Текст книги "Белая Богиня"

Битва деревьев

 
Из замка Февэннедд               (строки 41–42)
    Я взирал, онемев,
На дивное войско
    Трав и дерев.
 
 
Сие чудо исторгло               (строки 43–46)
    У ратников стон:
«Уж не начал ли снова
    Войну Гвидион?»
 
 
Разгорелись две битвы:               (строки 32–35)
    У корней языка
И глубоко в мозгу.
    Чья победа близка?
 
 
Ольху – нет ей равных –               (строки 67–70)
    Не устрашить,
Ива, рябина
    Медлят в битву вступить.
 
 
Остролист не отступит               (строки 104–107)
    В бою ни на шаг;
Шипами его
    Поражен грозный враг.
 
 
Дуб только шагнет –               (строки 117–120)
    И дрожит небосвод.
Повсюду зовется
    Он «стражем ворот».
 
 
И плющ, и утесник –               (строки 82, 81, 98, 57)
    Крепкий воинам щит.
Орешник-судья
    Судьбы брани вершит.
 
 
Необузданна [пихта?],               (строки 88, 89, 128, 95, 96)
    Ясень в битве жесток.
Один остановит
    Вражьей рати поток.
 
 
Как знати пристало,               (строки 84–87)
    Береза на бой
Явилась последней,
    Не спеша стала в строй.
 
 
У вереска тополь               (строки 114, 115, 108, 109)
    Утешенья просил,
От ран изнемог он,
    Лишившийся сил.
 
 
Тополя-братья               (строки 123–126)
    Как один сметены
Сталью холодной
    И вихрем войны.
 
 
Средь вязов-дружинников               (строки 127, 94, 92, 93)
    На врага виноград
Бросается яро,
    Увенчан стократ.
 
 
Робеют, в укрытье               (строки 79, 80, 56, 90)
    Таясь дотемна,
Жимолость, бирючина
    И с ними сосна.
 

Маленький Гвион пояснил, что описывает не изначальную битву деревьев, но некое ее продолжение:

 
«Уж не начал ли снова
    Войну Гвидион?»
 

Комментаторы, приведенные в замешательство этими внешне бессвязными стихами, обыкновенно довольствуются следующим объяснением: кельтская традиция наделяла друидов магической способностью превращать деревья в воинов и отправлять их на битву. Однако, как впервые заметил в своих «Кельтских исследованиях» (1809) преподобный Эдвард Дэвис, блестящий, но безнадежно запутавшийся валлийский ученый начала XIX в., битва, изображенная Гвионом, – это не потешный бой, да и вообще не реальное сражение, а некая интеллектуальная схватка, происходящая в сознании и на устах ее хорошо образованных участников. Дэвис также подчеркнул, что во всех кельтских языках одним и тем же словом обозначаются деревья и буквы, что друидические школы располагались в лесах и рощах, что значительная часть друидических мистерий предполагала манипуляции с прутиками различных деревьев и кустарников и что древнейший ирландский алфавит Бет-Луш-Нион («Береза-Рябина-Ясень») назван по трем наименованиям деревьев, начальные буквы которых образуют последовательность алфавита. Дэвис двигался в правильном направлении, и хотя вскоре он начал заблуждаться, поскольку не осознал компилятивный характер поэм и перевел их, абсолютно исказив смысл в соответствии с собственными представлениями о здравом и логичном, его наблюдения помогут нам реконструировать текст фрагмента, описывающего спешащие на битву деревья и травы:

 
Отречься от счастья               (строки 130 и 53)
    Судьба им велит,
Превратившись в магический
    Алфавит.
 

В следующих строках, по-видимому, содержится вступление к описанию битвы, какой ее увидел Гвион:

 
Буки оделись               (строки 136–137)
    Зеленой листвой,
Забыв зимний холод
    И плен снеговой.
 
 
Если бук торжествует,               (строки 103, 52, 138, 58)
    Хоть в плену колдовства
Дуб, сильный воин, —
    То надежда жива!
 

Если это хоть что-то означает, то только то, что в Уэльсе возрождаются литература и ученость. Слово «beech» («бук») традиционно использовалось в качестве синонима слова «литература». Например, английское слово «book» («книга») происходит от готского слова, означающего «буквы», и, как и немецкое существительное «Buchstabe» («буква»), этимологически родственно слову «beech» («бук»), поскольку таблички для письма изготавливались из букового дерева. Как писал Венанций Фортунат[39]39
   Венанций Фортунат (лат. Venantius Fortunatus, ок. 530 – ок. 600) – латинский поэт и католический богослов, автор светских стихов и католических гимнов, любопытных в историко-культурном и эстетическом отношении. – Примеч. перев.


[Закрыть], епископ и поэт VI в.: «Barbara fraxineis pingatur runa tabellis» («Да будут варварские руны нанесены на буковые таблички»). «Дуб в плену колдовства» – это, видимо, указание на древние тайны поэзии: как я уже упоминал, слово «derwydd», или «друид», или «поэт», первоначально значило «дубовый прорицатель». В одной древней корнуэльской поэме описывается, как друид Мерддин, или Мерлин, ранним утром отправился вместе со своим черным псом на поиски «glain»[40]40
   От валлийского «glain» – «драгоценность». – Примеч. перев.


[Закрыть], или волшебного змеиного яйца (возможно, окаменевшего морского ежа наподобие тех, что находят в захоронениях железного века), кресс-салата и северницы (herbe d’or) и срезал самую высокую ветку в кроне дуба. Гвион, в строке 225 обращающийся к своим собратьям-поэтам «друиды», говорит здесь: «Древние тайны поэзии едва не погубила длительная враждебность Церкви, однако теперь, когда литература процветает вне монастырских стен, у них появилась надежда».

Он упоминает других участников битвы:

 
Несокрушимые полководцы —
    [?] и шелковица…
Вишней пренебрегли…
Черешня преследовала…
Весьма бесстрастная груша…
Малиною
не насытиться…
Слива – дерево,
Которое невзлюбили люди…
Такова же и мушмула…
 

С точки зрения поэзии все эти характеристики кажутся бессмысленными. Малиной вполне можно насытиться; сливу любят; древесина груши горит столь ярко, что на Балканах ее часто используют вместо кизила для разведения сигнальных огней; из шелковицы не изготавливают никакого оружия; вишней никогда не пренебрегали, а во времена Гвиона она ассоциировалась с Рождеством в широко распространенной версии Евангелия Псевдо-Матфея. Черешня никого не «преследовала». Совершенно очевидно, что эти восемь наименований садовых фруктовых деревьев и еще одно, утраченное, вместо которого я подставил «пихта», были коварно изъяты кем-то из следующего загадочного фрагмента поэмы:

 
Из девяти различных даров,
Из плода плодов,
Из плодов Господь сотворил меня… —
 

и заменены названиями девяти лесных деревьев, которые действительно вышли на поле брани.

Трудно сказать, является ли история «плодового человека» частью «Битвы деревьев» или это некая речь персонажа, поэтическая попытка представиться, подобная четырем другим, в жестоко перепутанном виде вошедшим в состав «Битвы деревьев»: их явно произносят Талиесин, богиня цветов Блодуэд, мифический предок кимров Ху Гадарн[41]41
   Ху Гадарн (валл. Hu Gadarn) – мифический предок валлийцев, культурный герой, в частности обучивший их земледелию. Ассоциируется с галльским Цернунном. – Примеч. перев.


[Закрыть] и бог Аполлон. В целом я склонен считать, что история «плодового человека» на самом деле неотъемлемая часть «Битвы деревьев»:

 
Девять даров               (строки 145–147)
    Ниспослал мне Господь:
Девяти деревьев
    Я кровь и плоть —
 
 
Сливы, айвы,               (строки 71, 73, 77, 83,
    Шелковицы, рябины,               102, 116, 141)
Черешни, черники,
    Вишни, груши, малины.
 

Внимательно изучив деревья, составляющие ирландский алфавит Бет-Луш-Нион, с которым, очевидно, был хорошо знаком автор поэмы, нетрудно восстановить исходные названия девяти деревьев, замененных фруктовыми. Разумеется, трудно «насытиться» невкусными терновыми ягодами. Это бузина, печально известная тем, что плохо горит, зато с давних пор славящаяся в народной медицине как средство от лихорадки и различных ожогов, «весьма бесстрастна». Это приносящий несчастье боярышник и «подобный ему» терновник – «деревья, которые невзлюбили люди», и вместе с тисом, деревом лучников, они составляют триаду «несокрушимых полководцев». По аналогии с дубом, из древесины которого вырубали наносящие сокрушительные удары палицы, с тисом, из древесины которого вытачивали смертоносные луки и рукояти кинжалов, с ясенем, из древесины которого вырезали разящие без промаха копья, и с тополем, древесина которого шла на изготовление крепких щитов, я предположил, что вместо «преследующей» черешни в оригинале был упомянут «беспокойный тростник», из стеблей которого выходили древки стремительных стрел. Ирландские поэты считали тростник деревом.

«Я», которым пренебрегли, ибо он мал, – это сам Гвион, над его детским обликом насмехались Хейнин и его сотоварищи-барды. Впрочем, возможно, он произносит эту речь от имени еще одного дерева – омелы, которая в древнескандинавском мифе убивает солярного бога Бальдра за то, что ею пренебрегли, сочтя ее слишком юной, чтобы поклясться не причинять ему вреда. Хотя в древнеирландской религии нет никаких свидетельств существования культа омелы и омела не включена в древесный алфавит Бет-Луш-Нион, для друидов Галлии, которые заимствовали принципы своего учения из Британии, омела была важнейшим деревом, а следы омелы обнаружены вместе с дубовыми ветвями в гробе из выдолбленного дерева в погребении бронзового века в Гристорпе, возле Скарборо, в графстве Йоркшир. Следовательно, Гвион мог опираться скорее на британскую традицию первоначальной «Битвы деревьев», нежели на познания, почерпнутые в среде ирландских ученых.

В поэме упоминаются еще три дерева:

 
Ракитник и его потомство…
 
 
Дрок не знал приличий,
    Пока его не усмирили…
 
 
Робок каштан…
 

Дрок усмиряют разжигаемыми весной кострами, чтобы его молодые побеги могли щипать овцы.

Робкий каштан не входит в ту же категорию деревьев-букв, что и участники битвы; не исключено, что строка, в которой он упомянут, есть часть другой поэмы, включенной в «Битву деревьев» и описывающей, как прелестная Блодуэд («обликом подобная цветку») была сотворена из цветов и бутонов магом Гвидионом. Эту поэму нетрудно выделить из состава «Битвы деревьев», хотя одна или две строки в ней, по-видимому, утрачены. Их можно восстановить, используя параллельные строки:

 
Из девяти различных даров,               (строки 145–147)
Из плода плодов,
Из плодов Господь сотворил меня.
 

«Плодового мужчину» создают из девяти различных фруктов и ягод, а «цветочную женщину» соответственно из девяти различных цветов. Пять из них названы в «Битве деревьев». Еще три – ракитник, таволга и цветок дуба – упомянуты в повествовании о тех же событиях в сказании о Мате, сыне Матонви. Девятым, вероятно, был боярышник, поскольку Блодуэд – это другое имя Олуэн, королевы мая, согласно повести о Кулухе и Олуэн, дочери Боярышника, или Майского Дерева. Впрочем, не исключено, что это был клевер с белыми цветами.

Поэма о Блодуэд

 
Не смертной женою               строка 142
От смертного мужа               строка 144
Рождена я, но магом               строка 156
Гвидионом премудрым               строка 157
Из цветов, чудных, ярких,               строка 143
    Сотворена:               строка 149
Из примулы горной,               строка 148
Ракитника, таволги, из дикой гвоздики               строка 121
    Создана,
Из бобов, таящих               строка 75
Под сенью своею белых призраков сонм,
                          стихии земной               строка 76
    Племена.               строка 150
Девятью дарами девяти цветов –               строка 152
Крапивы, дуба, терна,               строка 129
Робкого каштана –               [146
    Я наделена.               145]
    Из цветов мое тело маг Гвидион создал.               строка 149
Персты мои долги и белы,               строка 220
    Словно девятый вал.               строка 153
 

В Уэльсе и в Ирландии примула считается растением эльфов и фэйри, а в английском фольклоре символизирует распутство (сравните «the primrose path of dalliance»[42]42
   В переводе М. Л. Лозинского – «цветущею тропой утех» («Гамлет», I, 3). – Примеч. перев. Цит. по: Шекспир У. Трагическая история о Гамлете, принце Датском / Перев. М. Лозинского // Шекспир У. Гамлет. Избранные переводы. М.: Радуга, 1985. С. 348.


[Закрыть], «тропу праздности, утопающую в примулах», в «Гамлете», «the primrose of her wantonness», «примулу ее распутства», в стихотворном сборнике «Золотое руно» Брэтвейта[43]43
   Ричард Брэтвейт (Richard Brathwait (Brathwaite), 1588–1673) – английский поэт, известный своей любовной лирикой и сатирическими посланиями, в том числе латинскими. – Примеч. перев.


[Закрыть]). Точно так же Мильтоновы «yellow-skirted fayes»[44]44
   Цитируется стихотворение Джона Мильтона «Ода утру Рождества Христова, писанная в лето Господне 1629» («On the Morning of Christ’s Nativity. Compos’d 1629»). – Примеч. перев.


[Закрыть], «феи в желтых одеяниях», носили цвета примулы. «Дикая гвоздика», собственно «куколь посевной», – это «плевелы» из притчи, что диавол посеял между пшеницей[45]45
   Евангелие от Матфея (13: 24–30, 36–43). – Примеч. перев.


[Закрыть]. Бобы традиционно ассоциируются с призраками: недаром Плиний в «Естественной истории» замечает, что души умерших переселяются в бобы, и посему в Древней Греции и Риме существовало гомеопатическое средство защиты от привидений – в них полагалось плеваться бобами. По словам шотландского поэта Монтгомери[46]46
   Александр Монтгомери (англ. Alexander Montgomerie, 1550–1598) – шотландский поэт Елизаветинской эпохи. – Примеч. перев.


[Закрыть] (1605), ведьмы отправлялись на шабаш, оседлав стебли бобов или фасоли.

Но вернемся к «Битве деревьев». Хотя ирландские поэты считали папоротник «деревом», «ограбленным» папоротник стал, видимо, потому, что у него похитили фантастические папоротниковые семена, которые могут сделать своего обладателя невидимым и наделить его другими магическими способностями. Вызывает сомнения дважды упомянутая «бирючина». В ирландской «поэтической дендрологии» бирючина не играет особой роли и не именовалась «благословенной». Возможно, во второй раз, в строке 100, в облике бирючины скрывается дикая яблоня, дерево, которое скорее склонно улыбаться в тени утеса и служит эмблемой защищенности, укрытия, ибо с дикой яблоней всегда ассоциируется Олуэн, веселая Афродита валлийской легенды. Строка девяносто девять («Плоды его – твое приданое») никак не может относиться к орешнику. Согласно воззрениям, бытовавшим во времена Гвиона, лишь два фруктовых дерева наделяли невесту приданым: кладбищенский тис, ягоды которого осыпали церковную паперть, где всегда совершалось венчание, и кладбищенская рябина, часто заменявшая тис в Уэльсе. Полагаю, речь в «Битве деревьев» должна идти о тисе; его ягоды высоко ценились за сладкий, вяжущий вкус. В ирландской поэме Х в. «Отшельник и король» Марван, брат короля Гуйре Коннахтского, восхваляет их как чудесное яство.

Оставшиеся строфы поэмы в виде эксперимента можно реконструировать так:

 
Ограбил я папоротник,               (строки 110, 160, 161)
    Я все тайны постиг,
Мудрый Мат ап Матонви
    Не столь был велик.
 
 
Прославились в битвах               (строки 101, 71–73, 77, 78)
    Терн, чьи горьки плоды,
И боярышник, сходный с ним,
    Вестник беды.
 
 
Тростник быстроногий,               (строки 116, 111–113)
    Ракитник, его чада,
И дрок, прежде буйный,
    А ныне – отрада.
 
 
Наделявший приданым               (строки 97, 99, 128, 141, 60)
    Тис стоял в стороне,
С бузиною, что долго
    Не сгорает в огне,
 
 
И с яблоней дикой
    В тени под скалой –               (строки 100, 139, 140)
Из «Песни о Мэлдерве»
    Насмешницей злой.
 
 
Хоть со мной не считались –     (строки 83, 54, 25, 26)
    Так я был мал, —
Я в битве деревьев
    Славу снискал.
 

Хотя ракитник не кажется воинственным, древнеримский поэт Граттий[47]47
   Возможно, речь идет о латинском поэте I в. до н. э. – I в. н. э. Граттии Фалиске (Grattius Faliscus), авторе поэмы «Cynegeticon», посвященной охоте. Источником информации послужил для Грейвса трактат английского писателя, садовода и мемуариста Джона Ивлина (англ. John Evelyn, 1620–1706) «Sylva, или Рассуждение о лесах» (англ. «Sylva, or a Discourse of Forest-Trees», 1662), из которого данные сведения заимствованы дословно. Родовое латинское название «Genista» во времена Ивлина объединяло дрок, утесник, ракитник. – Примеч. перев.


[Закрыть] утверждает, что из древесины высокого ракитника с белыми цветами, вида «Genista Altinates», в древние времена часто изготавливали древки копий и дротиков: именно они и составляют, по-видимому, его потомство. Дословное название битвы деревьев «Goddeu Brig», упомянутое в последней строфе, означает «древесные кроны». Оно весьма озадачивало комментаторов, полагавших, что «Câd Goddeu» – битва деревьев – происходила на территории графства Шропшир (по-валлийски «Goddeu», Годдай, дословно «деревья»). «Песня о Мэлдерве» («Gorchan Maelderw», дословно «Заклинание Мэлдерва») – длинная поэма, приписываемая поэту VI в. Талиесину, который, по преданию, настоятельно рекомендовал ее в качестве классического произведения коллегам-бардам. Яблоня в поэзии была символом бессмертия, и потому здесь она изображена вырастающей из заклинаний Талиесина.

Ниже, предвосхищая на несколько глав свои выводы, я привожу последовательность, в которой деревья вступали в битву:

Следует добавить, что в оригинале между строками 60–61 находятся восемь строк, по мнению Д. В. Нэша не поддающихся интерпретации: начиная с «вожди погибают» и заканчивая «в крови по ягодицы». Трудно сказать, входят ли они в состав поэмы.

Пусть остальные фрагменты, включенные в этот пестрый текст, вычленяет кто-то другой. Кроме монологов Блодуэд, Ху Гадарна и Аполлона, в поэме содержится сатира на монастырских богословов, которые, рассевшись кружком, испытывают угрюмое наслаждение от собственных мрачных пророчеств Судного дня (строки 62–66), предрекая кромешную тьму, содрогнувшиеся горы, очищающее огненное горнило (строки 131–134), проклятия, на которые обречены сотни душ (строки 39–40), – и ломают головы над абсурдными проблемами, тревожившими средневековых школяров:

 
Место тысяче ангелов               (строки 204, 205)
    Даст ножа остриё,
А скольким мирам –               (строки 167, 176)
    Тупое копье?
 

На их фоне у Гвиона есть повод похвалиться собственной ученостью:

 
Предрекаю я благо,                    (строки 201, 200)
    В алый плащ облачен.
Девять раз по сто песен             (строка 184)
    Знаю, мудр и учен.
 

По словам поэта XII в. Кинделу, красный цвет слыл наиболее почетным у древних валлийцев; недаром Гвион противопоставляет свое алое одеяние жалким рясам монахов. Из «девяти раз по сто песен» он упоминает только две, причем обе они вошли в «Красную книгу из Хергеста»: это «Охота на Турх Труита» (строка 189) и «Видение Максена Вледига» (строки 162, 163).

Строки 206–211, по-видимому, относятся к «Песне о конях» («Can y Meirch», «Кан и Марх»), другой поэме Гвиона, речь в которой идет о состязании в беге коней Эльфина и Мэлгуна, описанном и в «Повести о Талиесине».

Один из наиболее интересных фрагментов поэмы можно реконструировать по строкам 29–32, 36–37 и 234–237:

 
Жалкие барды притворяются,
Они притворяются ужасным чудовищем,
Стоглавым,
Пятнистым змеем с гребнем на спине,
 
 
Жабой, лядвеи коей
Усеяны сотней когтей,
 
 
Золотое ожерелье, оправленное в золото,
Даровано мне;
И я наслаждаюсь им, благодаря
Утомительному труду златокузнеца.
 

Поскольку Гвион отождествляет себя с этими бардами, вероятно, они названы «жалкими» только иронически. Стоглавый змей, стерегущий чудесный сад Гесперид, и жаба с сотней когтей, таящая в голове драгоценный камень (упоминаемая изгнанным Герцогом в комедии Шекспира «Как вам это понравится»), есть вершители древних мистерий, участники которых опьянялись галлюциногенными поганками и адептом которых, вероятно, был Гвион. Европейские мистерии подобного рода исследованы хуже, чем их мексиканский аналог, однако Роберт Гордон Уоссон и его супруга Валентина[48]48
   Роберт Гордон Уоссон (англ. Robert Gordon Wasson, 1898–1986) – американский этноботаник, этномиколог, исследователь элевсинских мистерий, и его супруга Валентина Гёркен (англ. Valentine Guercken, 1901–1958). – Примеч. перев.


[Закрыть], а также профессор Роже Жан Эйм[49]49
   Роже Жан Эйм (фр. Roger Jean Heim, 1900–1979) – французский ботаник, миколог, специалист в области фитопатологии. – Примеч. перев.


[Закрыть] доказали, что мексиканскому богу доколумбовой эпохи Тлалоку, властителю галлюциногенных грибов, изображавшемуся в виде жабы в зубчатой, подобной гребню змея короне, на протяжении тысяч лет посвящались общинные ритуалы поедания галлюциногенных грибов рода псилоцибе. Стоит вкусить их, как они вызывают видения сверхъестественной красоты. Европейский аналог Тлалока, Дионис, слишком многими чертами напоминает его, чтобы это можно было счесть простым совпадением. Вероятно, они представляют собой разные ипостаси одного и того же божества, хотя трудно сказать, к какому именно историческому периоду относятся культурные контакты Старого и Нового Света.

В своем предисловии к исправленному изданию «Мифов Древней Греции» я предположил, что тайный дионисийский культ грибов был заимствован ахейцами Аргоса у автохтонных пеласгов. Участники дионисийского культа – кентавры, сатиры и менады – по-видимому, предавались ритуальному вкушению ядовитого пятнистого мухомора (Amanita muscaria), который наделяет невероятной физической силой, обостренной чувственностью, бредовыми видениями и пророческим даром. Участники элевсинских, орфических и других мистерий, может быть, употребляли также Panaeolus papilionaceus, панеолус мотыльковый, маленький гриб, произрастающий на навозных кучах, до сих пор используемый португальскими ведьмами и производящий примерно то же воздействие, что и мескалин. В строках 234–237 Гвион намекает, что есть только один драгоценный камень, который может «размножиться», превратившись под чарами «жабы» и «змея» в целую сокровищницу. Его заявление, что он-де ученее Мата и владеет мириадами тайн, возможно, также объясняется воздействием жабы и змея; в любом случае грибы рода псилоцибе дают ощущение вселенского просветления, как я могу засвидетельствовать сам. «Свет, коему имя – Великолепие», возможно, сказано не о солнце, а о фантастически ярком видении.

В «Книге Талиесина» содержатся несколько подобных очень перепутанных фрагментов или поэм, ожидающих возрождения. Это чрезвычайно интересная задача, однако сначала нужно восстановить и правильно перевести исходные тексты. Предпринятые мною усилия ни в коем случае нельзя счесть окончательными.

Câd Goddeu (Битва деревьев)

 
Буки оделись
    Зеленой листвой,
Забыв зимний холод
    И плен снеговой.
 
 
Если бук торжествует,
    Хоть в плену колдовства
Дуб, сильный воин, —
    То надежда жива!
 
 
Ограбил я папоротник,
    Я все тайны постиг,
Мудрый Мат ап Матонви
    Не столь был велик.
 
 
Девять даров
    Ниспослал мне Господь:
Девяти деревьев
    Я кровь и плоть —
 
 
Сливы, айвы,
    Шелковицы, рябины,
Черешни, черники,
    Вишни, груши, малины.
 
 
Из замка Февэннедд
    Я взирал, онемев,
На дивное войско
    Трав и дерев.
 
 
Отречься от счастья
    Судьба им велит,
Превратившись в магический
    Алфавит.
 
 
Сие чудо исторгло
    У ратников стон:
«Уж не начал ли снова
    Войну Гвидион?»
 
 
Разгорелись две битвы:
    У корней языка
И глубоко в мозгу.
    Чья победа близка?
 
 
Ольху – нет ей равных —
    Не устрашить,
Ива, рябина
    Медлят в битву вступить.
 
 
Остролист не отступит
    В бою ни на шаг;
Шипами его
    Поражен грозный враг.
 
 
Дуб только шагнет —
    И дрожит небосвод.
Повсюду зовется
    Он «стражем ворот».
 
 
И плющ, и утесник —
    Крепкий воинам щит.
Орешник-судья
    Судьбы брани вершит.
 
 
Необузданна пихта,
    Ясень в битве жесток.
Один остановит
    Вражьей рати поток.
 
 
Как знати пристало,
    Береза на бой
Явилась последней,
    Не спеша стала в строй.
 
 
У вереска тополь
    Утешенья просил,
От ран изнемог он,
    Лишившийся сил.
 
 
Тополя-братья
    Как один сметены
Сталью холодной
    И вихрем войны.
 
 
Средь вязов-дружинников
    На врага виноград
Бросается яро,
    Увенчан стократ.
 
 
Прославились в битвах
    Терн, чьи горьки плоды,
И боярышник, сходный с ним,
    Вестник беды.
 
 
Тростник быстроногий,
    Ракитник, его чада,
И дрок, прежде буйный,
    А ныне – отрада.
 
 
Наделявший приданым
    Тис стоял в стороне,
С бузиною, что долго
    Не сгорает в огне,
 
 
И с яблоней дикой
    В тени под скалой —
Из «Песни о Мэлдерве»
    Насмешницей злой.
 
 
Робеют, в укрытье
    Таясь дотемна,
Жимолость, бирючина
    И с ними сосна.
 
 
Хоть со мной не считались —
    Так я был мал, —
Я в битве деревьев
    Славу снискал.