд, волшебный результат можно получить лишь благодаря длительной подготовке. Поэтому знаменитое изречение Луи Пастера звучит так: «Случай помогает только подготовленному уму». А Уэсли Коэн и Дэниел Левинталь, изучавшие процесс инноваций в компаниях, утверждали: «Удача сопутствует подготовленным компаниям»[28]28
  Wesley Cohen and Daniel Levinthal, “Fortune Favors the Prepared Firm,” Management Science (February 1994): 227–251.


[Закрыть].

Поскольку творческая работа поглощает человека полностью, многие великие мыслители прошлого были людьми «без крепких связей». Несмотря на большое количество коллег и знакомых, у них было мало близких друзей, а многие даже не обзавелись женами и детьми. По мнению психиатра Энтони Сторра, «для проникновения в суть чего-либо требуется напряженная концентрация внимания на протяжении продолжительных периодов, поэтому для семейного человека это менее благоприятное положение». Знаменитый холостяк Исаак Ньютон сказал о процессе открытий: «Я постоянно держу в уме предмет своего исследования и жду того, что первые проблески постепенно, мало-помалу внесут в происходящее полную ясность». Процитировав это высказывание Ньютона, Сторр отметил: «Если бы супруга постоянно требовала внимания Ньютона или его отвлекал топот маленьких ножек, ему было бы непросто делать это»[29]29
  Anthony Storr, Churchill’s Black Dog, Kafka’s Mice and Other Phenomena of the Human Mind. New York: Grove Press, 1988, p. 103.


[Закрыть].

Безусловно, для некоторых креативных людей большим стимулом становятся деньги, но, по данным исследований, поистине творческие личности, в том числе художники, писатели и разработчики программного обеспечения с открытым исходным кодом, в основном руководствуются внутренней мотивацией, стремясь получить истинное вознаграждение и удовлетворение от своей работы. Слишком сильное давление извне может даже помешать им. На основании результатов исследований в области мотивации и вознаграждения психолог Гарвардской школы бизнеса Тереза Амабиле пришла к выводу: «Внутренняя мотивация способствует творческому процессу, тогда как внешняя наносит ему вред. По-видимому, если в качестве стимула для творческой работы выступает прежде всего заинтересованность в ней и удовольствие, которое человек от нее получает, уровень его креативности может быть даже выше, чем в случае, если его мотивирует цель, навязанная кем-то»[30]30
  Teresa M. Amabile, Creativity in Context. Boulder: Westview Press, 1996, p. 15. Впервые опубликована под названием Social Psychology of Creativity,1983.


[Закрыть].

Хотя креативность принято считать сугубо личностным феноменом, все же она представляет собой неотъемлемую часть социального процесса. Даже одинокий творец во многом полагается на помощников и коллег. Немало успешных творческих людей организовали свою работу и работу других членов команды с целью систематизации собственных усилий. Эдисон, открыв в Менло-Парке свою лабораторию, назвал ее «фабрикой изобретений» и объявил о намерении обеспечивать «по одному небольшому изобретению каждые десять дней и по одному крупному примерно каждые полгода»[31]31
  Цит. по: Thomas P. Hughes, American Genesis: A Century of Invention and Technological Enthusiasm. New York: Viking, 1989, p. 29.


[Закрыть]. Художник Энди Уорхол тоже назвал свою студию на Манхэттене «Фабрика». Ему нравилось создавать в глазах публики имидж безразличного человека, погруженного в собственные мысли, на самом же деле он был весьма продуктивным организатором и работником: Уорхолу удалось мобилизовать друзей и коллег на публикацию журнала, съемку фильмов и запись музыки, при этом он без устали занимался собственными художественными проектами.

Креативность больше всего процветает в уникальной социальной среде – в среде, достаточно стабильной для непрерывной работы, но которой свойственны также разнообразие и широта мышления, стимулирующие креативность во всех ее провокационных проявлениях. Дин Саймонтон выделяет четыре ключевые характеристики времени и места, где креативность процветает лучше всего: «профильная деятельность, интеллектуальная восприимчивость, этническое разнообразие [и] политическая открытость». Изучая историю японской культуры (которая всегда отличалась «крайней изменчивостью в части открытости внешнему влиянию»), Саймонтон обнаружил, что «за периодами, во время которых Япония была восприимчива к чуждому влиянию, вскоре следовали периоды усиленной творческой активности»[32]32
  Simonton, Origins of Genius, pp. 206–212.


[Закрыть].

И позвольте сделать еще одно, последнее, замечание. Историк Джоэл Мокир обращает внимание на то, что в разные времена и в разных местах уровень креативности в области техники, как правило, сначала растет, а затем резко падает, если социальные и экономические институты теряют свою гибкость и действуют против нее. Наглядным примером такого развития событий в конце эпохи Средневековья может служить то, что произошло в исламском мире и Китае. В свое время оба общества занимали лидирующее положение в самых разных областях, от математики до механики, но затем существенно отстали от Западной Европы в экономическом плане. По словам Мокира, если проанализировать длительный период в истории человечества, можно заметить, что «технический прогресс подобен хрупкому и слабому растению, пышный рост которого зависит от благоприятных условий и климата, а жизнь почти всегда коротка»[33]33
  Mokyr, The Lever of Riches, p. 16; об этом предупреждении идет речь здесь: Epilogue, p. 301.


[Закрыть]. Мокир предостерегает, что постоянное проявление креативности «нельзя принимать как должное», даже в наши дни. Творческий процесс не поддерживается автоматически на протяжении продолжительных периодов, а требует постоянного внимания и инвестиций в экономические и социальные структуры, поощряющие творческий порыв. Это еще одна причина тщательно изучить институты креативной экономики, для того чтобы понять механизм их действия и обеспечить соответствующую поддержку.

Креативность не только внутренне присуща роду человеческому, она отличает нас от других биологических видов в экономическом смысле. «Мы производим продукты, преобразуя разные физические объекты, но то же самое делают и животные, причем во многих случаях с поразительной точностью, – отмечает экономист Пол Ромер. – Люди действительно превосходят другие биологические виды в экономическом смысле тем, что создают идеи, а не только физические продукты. Муравей может прожить всю жизнь, не придумав ничего нового по поводу того, как добывать пищу. Однако люди практически не способны на подобное механическое следование “инструкциям”. Мы неисправимые экспериментаторы, умеющие решать самые разные задачи»[34]34
  Paul Romer, “Ideas and Things,” Economist, September 11, 1993, online version, p. 2.


[Закрыть].

«Мы не привыкли считать идеи экономическим товаром, – продолжает Ромер. – Однако это, несомненно, самый важный товар, который мы производим. Единственный способ создания большего объема экономической ценности (а значит, и обеспечения экономического роста) состоит в том, чтобы найти более ценные варианты применения того, что имеется в нашем распоряжении». Ромер отмечает, что в этом смысле идеи особенно эффективны, поскольку отличаются от других продуктов, например полезных ископаемых или машин, которые по мере использования исчерпываются или изнашиваются[35]35
  Исчерпывающее описание новой теории роста представлено здесь: Joseph Cortwright, “New Growth Theory, Technology and Learning: A Practitioner’s Guide to Theories for the Knowledge Based Economy,” report prepared for the US Economic Development Administration, Washington, DC, 2000.


[Закрыть]. Хорошую идею, скажем концепцию колеса, «можно эксплуатировать снова и снова», а ее ценность от этого, по существу, только увеличивается. Хорошая идея обеспечивает не сокращающийся, а растущий доход. Более того, она может стать основой для поиска новых идей. Когда другие люди применяют собственный творческий подход по отношению к новой научной теории или разработке продукта, они могут поэкспериментировать с ним, усовершенствовать его и придумать на его основе новые идеи, создавая все больше возможных вариантов. Именно это и происходило на протяжении последних столетий. В начале XX века был период, когда множество изобретений (ставших плодом совместного творчества той эпохи) использовались на практике, выпускались методом массового производства и беспрецедентно широко распространились в обществе. Сейчас мы находимся на следующем этапе. В наше время не только плоды и материальные свидетельства креативности, но и сама креативность востребованы в поистине огромных масштабах и распространяются так широко, как никогда прежде.

Сегодня принято считать, что мы хорошо понимаем роль креативности как источника экономической ценности. Например, многие эксперты заявляют, что интеллектуальная собственность (полезные новые знания, воплотившиеся в компьютерных программах, патентах или формулах) стала более ценной, чем любая материальная. Неудивительно, что мы подаем так много судебных исков по поводу неправомочного использования интеллектуальной собственности, а также спорим о способах ее защиты столь же яростно, как во времена калифорнийской золотой лихорадки старатели дрались за участки земли. Однако, как авторитетно заявил профессор права Стэнфордского университета Лоуренс Лессинг, склонность слишком активно защищать и оспаривать в суде интеллектуальную собственность вполне может стать тем препятствием, которое будет сдерживать творческие порывы»[36]36
  Lawrence Lessig, The Future of Ideas. New York: Random House, 2001.


[Закрыть]. В конечном счете мы не должны забывать о том, что именно лежит в основе нашего благополучия. Полезные знания действительно заключены в программах и формулах, но они возникли не сами по себе, а были придуманы людьми. Высшая форма интеллектуальной собственности (та, которая сегодня становится самым ценным экономическим ресурсом, вместо земли, труда и капитала) – творческий дар человека.

Карл Маркс отчасти оказался прав, когда предсказывал, что в свое время рабочие получат контроль над средствами производства. В каком-то смысле это начинает происходить уже сейчас, но не так, как это представлял себе ученый-экономист: мол, пролетариат поднимет восстание и захватит заводы. В наше время именно работники становятся средствами производства, так что, если они и берут их под свой контроль, то это происходит только в их головах. Следовательно, проблема контроля состоит не в том, кому принадлежат патенты или кто именно, творческий работник или работодатель, играет решающую роль во время переговоров на рынке труда. Пока чаша весов этой борьбы склоняется то в одну, то в другую сторону, основной вопрос контроля (тот, на котором мы должны сфокусироваться все вместе и каждый в отдельности) заключается в том, как поддерживать огонь и использовать очаг творчества, горящий внутри каждого из нас.

Это возвращает нас к одному из самых напряженных моментов или противоречий нашего времени – конфликту между креативностью и организацией. Творческие люди очень отличаются друг от друга. Для одних привычный стиль работы – это динамичность и интуиция, для других – методичность. Одни предпочитают вкладывать всю свою энергию в крупные, радикальные идеи, другие любят экспериментировать и вносить усовершенствования. Одни часто меняют работу, другие отдают предпочтение постоянной занятости в крупной организации. Одни работают наиболее эффективно в группах, для других нет ничего лучше одиночества. Кроме того, многие люди не относятся к этим крайним категориям, а их методы работы и образ жизни с возрастом меняются.

У всех перечисленных выше групп есть нечто общее – потребность в организационной структуре и среде, где можно реализовать свой творческий потенциал, где их вклад получит высокую оценку, где перед ними будут ставить сложные и интересные задачи, где есть механизмы мобилизации ресурсов для воплощения идей и где в равной мере ценят как небольшие изменения, так и возникающие время от времени блестящие идеи. Компании и города, которые способны создать такую среду, независимо от их размера, будут иметь преимущество в привлечении, управлении и мотивации креативных людей. Именно в таких компаниях и городах будет наблюдаться активный инновационный процесс, благодаря которому у них появится конкурентное преимущество в краткосрочной перспективе и эволюционное преимущество – в долгосрочной.

Хотя в одних случаях среда способствует креативности, в других она, несомненно, губит ее. Адам Смит обратил на это внимание еще в 1776 году в своей работе The Wealth of Nations («Исследование о природе и причинах богатства народов»). В знаменитом описании производства булавок Смит превозносит разделение труда: этот метод позволил усовершенствовать процесс выпуска булавок благодаря его разбиению на восемнадцать отдельных операций, причем каждую выполнял один рабочий или группа рабочих. Однако Смит отметил: «Человек, вся жизнь которого проходит в выполнении немногих простых операций, причем и результаты их, возможно, всегда одни и те же или почти одни и те же, не имеет повода и необходимости изощрять свои умственные способности или упражнять свою сообразительность… Поэтому он, естественно, утрачивает привычку к такому упражнению и обыкновенно становится таким тупым и невежественным, каким только может стать человеческое существо. Его умственная тупость делает его не только неспособным находить удовольствие или участвовать в сколько-нибудь разумной беседе, но и понимать какое бы то ни было благородное, великодушное или нежное чувство»[37]37
  Adam Smith, The Wealth of Nations. New York: Bantam, 2003 [first ed., 1776] (издана на русском языке: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007).


[Закрыть].

В книге The Social Life of Information («Социальная жизнь информации») Джон Браун и Пол Дугид описывают свойственный организациям конфликт между тем, каким образом они обеспечивают получение знаний и творческий процесс, и методами, посредством которых они преобразуют эти активы в реальные продукты и услуги[38]38
  John Seely Brown and Paul Duguid, The Social Life of Information. Boston: Harvard Business School Press, 2000.


[Закрыть]. Творческий процесс обеспечивают отдельные люди, работающие в небольших группах, которые Браун и Дугид называют «деятельными сообществами». В подобных сообществах особое значение придается процессу исследований и открытий. Каждая группа такого типа вырабатывает характерные только для нее навыки, обычаи, приоритеты и идеи; именно в этом и кроется секрет ее креативности и способности изобретать что-то новое. Однако для того, чтобы установить связи между этими сообществами, обеспечить передачу знаний между ними, вывести их на более масштабный уровень и создать условия для дальнейшего развития, необходимы определенные процесс и система. Практика, которая не опирается на процесс, становится слишком громоздкой, а процесс без практики подавляет креативность, нужную для инноваций. Между этими двумя аспектами существует постоянная напряженность. Только самые прогрессивные и компетентные организации способны уравновесить эти противодействующие силы так, чтобы они обеспечивали устойчивость креативного процесса и долгосрочное развитие.

Фундаментальное противоречие между организацией и креативностью нашло отражение в знаменитом диалоге между двумя крупнейшими летописцами повседневной жизни середины XX столетия: Уильямом Уайтом и Джейн Джекобс{18}18
  Уильям Уайт (1917–1999) – журналист, урбанист, аналитик. The Organization Man – самая известная его книга, ее тираж превысил 2 миллиона экземпляров. Джейн Джекобс (1916–2006) – канадско-американская писательница, активистка, теоретик городского планирования и одна из основоположниц движения нового урбанизма. Прим. ред.


[Закрыть]. В классической книге Уайта The Organization Man («Человек организации»), опубликованной в 1956 году, представлены свидетельства подавляющего воздействия организации и бюрократии на индивидуальность и креативность[39]39
  William H. Whyte Jr., The Organization Man. New York: Simon and Schuster, 1956.


[Закрыть]. Уайт, журналист журнала Fortune, показал в своей книге, что крупные корпорации того времени отдают предпочтение тем, кто готов со всем соглашаться ради собственного благополучия, а не тем, кто способен идти против течения. В результате чего, по мнению Уайта, сформировалось «поколение бюрократов». Бюрократический подход применялся даже в области научных исследований и разработок, хотя это направление деятельности финансировалось весьма щедро. «Деньги, деньги повсюду… но ни цента на мысль». У человека организации, о котором писал мыслитель, средняя продолжительность рабочей недели составляла от 50 до 60 часов; он больше интересовался работой, чем женой, а его идентичность полностью зависела от корпорации. Жил он в пригородном районе стандартной застройки, таком как Парк-Форест, жизнь которого Уайт изучил во всех деталях. Новые пригородные районы считались более прогрессивными и свободными, чем традиционные небольшие города. Однако, как продемонстрировал нам Уайт, на обитателей таких районов тоже оказывалось сильное давление: они должны были следовать общепринятым социальным нормам и демонстрировать конформное поведение. В Парк-Форесте, как и в компаниях, на которые работали многие его обитатели, взбирающиеся вверх по социальной лестнице, ни на кого не похожего человека сразу же клеймили позором.

В монументальной книге The Death and Life of Great American Cities{19}19
  Издана на русском языке: Джекобс Дж. Смерть и жизнь больших американских городов. М.: Новое издательство, 2011. Прим. ред.


[Закрыть], опубликованной пять лет спустя, в 1961 году, Джейн Джекобс, напротив, воздает должное креативности и социокультурному разнообразию городских районов, таких как ее родной Гринвич-Виллидж в Нью-Йорке[40]40
  Jane Jacobs, The Death and Life of Great American Cities. New York: Random House, 1961 (издана на русском языке: Джекобс Дж. Смерть и жизнь больших американских городов. М.: Новое издательство, 2011).


[Закрыть]. По мнению Джекобс, для того чтобы генерировать идеи, стимулировать инновации и использовать свойственное людям творческое начало, креативное сообщество нуждается в разнообразии, подходящей физической среде и людях определенного типа. В отличие от конформности, однородности и предубежденности, о которых говорил Уайт, городские районы Джекобс представляли собой подлинный источник индивидуальности, разнообразия и социального взаимодействия. Она утверждала, что бурлящая уличная жизнь с ее почти непрерывным общением между людьми – это настоящее чудо. В такой среде представители всех классов, люди с разным уровнем образования и самыми разнообразными идеями постоянно сталкиваются друг с другом, высекая при этом интеллектуальные искры. Это и источник креативности, и среда для ее развития. Джекобс в мельчайших подробностях описала все эти процессы на примере Хадсон-стрит – улицы, на которой она жила. Эта улица была заполнена многоквартирными домами, таунхаусами, магазинами и барами. Там же находился знаменитый бар «Белая лошадь», где собирались рабочие, писатели, музыканты и интеллектуалы, чтобы отдохнуть, пообщаться, а порой и поделиться новыми идеями.

Хадсон-стрит стала таким плодотворным местом благодаря удачному сочетанию физической и социальной среды. Эта улица состояла из небольших кварталов, что создавало прекрасные условия для разнообразных пешеходных прогулок. Кроме того, здесь были широкие тротуары и огромное разнообразие зданий, в том числе многоквартирные дома, магазины и даже небольшие предприятия, и в любое время дня там всегда было полным-полно разных людей. На улице также стояли старые, малозаселенные дома, идеально подходившие для частных и творческих предприятий – от студий художников до офисов небольших компаний. Хадсон-стрит взращивала и привлекала лучших представителей определенной категории людей – по мнению Джекобс, чрезвычайно важных «публичных фигур». Эти люди (владельцы магазинов, торговцы и разного рода местные лидеры) были полной противоположностью людей организации, о которых говорил Уайт. Используя свое положение в местных социальных структурах, они объединяли сообщество и ускоряли процесс обмена идеями, тем самым играя важнейшую роль в мобилизации ресурсов.

Интересно, что Джейн Джекобс и Уильям Уайт были близкими друзьями. В марте 2001 года, на сороковую годовщину выхода The Death and Life of Great American Cities, Джекобс попросили назвать современников, которыми она восхищается больше всего, и она сказала: «Холли Уайт, Уильям Холли Уайт… Он много для меня значил; с этим человеком у нас были общие идеи. И именно Холли познакомил меня с издателем. …Я рассказала ему, что мне нужно, и он согласился опубликовать книгу и предложил мне контракт»[41]41
  Интервью, проведенное Джеймсом Канстлером 6 сентября 2000 года в Торонто (Канада) для журнала Metropolis Magazine, March 2001. В интернете доступно на сайте: www.kunstler.com/mags_jacobs1.htm.


[Закрыть].

Эту связь можно обнаружить и в их работах. Уайта очень беспокоило формирование организационного общества, а также порожденные им отчуждение, изоляция и конформизм. Джекобс продемонстрировала, что возможна альтернатива – среда, в которой могут развиваться индивидуальность, нонконформизм и креативность. Кто в то время мог предвидеть, какой вердикт вынесет история? На протяжении большей части последних пятидесяти лет интеллектуальные наблюдатели современной жизни были убеждены, что победу одержал мир Уайта. Однако сейчас очевидно, что мир Джекобс вполне может взять верх. По всей стране возрождаются городские районы, подобные описанным в ее книге; кроме того, многие принципы, вдохнувшие жизнь в Хадсон-стрит, распространяются во всей экономике и обществе. Личная и профессиональная жизнь, целые отрасли и географические регионы начинают подчиняться принципам постоянного, динамического креативного взаимодействия.