Текст книги "Дорога в Гандольфо"

Через несколько минут он был уже на покрытой черепицей покатой крыше.

С трудом вскарабкался на самый верх и осмотрелся.

Слева от посыпанной гравием дорожки, посередине лужайки, возвышался флагшток. Роскошное полотнище флага Соединенных Штатов слегка волновалось на ветру.

Генерал-лейтенант Маккензи Хаукинз определил направление ветра и расстегнул ширинку.

Глава 4

Улыбнувшись стоявшему в дверях отеля «Беверли-Хиллз» швейцару, Дивероу подошел со стороны дверцы водителя к огромному автомобилю. Дав чаевые работавшему на стоянке служащему, он уселся в машину позади шофера. На капоте плясали солнечные блики. Все это – и швейцары у входа в гостиницу, и служащие автостоянки, и чаевые, даваемые и принимаемые без единого слова, и роскошные лимузины, и слепящее солнце – только лишний раз подтверждало, что он в Южной Калифорнии.

Это было так же верно, как и то, что всего лишь два часа назад он разговаривал по телефону с первой женой Хаукинза.

Решив руководствоваться в своих действиях логикой, Дивероу вознамерился, собрав по крупицам все, что касалось Хаукинза, воссоздать целостную картину распада его личности. Поскольку именно из частностей, не сомневался он ничуть, и сложится полное представление о сущности рассматриваемого дела. Осуществить же свой план выявления современного пути становления распутника ему будет намного легче, если он начнет расследование с момента появления своего «подопечного» в по-настоящему коррумпированном мире – с мягкими шелками и деньгами, являвшими собой обратную сторону медали, за которой скрывались убийства, пытки и вест-пойнтское высокомерие.

Ввела же Хаукинза в этот мир Регина Соммервил, испорченная и богатая девица, уроженка Хант-Кантри, штат Вирджиния. Она расставила свои сети на дичь по имени Хаукинз в 1947 году, когда молодой, прославившийся в битве в Арденнах воин по-прежнему продолжал поражать нацию – на этот раз своими подвигами на футбольных полях. Поскольку папочка Соммервил владел большей частью Вирджиния-Бич, а сама Регина была настоящей южной красавицей, богатой и магнолиеподобной – и не только по исходившему от нее аромату, – то брак был устроен легко. Героический выпускник Вест-Пойнта, начавший свою службу рядовым, был радушно встречен, потрясен и на какое-то время даже покорен мягкой по натуре и вместе с тем настойчивой дочерью конфедерации, ее милой привычкой говорить, растягивая слова, большой грудью и приверженностью ко всему, что ее окружало.

Папочка знал достаточно много людей в Вашингтоне, и Регина, используя таланты Хаукинза и неофициальные каналы, намеревалась стать генеральшей уже через полгода, в худшем случае – через год после свадьбы.

Жить им предстояло в Вашингтоне или в Ньюпорт-Ньюс, в Нью-Йорке или на так ею любимых Гавайях. Со слугами в униформах, танцами, а потом – и с еще более многочисленной, чем прежде, прислугой и…

Однако Хаукинз оказался не так прост, и папочка не знал, где найти таких людей, которые могли бы обуздать строптивого офицера с его эксцентричным поведением. Сам же Хаукинз совсем не желал шаркать ни по нью-портским, ни по нью-йоркским гостиным. Он хотел служить в армии. К тому же в связи с этим конгрессом даже было принято специальное решение. А в подобных просьбах так просто не отказывают. И Регина внезапно для себя оказалась в каком-то второразрядном военном лагере, где ее муж яростно обучал совершенно равнодушных к военному делу новобранцев, готовя их к войне, которой не было. И Регина решила расстаться с попавшей в ее сети дичью. Папочка устроил это с легкостью, обычной для человека, у которого много хороших знакомых. И когда Хаукинза перевели в Западную Германию, доктора вдруг заявили, что его жене крайне противопоказан европейский климат. Огромное расстояние, пролегшее между супругами, естественным образом способствовало тому, что их брак распался спокойно сам собой.

И теперь, почти тридцать лет спустя, Регина Соммервил Хаукинз Кларк Мэдисон Гринберг вместе со своим четвертым мужем кинопродюсером Эммануэлем Гринбергом проживала в Тарзане, пригороде Лос-Анджелеса. Два часа тому назад она сказала по телефону Сэму Дивероу:

– Так вы, дорогой мой, хотите поговорить о Маке? Тогда я соберу всех девочек. Обычно мы встречаемся по вторникам… Вот только какое это будет число?

Сэм записал, как ему добраться до Тарзаны. И теперь мчался на специально нанятой для этого машине к жилищу Регины. Слушая по радио мелодию «Темных вод», он подумал о том, что она весьма ко времени.

Выехав на дорогу, ведущую к обиталищу Гринбергов, он направился прямо по ней в полной уверенности, что холм, на который взобралась машина, – последний на его пути. Железные ворота, находившиеся на приличном расстоянии от дома, сами открылись при его приближении.

Он припарковал свой автомобиль рядом с четырехместным гаражом, где на ровной асфальтовой поверхности стояли два «Кадиллака», серебряный «Роллс-Ройс» и чуть подальше – «Масерати». Два шофера в униформе, прислонившись к «Роллс-Ройсу», лениво разговаривали о чем-то. Сэм с кейсом в руке вылез из машины и закрыл дверцу.

– Я маклер миссис Гринберг, – представился он.

– Тогда вы попали по адресу, – засмеялся более молодой.

– Я дойду по этой тропинке до дома? – кивнул Сэм в сторону дорожки, ведущей к флагштоку и далее терявшейся в невысоких зарослях калифорнийского папоротника, соседствовавшего с миниатюрными апельсиновыми деревьями.

– Да, сэр, – ответил более пожилой почтительным тоном, как бы стараясь смягчить фамильярность своего приятеля. – Идите направо, и вы увидите его.

Сэм направился в указанном направлении и вскоре очутился у входа в особняк. Никогда еще в жизни своей он не видел розовой двери, но коли уж суждено лицезреть таковую, то, знал он, случиться это должно было именно в Южной Калифорнии. Надавив на кнопку звонка, он услышал, как тот исполнил мелодию «Истории любви», и тут же подумал, а знает ли Регина, чем кончаются все подобные истории?

Но вот дверь открылась, и взору Сэма предстала хозяйка дома в плотно облегавшей ее фигуру полупрозрачной рубашке и столь же плотно обтягивавших бедра шортах. Но особенно поразила его огромная грудь, вызывающе выступавшая вперед.

Несмотря на свои сорок с лишним лет, Регина, темноволосая, загорелая и красивая, держалась с самоуверенностью, свойственной юности.

– Вы и есть тот самый майор? – спросила она, растягивая «а», как это было характерно для той местности, где она родилась.

– Да, я и есть тот самый майор – Сэм Дивероу, – подтвердил Сэм.

Ответ прозвучал несколько глуповато, но у Сэма на то имелась весьма уважительная причина: все его внимание было приковано к дерзко бросавшей вызов груди хозяйки дома.

– Прошу вас, майор! – проговорила Регина. – Вы, видно, полагаете, что мы относимся к военной форме с некоторым предубеждением?

– Да, что-то вроде того, миссис! – с дурацким видом улыбнулся Дивероу, с трудом оторвав взгляд от груди, и перешагнул через порог.

Прихожая была небольшой, и сразу же за ней располагалась чуть ниже просторная гостиная с задней стеной из стекла. А еще далее просматривался бассейн в форме почки, окруженный выложенной итальянской плиткой террасой, через украшенную орнаментом железную ограду которой была видна простиравшаяся за ней долина.

Но все это Сэм заметил только спустя четверть минуты, ушедшую у него на созерцание еще трех пар грудей. Каждая из них была по-своему хороша, и их можно было бы выстроить в следующий последовательный ряд: полные и круглые, узкие и острые и, наконец, ниспадающие и тяжелые. Принадлежали они соответственно Мэдж, Лилиан и Энни.

Хозяйка дома быстро и непринужденно представила Сэма «девочкам». И тот непроизвольно связал груди – то есть «девочек» – с покоившимися в его кейсе документами:

Лилиан – с № 3: Пало-Альто, штат Калифорния;

Мэдж – с № 2: Такехоу, штат Нью-Йорк;

Энни – с № 4: Детройт, штат Мичиган.

Жизненный путь прелестных дам, как видно из этого, пересекал всю Америку. Регина, или Джинни, была, несомненно, самой старшей, судя не столько по ее внешности, сколько по авторитету, коим пользовалась у своих подруг. Говоря по правде, все «девочки» находились в неопределенном возрасте между тридцатью пятью и сорока годами, то есть в том коротком временном отрезке, который так успешно завуалировался Калифорнией. Каждая из них была по-своему привлекательна и производила впечатление. Одеты они были в южнокалифорнийском сексуальном стиле, якобы непреднамеренном, но тем не менее весьма эффектном.

Маккензи Хаукинз был мужчиной, чьим вкусам и возможностям можно только позавидовать.

С этикетом было покончено быстро и непринужденно. Сэму предложили выпить, от чего он, находясь в такой компании, не посмел отказаться. Уселся он в глубокое кресло в форме мешка с фасолью, из которого не так-то просто встать. Поставил чемоданчик на пол рядом с собой и тут же сообразил, что если бы обстоятельства потребовали дотянуться до кейса, поднять его и, положив на колени, открыть, то он бы с этим не справился, поскольку такое под силу лишь гуттаперчевому человеку. И Сэм понадеялся, что ни в чем подобном не будет необходимости.

– Итак, – усмехнулась Регина Гринберг, – гарем Хаукинза в сборе. Интересно бы узнать, что понадобилось от него Пентагону? Каких-нибудь свидетельских показаний?

– Одно из них мы могли бы дать сразу же! – быстро сказала Лилиан.

– И даже с энтузиазмом! – добавила Мэдж.

Энни ограничилась многозначительным «о-о».

– Не сомневаюсь, – промолвил, запинаясь, Сэм. – Способности генерала велики. Но, если по правде, я не ожидал встретить вас всех вместе.

– Да у нас самая обыкновенная сестринская община, майор, – произнесла сидевшая рядом с Сэмом Мэдж – «полные и круглые» – и дотронулась до его руки. – Джинни уже говорила вам об этом. Ну а Хаукинз…

– Да-да, я понял, – мягко перебивая женщину, поспешил заметить Дивероу.

– Беседуя с одной из нас о Маке, вы говорили со всеми нами, – пояснила своим сладкозвучным голосом сидевшая напротив Сэма Лилиан, обладательница узких и острых грудей.

– Именно так, – тут же отозвалась стоявшая в несколько воинственной позе у стеклянной стены, отделявшей комнату от бассейна, Энни, которую Сэм окрестил про себя как «ниспадающие и тяжелые».

– А если у нас возникнут разногласия, – снова усмехнулась Джинни, сидевшая на покрытой шкурой ягуара софе, справа от Сэма, – то я возьму на себя роль председателя собрания! По праву старшинства во всех, так сказать, отношениях.

– Дело не в годах, дорогая, – возразила Мэдж. – Мы не позволим тебе клеветать на саму себя.

– Даже не знаю, с чего начать, – сказал Сэм, который, несмотря ни на что, чувствовал себя не в своей тарелке. Затем, после столь абстрактного вступления, заметил осторожно, что речь идет о человеке с ярко выраженной индивидуальностью, и весьма туманно намекнул, что Маккензи Хаукинз поставил правительство в довольно щекотливое положение, для выхода из которого необходимо найти соответствующее решение. И хотя правительство испытывает огромное, искреннее уважение к бесценным заслугам генерала Хаукинза, тем не менее крайне важно изучить его личную жизнь, что позволило бы помочь ему самому и заодно найти выход из той деликатной ситуации, в которой оказалось правительство. Часто именно через отрицательное можно выявить положительное, если, конечно, то и другое разумно дополняют друг друга и представление о них составлено на основе правдивых утверждений.

– Одним словом, – произнесла Регина Гринберг, – вы хотите как следует прижать Мака! Что ж, рано или поздно это должно было случиться, не так ли, девочки?

Те, кивнув дружно, подтвердили в один голос, что именно так.

Сэм был достаточно умен для того, чтобы отрицать это с ходу. У его собеседниц было гораздо больше ума и проницательности, чем это показалось ему сначала.

– Что заставляет вас так думать? – обратился он к Джинни.

– Боже мой, майор! – ответила она. – Мак всегда был на ножах с высокопоставленной сволочью. Он прекрасно видел, что люди эти по уши сидят в дерьме. Потому-то и обрадовались они так, когда наши либералы с Севера выставили в свое время Мака в смешном свете. Но я хочу сказать вам, что Мак совсем не смешон!

– Никто и не думает так, миссис Гринберг. Уверяю вас.

– Что же такого Мак сделал? – несколько резковато спросила Энни, чья фигура превосходно вырисовывалась на фоне прозрачной стены.

– Он дискредитировал… – начал было Сэм, но, тотчас поняв, что подобрал не самое удачное выражение, мгновенно исправился: – Он повредил национальный памятник, подобный нашему Мемориалу Линкольна, в стране, с правительством которой мы стараемся разрядить отношения.

– Он был пьян? – поинтересовалась Лилиан, устремляя свои глаза и узкие груди в сторону Сэма и словно производя по нему два метких артиллерийских залпа.

– Он утверждает, что нет.

– Значит, так оно и было, – тоном, не допускающим возражений, заявила сидевшая рядом с Дивероу Мэдж.

– Мак может перепить целый батальон и уложить всех под стол, – усмехнулась Регина, одновременно утвердительно кивая головой. – Но он никогда не позволит, чтобы выпивка хоть как-то запятнала его мундир.

– Он не стал бы сам говорить об этом, майор, – подхватила Лилиан, – но для него это правило всегда было сильнее любых клятв, какие он когда-либо давал.

– Причем по двум причинам, – добавила Джинни. – Во-первых, он не собирался позорить подобным образом свое звание, и, во-вторых, что тоже очень важно, ему вовсе не улыбалось, чтобы все это высокопоставленное дерьмо потешалось над ним из-за чрезмерного увлечения выпивкой.

– Значит, – как бы подвела итог со своего фасолевого кресла Мэдж, – Мак не сделал того, что ему приписывают, с этим «Мемориалом Линкольна». Он просто не мог этого сделать!

Сэм молча обвел взглядом находившихся в комнате женщин. Ни одна из бывших жен Хаукинза и не думала помочь ему. Никто из них не скажет об этом человеке плохого слова.

Но почему?

С огромным трудом выбравшись из своего кресла, Сэм постарался напустить на себя вид этакого мягкого и любезного прокурора, ведущего перекрестный допрос. Затем медленно прошелся вдоль огромного окна. Энни направилась к «фасолевому» креслу.

– Вполне естественно, – улыбнулся он, – что в подобных обстоятельствах напрашивается целый ряд вопросов. Понятно, никто из вас не обязан отвечать на них, но, если откровенно, я кое-чего не понимаю, и позвольте мне объяснить вам…

– А мне позвольте ответить, – перебила Сэма Регина. – Вы не можете сообразить, почему «гарем» Хаукинза защищает своего господина? Ведь так?

– Да.

– Как председатель собрания, – продолжала Регина, получив молчаливую поддержку своих подруг, выраженную кивками, – я буду лаконична и точна. Хаукинз – выдающийся человек, и он велик везде: и в кровати, и в жизни. И не иронизируйте над моими словами о кровати, поскольку слишком мало супружеских пар получают от нее то, что хотят. Вы не можете жить вместе с сукиным сыном, но это не его вина. Мак же дал нам нечто такое, чего мы никогда не забудем, потому что это всегда с нами. Он научил нас тому, как сломать свой характер. Не правда ли, звучит красиво: «сломать характер»? А ведь это, дорогой мой майор, значит не что иное, как стать свободным. «Вы есть то, – любил повторять он, – что вы есть. Нет ничего, что вы должны делать, и нет ничего, чего вы не смогли бы сделать. Будьте самими собой и трудитесь, как дьяволы!» Я, конечно, не думаю, что все из нас воспринимали его поучения как Священное писание. Бог знает, что он заставил каждую из нас вынести. Но еще раньше он сделал нас свободными, это было чудесно, и мы неплохо освоились. Так что, как вы можете догадаться, никто из нас не захлопнет перед ним дверь, если он, нуждаясь в помощи, постучит в нее. Вам все ясно?

– Да, – спокойно сказал Сэм, – все!

На мраморном столике за софой зазвонил телефон. Взяв трубку, Регина взглянула на Сэма.

– Это вас!

– Я оставил ваш номер в отеле, – растерянно промолвил Сэм, – но никак не ожидал, что им воспользуются…

Он подошел к столу и взял трубку.

– Что он там еще вытворил? – в изумлении воскликнул Сэм через несколько секунд, чувствуя, как кровь отливает от его лица.

Потом какое-то время снова молча слушал.

– Бог мой! Нет! – воскликнул он и, все еще находясь в полушоковом состоянии, слабо добавил: – Да, сэр… Я не думаю, что он действительно сделал все то, о чем вы сказали. Сейчас я вернусь в отель и буду ожидать дальнейших указаний. Но вам все-таки лучше передать это дело кому-нибудь другому: мне остался всего один месяц, сэр… Я понимаю… Всего пять дней, сэр. – Положив трубку, он повернулся к «гарему» Хаукинза. К этим четырем великолепным парам грудей, зовущих и не поддающихся описанию. – Мы больше не нуждаемся в вашей помощи, леди. А вот Хаукинзу она еще может понадобиться.

– Со службой «Тысяча шестьсот», майор, – произнес, расхаживая по гостиничному номеру «Беверли-Хиллз», молоденький лейтенант, в котором, на взгляд Сэма, было еще много мальчишеского, – вы будете поддерживать связь только через меня. Можете называть меня Лоудстоун, майор, и прошу не упоминать по телефону ничьих имен.

– Лейтенант Лоудстоун, «Тысяча шестьсот». Звучит красиво, – сказал Дивероу, наливая себе еще один бурбон.

– Я бы посоветовал быть полегче с выпивкой.

– А почему вам самому не слетать в Китай? Вместо меня, хочу я сказать?

– Вам предстоит долгий-долгий полет.

– Вовсе нет, если его проделаете вы.

– В каком-то отношении я и сам был бы не прочь отправиться туда. Вы представляете себе, что это такое – семьсот миллионов потенциальных покупателей? И я, понятно, хотел бы получить от вас кое-какие сведения об этом рынке.

– От кого?

– Речь идет всего-навсего о скрытом, так сказать, наблюдении.

– О!.. Скрытое наблюдение!.. А почему бы вам самому не взглянуть…

– Какие у нас там возможности? – Лейтенант стоял у окна со сцепленными за спиной руками.

– Ну вот и летите туда, ради бога! Через тридцать два дня мне позволят наконец покинуть этот Диснейленд, и посему я не желаю менять свою форму на какой-то китайский халат.

– Боюсь, что я полететь не смогу, сэр. «Тысяча шестьсот» сейчас нуждается в прокитайских настроениях. Хлопанье дверьми ушло в прошлое. Оно превращается в органную музыку в Дэннеморе… Черт! – Повернувшись от окна, лейтенант подошел к письменному столу, на котором лежало с полдюжины фотографий размером пять на семь. – Здесь все, что вам надо, майор. Они, правда, немного смазанные, но тот, кто нам нужен, вполне различим! И теперь он, конечно, не сможет ничего отрицать.

Взглянув на покрытые пятнами, но все же вполне сносные снимки, переданные из Пекина по фототелеграфу, Сэм спросил:

– Он почти готов, не так ли?

– Отвратительно! – рассматривая фотографии, поморщился лейтенант. – Тут и говорить нечего.

– Если не исключить того, что… – Сэм подошел к креслу и уселся в него с бурбоном в руке. Лейтенант последовал его примеру.

– Главный следователь генеральной инспекции в Сайгоне вышлет вам свои доклады, в которых, сами увидите, полно грязи, прямо в Токио, а вы захватите их с собой в Пекин. – Молодой офицер улыбнулся своей искренней улыбкой. – На тот случай, если вам понадобится вбить в гроб последний гвоздь.

– А вы прекрасный парень, лейтенант! – сделал большой глоток бурбона Сэм. – Вам хоть известно, кто ваш отец?

– Не надо переходить на личности, майор. Речь идет об оперативном задании, где у каждого из нас своя миссия. Но оно – только часть…

– Не надо повторяться…

– …смелого плана, – глотая слова, продолжал лейтенант. – Извините, если что не так. Впрочем, если вы действительно намерены сводить все к личности, то чего вам еще надо? Этот человек – маньяк. Опасный и эгоистичный сумасшедший, вносящий повсюду сумятицу.

– Я юрист, лейтенант, – покачал головой Сэм, – а не ангел мести. Ваш маньяк уже внес свой вклад в осуществление других не менее смелых планов. И за ним стоит много людей… С восемью… то есть, хотел я сказать, с четырьмя из них я встречался сегодня.

Сэм замолчал и, посмотрев в свой опустевший стакан, подумал о том, куда это так быстро исчез бурбон.

– Все это – в прошлом, – уверенно произнес лейтенант.

– Что именно?

– Больше никто не станет поддерживать его.

– Ну и что? Разве он политик?

Сэм решил, что ему необходима новая порция горячительного: он не мог больше выносить эту скотину.

– Он помочился на наш флаг! На звезды и полосы!

– И что, попал?

– Мы посылаем вас в Китай, – не отвечая на вопрос, продолжал Лоудстоун, – самым быстрым способом… «Фантом», сделав всего две остановки – в Джоно и на Алеутах, – доставит вас с севера в Токио, откуда вы вылетите в Пекин на транспортном самолете. Все необходимые для вас бумаги из Вашингтона я привез с собой.

– Мне не нравятся китайские блюда, и, в частности, я ненавижу блинчики с начинкой, – пробормотал в стакан с бурбоном Дивероу.

– Мне кажется, вам лучше отдохнуть, сэр… Уже почти одиннадцать, а мы должны выехать на воздушную базу в четыре утра. Вы полетите на рассвете.

– Хотел бы я сказать такое же кому-нибудь: столь здорово звучит все это. Пять часов на сон. И вы будете сидеть все это время в холле, а не здесь.

– Сэр? – по-петушиному наклонил голову молодой человек.

– Я намерен отдать вам приказ, – заявил Сэм. – Убирайтесь отсюда! Я не желаю видеть вас больше – до тех пор, пока вы не явитесь привязывать к моим чемоданам бирки.

– Что?

– Проваливайте-ка ко всем чертям! – Сэм что-то вспомнил, и его слегка мутные глаза засмеялись. – Знаете, кто вы, лейтенант? Самое настоящее дерьмо. Теперь мне ясно, что это такое!

Четыре часа… Ему стало интересно. Что ж, попробовать стоило. Но сначала надо выпить. Он налил себе спиртного и подошел к письменному столу. Бросив взгляд на присланные из Пекина снимки, рассмеялся. Да что там говорить – этому сукину сыну в изобретательности не откажешь. Однако Сэм не собирался рассматривать фотографии. Открыв один из ящиков стола, он достал из него свой блокнот. Листая страницы, попытался собраться, чтобы разобрать свой собственный почерк. Затем, подойдя к стоявшему возле кровати телефону, набрал девятку, а вслед за тем – записанный в блокноте номер.

– Алло! – услышал он мягкий, словно цветы магнолии, голос, и ему почудилось, что он слышит запах цветущего олеандра.

– Миссис Гринберг? – проговорил Сэм. – Это Сэм Дивероу…

– Как дела, майор? – живо спросила Регина, не скрывая своего удовольствия по поводу того, что ей позвонил мужчина. – Мы все гадали, кому из нас вы позвоните первой. И я весьма польщена, майор. Ведь я как-никак старшая по званию. И я действительно тронута.

Потягивая бурбон, Сэм подумал о том, что ее мужа, по всей вероятности, нет дома, и воспоминание о ее вызывающей полупрозрачной рубашке обдало его теплой волной.

– Вы очень любезны, миссис Гринберг. Дело в том, что довольно скоро я улетаю, и весьма далеко. За моря и горы, и далее через моря и острова… – Боже, он не представлял, как бы получше рассказать ей об этом. Он не был даже уверен в том, имел ли право звонить ей. Однако бурбон делал свое дело. – Это секрет… Совершенно секретная миссия… И мне предстоит разговор с… вашим тезкой.

– Ясно, мой милый! И, конечно, вы не упустите шанса и зададите ему все эти столь важные государственные вопросы. Я понимаю вас, поверьте.

– У меня несколько вопросов, и один из них – совершенно приватный…

– Все как всегда. Полагаю, я смогу помочь правительству в его щекотливом положении. Вы остановились в «Беверли-Хиллз»?

– Да, мадам, номер восемьсот двадцать…

– Подождите немного… – И хотя миссис Гринберг, по всей видимости, прикрыла трубку рукой, Сэм услышал, как она сказала: – Мэнни, я должна ехать в город по срочному государственному делу!