Текст книги "Тёмное пророчество"

13

Кафе с фастфудом

Цель всей жизни достигнута

Картошечки фри?

Когда я был богом, то очень радовался, если красотка тащила меня за угол. Но я был Лестером Пападопулосом, а тащила меня Калипсо, так что было ясно: меня скорее убьют, чем поцелуют.

Мы притаились у входа на кухню, скрючившись за грудой ящиков из-под молока. Здесь пахло растительным маслом, голубиным пометом и хлоркой из расположенного неподалеку детского аквапарка.

Калипсо подергала закрытую дверь и уставилась на меня.

– Помоги! – прошипела она.

– И чем я тебе помогу?

– Сейчас твоя божественная сила была бы очень кстати.

Лучше бы я вообще ничего не рассказывал об этом ни ей, ни Лео. В какой-то момент, когда я сражался с Нероном в Лагере полукровок, ко мне ненадолго вернулась сверхчеловеческая сила, с помощью которой я одолел германцев императора. Я подбросил одного из них так высоко, что, насколько мне известно, он по сей день вращается на околоземной орбите. Только это длилось лишь мгновение. А больше сила ко мне не возвращалась.

Однако Лео и Калипсо, похоже, считали, что как бывший бог я могу возвращать себе божественную улетность когда захочу. Что было совершенно несправедливо.

Но я попробовал открыть дверь. Дернул за ручку и едва не оторвал себе пальцы.

– Ай! – вскрикнул я. – Двери у смертных стали покрепче. Вот в бронзовом веке…

Калипсо шикнула на меня.

Голоса врагов приближались. Я слышал Литиерса, а двое других изъяснялись какими-то гортанными звуками, похожими на древний галльский язык. Вряд ли они были работниками зоопарка.

Быстро покопавшись в волосах, Калипсо вытащила невидимку. Ага, значит, ее локоны держатся в укладке не по волшебству! Она ткнула пальцем в меня, а затем указала на угол. Я подумал, что она велит мне бежать и спасаться. Это было бы весьма разумное предложение. Но потом я понял, что она просит меня покараулить.

Не имея ни малейшего представления, зачем это нужно, я все же выглянул из-за молочных ящиков и принялся ждать, пока германцы придут и убьют нас. Я слышал, как они гремят ставнями раздачи и обмениваются короткими репликами, кряхтя и ворча. Зная императорскую стражу, я мог предположить, что их разговор был примерно таким: «Убьем?» – «Убьем». – «Проломим череп?» – «Проломим череп».

Интересно, почему Литиерс разделил свой отряд на две группы? Естественно, им было заранее известно, где держат грифонов. И зачем в таком случае им обыскивать парк? Если, конечно, они не ловят нарушителей, то есть нас…

Калипсо разломила невидимку надвое, вставила металлические палочки в дверной замок и принялась крутить их, закрыв глаза и делая вид, что очень сосредоточена.

Как глупо, подумал я. Такое срабатывает только в кино да в гомеровском эпосе.

Щелк. Дверь открылась внутрь. Калипсо помахала мне, загоняя меня в помещение. Затем, вытащив из замка обломки невидимок, она шагнула за порог и осторожно затворила за нами дверь. Едва она закрыла защелку, как кто-то снаружи дернул за ручку.

Грубый голос сказал что-то по-галльски. Вероятно, что-то вроде: «Не везет. Проломим кому-нибудь череп в другом месте».

Шаги удалились.

Я наконец вспомнил, что нужно дышать.

Повернувшись к Калипсо, я спросил:

– Как ты взломала замок?

Она с недоумением взглянула на сломанную невидимку у себя в руке:

– Я… я подумала про ткачество.

– Ткачество?

– Я ведь не разучилась ткать. Я тысячи лет провела у станка. Вот и решила, что, может быть… ну, поддеть замок невидимкой – это примерно то же самое, что заправить ткацкий станок.

Мне-то казалось, что это вещи несопоставимые, однако результат говорил сам за себя.

– Значит, волшебство тут ни при чем?

Я постарался скрыть разочарование. Иметь парочку духов воздуха в нашем распоряжении было бы сейчас очень кстати.

– Нет, – сказала она. – Ты поймешь, что ко мне вернулась магия, когда полетишь кувырком через весь Индианаполис.

– Жду не дождусь.

Я оглядел темное кафе. Вдоль дальней стены, как обычно, располагались раковина, фритюрница, плита и две микроволновки. Под прилавком уместились два горизонтальных холодильника.

Вы спросите, откуда я знаю, что обычно бывает на кухне в кафе быстрого питания? Я открыл певческий талант Пинк, когда она еще работала в «Макдоналдсе». Я нашел Куин Латифа в «Бургер Кинге». Так что я довольно много времени провел в подобных местах. Никогда не знаешь, где обретается настоящий талант.

Я открыл первый холодильник. Внутри, окутанные морозной дымкой, лежали аккуратно подписанные коробочки с полуфабрикатами, но ни на одном ярлыке не было надписи «МАЛЫШКИ-КАРТОШКИ».

Второй холодильник оказался закрыт.

– Калипсо, – позвал я, – можешь соткать еще одну отмычку?

– Ну и от кого теперь нет толку?

Я понял, что в моих интересах было промолчать. Отступив на шаг, я позволил Калипсо проявить свои не магические умения. С этим замком она справилась даже быстрее, чем с первым.

– Молодец, – похвалил я ее и заглянул в холодильник. – Ага!

Внутри лежали сотни свертков в белой плотной бумаге, каждый был подписан черным маркером.

Калипсо взглянула на надписи.

– «Плотоядные лошади. Смесь»? «Боевые страусы. Кубики»? И… «Грифоны. Малышки». – Она с ужасом посмотрела на меня. – Они что, пускают животных на еду?!

Я вспомнил, как много веков назад злобный царь Тантал подал богам жаркое, приготовленное из его собственных сыновей. От людей всего можно ожидать. Но вряд ли работники кафе включили в меню блюда из мифических животных.

– Эти свертки хранятся под замком, – сказал я. – Думаю, здесь сложен корм для самых редких животных в зоопарке. Это смесь для кормления плотоядных лошадей, а не фарш из них.

По виду Калипсо можно было понять, что если ее и перестало тошнить, то лишь чуть-чуть.

– А что за штуковина такая – боевой страус?

Ее вопрос всколыхнул старое воспоминание. На меня нахлынуло видение – мощное, как вонь от немытой лемурьей клетки.

Я возлежал на кушетке в военном шатре моего друга Коммода, который отправился в военный поход со своим отцом Марком Аврелием. Правда, ничто в этом шатре не напоминало о суровом образе жизни римского легионера. Над нашими головами трепетал на ветру белый шелковый купол. В одном из углов сидел музыкант и услаждал наш слух нежными звуками лиры. Под ногами расстилались лучшие ковры из восточных провинций – каждый стоил едва ли не дороже целой виллы в Риме. На столике между нашими кушетками из золотого рога изобилия так и сыпались закуски: жаркое из кабана, фазан, лосось, фрукты.

Я забавлялся, бросая Коммоду в рот виноградины. Конечно, промахивался я, только когда хотел, но мне нравилось наблюдать, как ягоды отскакивают от носа Коммода.

– Ты ужасен, – поддразнил он меня.

«А ты прекрасен», – подумал я, но промолчал и едва заметно улыбнулся.

Ему было восемнадцать. В облике смертного я выглядел примерно на тот же возраст, но даже с моими божественными возможностями мне едва ли удавалось быть красивее принцепса.

Несмотря на беззаботную жизнь императорского отпрыска, Коммод был идеалом атлетичности: гибкое мускулистое тело, локоны золотых волос, обрамляющих лицо, достойное бога-олимпийца. Его физическая сила уже снискала ему славу и сравнения с легендарным героем Геркулесом.

Когда я бросил очередную виноградину, он поймал ее рукой и принялся рассматривать.

– Ах, Аполлон… – Да, он знал, кто я на самом деле. Мы были друзьями, даже больше, чем просто друзьями, уже почти месяц к тому моменту. – Я так устал от всех этих военных походов. Отец почти все время своего царствования проводит на войне!

– Я вижу, ты очень страдаешь! – я обвел рукой роскошный шатер.

– Но это же просто смешно! Тащиться через дунайские леса, истреблять варварские племена, которые ничем не угрожают Риму. Зачем становиться императором, если ты никогда не бываешь в столице и не отдыхаешь?

Я откусил кабанятины:

– Поговори с отцом. Скажи, что тебе нужен отпуск.

– Ты ведь знаешь, что он сделает, – фыркнул Коммод. – Прочтет мне очередную лекцию о долге и морали. Он ведь такой добродетельный, такой идеальный, такой уважаемый.

Произнося каждое из этих слов, он рисовал пальцем в воздухе кружок (воздушные кавычки в то время еще не изобрели). Я полностью разделял его чувства. Марк Аврелий был самым строгим, самым властным отцом в мире после моего собственного отца – Зевса. Они оба любили читать нотации. Оба любили напоминать своим отпрыскам, что те совершенно не оправдали родительских ожиданий. И, конечно, у обоих были потрясающие, талантливые и катастрофически недооцененные сыновья.

Коммод раздавил виноградину и наблюдал, как по его пальцам стекает сок.

– Отец назначил меня младшим соправителем, когда мне было пятнадцать, Аполлон. Это давит. Служба, постоянная служба. Потом он заставил меня жениться на этой отвратительной Бруттии Криспине. Да кто в здравом уме назовет дочь Бруттией?!

Я не хотел смеяться над его отсутствующей женой… но часть меня радовалась, когда он плохо отзывался о ней. Мне хотелось быть центром его внимания.

– Но когда-нибудь ты будешь править единолично, – сказал я. – Тогда ты будешь диктовать правила.

– Я заключу мир с варварами, – тут же ответил он. – А затем вернусь домой и отпраздную это, устрою игры. Лучшие игры всех времен. Я соберу самых необычных зверей со всего света. И сам буду сражаться с ними в Колизее – с тиграми, слонами, страусами.

Я рассмеялся:

– Со страусами? Ты когда-нибудь видел страуса?

– О да, – мечтательно проговорил он. – Изумительные создания. Если научить их драться, а может, даже придумать для них какую-нибудь броню – это будет невероятно!

– Ты прекрасный идиот, – я бросил в Коммода еще одну виноградину, которая отскочила от его лба.

На миг его лицо озарила ярость. Я знал, что порой мой милый Коммод мог быть весьма агрессивен. Он получал слишком много удовольствия от убийств. Но какое мне было до этого дело? Я был богом. Я мог говорить с ним так, как не осмеливался никто другой.

Полог шатра распахнулся. Вошедший центурион решительно отдал честь, хотя на его блестевшем от пота лице было написано крайнее потрясение.

– Принцепс… – его голос дрогнул. – Ваш отец. Он… он…

Он так и не произнес слово «мертв», но оно само по себе распространилось по всему шатру, и нас обдало холодом. Музыкант оборвал мелодию на большом мажорном септаккорде.

Коммод взглянул на меня полными ужаса глазами.

– Иди, – я отмахнулся от дурных предчувствий и постарался, чтобы мой голос звучал как можно спокойней. – С тобой всегда будет мое благословение. Ты справишься.

Но я уже знал, что будет дальше: юношу, которого я знал и любил, уничтожит император, которым он станет.

Он встал и поцеловал меня в последний раз. Его дыхание пахло виноградом. Затем он вышел из шатра, направляясь, как сказали бы римляне, прямо в пасть волку[12]12
  In bocca al lupo (ит.) – итальянская поговорка, дословно: «в пасти волка». Аналогичная русскому пожеланию «Ни пуха ни пера».


[Закрыть].

– Аполлон, – Калипсо коснулась моей руки.

– Не уходи! – взмолился я, и картина из моего прошлого, вспыхнув, исчезла.

На меня хмуро смотрела волшебница.

– В смысле «не уходи»? У тебя снова было видение?

Я пробежал глазами по темному кафе:

– Я… я в норме. В чем дело?

Калипсо указала на холодильник:

– Взгляни на цены.

Я сглотнул горький привкус винограда и кабанятины. В холодильнике в углу каждого свертка карандашом была написана цена. Самой дорогой была картошка для грифонов – $15 000 за порцию.

– Я не разбираюсь в современной валюте, – признался я, – но не дороговато ли для еды?

– Вот и я хотела спросить о том же, – сказала Калипсо. – Я знаю, что буква S, перечеркнутая вертикальной чертой, означает американский доллар, но вот сумма… – она пожала плечами.

Я подумал, что нечестно было отправлять со мной кого-то столь же невежественного, как я. Современный полубог быстро бы все нам объяснил, кроме того, у них много навыков, полезных в двадцать первом веке. Лео Вальдес умеет чинить машины. Перси Джексон умеет водить. Я был согласен даже на Мэг Маккаффри, которая мастерски метала пакеты с мусором, хотя точно знал, что бы сказала Мэг, глядя на эти наши мучения, – «Что-то вы, ребята, туповаты».

Я вытащил сверток с грифоньим кормом и развернул его с одного конца. Внутри лежали небольшие кубики замороженного картофеля, покрытые блестящим слоем позолоты.

– А что, малышки-картошки всегда приправляют драгоценными металлами? – спросил я.

Калипсо взяла в руки кубик:

– Не думаю. Но грифоны любят золото. Отец рассказывал мне об этом много лет назад.

Я вздрогнул, вспомнив ее отца, генерала Атласа, который натравил на меня стаю грифонов во время первой войны титанов с богами. Когда на твою колесницу набрасываются львы с орлиными головами, такое потом долго не забудешь.

– Значит, возьмем эту картошку и накормим ею грифонов, – предложил я. – Если повезет, завоюем их доверие. – Я вытащил из колчана Стрелу Додоны. – Ты это имела в виду, о бесполезнейшая из стрел?

Стрела задрожала:

– ВОИСТИНУ, ТЫ ТУПЕЕ, ЧЕМ КУБИК КОРМА ДЛЯ БОЕВОГО СТРАУСА.

– Что она сказала? – спросила Калипсо.

– Она сказала «да».

Волшебница взяла с прилавка бумажное меню с нарисованной на нем картой зоопарка. Она указала на оранжевую линию, окружающую «РАВНИНЫ»:

– Здесь.

Под оранжевым кольцом было написано «Поездка по железной дороге» – самое унылое название из возможных. Внизу, в легенде карты, было более подробное описание: «Поездка по железной дороге! Раскрой тайны зоопарка!»

– Что ж, – сказал я, – по крайней мере они не скрывают, что в зоопарке есть тайны. Это очень мило с их стороны.

– Думаю, настало время поездки на чух-чух, – согласилась Калипсо.

С улицы донесся грохот, как будто германец споткнулся о мусорный бак.

– Хватит! – рявкнул Литиерс. – Ты! Оставайся здесь и смотри в оба. Если появятся, хватай их – но не убивай. Ты, пошли со мной. Нужно забрать грифонов.

Я досчитал про себя до пяти и шепотом спросил у Калипсо:

– Они ушли?

– Сейчас посмотрю сквозь стену волшебными глазами и проверю, – ответила она. – Хотя постой-ка…

– Ты ужасный человек.

Она ткнула пальцем в карту:

– Если Литиерс оставил одного из германцев на перекрестке, нам будет трудно выбраться и добраться до поезда незамеченными.

– В таком случае, – предложил я, – мы можем вернуться на Станцию и сказать Бритомартиде, что сделали все от нас зависящее.

Калипсо бросила в меня золоченую малышку-картошку.

– Когда ты был богом, ты был бы милостив, если бы герои возвращались к тебе с пустыми руками и говорили «Ой, извини, Аполлон. Мы сделали все от нас зависящее»?

– Конечно нет! Я бы их испепелил! Я бы… А. Я понял, к чему ты клонишь! – воскликнул я, заламывая руки. – Тогда что же нам делать? Я не хочу, чтобы меня испепелили. Это больно!

– Может, и есть один способ.

Калипсо провела пальцем по карте до места, где было написано «СУРИКАТЫ, РЕПТИЛИИ и ЗМЕИ», что походило на название худшей адвокатской конторы в мире.

– У меня есть идея, – сказала она. – Хватай картошки и давай за мной.

14

Да, мы кое-что можем

Понарошку сглазить, ногу прострелить,

Дать рецепт блинчиков

Мне не хотелось идти за Калипсо ни с картошкой, ни без нее.

К сожалению, единственной альтернативой было спрятаться в кафе и ждать, когда люди императора обнаружат меня или менеджер заставит меня работать на кухне.

Калипсо вела меня перебежками от одного укрытия к другому, словно городской ниндзя. Примерно в пятидесяти футах от нас стоял на страже германец, но все его внимание занимала карусель. Он так опасливо тыкал своим копьем в деревянных лошадок, словно боялся, что они плотоядные.

Нам удалось добраться до дальней стороны перекрестка незамеченными, но на душе у меня все равно было неспокойно. Мы знали, что Литиерс отправил несколько групп прочесывать парк. Возле сувенирного магазина на телефонном столбе висела, устремив на нас объектив, камера слежения. Если Триумвират и впрямь такой могущественный, как утверждал Нерон, они могли бы с легкостью установить наблюдение над зоопарком Индианаполиса. Может, именно поэтому Литиерс нас и искал. Он знал, что мы здесь.

Я хотел выстрелить в камеру из лука, но скорее всего было уже поздно. Я любимчик камер. Можно было не сомневаться, что мое лицо было на всех мониторах службы безопасности.

По замыслу Калипсо, нам нужно было обойти орангутанов, пройти мимо рептилий и двигаться по окраине парка до железнодорожной станции. Но когда мы проходили мимо жилища обезьян, то совсем рядом услышали голоса германцев и в страхе бросились к павильону с орангутанами в поисках укрытия.

Ладно-ладно… Это я в страхе бросился в укрытие. Калипсо прошипела «Стой, дурак!» – и побежала за мной. Затаившись за подпорной стеной, мы подождали, пока германцы, беседовавшие о том, как лучше проламывать черепа, пройдут мимо.

Я взглянул направо – и чуть не взвизгнул. По ту сторону стеклянной перегородки сидел большой орангутан и не сводил с меня любопытных янтарных глаз. Он что-то показывал руками – язык жестов? Агамед бы, наверное, понял. Судя по выражению его морды, орангутан был не очень-то рад меня видеть. Увы, среди высших приматов только люди должным образом благоговеют перед богами. Но у орангутанов есть и достоинства, например их великолепная оранжевая шерсть, какой вряд ли может похвастаться кто-то из людей.

Калипсо легонько пнула меня по ноге:

– Пошли быстрее.

И мы побежали через павильон. Наши обезьяньи движения, видимо, развеселили орангутана, который стал издавать низкие лающие звуки.

– Заткнись! – громким шепотом приказал я ему.

Добравшись до выхода, мы забились под свисающую до земли маскировочную сетку. Я прижал к сердцу сверток с картошками и постарался выровнять дыхание.

Рядом себе под нос мычала какую-то мелодию Калипсо – она всегда так делала, когда нервничала. Но по мне, лучше бы она прекратила. Когда она напевала что-нибудь, мне очень хотелось громко запеть, что теперь выдало бы нас с головой.

Наконец я прошептал:

– Кажется, все чисто.

Но, выбравшись из укрытия, я тут же врезался в германца. Нет, серьезно, сколько варваров в распоряжении у Коммода? Или он покупает их оптом?!

На мгновение мы трое от удивления не могли ничего сказать и сдвинуться с места. Затем в груди варвара что-то зарокотало, словно он собирался позвать подмогу.

– Подержи! – крикнул я и бросил ему сверток с грифоньей едой.

Он машинально поймал его. В конце концов, дарение малышей во многих культурах является знаком капитуляции. Пока громила с недоумением разглядывал пакет, я отошел от него, снял с плеча лук и пустил стрелу прямо ему в левую ногу.

Германец взвыл и выронил пакет с картошкой. Я подхватил сверток и бросился бежать, Калипсо не отставала.

– Молодец! – крикнула она.

– Только он наверняка уже всех переполошил … Налево!

Из павильона с рептилиями на нас несся еще один германец. Мы рванули от него со всех ног к табличке с надписью «ПАНОРАМА».

Впереди маячила канатная дорога: тросы, натянутые над макушками деревьев, и зеленая кабинка, висящая примерно в пятидесяти футах над землей. Вот бы добраться на фуникулере до тайных мест зоопарка или хотя бы подняться на недоступную нашим преследователям высоту – но вход на подъемник был огорожен и заперт на замок.

Не успел я попросить Калипсо проделать фокус-покус с невидимкой, как нас настигли германцы. Тот, которого мы встретили рядом с рептилиями, прибежал первым и направил на нас копье. Второй – из павильона с орангутанами – спотыкался и хромал чуть позади с торчащей из окровавленного кожаного сапога моей стрелой.

Я наложил на тетиву новую стрелу, хотя поразить их обоих прежде, чем они расправятся с нами, у меня не было никаких шансов. Я видел, как германцы сражаются с шестью, а то и семью стрелами в сердце.

– Аполлон, – чуть слышно проговорила Калипсо, – когда я прокляну тебя, притворись, что потерял сознание.

– Что?

Она повернулась ко мне и закричала:

– Это был последний раз, когда ты подвел меня, раб! – и принялась складывать руки в жесты, которые мне были знакомы с древности – они наводили порчу и насылали проклятия.

Такого со мной еще никто не осмеливался проделывать. Меня так и подмывало влепить ей пощечину. Но вместо этого я сделал так, как она сказала – вскрикнул и рухнул на землю.

Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Калипсо обернулась к нашим врагам.

– А теперь ваша очередь, глупцы! – и начала точно так же махать руками в сторону германцев.

Первый германец остановился. Побледнел. Взглянул на меня, растянувшегося на земле, и вдруг побежал прочь, едва не сбив с ног своего товарища.

Германец с раненой ногой замер в нерешительности. Судя по той ненависти, которая полыхала в его глазах, он жаждал отомстить за стрелу, которая испортила ему левый сапог.

Калипсо все так же размахивала руками и даже начала читать заклинания. По ее тону можно было вообразить, будто она вызывает самых страшных демонов из глубин Тартара, хотя на самом деле она декламировала рецепт блинчиков на древнефиникийском.

Раненый германец взвизгнул и заковылял прочь, оставляя за собой цепочку смазанных красных следов.

Калипсо протянула мне руку и помогла подняться:

– Пошли. Я выиграла нам всего пару секунд.

– Как ты… к тебе вернулись магические силы?

– Если бы! – ответила она. – Я притворялась. Половина успеха в деле волшебника – притворяться уверенным, что колдовство сработает. Другая половина – выбрать в качестве жертвы суеверного олуха. Они вернутся. И приведут других.

Признаюсь, я был впечатлен. Ее «заклинания» нагнали на меня страху.

Я сделал быстрый жест, защищающий от злых сил, – на тот случай, если Калипсо себя недооценила. А затем мы побежали вдоль парковой ограды.

На следующем перекрестке Калипсо сказала:

– Поезд в той стороне.

– Точно?

Она кивнула:

– Я хорошо запоминаю карты. Как-то раз я сделала карту Огигии, запечатлела на ней каждый квадратный фут острова. Это был единственный способ не сойти с ума.

Способ, по-моему, так себе, но я послушно побежал за ней. За нашими спинами кричали германцы, но, судя по всему, они направлялись к воротам «Панорамы», а нас там уже не было. Я даже позволил себе надеяться, что на станции нас никто не поджидает.

ХА-ХА-ХА. Как бы не так.

На путях стоял миниатюрный поезд – ярко-зеленый паровозик с открытыми пассажирскими вагончиками. Рядом с ним на платформе, под увитым плющом навесом, в уверенной позе стоял Литиерс, закинув обнаженный меч на плечо, словно палку с узелком. Поверх футболки Кукурузников на нем был потрепанный кожаный нагрудник. Завитки его темных волос торчали над красной банданой как щупальца, и создавалось впечатление, будто у него из головы лезет огромный паук, готовый в любую минуту напасть.

– Добро пожаловать, – его идеальная улыбка могла показаться дружелюбной, если бы не шрамы, исполосовавшие его лицо. Он коснулся какого-то прибора в ухе, возможно блютуза гарнитуры. – Они здесь, на станции, – сказал он. – Все ко мне, только медленно и спокойно. Я сам справлюсь. Эти двое мне нужны живыми. – Он пожал плечами, словно извиняясь перед нами: – Когда речь идет об убийствах, мои люди могут переусердствовать. Особенно после того, как вы выставили их дураками.

– Не стоит благодарности.

Не уверен, что мне удалось сказать это уверенным хулиганским тоном, как я хотел. Мой голос срывался. На лице выступили капли пота. Я держал лук боком, как электрогитару – не лучшая стойка для стрельбы; а в другой руке вместо стрелы у меня был зажат сверток с замороженными малышками-картошками.

Оно и к лучшему, подумал я. Во сне я видел, как быстро Литиерс орудует мечом. И задумай я в него выстрелить, наши головы покатились бы по тротуару прежде, чем я бы успел натянуть тетиву.

– Ты пользуешься телефоном, – заметил я. – Или рацией, или что там у тебя. Бесит, когда злодеи могут связаться друг с другом, а мы нет.

Смех Литиерса звучал как скрежет металла.

– Да. Триумвират предпочитает иметь кое-какие преимущества.

– И ты вряд ли поведаешь нам, как им удалось заблокировать средства связи полубогов?

– Вам и не нужно этого знать, все равно вы скоро умрете. А теперь опусти свой лук. Что касается твоей подруги… – он смерил взглядом Калипсо. – Держи руки вдоль тела. Никаких внезапных проклятий. Не хотелось бы снести твою прелестную головку с плеч.

Калипсо мило улыбнулась:

– То же самое я хотела сказать тебе. Брось меч, и тогда я не стану уничтожать тебя.

Актрисой она была отличной. Я мысленно пообещал себе, что дам ей рекомендацию в мой олимпийский летний лагерь для избранных – «Актерская игра по Станиславскому с музами», – если мы, конечно, выберемся отсюда живыми.

– Неплохо, – усмехнулся Литиерс. – Ты мне нравишься. Только через минуту эта станция будет кишеть германцами. И они не станут просить по-хорошему, как я. – Он шагнул вперед и взмахнул мечом.

Я старался придумать гениальный план. К сожалению, единственное, что пришло мне на ум – зарыдать от ужаса.

Вдруг над головой Литиерса в зарослях плюща что-то зашуршало. Однако воин ничего не заметил. Интересно, что это было, подумал я: орангутаны решили поиграть на станционном навесе или боги-олимпийцы устроили там пикник, чтобы понаблюдать, как меня будут убивать. А может быть… Нет, это было невозможно. Но чтобы выиграть немного времени, я бросил лук на землю.

– Аполлон, – зашипела Калипсо, – ты что делаешь?!

Литиерс ответил за меня:

– Он поступает благоразумно. Так, а где ваш третий?

Я изумленно моргнул:

– Но… нас всего двое.

Шрамы на лице Литиерса зашевелились. Белые, контрастирующие с его загорелой кожей, они напоминали гребни песчаных дюн.

– Как же так? Вы прилетели в город на драконе. Вас было трое. Я очень хочу снова повидать Лео Вальдеса. У нас есть незаконченное дело.

– Ты знаком с Лео?!

Несмотря на опасность, я почувствовал небольшое облегчение. Наконец-то злодей хочет убить Лео больше, чем меня. Уже кое-что!

Калипсо же не обрадовалась. Она сжала кулаки и шагнула к воину:

– Что тебе нужно от Лео?

– Ты не та девчонка, что была с ним в прошлый раз, – прищурился Литиерс. – Ту звали Пайпер. Ты же не его девушка?

На щеках и шее Калипсо выступили красные пятна. Литиерс просиял:

– Ах, ты все-таки его подружка! Замечательно! Ты мне пригодишься, чтобы заставить его страдать.

– Ты его не тронешь! – прорычала Калипсо.

Листья над Литиерсом снова зашуршали, словно по навесу бежали тысячи крыс. Лозы удлинялись, листва становилась гуще и темнее.

– Калипсо, – сказал я, – назад.

– С чего бы это?! – возмутилась она. – Этот Кукурузник только что угрожал, что…

– Калипсо! – Я схватил ее за запястье и выдернул из-под навеса в тот момент, когда он обрушился на Литиерса.

Воина смела волна черепицы, досок и плюща.

Я всмотрелся в трепещущие лозы, но не увидел ни орангутанов, ни богов, ни кого-то другого, кто бы мог обрушить на нашего врага эту кучу весом в сотни фунтов.

– Она должна быть здесь, – пробормотал я.

– Кто? – Калипсо уставилсь на меня широко распахнутыми глазами. – Что случилось?

Мне хотелось надеяться. Но я боялся. Как бы то ни было, оставаться на месте нам было нельзя. Литиерс кричал и извивался под обломками, а значит, он не погиб. Его германцы будут здесь с минуты на минуту.

– Пошли отсюда, – я указал на зеленый паровоз. – Чур, поведу я.