Текст книги "Белая Богиня"

В своей ипостаси Геракла Небесного Геракл снискал еще большую славу. Мифографы отмечают, что он одолжил золотой челн Гелиоса в форме лилии или лотоса, дабы вернуться на нем домой после совершения одного из подвигов. Именно на этом челне Гелиос-солнце, зайдя на западе, еженощно снова приплывал на восток по водам потока Океан, окружающего земной диск. Лотос, цветущий в период разлива Нила, символизировал плодородие и потому сделался неотъемлемой частью египетского культа солнца. В сущности, в классической Греции имя Геракл стало синонимом солнца. Геракла Небесного почитали и как бессмертное солнце, и как бесконечно умирающего и бесконечно возрождающегося духа года, то есть одновременно как бога и полубога. Именно такому Гераклу друиды поклонялись в образе Огмы Солнцеликого, облаченного в львиную шкуру изобретателя алфавита[147]147
   Обезьяна, священное животное, присутствие которого позволяет отождествить Геракла с Тотом, изобретателем алфавита, по-видимому, не прижилась в Западной Европе. В Египте Тота иногда изображали в облике обезьяны, в Малой Азии он всего-навсего вел обезьяну за собой. Эта традиция явно зародилась в Индии. – Примеч. авт.


[Закрыть], бога красноречия, врачевания, плодородия, вещих пророчеств; именно такого Геракла греки почитали как «наделяющего званиями и правами», как властителя зодиака, распорядителя празднеств, основателя городов, целителя недугов, покровителя лучников и атлетов.

В греческом искусстве Геракла принято изображать могучим героем, воплощением мужественности, а по любым практическим соображениям его можно отождествить с полубогом Дионисом Дельфийским, тотемом которого считался белый бык. Плутарх Дельфийский, жрец Аполлона, в своем сочинении «Об Исиде и Осирисе» сравнивает ритуалы культа Осириса с ритуалами культа Диониса. Он пишет:

«Гибель Диониса от рук титанов и ночь свершения соответствует тому, что обыкновенно называют „растерзанием“, „воскресением“ и „возрождением“ в ритуалах культа Осириса. Сие касается и погребальных обрядов. Во многих городах Египта можно узреть саркофаги Осириса; мы в Дельфах также настаиваем, что останки Диониса захоронены возле самого прорицалища. А жрецы наши, посвященные культа Диониса, совершают тайное жертвоприношение в святилище Аполлона, когда фиады[148]148
   Фиады («неистовые», по имени древнегреческой нимфы Фийи (Фийя (Тийя, греч. Θυία)) – менады, жрицы культа Диониса, совершающие оргии на Парнасе. – Примеч. перев.


[Закрыть] пробуждают божественное дитя».

Таким образом, Геракл – это еще одно имя Осириса, ежегодную смерть которого до сих пор оплакивают в Египте, несмотря на длящееся вот уже тысячу триста лет господство ислама. Ныне традиционный символ плодородия изготавливается из резины; чудесно увеличиваясь в размерах, он исторгает у участников празднеств те же крики радости и скорби, что и во дни Иосифа Патриарха и Иосифа Обручника.

Плутарх неукоснительно отличает Аполлона (Геракла-бога) от Диониса (Геракла-полубога). Этот Аполлон никогда не умирает, не принимает иных обличий; он вечно юн, силен и прекрасен. Дионис способен бесконечно менять свой облик, подобно богу пеласгов Протею, минийцу Периклемену, сыну Нелея, или древнеирландскому Уату мак Имоману («Ужасу, сыну Страха»). Поэтому Пенфей в «Вакханках» Еврипида умоляет его явиться «[белым] быком, многоглавым змеем или огнедышащим львом», в любом образе, как ему заблагорассудится, – почти дословно повторяя цитату из валлийского барда Киндделу, современника Гриффида ап Кинана: «Yn rith llew rac llyw goradein, yn rith dreic rac dragon prydein».

Выходит, что в Британии Гераклом – Дионисом был Аматон, а Гераклом – Аполлоном – его отец Бели.

В своем сочинении «О „Е“ в Дельфах»[149]149
   В храме Аполлона в Дельфах были вырезаны знаменитые изречения «Познай самого себя», «Во всем соблюдай меру», «Ни за кого не ручайся», а также установлены таинственные изображения греческой буквы Е («эпсилон»), деревянное, бронзовое и золотое, смысл которых не разгадан до сих пор. – Примеч. перев.


[Закрыть] Плутарх осмеливается едва заметно приоткрыть покров тайны орфического культа:

«При описании различных превращений Диониса в ветры, воду, землю, звезды, в растения и животных орфики прибегают к загадочным выражениям „растерзать“ и „разорвать на части“. А бога именуют „Дионисом“, или „Загреем“ („Растерзанным“), или „Ночным Солнцем“, или „Беспристрастным Подателем“, отмечая в мифах и легендах бесчисленные примеры гибели, исчезновения, воскресения и возрождения, вследствие каковых и произошли эти удивительные метаморфозы».

Гвион отдавал себе отчет в том, что Геракл – другое имя Огмы Солнцеликого, создателя огамического алфавита: это ясно из «Плача по Эркофу», где алфавит представлен как четыре столпа, по пять букв на каждом, поддерживающих все здание литературы:

Плач по Эркофу

 
Земля вращается,
И посему ночь сменяет день.
Когда жил славный Эркоф, Креститель?
 
 
Эркоф изрек,
Что презирает смерть.
Щит Мордай
Сокрушил он.
Эркоф установил,
Дерзкий, неудержимый,
Четыре столпа равной высоты,
Покрытые червонным золотом,
Не было равных этому чуду,
Чуду этому не было равных.
Жар солнца не досаждал ему;
Никто не вознесся к небесам
Ближе, чем он.
 
 
Эркоф, сокрушивший стену,
Ты упокоился, скрытый песками;
Да ниспошлет тебе Троица
Милосердие в Судный день.
 

«Щит Мордай» – отсылка к знаменитой битве при Кэттрик-Бридж в конце VI в. н. э.:

 
Ym Mordei ystyngeo dyledawr.
В битве при Мордае поверг он смелых воинов.
 

«Он» – это бриттский герой Эртги, возможно, реинкарнация Эркофа, который, «обликом подобен принцу, с рассветом отправился на поле брани, скрытое стеною щитов». Эпитет Геракла «Креститель» отождествляет его с Иоанном Крестителем, в честь которого во времена Гвиона возжигали костры двадцать четвертого июня, на Иванов день. Как указывает сэр Джеймс Фрэзер, Иванов день, вершина лета, всегда был праздником не только огня, но и воды. В пожелании «Да ниспошлет тебе Троица милосердие в Судный день» отражается вера Гвиона в то, что Геракл пребывает «in limbo patrum», то есть в обители праведных, умерших до пришествия Христа. Крещение водою, разумеется, не было изобретено христианами. Они переняли этот ритуал у Иоанна Предтечи, а тот, в свою очередь, у гемеробаптистов[150]150
   Гемеробаптисты (от греч. «hemera» – «день» и «baptizō» – «погружаю в воду, крещу») – иудейская секта, члены которой давали обет чистоты, в том числе ежеутренних омовений. – Примеч. перев.


[Закрыть] – таинственной иудейской секты, обыкновенно рассматриваемой как разновидность пифагорейцев-ессеев, которые поклонялись Иегове в его ипостаси бога Солнца. Следует заметить, что в культе фракийской богини Котитто, праматери коттиев, существовали мистагоги, которых нарекли «баптистами», поскольку они совершали либо обряд погружения адепта в купель перед оргиями, либо обряд ритуального окрашивания одеяний или волос погружением в обрядовую чашу – трудно судить. Кроме того, обряд очищения в купели был известен древним бриттам и ирландцам до появления христианства. В частности, он запечатлен в ирландских легендах о Конале Дерге и о Конале Кернахе, а также в валлийской о Гури Златовласом.

«Талиесин» на валлийском языке означает «сияющее чело», однако слог «Тал» часто встречается в древних, восходящих к первобытному обществу именах Геракла. На Крите он Талос, бронзовый великан, которого убивает Медея. У пеласгов он страждущий Тантал, от имени которого образован английский глагол «tantalize» – «терзать», «мучить», «мучиться». Ирландские игры в Тайльтиу, возможно, получили название по имени земледельческого Геракла, первым слогом которого был «Тал». В Сирии он именовался Телемом. В Греции имя его было Атлас Теламон, причем имя Атлас, как и Теламон, образовано от корня «Tla» или «Tal» со значением «брать на себя», «осмеливаться», «претерпевать». Джон Арнотт Маккаллох утверждает, что «Талиесин» также божественное имя и что в «Легенде о Талиесине» черная курица склевала Гвиона-зернышко неспроста: это доказывает, что Талиесин был богом Ячменя.

Пришло время окружить плотным кольцом рощу, где скрылся белый олень. А вот и охотничья песнь из поэмы Гвиона «Angar Cyvyndawd» («Союз врагов»):

 
Bum Twrch ym Mynydd,
Bum cyff mewn rhaw,
Bum bwall yn llaw.
 
 
Я был оленем на горе,
Я был древесным пнем на лопате,
Я был топором в руке.
 

Однако мы должны поменять местами две строки, поскольку с точки зрения логики сначала мы берем топор, а уж потом рубим дерево, и дубовый пень не поместится на совке, пока он не сожжен и от него не осталась одна зола, которой удобряют поля. Поэтому в итоге получаем:

 
Я был оленем на горе,
Я был топором в руке,
Я был древесным пнем на лопате.
 

Если внимательно посмотреть на названия пятнадцати согласных в алфавите Boibel-Loth (Бойбел-Лот), или Babel-Lota (Бабель-Лота), можно заметить отчетливые их соответствия греческим мифам. Не только кельтский «Талиесин» («Taliesin») тождествен греческому «Талосу» («Talos»), а «Тейлмон» («Teilmon») – «Теламону» («Telamon»), но и «Мойрия» («Moiria») – мойрам («Moirae»), трем богиням судьбы, а «Калеп» («Cailep») – Калипсо («Calypso»), дочери Атласа, чей остров Огигия, по мнению Плутарха, расположенный в Ирландском море, оберегало то же волшебство, что и Авалон феи Морганы, Каер Сиди Керридвен или Страну вечной юности Ниав Златоволосой. Превратите весь ряд названий букв в греческие слова, имеющие хоть какой-то смысл, используя латиницу и учитывая различие греческих и ирландских гласных (вспомогательная буква I в ирландском употребляется для передачи долготы предшествующей гласной) и перенос букв. Сохраните дигамму (F или V) в словах, где она изначально использовалась, таких как ACHAIVA или DAVIZO, а вместо долгой Е, например в словах FORĒMENOS, NE-ĒGATOS, GĒTHEO, употребляйте эолийскую А.

Согласные представят знакомую историю Геракла в трех главах по пять слов в каждой:

¹ [151]151
   Если мы заменим сочетание «Ng» диграфом «Kn», а букву Y – буквой J, выйдет изящное английское стихотворение, заклинание Геракла с использованием согласных огамического алфавита:


[Закрыть]

Гласные не поведают историю, однако охарактеризуют процесс движения Геракла от одной годичной фазы к другой, символизируемой пятью лепестками лотоса, – от рождения к инициации, браку, отдохновению от трудов и смерти:

ACHAIVA (Ахайва) – Пряха, культовое обращение к Деметре, Белой богине (сравните с Аккой древнеримского мифа о Геркулесе, и Акко, древнегреческим чудовищем, пожиравшим новорожденных младенцев).

OSSA (Осса) – Слава (также название священной горы в Магнесии и священного холма в Олимпии).

URANIA (Урания) – Царица Небес. Возможно, это слово образовано от «ouros» («гора») и «ana» («царица»). Однако «Ura» («oura») – это и хвост льва (посвященного Анат, богине Гор, царице Небес), а поскольку разгневанный лев бьет хвостом, это слово, вероятно, означает «царица с львиным хвостом». Известно, что греки называли украшенную змеем-аспидом диадему египетских фараонов, наследуемую по материнской линии, словом «урей», означающим «из львиного хвоста», причем аспид был посвящен той же богине.

(H)ESUCHIA (Эсихия) – Отдохновение. Это слово, возможно, было сокращено в честь кельтского бога Езуса. На одном галльском барельефе он изображен обрывающим ветви, предназначенные для священного празднества, левой рукой, которая у него помещается на месте правой.

IACHEMA (Иахема) – Крик или Шипение.

Boibalis (boibalus), также именуемой boubalis (boubalus, бубалид) – это свирепая ливийская белая антилопа leucoryx, или аравийский орикс, из рогов которой, по словам Геродота, финикийцы делали изогнутые стойки лир, а играя на этих лирах, прославляли Геракла – Мелькарта.

Предложенный Гвионом вариант алфавита, в котором имя «Riuben» заменяет «Rhea», древнее алфавита О’Флаерти, если «Riuben» у О’Флаерти означает «Rymbonao» («Я снова раскачиваюсь»), глагол, впервые встречающийся во II в. н. э. У Гвиона мы находим «Salome», а у О’Флаерти – «Salia», и это различие также позволяет предположить, что версия Гвиона древнее. Тот факт, что Гвион поменял «Telamon» на «Taliesin», наводит на мысль, что он предлагает расшифровывать это название как «Talasinoös» («тот, кто осмеливается принять страдание») в качестве альтернативы к «Telamon», имеющему то же значение. Удивляет использование в качестве эквивалента «ne-āgaton» обозначения «Ne-eshtan» (Неештан), встречающейся в Септуагинте греческой транслитерации имени «Nehushtan» (Нехуштан) (2 Цар. 18: 4). Однако, поскольку Nehushtan (Нехуштан) – уничижительное наименование Медного Змея, или серафима, призванного отвращать чуму (так, «медью немыслящей», нарек Медного Змея царь Езекия, когда иудеи впали в идолопоклонство и стали совершать жертвоприношения и кадить ему), не исключено, что Гвион интерпретировал изначальное священное имя как греческое «Neo-sthenios», или «Neo-sthenaros», то есть «с новыми силами», пародией на которое явилось иудейское «Nehushtan». Это позволяет догадаться, что уничижительное обозначение изобрел не царь Езекия, а некий иудей эллинистической эпохи; исторически это логичнее, чем библейское повествование, так как маловероятно, чтобы Езекия стал возражать против идолопоклонства, а иудеи попытались изгнать идолов только после Вавилонского пленения.

Однако, хотя мы узнали тайную историю духа года, имя потустороннего божества до сих пор скрыто от нас. Естественно искать его среди гласных, которые отделены от согласных, поведавших историю Геракла. Впрочем, пес, чибис и олень, вероятно, многому научились в битве деревьев и сокрыли эту тайну куда основательнее, чем прежде.

Гвиону явно было ведомо это имя, а сие тайное знание обеспечило его первенство при дворе Мэлгуна. Недаром в поэме «Cyst Wy’r Beirdd» («Упрек бардам») он говорит:

 
Если тебе неведомо могущественное имя,
Храни молчание, Хейнин!
Что же касается возвышенного имени
И могущественного имени…
 

Если мы надеемся разгадать его, то должны задаться вопросом, в тайну какого имени проник Гвидион с помощью Аматона и как усовершенствовал свое открытие.

Глава девятая
Ересь Гвиона

Квинтэссенцию друидического учения, разновидности философии древнегреческих орфиков, можно выразить словом «Rhea» («я теку»), обозначающим у Гвиона букву R; «Panta Rhei», «все течет». Словом «Riuben», альтернативным наименованием буквы R, выражена главная проблема язычества, если слово «Riuben» равнозначно «Rymbonao»: неужели все сущее обречено вечно претерпевать круговращение метаморфоз? Можем ли мы избежать колеса перемен? Мысль об этом терзала ослепленного солярного героя Самсона, закованного в цепи и вращающего мельничные жернова в темнице Газы, а следует заметить, что термином «мельница» греческие философы обозначали вращение созвездий на небесах. Самсон великолепно разрешил загадку, обрушив два столба храма, низвергнув крышу на своих врагов и не пощадив себя. Орфики предложили другое, не столь радикальное решение проблемы; его они вырезали тайнописью на золотых табличках, которые надевали на шею своим умершим близким. Оно гласило: не предавать забвению собственное «я», сколь бы невыносимая жажда ни мучила, не пить воды Леты, протекающей в тени кипарисов, испить воды лишь из священного (таящегося в тени орешника?) источника Персефоны и таким образом превратиться в бессмертных повелителей мертвых, над коими не властны законы последующего расчленения, уничтожения, воскресения и перерождения. Кипарис был священным деревом Геракла, который сам посадил знаменитую кипарисовую рощу в Дафне, и символизировал перерождение, а само слово «кипарис» образовано от названия острова Кипр, нареченного по имени Афродиты Киприды, его матери. Культ священного кипариса имеет минойское происхождение и, видимо, был перенесен на Кипр с Крита.

Подобный Гераклу бог мистического учения орфиков назывался Аполлоном Гиперборейцем, а римский историк IV в. н. э. Элиан отмечает, что гиперборейские жрецы регулярно совершали паломничество в Темпейскую долину в Северной Греции, дабы поклоняться Аполлону. Диодор Сицилийский, цитируя Гекатея, говорит, что в VI в. до н. э. «страной гипербореев», где родилась мать Аполлона Латона и где Аполлона почитали превыше остальных богов, слыла Британия. Это не противоречит ни рассказу Геродота о совершенно иных гиперборейских жрецах, возможно албанских, которые жили где-то возле Каспийского моря, ни бытовавшему во времена Элиана мнению, будто Ирландия, расположенная за пределами Римской империи, – это Гиперборея, ни предположению, что изначальные гипербореи – ливийцы, которое я обосную позднее.

Эдвард Дэвис[152]152
   Эдвард Дэвис, по прозвищу Кельт (англ. Edward «Celtic» Davies, 1756–1831) – валлийский писатель, англиканский священник, автор работ, посвященных происхождению кельтских языков и кельтской мифологии. – Примеч. перев.


[Закрыть] справедливо видел в этих бриттских жрецах подобие орфиков: одеяния, основные положения вероучения, ритуалы и питание тех и других весьма и весьма схожи. А поскольку «Битва деревьев» оказалась, судя по всему, битвой букв, его гипотеза, что знаменитый танец деревьев под звуки лиры Орфея следует воспринимать, скорее, как танец букв, с точки зрения истории и поэзии не лишена смысла[153]153
   Впрочем, не исключено, что существует и более простое объяснение танца деревьев. По словам Аполлония Родосского, дикие дубы, которые спустились с гор Пиэрии под звуки Орфеевой лиры, даже в его время высились стройными рядами в Зоне Фракийской. Если они стояли так, словно вот-вот пустятся в пляс, то едва ли образовывали строгий геометрический узор, наподобие каре, треугольника или двух параллельных рядов, а скорее описывали какую-то дугу, изгиб. Само название «Зона» («женский пояс») наводит на мысли о хороводе в честь богини. Однако дубы, поставленные в круг, который напоминает неразомкнутый пояс, не производят впечатление танцующих: скорее они покажутся стражами, обступившими место для танцев. Танец в Зоне, возможно, был частью оргиастического культа «распущенного пояса», ибо слово «zone» означает по-гречески и заключение брака, и сексуальный акт – лишение девственности. Поэтому можно предположить, что широкий пояс из дубов, расставленных двойным рядом, извивался так, что дубы словно танцуют, описывая спираль: то приближаясь к центру, то удаляясь от него. – Примеч. авт.


[Закрыть]. По мнению Диодора, Орфей пользовался алфавитом пеласгов. Гвион отождествлял Геракла Небесного алфавита Бойбел-Лот с орфическим Аполлоном: это явствует из совершенно прозрачного фрагмента, выделяющегося на фоне таинственного лабиринта «Битвы деревьев»:

 
Давно прошло время, когда я был пастухом.
Я странствовал по всему миру,
Прежде чем обрел ученость.
Я путешествовал, я обошел всю землю,
Я засыпал на множестве островов,
Я обитал во множестве городов.
Ученые друиды,
Вы пророчествуете об Артуре?
Или вы превозносите меня?
 

Лирическим «я» этого фрагмента может выступать только Аполлон. Именно он служил пастухом у Адмета, царя минийцев, в фессалийских Ферах и лишь спустя несколько веков стал почитаться в Дельфах под именем Мусагета, предводителя муз. А будучи догреческим вещим героем, он обрел покой на сотне священных островов. С тех пор как греки сочли уместным принять его в свой пантеон и провозгласить богом музыки и врачевания, он ежедневно и ежегодно совершает обход неба в образе различимого оком солнца-Гелиоса. Гвион намекает Хейнину и другим придворным бардам, что за героем, которого они легкомысленно прославляют как Артура, в действительности скрывается Геракл – Дионис, rex quondam, rex-que futurus (король в прошлом и в грядущем), который по своем втором пришествии станет бессмертным Гераклом – Аполлоном. Но где же бардам понять… Строка «Давно прошло время, когда я был пастухом» напомнит им всего-навсего триаду 85, где описываются три пастуха племен Британии, то есть Гвидион, который пас стада племени Гвинедда, Беннрен, коему поручено было стадо Карадока, сына Брана, состоящее из двадцати одной тысячи дойных коров, и Лаунроддед Вараук, что стерег столь же многочисленное стадо Нудда Хэля. Гвион приобщился к высокой учености в Ирландии, а возможно, и в Египте, однако перенес ее на бриттскую почву, ибо, хотя друидизм как организованная религия перестал существовать в Уэльсе уже за несколько веков до описываемых событий, пережитки друидических знаний все еще были различимы в корпусе поэзии менестрелей и в народных религиозных обрядах. Первобытный же друидический культ, который включал в себя акт ритуального поедания жертвы, по агонии которой делались важные пророчества, был искоренен в 61 г. до н. э. римским полководцем Светонием Паулином, завоевавшим остров Англси и приказавшим вырубить священные рощи. Континентальный друидизм, уже распространившийся к этому времени по всей Британии к югу от Клайда, предполагал благопристойное, в духе кельто-фракийских верований, поклонение Бели, или Аполлону.

С точки зрения имперского Рима, с тех пор как перестало созываться верховное собрание друидов в Дрё – главный орган власти у кельтов, – почитание Бели уже не являло никакой политической угрозы; когда Цезарь нанес поражение Верцингеторигу, влияние друидизма ослабело, а человеческие жертвоприношения сменились жертвоприношениями животных. Римляне не стали насильственно обращать жрецов бриттов в свою веру, ибо римский пантеон и без того весьма напоминал бриттский, а поклонение Митре, практиковавшееся римскими легионерами, представало в глазах друидов восточным вариантом их собственного культа Геракла. Единственной возложенной на них религиозной обязанностью было почитание римского императора в качестве конкретного воплощения солярного божества, которое могло носить различные имена, и, вероятно, эта обязанность их не тяготила. Когда официальной религией Рима стало христианство, не было предпринято никаких попыток силой обратить коренных жителей Британии во всеобщую веру, и даже в городах церкви оставались маленькими и бедными, тогда как в большинстве языческих храмов по-прежнему творили обряды старым богам. В отличие от Иудеи, в Британии не было столкновений на религиозной почве, пока римские гарнизоны не покинули остров и с востока не обрушились полчища варваров – ютов, англов и саксов, а цивилизованным бриттам пришлось бежать в Уэльс или на континент. Однако присутствие в Британии этих варваров, по крайней мере, уберегало Церковь Уэльса и Ирландии от любого серьезного вмешательства в их религиозные дела со стороны континентального католицизма, и архиепископство Святого Давида оставалось совершенно независимым от Рима вплоть до XII в., когда норманны провозгласили верховенство архиепископа Кентерберийского и его право подчинить себе все церкви Британии. Следствием этой религиозной политики стали англо-валлийские войны.

Наиболее дьявольской и непростительной ересью первым церковным соборам представлялось отождествление быка, ипостаси Геракла – Диониса – Митры, живую плоть коего участники орфических мистерий разрывали и поглощали во время церемонии инициации, с Иисусом Христом, живую плоть коего символически разрывали и поглощали во время Святого причастия. Появление этой ереси, зародившейся во II в. н. э. в Египте, сопровождалось отождествлением Девы Марии с триединой богиней. Копты даже осмелились воображать «трех Марий», свидетельниц распятия, в облике одной богини, причем в Марии Клеоповой видели что-то вроде Блодуэд, в Деве Марии – Арианрод, а в Марии Магдалине – третью составляющую этой древней триады, которая в кельтских легендах носила имя феи Морганы, сестры короля Артура. В ирландских легендах Моргана – это Морриган, что означает «Великая Королева», богиня смерти, принимающая облик вóрона, а «фея», «le Faye», означает «судьба». Согласно «Глоссарию Кормака»[154]154
   «Глоссарий Кормака» (ирл. «Samas Chormaic») – ирландско-латинский и ирландско-ирландский словарь, содержащий этимологию и толкование трудных слов. По преданию, был составлен в Х в. Кормаком, архиепископом Мунстера. – Примеч. перев.


[Закрыть], Морриган призывали во время битвы, выдувая на военных трубах звуки, напоминающие воронье карканье. Она нисколько не походила на нежную героиню рыцарских романов, знакомую читателям по «Смерти Артура», но была подобна «омерзительной ведьме Керридвен» из «Легенды о Талиесине», «с огромным ртом, смуглолицей, словно запачканной сажей или золой, стремительной, хромой, косой на левый глаз».

Всюду в средневековой Европе, где сохранялись эти еретические воззрения, Церковь карала их столь жестоко, что британские и ирландские поэты, вероятно, испытывали наслаждение, смешанное с ужасом, облекая их, подобно Гвиону, покровом причудливых загадок. Можно только посочувствовать поэтам, ведь их предшественники приняли Иисуса Христа без принуждения и никто не покушался на их право толковать христианство в духе собственной литературной традиции. Они видели в Иисусе последнее явление человеку того же страждущего священного царя, которому они поклонялись с незапамятных времен под самыми разными именами. Как только Рим и Кентербери стали грозить им дубиной непреложных догматов, их охватило простительное негодование. Первые христианские миссионеры с безукоризненной вежливостью вели себя по отношению к адептам языческого культа солнца, с которым их мистическая доктрина имела много общего. Кельтские и докельтские боги и богини превращались в христианских святых, например в святую Бригиту, неугасимый священный огонь в честь которой неукоснительно поддерживали в монастыре в Килдэре до эпохи Генриха VIII, а языческие празднества христианизировались при самом незначительном изменении ритуалов. Согласно «Календарю Энгуса», святая Бригита сохранила свой древний праздник огня, Feile Brighde (Феле Брегуду), отмечавшийся вечером первого февраля. Она внушала такое благоговение, что епископы считались своего рода экспертами в ее культе: когда один из них, Коннла, ослушался ее, по преданию, она повелела бросить его волкам. Святой Броккан в своем «Гимне» величает ее «матерью моего Господа», а святой Ультан – «матерью Иисуса». (Некогда ее почитали как мать Дагды.) В «Лисморской книге»[155]155
   «Лисморская книга» (англ. «The Book of Lismore») – ирландская рукопись XV в., получившая название по замку Лисмор в графстве Уотерфорд, где была обнаружена. Содержит разнообразные фрагменты, приписываемые разным авторам, в том числе агиографические повествования и легенды из жизни фениев. – Примеч. перев.


[Закрыть] она названа «пророчицей Христа, царицей Юга, Марией Ирландской». Тот же самый процесс происходил в Греции и Италии, где языческая богиня Венера превратилась в святую Венеру (Венеранду), богиня Артемида – в святую Артемиду, Меркурий и Дионис – в святого Меркурия и святого Дионисия, бог солнца Гелиос – в пророка Илию. Когда святой Колумба основал церковь в ирландском Дерри («дубовой роще»), он не пожелал срубить несколько священных деревьев и предпочел обратить свою часовню алтарем не на восток, а на север, то есть к Каер Арианрод. А будучи в Шотландии, он объявил, что, хотя и «страшится смерти и ада, ничто не вселяет в него такой ужас, как стук топоров в дубовой роще в Дерри». Однако эпоха религиозной терпимости длилась недолго; как только принцы утратили привилегию назначать епископов из своих собственных кланов, а борцы с идолопоклонством почувствовали себя достаточно могущественной политической силой, чтобы в праведном гневе обрушиться на «язычников», топоры застучали на каждом священном холме.

Несправедливо было бы называть поэтов-еретиков «отступниками». Их в большей степени интересовали поэтические ценности и литературные взаимосвязи, нежели прозаическая догма. Вероятно, им очень досаждало, что на их поэтическое творчество пытаются наложить церковные ограничения. «Да разумно ли это? – наверное, восклицали они. – Папа, хотя и позволяет нам символически изображать Иисуса в виде рыбы, солнца, хлеба, виноградной лозы, агнца, пастыря, камня, героя-победителя, даже в образе крылатого змия, грозит нам геенной огненной, если мы осмелимся почитать его так, как поклонялись освященным веками богам, коим он пришел на смену и из культа коих переняли все эти символы. И горе нам, если перепутаем хотя бы один догмат сложнейшего афанасьевского Символа веры![156]156
   Афанасьевский Символ веры – система основополагающих догматов христианского вероучения, предложенная св. Афанасием Александрийским, архиепископом IV в. Принята Римско-католической, Англиканской и Лютеранской церковью. – Примеч. перев.


[Закрыть] К чему напоминать нам из Рима или Кентербери, что Иисус был величайшим из священных царей, отдавших жизнь свою на древе ради спасения людского, бросивших вызов аду и восставших из мертвых, и что в нем исполняются все пророчества? Однако притворяться, будто он первый, великие чудеса и подвиги коего прославляли поэты, – значит показать себя лицемером или невеждой. А посему при втором его пришествии мы оставляем за собою право нарекать его Бели, или Аполлоном, или даже королем Артуром».

Наиболее добродетельный и просвещенный из ранних римских императоров, Александр Север (222–235 н. э.) почти в точности придерживался подобных взглядов. Он считал себя реинкарнацией Александра Великого и, по свидетельству его биографа Лампридия, числил среди своих домашних богов Авраама, Орфея, Александра и Иисуса Христа. Упоминание Александра Севера как адепта перечисленных богов позволяет пересмотреть принятую негативную точку зрения на термин «гелиоаркит» («Helio-Arkite»), который использовался в начале XIX в. для описания приверженцев гипотетического языческого культа, якобы возрожденного бардами в виде христианской ереси, где главными объектами поклонения были солнце-Гелиос и Ноев ковчег (Ark). Слово «аркит» («Arkite») без компонента «Helio-» было впервые употреблено антикваром Джейкобом Брайантом в сочинении 1774 г. «Анализ древней мифологии». Однако это слово, если оно, по мнению Брайанта, долженствует означать «Arcian», или «Arcensian», то есть «имеющий отношение к Ноеву ковчегу (Arc)», образовано неправильно, поскольку «-ite» – суффикс со значением «соплеменник» или «соотечественник», а не «единоверец». Возникает впечатление, будто Брайант заимствовал это слово из какого-то древнего религиозного труда и не до конца уяснил себе его смысл.

История религии знает только одного знаменитого «аркита» – все того же Александра Севера, который был прозван «аркитом», ибо родился в храме Александра Великого в городе Арка в Ливане, куда его родители-римляне отправились на религиозное празднество. Его мать Мамея исповедовала некую разновидность христианства. Аркеи, то есть потомки Аркея, названного среди сыновей Ханаана в родословии Книги Бытия (10: 17), а также упомянутого на табличках из Амарны в 1400 г. до н. э., – древние племена хананеев, известные своим поклонением богине Луны Астарте, или Иштар, которой был посвящен ковчег из дерева акации. Впрочем, Арка, именуемая на табличках из Амарны «Иркатой», может быть, и не связана с индоевропейским корнем «arc» со значением «защищать», откуда происходят латинские слова «arceo» («я отвращаю»), «arca» («ковчег») и «arcane» («сверхъестественные тайны, магические загадки»). Аркеи упомянуты в родословии в главе 10 Книги Бытия вместе с емафянами, ливийскими евеями (возможно, ахайфитянами, или ахейцами) и гергесеями Южной Галилеи, которые, вероятно, происходят из Гергитиона под Троей и представляют собой народ, который Геродот именует «тем, что осталось от древних тевкров». Культ аркитов, или аркеян, впоследствии превратившийся в «аркитскую», или «аркейскую», ересь, был синкретический религией, созданной Александром Севером, и в этом смысле слова Гвиона можно считать аркитом. Солнце-Гелиос и Ноев ковчег (Ark) действительно есть важнейшие элементы мифа о Геракле, а Иштар в посвященной Потопу части вавилонской легенды о Гильгамеше предает Гильгамеша так же, как Блодуэд – Ллеу Ллау Гифеса в сборнике повестей «Мабиногион», Далила – Самсона в Книге Судей, Деянира – Геракла в классическом мифе. Жаль, что восторженные последователи Брайанта попытались обосновать разумный тезис легкомысленными и даже фантастическими измышлениями.

Хвалебное упоминание в загадке Гвиона архиепископства святого Давида (следует заметить, что святой Давид сам слыл чудесным младенцем, рожденным целомудренной монахиней) и антианглийские пророчества также именующего себя Талиесином поэта Х в., которые вместе с поэмами Гвиона были включены в состав «Красной книги из Хергеста», позволяют судить о том, что Гвион надеялся возродить аркитскую, или аркейскую, ересь и возвысить ее до положения всенародной панкельтской религии, исповедуемой также кельтизированными данами Дублина и его окрестностей и объединяющей бретонцев, ирландцев, валлийцев и шотландцев в политическом союзе, который противостоит англо-норманнам, вторгшимся из Франции. Если это так, его надеждам не суждено было сбыться. Плантагенеты оказались слишком могущественными: к 1282 г. Уэльс превратился в английскую провинцию, норманны прочно обосновались в Дублине, а голова Ллюэллина, принца Северного Уэльса, лидера нации, привезена в Лондон и, увитая плющом, выставлена на всеобщее обозрение на Тауэр-Хиллском холме. Так англичане-победители надсмеялись над пророчеством, согласно которому Ллюэллину предстояло короноваться в Тауэре. Тем не менее легенду Гвиона по-прежнему читали вслух, а валлийский национализм пережил подъем в конце XIV в., в правление Оуэна Глендовера, который без достаточных оснований провозгласил себя потомком того самого принца Ллюэллина, последнего представителя королевской династии, правившей Уэльсом с III в. н. э. Глендовер, сторонником коего объявил себя новый самозваный Талиесин, вел с помощью французов то разгорающуюся, то затухающую войну против англичан до самой своей смерти в 1416 г.

Примерно в это время доктор Шон Кент, приходский священник из Кентчёрча, сетовал на распространение, вероятно, той самой аркитской, или аркейской, ереси, поскольку ее приверженцы прославляли как аллегорического защитника валлийской свободы Ху Гадарна, мифического героя, который привел кимров в Британию с острова Тапробана (Цейлон):