Текст книги "Тёмное пророчество"

11

Четверо без башки

Многовато даже для кошмара

За что мне это? Хнык-хнык

Естественно, мне снились кошмары.

Была безлунная ночь, я стоял у подножия могучей крепости. Стены из грубо обтесанного камня тянулись ввысь на сотни футов, крапинки полевого шпата в них сверкали как звезды.

Сначала я не слышал ничего, кроме писка сов, доносившегося из леса позади меня, – этот звук всегда напоминал мне о ночах в Древней Греции. Затем у самого основания крепости раздался скрежет камня о камень и открылся люк, который раньше был скрыт от глаз. Из него вылез молодой человек с тяжелым мешком за спиной.

– Скорей! – прошептал он, обращаясь к кому-то в туннеле.

Парень с трудом поднялся на ноги, в мешке у него что-то звякало. Либо он решил вынести мусор (что вряд ли), либо тащил кучу награбленных драгоценностей. Он обернулся, и когда я увидел его лицо, мне захотелось завопить как сова.

Это был Трофоний. Мой сын.

Вам знакомо чувство, когда вы подозреваете, что тысячи лет назад у вас родился ребенок, но вы все еще сомневаетесь, отец ли вы ему на самом деле? А потом вы встречаете его уже взрослым, смотрите ему в глаза и понимаете, что сомнений быть не может – он ваш сын! Уверен, многие меня поймут.

Не помню, кто была его мать… Может быть, жена царя Эргина? Она была весьма хороша собой. У Трофония были такие же, как у нее, темные блестящие волосы. Но мускулистое тело и прекрасное лицо – волевой подбородок, нос идеальной формы, розовые губы – свою сногсшибательную внешность Трофоний, несомненно, унаследовал от меня.

В глазах его светилась уверенность, они словно говорили: да, я только что вылез из туннеля и все равно выгляжу потрясающе.

Из люка выглянул еще один молодой человек. Наверное, у него были более широкие плечи, потому что он никак не мог протиснуться наружу.

Трофоний тихо рассмеялся:

– А я предупреждал, чтобы ты не налегал на еду, брат.

Несмотря на затруднительное положение, в котором он оказался, парень посмотрел на него и улыбнулся. Он был совсем не похож на Трофония: светлые кудрявые волосы, а лицо – наивное, глуповатое и безобразное, как у доброго ослика.

Я понял, что это Агамед – сводный брат Трофония. Он не был моим сыном. Бедный мальчик имел несчастье быть родным ребенком царя Эргина и его жены.

– Не могу поверить, что у нас получилось, – сказал Агамед, высвобождая левую руку.

– Иначе и быть не могло, – ответил Трофоний. – Мы знаменитые архитекторы. Мы построили храм в Дельфах. Разве мог царь Гирией доверить строительство сокровищницы кому-то другому?

– Оснащенной потайным ходом для воров!

– Он никогда об этом не узнает, – усмехнулся Трофоний. – Старый параноик настолько глуп, что наверняка заподозрит в воровстве своих слуг. А теперь шевелись, бочка!

Но от смеха Агамед не мог пошевелиться. Он протянул брату руку:

– Помоги мне!

Трофоний закатил глаза, бросил мешок на землю – и тем самым привел в действие потайной механизм.

Я знал, что произойдет дальше. Историю, которая теперь разыгрывалась у меня перед глазами, я уже вспомнил, но наблюдать за происходящим все равно было очень непросто. Царь Гирией был параноиком, еще каким! Несколько дней назад он прочесал всю сокровищницу, проверяя, насколько она надежна. Обнаружив туннель, он ничего не сказал слугам, строителям и архитекторам. Он не стал перепрятывать сокровища. Он просто установил рядом с выходом из туннеля смертельную ловушку, чтобы узнать, кто же захотел его ограбить…

Трофоний опустил мешок с золотом прямо на нить-растяжку, которая, по замыслу царя, должна была сработать именно в тот момент, когда вор вылезет из туннеля. Царь намеревался поймать предателей с поличным.

Автоматический лук, прикрепленный к ближайшему дереву, выпустил вверх сигнальную ракету, которая со свистом описала на темном небе красную огненную дугу. В туннеле с треском сломалась опорная балка, и на Агамеда обрушился град камней, раздробив ему ребра.

Агамед, задыхаясь, заколотил свободной рукой по земле. Выпучив глаза, он кашлял кровью. Трофоний закричал от ужаса, бросился к брату и попытался вытащить его наружу, но Агамед завопил от боли.

– Спасайся сам! – застонал Агамед.

– Ни за что! – По щекам Трофония покатились слезы. – Это я виноват. Я привел тебя сюда! Надо позвать на помощь. Я… я сбегаю за стражей…

– Тогда они убьют и тебя, – прохрипел Агамед. – Беги. Пока еще можешь. И брат, царь знает меня в лицо, – он хватал ртом воздух, в горле у него забулькало. – Когда он найдет мое тело…

– Даже не думай об этом!

– …он поймет, что ты был со мной, – продолжал Агамед, глаза которого, озаренные близкой смертью, теперь были ясными и спокойными. – Он выследит тебя. И объявит войну нашему отцу. Сделай так, чтобы никто не смог опознать мой труп.

Агамед поднял слабую руку и едва заметно коснулся кинжала, висящего у его брата на поясе.

Трофоний взвыл. Он понял, чего хотел от него брат. Вдалеке были слышны голоса стражников. Совсем скоро они будут здесь.

Он воззвал к небесам:

– Возьми лучше меня! Спаси его, отец, прошу!

Отец Трофония Аполлон не ответил на его мольбу.

«Я одарил тебя славой, – думал Аполлон. – Я позволил тебе строить мой храм в Дельфах. А ты променял доброе имя и талант на то, чтобы стать вором. Ты сам навлек на себя беду!»

В отчаянии Трофоний достал кинжал. Он в последний раз поцеловал брата в лоб и приставил клинок к горлу Агамеда.

Сон изменился.

Теперь я стоял в длинном подземном помещении, отчасти напоминающем главный зал Станции. Над головой изгибался потолок, украшенный белой блестящей плиткой под кирпич. Вдоль правой и левой стен, там, где на вокзале проходили бы железнодорожные пути, текла вода. Стены были увешаны экранами, с которых на меня смотрел кудрявый мужчина с каштановыми волосами, бородой, великолепными зубами и прекрасными голубыми глазами.

Видео напомнило мне транслируемую на Таймс-сквер рекламу вечернего шоу. Мужчина кривлялся на камеру, смеялся, целовал экран, притворялся, что вот-вот упадет. Каждый раз он представал в новом наряде: то в итальянском деловом костюме, то в форме автогонщика, то в охотничьей одежде – и каждый раз его одежда была сделана из львиной шкуры.

По экрану прыгала аляповатая надпись «НОВЫЙ ГЕРКУЛЕС!».

Да. Именно так он любил себя называть во времена Рима. У него была атлетичная фигура героя, но настоящим Геркулесом он не был. Я-то знаю. Я много раз встречался с Геркулесом. Император же был скорее воплощением представлений о Геркулесе – отретушированная, чрезмерно мужественная карикатура.

Сам мужчина, окруженный охранниками и свитой, восседал на белом гранитном троне в центре зала. Не каждый император может выглядеть царственно, когда на нем надеты только плавки из львиной шкуры, но Коммоду это удавалось. Одну ногу он небрежно закинул на подлокотник трона. Кубики на его загорелом животе были такими рельефными, что напоминали упаковку из шести банок пива: еще чуть-чуть – и я бы увидел крышки. С весьма скучающим видом он вертел двумя пальцами шестифутовый полэкс, грозя в любую минуту отхватить конечность у стоящего рядом советника.

Я едва сдержал стон. Дело было не в том, что даже спустя множество столетий Коммод не потерял и толики своей привлекательности, и не в том, что у нас с ним были… э-э… сложные отношения, а в том, что он напомнил мне, каким я сам был в прошлом. О, если бы я мог взглянуть в зеркало и снова увидеть там идеал красоты, а не пухленького неуклюжего мальчишку-недоростка с проблемной кожей!

Я заставил себя отвести взгляд и рассмотреть остальных присутствующих. Перед императором, преклонив колени, стояли двое, которых я видел во сне в пентхаусе Нерона: блестючий шакаленок Марк и варвар Вортигерн. Марк отчаянно махал руками, пытаясь что-то объяснить императору.

– Мы пытались! Ваше величество, послушайте!

Но, по всей видимости, императору совершенно не хотелось его слушать. Его скучающий взгляд блуждал по тронному залу, ненадолго задерживаясь то на одном, то на другом развлечении – полке с пыточными инструментами, аркадных игровых автоматах, наборе гантелей, мишени с приклеенной на ней… о боги, фотографией Лестера Пападопулоса, из которой торчали метательные ножи!

В дальнем конце зала в тени стояли клетки, в которых беспокойно двигались странные звери. Там не было грифонов, но были другие мифические существа, которых я не видел уже сотни лет. В гигантской птичьей клетке билось с полдюжины аравийских крылатых змеев. В загоне с золотыми стенками тянулись носами к кормушке два создания, похожих на быков с огромными рогами. Неужто европейские йейлы? Ничего себе, они и в древности были большой редкостью.

Марк бубнил какие-то оправдания, пока стоящий слева от императора полный человек в темно-красном костюме не рявкнул:

– ДОВОЛЬНО!

Советник вышел вперед, обойдя императорский полэкс большим кругом. Лицо его было таким красным и потным, что мне как богу врачевания захотелось предупредить его об опасности застойной сердечной недостаточности. Он приблизился к Марку и Вортигерну.

– Ты говоришь, – прорычал он, – что вы ее потеряли. Двое сильных опытных слуг Триумвирата потеряли маленькую девочку! Как это возможно?!

Марк сложил руки пригоршней:

– Господин Клеандр, я не знаю! Мы выехали из Дейтона и остановились у магазина. Она пошла в туалет – и просто исчезла.

В поисках поддержки Марк посмотрел на своего спутника. Вортигерн закряхтел.

Клеандр, советник в красном, бросил на них свирепый взгляд:

– А не было ли рядом с туалетом какого-нибудь растения?

– Растения? – недоумевая, заморгал Марк.

– Да, болван. Которое растет!

– Я… ну, возле двери в тротуаре была трещина, и из нее пробивались одуванчики, но…

– Что?! – взвизгнул Клеандр. – Ты оставил дочь Деметры рядом с растением?!

Дочь Деметры. Мое сердце подскочило, словно подхваченное сетью Бритомартиды. Сначала я было подумал, что они говорят о Джорджине, но оказалось, что речь шла о Мэг Маккаффри. Она сбежала от конвоя!

Марк разинул рот, будто рыба:

– Повелитель, но это… это же просто сорняк!

– И ей было его достаточно, чтобы телепортироваться куда подальше! – заорал Клеандр. – Вы должны были понимать, что она становится все сильнее. Одним богам известно, где она сейчас!

– Вообще-то, – раздался голос императора, и в комнате дохнуло холодом, – я бог. И я понятия не имею, где она.

Он прекратил крутить свой полэкс и обвел глазами тронный зал. Его взгляд остановился на блеммии-служанке, которая раскладывала на чайной тележке бисквиты и канапе. Маскировки на ней не было: лицо на груди было открыто, а под расположенным на животе подбородком начиналась черная юбка горничной с белым кружевным фартуком.

Император прицелился, а затем небрежно швырнул полэкс через всю комнату, и его лезвие вонзилось блеммии прямо между глаз. Она зашаталась, проговорила: «Отличный выстрел, повелитель!» – и рассыпалась в прах.

Советник и стражи учтиво зааплодировали.

Коммод отмахнулся от них.

– Эти двое мне надоели, – он указал на Марка и Вортигерна. – Они ведь провинились?

– Да, повелитель, – поклонился Клеандр. – По их милости дочь Деметры вырвалась на свободу. Если она окажется в Индианаполисе, то может доставить нам массу проблем.

Император улыбнулся:

– Да, но ведь в этом есть и твоя вина, Клеандр.

Мужчина в красном нервно сглотнул слюну:

– Ваше величество, я… я вас уверяю…

– Послушав тебя, я позволил Нерону прислать этих тупиц. Ты говорил, что они помогут нам поймать Аполлона. Теперь же нас предала девчонка. И Аполлон по-прежнему в моем городе, а ты все еще его не схватил.

– Ваше величество, эти нахалки, обитающие на Станции…

– Точно! – воскликнул император. – Ты ведь и их еще не нашел. И не заставляй меня перечислять все задания по подготовке церемонии, которые ты провалил.

– Н-но ваше величество! Мы привели тысячи животных вам на заклание! Сотни пленников…

– СКУКА! Я тебе говорил, что мне нужен творческий подход. В конце концов, ты мой префект претория, Клеандр, разве нет?

– Д-да, ваше величество.

– Значит, ты несешь ответственность за каждую неудачу.

– Но…

– А еще ты меня утомил, – добавил Коммод. – А это карается смертью. – Он оглянулся на тех, кто стоял вокруг трона. – Кто следующий по званию? Отвечайте!

Вперед выступил молодой человек. Не из охранников-германцев, но определенно боец. Его рука покоилась на навершии меча. Лицо испещряли шрамы. Одет он был просто: обычные джинсы, красная с белым футболка с надписью «КУКУРУЗНИК»[10]10
  «Кукурузники из Небраски» (англ. Nebraska Cornhuskers) – студенческая спортивная команда, представляющая Университет Небраски-Линкольна.


[Закрыть], кудрявые темные волосы перевязаны красной банданой, – однако держался парень со спокойной уверенностью опытного убийцы.

– Я следующий, ваше величество.

Коммод наклонил голову:

– Тогда не тяни.

– Нет! – завопил Клеандр.

Кукурузник двигался со скоростью молнии. Его меч так и мелькал. Три быстрых удара – и на полу уже три бездыханных тела с отрубленными головами. Зато Клеандр может больше не беспокоиться за свое сердце. Впрочем, Марк и Вортигерн тоже.

Император радостно захлопал в ладоши:

– Прекрасно! Ты меня развлек, Литиерс!

– Благодарю, ваше величество! – Кукурузник стряхнул кровь с клинка.

– Ты управляешься с мечом почти так же искусно, как я! – похвалил император. – Я когда-нибудь рассказывал, как отрубил голову носорогу?

– Да, повелитель, это весьма впечатляет, – голос Литиерса был бесцветный, пресный, как сваренная на воде овсянка. – Позвольте убрать тела?

– Конечно, – разрешил император. – Так… ты ведь сын Мидаса?

Литиерс нахмурился, и от этого на его лице словно появилось несколько новых шрамов:

– Да, ваше величество.

– Но ты ничего в золото не превращаешь?

– Нет, ваше величество.

– Жаль. Но зато ты поистине ловко убиваешь людей. Это хорошо. Вот тебе первые приказы. Отыщи Мэг Маккаффри. И Аполлона. Приведи их ко мне живыми, если возможно, и… Хм. Я о чем-то забыл.

– Церемония имянаречения, ваше величество?

– Точно! – просиял император. – Да-да. У меня появилось несколько потрясающих идей, как оживить игры, но пока Аполлон и девчонка на свободе, нам нужно в первую очередь позаботиться о грифонах. Сейчас же отправляйся в зоопарк. Доставь животных сюда – для надежности. Если выполнишь все, о чем я сказал, я оставлю тебя в живых. Договорились?

Мышцы на шее Литиерса напряглись:

– Конечно, ваше величество.

Новый префект претория рявкнул, приказав стражам утащить из тронного зала обезглавленные тела, но тут кто-то назвал мое имя:

– Аполлон, просыпайся.

Я открыл глаза и заморгал. Надо мной стояла Калипсо. В комнате было темно. На соседней кровати все еще храпел Лео.

– Уже почти рассвело, – сказала волшебница. – Нам пора выдвигаться.

Я снова заморгал, стараясь стряхнуть с себя остатки сна. В памяти всплыл магический шар Агамеда. «Аполлон должен вернуть ее домой».

Интересно, кого имел в виду призрак: Джорджину или другую девочку, которую я очень хотел найти? Калипсо потрясла меня за плечо:

– Пошли! Для солнечного божества ты очень долго просыпаешься.

– Ч-что? Куда?

– В зоопарк, – ответила она. – Если ты, конечно, не решил с утра пораньше снова заняться работой по дому.

12

Воспою картофель

Перченый, батат или синий

Зачем? Спроси у стрелы

Калипсо знала, как меня уговорить.

Мысль о том, чтобы снова драить туалеты, пугала больше, чем ночные кошмары.

Стояло холодное раннее утро, мы шли по темным улицам, оглядываясь, на случай если откуда-нибудь выбежит толпа вежливых блеммий-убийц, но все было тихо. По дороге я рассказал Калипсо о своих видениях.

Имя «К-О-М – М-О-Д» я произнес по буквам, опасаясь, что, если произнесу его, это привлечет внимание бога-императора. Калипсо о нем никогда не слышала. Оно и понятно, она ведь провела пару последних тысячелетий у себя на острове. Я сомневался, что ей известны имена кого-то еще, кроме бедолаг, которых прибивало к ее берегам. Она почти ничего не слышала даже о Геркулесе. Это меня порадовало. А то он вечно считал себя пупом земли.

– Ты лично знаком с императором? – спросила она.

Я убедил себя, что не покраснел. Подумаешь, румянец – ветер же холодный.

– Когда мы встретились, он был моложе. Внезапно обнаружилось, что у нас много общего. Но когда он стал императором… – Я вздохнул. – Ты ведь знаешь, как оно бывает. Он получил слишком много власти и славы, когда был слишком юн. Они вскружили ему голову. Как Джастину, Бритни, Линдси, Аманде, Амадею…

– Я не знаю, кто все эти люди.

– Нам нужно больше времени уделять твоим урокам поп-культуры.

– Пожалуйста, не надо! – попросила Калипсо, пытаясь разобраться с заедающей молнией на куртке.

Одежду с чужого плеча, которая сегодня была на ней, Калипсо, видимо, выбирала в полной темноте: видавшая виды серебристая парка – вероятнее всего, Эмми носила ее, когда была Охотницей Артемиды; футболка с надписью «INDY500»[11]11
  Indy 500, Indianapolis 500 («500 миль Индианаполиса») – ежегодная гонка на автомобилях с открытыми колесами.


[Закрыть]; коричневая юбка по щиколотку, надетая поверх черных легинсов, и яркие фиолетовые с зеленым кроссовки. Мэг Маккаффри оценила бы ее чувство стиля.

– А кто был тот Кукурузник с мечом? – спросила Калипсо.

– Литиерс, сын царя Мидаса. Я мало что знаю о нем и не представляю, почему он служит императору. Остается только надеяться, что мы успеем уйти из зоопарка до его появления. Мне вовсе не хочется с ним сражаться.

Калипсо сжала и разжала кулаки, видимо припоминая, что случилось в последний раз, когда она пошла врукопашную.

– Хорошо хоть твоя подруга Мэг сбежала от конвоиров, – заметила она. – Это отличная новость.

– Наверное.

Мне хотелось верить, что Мэг взбунтовалась против Нерона. Что она наконец-то узнала правду о своем чудовищном отчиме и теперь вернется ко мне, готовая помочь в поисках и не раздражать меня своими приказами.

К сожалению, я не понаслышке знал, как тяжело освободиться от нездоровых отношений. Нерон запустил свои когти глубоко в ее психику. Мысль о том, что Мэг сбежала, не знает, куда ей идти, напугана, что ее преследуют приспешники двух разных императоров… ни капли не успокаивала. Я надеялся, что рядом с ней хотя бы ее друг Персик, зерновой дух, но в моих снах он не появлялся.

– Что насчет Трофония? – спросила Калипсо. – Ты часто забываешь своих детей?

– Тебе не понять.

– Мы ищем опасный оракул, который сводит людей с ума. Выясняется, что дух оракула – твой сын, который, похоже, затаил на тебя обиду – ведь ты не ответил на его мольбу и ему пришлось отрезать голову собственному брату. О таком хотелось бы знать заранее.

– Мой разум переполнен! Это всего-навсего весьма ограниченный разум смертного!

– По крайней мере мы одинаково его оцениваем.

– Давай издевайся, – проворчал я. – Я-то думал, ты дашь мне совет, что делать дальше. Но толку от тебя никакого.

– Советую перестать быть таким gloutos.

Это слово означало «ягодицы» на греческом, правда, у древних греков оно имело куда более грубый оттенок. Я попытался придумать в ответ что-нибудь уничижительное, но совершенно забыл, как сказать по-древнегречески «Кто обзывается, тот так и называется».

Калипсо взъерошила оперение стрел в моем колчане:

– Если хочешь совета, что же не спросишь свою стрелу? Может, она знает, как спасти грифонов.

– Хм. – Совет Калипсо спросить совета пришелся мне не по душе.

Я не понял, какой толк может быть от говорящей по-шекспировски стрелы в нашем нынешнем квесте. Впрочем, я ничем не рисковал, кроме собственного спокойствия. Если стрела доведет меня до белого каления, я всегда могу выстрелить ею в gloutos какого-нибудь чудовища.

Я достал Стрелу Додоны. И тут же у меня в голове зазвучал ее зычный голос, я почувствовал, что каждое ее слово отдается дрожью в древке.

– ЧУ! – сказала стрела. – УЖЕЛЬ У СМЕРТНОГО ПРОСНУЛСЯ РАЗУМ?

– Я тоже по тебе скучал, – ответил я.

– Она говорит? – спросила Калипсо.

– К сожалению, да. О Стрела Додоны, я хочу задать тебе вопрос.

– ПОРАЗИТЬ МЕНЯ ЖЕЛАЕШЬ? ИЗВОЛЬ.

Я рассказал ей о своих видениях. Уверен, что со стороны это выглядело нелепо: мы шли по Уэст-Мэриленд-стрит, и я разговаривал со стрелой. Возле Конференц-центра Индианы я споткнулся и едва не выколол себе глаз, но Калипсо даже не засмеялась. За время наших путешествий она видела меня в куда более унизительных положениях.

Выпустив стрелу из лука, я бы, наверное, куда быстрее ввел ее в курс дела, чем рассказывая о наших злоключениях, но наконец я закончил.

– ФИ! – Стрела задрожала у меня в руке. – СИЕ НЕ ВОПРОС, А ИСТОРИЯ.

Я задумался, а не испытывает ли она мое терпение, проверяя, как долго можно надо мной издеваться, пока я не разломлю ее напополам. Я бы давно так и сделал, но боялся, что в таком случае обломки в один голос будут давать мне только плохие советы.

– Хорошо, – ответил я. – Как нам найти грифонов? Где Мэг Маккаффри? Как нам победить местного императора, освободить узников и вырвать из его лап оракул Трофония?

– НА СЕЙ РАЗ ТЫ ЗАДАЛ СЛИШКОМ МНОГО ВОПРОСОВ, – пропела стрела. – Я МУДРА, НО НЕ ИЗРЫГАЮ ТЬМЫ ОТВЕТОВ, КАК ГУГЛ.

Да, стрела явно хотела, чтобы ее сломали.

– Тогда давай начнем с простого, – предложил я. – Как нам найти грифонов?

– НАПРАВЬТЕ СТОПЫ СВОИ В ЗООПАРК.

– Мы туда и идем.

– ОТЫЩИТЕ КЛЕТКУ С ГРИФОНАМИ.

– Да, но где?! И не говори мне, что в зоопарке! Где именно в зоопарке Индианаполиса держат грифонов?

– ИЩИТЕ ЧУХ-ЧУХ.

– Значит, чух-чух.

– ЧТО СИЕ – ЭХО?

– Хорошо! Мы поищем чух… то есть поезд. Когда мы найдем грифонов, как нам их освободить?

– ВНИМАЙ! ЗВЕРИ ПРИЗНАЮТ ТЕБЯ, КОГДА ИХ НАКОРМИШЬ МАЛЫШКАМИ-КАРТОШКАМИ.

– Малышками-картошками?!

Я ждал разъяснений или хотя бы очередного язвительного комментария. Но стрела молчала. Презрительно фыркнув, я вернул ее в колчан.

– Знаешь, – сказала Калипсо, – я ведь слышала только половину разговора – и ничего не поняла.

– Если бы ты слышала его полностью, яснее бы не стало, – заверил я ее. – Там было что-то про поезд. И про детей, сделанных из картошки.

– Малышки-картошки – это еда. Лео… – ее голос дрогнул, когда она произнесла его имя. – Лео их любит.

Мой богатый опыт общения с женщинами подсказывал, что Калипсо либо жалеет о вчерашней ссоре с Лео, либо малышки-картошки для нее больная тема. Но я решил ничего не выяснять.

– Как бы то ни было, неведомо мне… – я отплевался от шекспировского языка. – Я не знаю, что значит совет стрелы. Может, когда будем в зоопарке, станет понятней.

– Да, ведь так обычно и происходит в новых местах, – кивнула Калипсо. – Все вдруг обретает смысл.

– Ты права, – вздохнул я. – Но от этого, как и от советов моей стрелы, мало толку. Идем дальше?

По мосту Вашингтон-стрит-бридж мы перешли через реку Уайт-Ривер, которая оказалась вовсе не белой. Она была широкой и лениво несла свои бурые воды между ограждений; из воды то и дело торчали островки с жалкими кустиками, похожие на прыщи (которые уже стали моими старыми знакомыми). Почему-то она напомнила мне римский Тибр – другую малопримечательную и давно забытую реку.

И тем не менее на берегах Тибра разворачивались события, менявшие ход истории. Я вздрогнул при мысли о том, что Коммод задумал сделать с этим городом. Если вода в каналы его тронного зала поступает из Уайт-Ривер, то его логово совсем рядом. А значит, новый императорский префект уже мог добраться до зоопарка. Я решил ускорить шаг.

Зоопарк Индианаполиса был расположен посреди парка, неподалеку от Уэст-Вашингтон-стрит. Мы прошли через пустую автостоянку и направились к главному входу под бирюзовым козырьком. Вывеска у входа гласила: «ДИКАЯ МИЛОТА!» Я было решил, что работники зоопарка узнали о моем прибытии и решили меня поприветствовать. Но потом я понял, что это реклама коал. Как будто их нужно рекламировать!

Когда мы подошли к закрытым билетным кассам, Калипсо нахмурилась:

– Никого нет. Все закрыто.

– Мы на это и рассчитывали, – напомнил я. – Чем меньше смертных вокруг, тем лучше.

– Но как нам попасть внутрь?

– Вот бы кто-то из нас повелевал духами воздуха, которые перенесли бы нас за ограду!

– Вот бы кто-нибудь мог телепортировать нас, – парировала она. – Или по щелчку пальцев перенести грифонов сюда, к нам.

Я скрестил руки на груди:

– Начинаю вспоминать, почему тебя сослали на остров на три тысячи лет.

– Три тысячи пятьсот шестьдесят восемь лет. А будь твоя воля, ты бы держал меня там еще дольше.

Я не хотел снова ругаться, но Калипсо сама напросилась.

– Ты жила на тропическом острове с девственными пляжами, в роскошно обставленной пещере с воздушными духами у тебя в услужении.

– Разве от этого Огигия перестала быть тюрьмой?

Я едва сдерживался, чтобы не поразить ее божественной силой, правда… ее-то у меня и не было.

– Значит, по острову ты не скучаешь?

Она заморгала, будто я швырнул ей в лицо песка:

– Я – нет. Дело не в этом. Рядом не было никого…

– Да брось! Хочешь знать, что такое настоящее изгнание? Меня в третий раз превратили в смертного. Лишили силы. Лишили бессмертия. Я могу умереть, Калипсо!

– Я тоже, – огрызнулась она.

– Да, но ты сама решила пойти с Лео. Ты отказалась от бессмертия из-за любви! Ты ничем не лучше Гемифеи!

Я и сам не предполагал, сколько злости было в моих последних словах, пока они не сорвались у меня с языка. Мой голос эхом прокатился по парковке. Где-то в зоопарке возмущенно заклекотала разбуженная тропическая птица.

– Конечно.

– Я имел в виду…

– Не надо, – она обвела ограду пристальным взглядом. – Давай найдем место, где можно перелезть.

Я попытался сочинить вежливое извинение, которое к тому же доказывало бы мою правоту, но решил оставить эту тему. Возможно, мой крик разбудил не только туканов. Нужно было торопиться.

Мы нашли место, где ограда была немного ниже. Даже в юбке Калипсо лазала проворней меня. Она легко перемахнула на ту сторону, а я зацепился ботинком за колючую проволоку и повис вверх тормашками. Только по счастливой случайности я не свалился в вольер с тигром.

– Замолчи! – сказал я Калипсо, когда она меня освободила.

– Я ничего и не говорила!

Тигр бросил на нас из-за стекла красноречивый взгляд, как бы говоря: «Зачем вы меня потревожили, если не принесли завтрак?»

Тигры всегда казались мне разумными созданиями.

Мы с Калипсо крались по зоопарку, оглядываясь на тот случай, если появятся смертные или императорская стража. Но, кроме смотрителя, поливающего водой из шланга вольер с лемурами, мы не встретили ни души.

Мы остановились на большом перекрестке: слева от нас была карусель, справа на огороженном сетью участке на деревьях отдыхали орангутаны. Вокруг перекрестка стояло несколько закрытых сувенирных магазинчиков и кафе. Надписи на стрелках указателя, направленных во все стороны, гласили: «ОКЕАН», «РАВНИНЫ», «ДЖУНГЛИ», «ПОЛЕТ ФАНТАЗИИ».

– «Полет фантазии», – прочел я. – Ну конечно, они бы еще назвали грифонов «фантазийными летунами».

Калипсо огляделась вокруг. Глаза у нее были пронзительные – темно-карие, смотрящие в самую суть – почти как у Артемиды, когда она целится в жертву. Наверное, дело в том, что на Огигии она годами пялилась на горизонт, ожидая, когда наконец там появится что-нибудь интересное.

– Твоя стрела говорила о поезде, – сказала она. – Судя по указателю, поезда отправляются оттуда.

– Да, но она еще говорила про малышек-картошек. Похоже, древко у нее слегка рассохлось.

– Смотри, – Калипсо указала в сторону ближайшего уличного кафе.

На стене у закрытого окна раздачи висело обеденное меню. Я пробежал глазами по позициям.

– Четыре вида малышек-картошек?! – Я совершенно запутался в этой кулинарной неразберихе. – Зачем так много? С перцем чили. Из батата. Синие?! Разве малыши бывают… – Я замер.

Какую-то долю секунды я не понимал, что меня встревожило. Но затем понял: мой чуткий слух уловил звук, донесшийся издалека, – звук мужского голоса.

– Что случилось? – спросила Калипсо.

– Тсс! – я прислушался.

Я надеялся, что ошибаюсь. Может, это хрипло каркнула очередная экзотическая птица, или выругался смотритель, очищая вольер от лемурьих какашек. Но нет. Несмотря на то что сам я был слабым смертным, слух у меня остался исключительным.

Мужчина заговорил снова – голос был знакомым и стал гораздо ближе:

– Вы трое – туда. Вы двое – со мной.

Я тронул Калипсо за рукав:

– Это Кукурузник Литиерс.

Волшебница пробормотала очередное ругательство на минойском, упомянув такую часть тела Зевса, о которой я даже думать не хочу.

– Нужно спрятаться, – заключила она.

К сожалению, Литиерс приближался с той стороны, откуда мы пришли. Судя по голосу, до его появления на перекрестке оставались считаные секунды. Перед нами в разные стороны расходились дорожки, но каждая отлично просматривалась с перекрестка.

Спрятаться можно было только в одном месте.

– Когда сомневаешься, – сказала Калипсо, – бери малышки-картошки.

Она схватила меня за руку и потащила за угол кафе.