Текст книги "Участь Эшеров"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РЕЙВЕН

12

Ей и раньше доводилось ездить по крутым дорогам, но сейчас она бы предпочла оказаться на любой другой из них. Узкая проселочная дорога, по которой она ползла вверх на желтом «Фольксвагене», была так обильно усеяна мелкими камнями и грязными лужицами, что она опасалась за сохранность шин своего автомобиля. Она проделала вверх по склону на первой передаче уже более мили, и ей казалось, что она чувствует, как дымится трансмиссия. С того момента, когда она покинула дом Перри у подножия Бриатопа и сорок минут тряслась по дороге, она не встретила ни одной живой души и видела лишь несколько домишек, едва заметных в густом лесу.

Клинт Перри сказал ей, что надо искать дощатый дом с красными ставнями и двумя большими дубами, раскинувшими ветви над крышей. Он предупредил ее, чтобы она не съезжала на обочину, так как выбраться из нее будет трудно. Застрянешь там, сказал он, и не вылезешь до следующего года.

Нет, ей определенно не хотелось задерживаться на Бриатопе дольше, чем необходимо. Она была окружена лесом, гуще которого она никогда не видела, и хотя было почти десять часов утра, но даже яркий солнечный свет не мог проникнуть сквозь густую листву. Было тихо, не считая редких криков птиц. Ветер, ночью такой яростный, что она то и дело просыпалась, стих до едва слышного шепота. С деревьев слетали желтые и красные листья, устилая дорогу пестрым ковром.

«Фольксваген» задергался по серии скрытых лужицами рытвин. Только бы эти чертова подвеска выдержала, подумала она. Она проехала мимо ветхого домика с дымящейся трубой и увидела большого рыжего пса, сидящего перед домом на солнце. Пес навострил уши на шум машины, поленился даже тявкнуть. Он проводил машину глазами, а его язык свисал вниз, как розовый галстук.

Дорога пошла вверх еще круче. Она перегружала мотор, но если переключить на вторую передачу, он не вытянет. Не рассчитан на такое, мрачно подумала она.

Затем на повороте она чуть не переехала старика в лохмотьях, который медленно переходил дорогу, опираясь на сучковатую палку.

На мгновение ей показалось, что она собьет его. Она уже слышала хруст его костей. Она ударила по тормозам, и машина остановилась так резко, что ее бросило на руль.

Старик продолжал свой путь. Его обувь, старые ярко-оранжевые рыбацкие ботинки, шаркала по опавшим листьям. Он был истощен, его голова согнулась словно бы под весом длинной седой бороды, а плечи поникли. Палкой он аккуратно нащупывал дорогу.

Она высунула голову в окно.

– Извините, – сказала она, но он не остановился. – Мистер! Простите!

Наконец старик остановился, хотя и не смотрел в ее сторону. Очевидно, он ждал, что она скажет.

– Я ищу дом Тарпов. – Она говорила с южным акцентом, все еще сохранившем налет шотландско-ирландского говора. – Это далеко?

Он поднял голову, прислушиваясь, а затем, не проронив ни слова, перешел дорогу и начал уходить в лес.

– Эй! – крикнула она, но лес уже сомкнулся за его спиной, как многоцветная дверь. «Какие здесь все гостеприимные», – пробормотала она и поехала вперед. До нее только что дошло, что ее машина остановилась за мгновение до того, как она нажала на тормоз. Или это ей только показалось?

Совсем плохая стала, подумала она и вздохнула с облегчением, увидев впереди домик с красными ставнями футах в тридцати от дороги. Перед ним стоял видавший виды старый пикап с зелеными крыльями, коричневой дверью, красной крышей и ржавыми бамперами. В деревьях на боку валялась выброшенная стиральная машина. Рядом с ней, ржавея, лежало что-то, напоминающее двигатель.

Она съехала с дороги и остановилась за пикапом. Как только она вышла из машины, застекленная дверь дома открылась, и из нее на крыльцо вышла худощавая женщина средних лет с длинными темными волосами, одетая в выцветшие джинсы и бледно-голубой свитер.

– Миссис Тарп? – спросила приехавшая женщина, приблизившись.

– Кто вы такая? – резко, почти подозрительно спросила хозяйка.

– Меня зовут Рейвен Дунстан. Я приехала из Фокстона поговорить с вами.

– О чем?

– Вчера днем я беседовала с шерифом Кемпом. Он сказал мне, что ваш младший сын прошлой ночью пропал. Могу я войти и несколько минут поговорить с вами?

Майра Тарп скрестила руки на груди. Много лет назад она была симпатичной женщиной, но годы не пощадили ее. Суровый климат Бриатопа прочертил глубокие борозды на ее бледном лице, а маленькие темные глаза были окружены мелкими морщинами. Сейчас глаза у нее припухли от слез. У нее был тонкий рот и острый подбородок. Она смерила гостью горьким, но твердым взглядом.

– Никто не звонил шерифу, – ответила она. – Никто ему не говорил о Натане.

– Клинт Перри вчера звонил. Он ваш депутат, как вы знаете.

– Никто не просил вмешиваться посторонних, – сказала Майра. – Это не их дело. – Она изучала свою собеседницу: городская женщина, темно-синий жакет поверх белой блузки. Городская во всех отношениях. Ей, наверное, около двадцати пяти, высокая, с волнистыми светлыми волосами, рассыпавшимися по плечам. У нее были ясные светло голубые глаза и хорошая нежная кожа, из чего следовало, что она, конечно, работала не под открытым небом. Практически без косметики, симпатичная, но у нее что-то не в порядке с левой ногой, из-за чего она прихрамывала. Когда Рейвен подошла поближе к крыльцу, Майра заметила белый шрам, проходящий через ее левую бровь и задирающей ту вверх. Городская женщина. Даже руки у нее белые и гладкие. Что она делает здесь, на Бриатопе?

– Мне бы хотелось побеседовать с вами несколько минут о Натане, – сказала Рейвен. – Можно мне войти?

– Нет. Я выслушаю все, что вы хотите сказать, прямо здесь.

– Я из «Фокстонского демократа». – Рейвен вытащила из сумочки бумажник и показала удостоверение, но Майра даже не взглянула.

– Это газета? Я никогда их не читаю.

– Мистер Перри сказал шерифу, что поисковая группа вышла прошлой ночью искать двоих ваших сыновей и что один из них – его зовут Ньюлан? – вернулся утром домой. Мистер Перри сказал, что поисковая группа вчера выходила снова, но они не нашли следов Натана. Они собираются продолжить поиски сегодня?

– Несколько мужчин сейчас в лесу, – ответила Майра. – Если моего мальчика можно отыскать, они его найдут.

Что-то в том, как она это сказала, насторожило Рейвен.

– Вы думаете, они его найдут, миссис Тарп?

– Найдут, если ему суждено найтись.

Она была готова к сопротивлению. Ее отец рассказал ей об обитателях горы. Но сейчас Рейвен чувствовала прямую враждебность.

– Можно мне тогда поговорить с Ньюланом?

– Нет. Нью сейчас спит. Он пострадал в лесу.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Синяки и порезы. Через несколько дней он будет в порядке.

– Кто эти мужчины, которые ищут Натана, миссис Тарп?

– Мужчины, – сказала она, сузив глаза. – Вы их не знаете, вы ведь чужая здесь.

– Почему вы не пошли к шерифу? Он мог бы организовать необходимые поиски…

– Это появится в вашей газете? Вы пишете статью о моих мальчиках?

– Нет. Я собираю информацию лично для себя.

– Я вижу, – сказала Майра, кивнув. – Хорошо, в таком случае я сказала все, что могла.

– Что могли… или что хотели? – спросила Рейвен.

– И что хотела, и что могла. – Она отвернулась и стала смотреть в дом.

– Миссис Тарп, – окликнула ее Рейвен. – Я бы хотела поговорить с вами о Страшиле.

Ее собеседница замерла. Рейвен видела, как напряглись ее плечи. Затем Майра опять обернулась. Ее лицо было искажено гневом, а щеки покрылись пятнами.

– Убирайся с моей земли, городская женщина, – сказала она.

– Так вы знакомы со Страшилой?

– Разговор окончен.

– Почему? Вы думаете, Страшила слышит нас? Миссис Тарп! Скажите мне! Дайте мне войти и поговорить с Ньюланом.

– Я сказала, убирайся с моей земли. Я не буду повторять.

– Что с вами? – в голосе Рейвен слышалось раздражение. – Что вы пытаетесь скрыть? Боже мой, миссис Тарп! Ваш сын пропал два дня назад! Вы даже не сообщили об этом шерифу Кемпу! Чего вы здесь все боитесь?

Майра Тарп метнулась в дом и через мгновение вернулась, держа в руках короткоствольную винтовку. Без колебаний она направила ее на Рейвен.

– Даю тебе минуту, городская женщина, – тихо предупредила она. – Если за минуту ты не уберешься с моей земли, я прострелю твою прелестную задницу.

Рейвен начала аккуратно отступать от крыльца.

– Хорошо, – сказала она. – Я ухожу. Не надо нервничать.

– Я перестану нервничать, когда прострелю дырку в твоей голове.

Рейвен дошла до машины и залезла в нее. Проклятие, нога разболелась! Майра Тарп все еще целилась в нее, когда она завела «Фольксваген», дала задний ход и выехала на дорогу. Затем она поехала вниз, спускаясь на тормозах, чтобы не стирать шины. Ее руки крепко держали руль.

– Дура чертова, – пробормотала Майра Тарп, опуская винтовку. Это была винтовка Эшеров, и до того несчастного случая она была гордостью Бобби. Повернувшись, чтобы идти в дом, она увидела Нью, стоявшего в дверях. Шея и голова у него были перевязаны. Глаза опухли и под ними были большие синие мешки. Руки у него тоже были перебинтованы.

Он отступил назад, давая матери пройти, и закрыл за ней дверь. Она пересекла маленькую прихожую и поставила винтовку Бобби рядом с камином. Планировка дома была простой: две комнаты, кухня и прихожая. Дощатый пол в нескольких местах прогнулся и напоминал морскую волну, а тонкая деревянная крыша протекала как решето. Большую часть сосновой мебели Бобби сделал своими руками в мастерской, расположенной за домом. Чтобы скрыть пятна сырости, на полу лежали дешевые ковры. Сейчас в доме пахло ежевикой и пирожными. Мистер Бертон ожидал сегодня пироги.

– И что ты услышал? – спросила Майра Тарп, глядя на сына.

– Почти все.

– Тебе не следовало вставать с постели. Иди ложись.

– Почему ты не пустила ту женщину поговорить со мной? – тихо спросил Нью.

– Потому что наши дела – это наши дела, вот почему! Она чужая, городская. Это сразу видно.

– Может и так, – согласился Нью, – но, я думаю, она хотела помочь.

– Помочь, – сказала Майра с усмешкой. – Нам не нужна помощь чужаков! Это все глупости. А теперь иди обратно в постель, где ты должен находиться. – Она направилась на кухню, и пол заскрипел у нее под ногами.

– Ма? – сказал Нью. – Я видел его. На краю той ямы. И я слышал, как кралась его черная кошка.

– Ты ничего не видел и не слышал! – огрызнулась она, обернувшись. Она сделала несколько шагов вперед, но Нью не шелохнулся. Майра покраснела до корней волос. – Ты понимаешь меня, парень?

Она протянула руки, чтобы встряхнуть его, но он сказал:

– Не делай этого, мама. – Что-то в его тоне остановило ее. Она неуверенно моргнула. Он вырос так быстро! Она опустила руки, но в ее глазах была злость.

– Ты ничего там не видел и не слышал!

– Он унес Натана. – Голос Нью дрогнул. – Он засунул его к себе под мышку и уволок в лес. Я знаю, ма, потому что я видел, и никто не может сказать, будто я не видел.

– Было темно, и ты лежал в тех колючках весь изрезанный и избитый! У тебя шишка на затылке величиной с кулак! Откуда тебе знать, что ты там видел?

На бледном напряженном лице Нью яростно, как темно-зеленые изумруды, сверкали глаза.

– Я видел Страшилу, – сказал он твердо. – Он взял Натана.

– Не произноси это имя в нашем доме, парень!

– Та женщина была права. Ты боишься. Чего, ма? Скажи мне.

– Чужаки никогда не бывают правы! – Слезы выступили у нее на глазах.

– Ты ничего не понимаешь, Нью. Ничегошеньки. Ты не должен говорить с чужаками, особенно о нем. Мы не хотим, чтобы чужаки ошивались на Бриатопе, задавая дурацкие вопросы, и совали нос в каждый овраг. Мы сами о себе заботимся.

– Если я его не видел, – ответил Нью, – тогда что же случилось с Натаном, ма? Как случилось, что ни один из тех мужчин до сих пор его не нашел?

– Натан заблудился в лесу. Сбился с тропинки. Может, попал в колючки, я не знаю. Если ему суждено найтись, они его нам принесут.

Нью покачал головой.

– Они не найдут его. Ты знаешь это не хуже меня. Если бы его можно было найти, они бы его уже нашли. И Натан не сбился бы с дороги. Даже в темноте.

Майра начала было говорить, но запнулась. Когда к ней вернулся голос, то он был похож на страдальческий шепот.

– Не кличь беду, сынок. Не надо ее звать. Видит Бог, я сама схожу с ума по Натану, но… ты – это все, что у меня осталось. Ты должен быть главой семьи. Мы должны быть сильными и продолжать жить своей жизнью. Ты это понимаешь?

Нью не понимал. Почему мама не позволила ему поговорить с газетчицей? Почему она даже не дала ему поговорить с местными мужчинами, которые вызвались искать? Но он видел, как она близка к тому чтобы сорваться, и сказал:

– Да, мама.

– Хорошо. – Она выдавила слабую кривую улыбку, но в ее глазах было страдание. – Ты у меня хороший мальчик. А теперь иди назад в постель. Тебе нужен отдых. – Она помедлила мгновение и пошла обратно на кухню. Ее нижняя губа дрожала.

Нью вернулся в комнату, которую он делил с Натаном. Там было две койки, между которыми стоял шаткий сосновый стол. В комнате не было шкафа, а одежда Нью и Натана висела на металлической планке, привинченной к одной из стен. Единственное окно выходило на дорогу, из него Нью и увидел приехавшую газетчицу.

Нью закрыл дверь и сел на свою койку. Он чувствовал запах табачного сока и йода: лекарств, которыми мать лечила его порезы. Они жгли его, как в аду.

Этой ночью ему опять снилась Лоджия. Она была вся залита огнями, ярче которых Нью никогда не видел, и наблюдая за ней, он замечал в окнах силуэты, проходящие взад и вперед. Они двигались медленно, с величавой размерностью, словно танцуя на огромном приеме. И во сне, как это обычно бывает, он услышал как его зовет по имени с очень большого расстояния шепчущий искушающий голос, который иногда звал его на утесе Дьявола.

Его мучили вопросы о Страшиле. Кто это такой и почему он взял Натана? Проще спросить у луны, почему она меняет форму, подумал он. Страшила жил в ветре, в деревьях, в земле, в колючках. Страшила выходил из своих потайных мест, чтобы украсть зазевавшегося. Если бы я не упал в те колючки, сказал себе Нью, Натан был бы здесь. Он посмотрел на койку Натана. Я мог бы спасти его… как-нибудь. Я – глава семьи, и я мог бы что-нибудь сделать.

Но мог ли я?

Его папа позволил бы ему поговорить с этой женщиной, он знал это. Его папа ничего не боялся. Но теперь он глава семьи, а койка Натана пуста.

Нью приподнял тоненький матрас на своей койке и вытащил волшебный нож.

Он принес его в дом тайком, спрятав в рукав куртки. Этой хитрости его научил отец: суешь нож в рукав, при необходимости выпрямляешь руку достаточно быстро, и нож соскальзывает прямо в руку. Много лет назад, перед тем как жениться на маме, папа сильно пил, и Нью подозревал, что он использовал этот прием для самозащиты в некоторых кабаках.

Волшебный нож был его секретом. Сам точно не зная почему, он не показал его маме, но он знал, что, прежде чем рассказывать, хочет испытать его.

Он положил его на койку Натана и снова сел. Я хочу его, сказал он про себя, и протянул перевязанную руку.

Нож не шевельнулся.

Нужно хотеть сильнее. Он сконцентрировал свое внимание, заставляя нож прыгнуть ему в руку. Я хочу его, подумал он.

Вроде бы нож задрожал. А может, и нет.

Образ темного силуэта с Натаном под мышкой пришел к нему незваный. Он увидел лунный свет на лице брата, почувствовал колючки, крепко схватившие его, увидел отвратительную ухмылку на уродливом лице Страшилы.

Он набрал побольше воздуха.

Я ХОЧУ ЕГО – СЕЙЧАС ЖЕ!

Волшебный нож лезвием вперед взлетел с койки со стремительностью, поразившей его. Он закружился в воздухе, набирая скорость, затем устремился к его руке.

Но все это произошло очень быстро, быстрее, чем он мог контролировать. Он понял, что нож вполне мог порезать его руку.

В это время его мама открыла дверь, чтобы извиниться за срыв. Когда она заглянула в комнату, кинжал, описав кривую в дюйме от руки Нью, стремительно взметнулся к потолку.

Она охнула.

Нож торчал из потолка и вибрировал, как лопнувшая струна.

13

Рикс проснулся в объятиях призрака своей бабушки.

Комнату наполнял золотистый туман – это солнечный свет просеивался сквозь листву деревьев. Был уже одиннадцатый час. Рикс чувствовал жуткий голод и жалел, что его не разбудили к завтраку. Ленч будет только в двенадцать тридцать.

Он встал с кровати и потянулся. Он читал дневник Норы Эшер почти до двух часов ночи, и сцены жизни Эшеров в 1917 и 1918 годах запечатлелись в его памяти так же ярко, как старые фотографии, которые он нашел в библиотеке. После свадьбы записи в дневнике Норы становились все более и более лаконичными. Он чувствовал, как Нора из ребенка, находящегося под защитой домашнего крова, постепенно превращалась в робкую, но очень богатую женщину. Целые месяцы проходили без единой заметки, или иногда весь месяц был описан одной фразой о торжественном обеде или еще каком-нибудь мероприятии. Было ясно, что Нора смертельно скучала в Эшерленде и что Эрик, как только заполучил ее, также довольно быстро к ней охладел.

Рикс умылся в ванной холодной водой и провел пальцем по глубоким морщинам вокруг глаз. Не стали ли они за день менее глубокими, лицо – менее бледным, а глаза – менее усталыми? Он чувствовал себя прекрасно, но все равно принял витамины.

В дверь его спальни постучали, и Рикс открыл.

– Вставайте, вас ждут великие дела, – сказала Кэсс, заходя с подносом: яичница с ветчиной, овсянка и кофе.

– Доброе утро. Извини, что я проспал завтрак.

– Я кое-что вам оставила. Вы поздно легли этой ночью? – Она поставила поднос на стол, рядом с дневником Норы Эшер.

– Да. Довольно поздно.

Если Кэсс и заметила дневник, то не подала вида. Ее улыбка была широкой и солнечной.

– Ваша мать хотела вас разбудить. Ей пришлось завтракать одной этим утром, но я убедила ее дать вам поспать.

– Спасибо. Еда выглядит великолепно. А где был Бун этим утром?

– Не думая, что он появился до рассвета. – Прежде, чем Рикс успел достать до тетради, Кэсс обернулась, чтобы налить ему кофе. – Его любовь к покеру сильно вредит его банковскому счету. Что это? – Она кивнула в сторону дневника.

– Так… читаю кое-что.

– Выглядит очень старым. – Рикс увидел, как ее взгляд заскользил по странице, и она прекратила разливать кофе. – Где вы это взяли, Рикс? – спросила она, и по ее голосу Рикс понял: она знала, что это такое. Несколько секунд он не отвечал, пытаясь придумать подходящую историю, но Кэсс смотрела прямо на него, и он понял, что не сможет ей солгать.

– Эдвин дал мне ключ от библиотеки.

– О, тогда… Вам известно о книгах, которые принесли из Лоджии.

– Совершенно верно. И мне также известно о том, что Уилер Дунстан пишет историю дома Эшеров. Кэсс, почему ты не рассказала мне об этом?

Кэсс отставила кофейник в сторону, избегая взгляда Рикса.

– Не знаю, – сказала она с тихим вздохом. – Я полагала… я просто не думала, что это важно.

– Не важно? – недоверчиво переспросил он. – Какой-то чужак шесть лет работает над историей моей семьи, а ты не думаешь, что это важно? Кэсс! Когда Бун рассказал мне об этом, я чуть не подпрыгнул до потолка! Если кто и должен написать такую книгу, так это должен быть я, а не чужак.

– Дунстан никогда ее не закончит, – спокойно сказала она и подняла глаза.

– Но это, кажется, так встревожило отца, что он послал к нему адвоката.

– Ваш отец ценит свое уединение. Он хочет защитить имя Эшеров. Можете ли вы ставить это ему в вину?

Рикс помедлил с ответом. Лицо Кэсс выражало такую твердую уверенность, что он почувствовал, как склоняется к ее точке зрения.

– Нет, – сказал он. – Полагаю, нет.

– В настоящий момент, – продолжала она, – любая публикация принесет вред вашей семье. Рано или поздно репортеры пронюхают о смерти вашего отца. Они, не дай Бог, заполонят весь Эшерленд. Но я надеюсь, что это будет после того, как поместье и дело перейдут в другие руки.

Рикс фыркнул, взял чашку и отхлебнул кофе. – На кого папа положил глаз? – спросил он, стараясь казаться безучастным. – На Буна или Кэт?

– Я не знаю. Эдвин думает, что мистер Эшер отдает предпочтение вашей сестре. У нее лучше образование.

Рикс покачал головой.

– Нет. Я не думаю, что она хочет этого. Она слишком счастлива тем, чем сейчас занимается. – Следующий вопрос вырвался сам собой: – Она не употребляет наркотики?

– Насколько я знаю, нет, – ответила Кэсс и пожала плечами. – Она совсем не пьет, не считая случайного стакана вина. Она все еще слишком много курит, но это обычные сигареты, без всяких там штучек. После того, что случилось в Токио, да… – Остальное она оставила недосказанным.

Кэт была схвачена несколько лет назад при въезде в Японию – она должна была участвовать в показе мод – с двенадцатью граммами кокаина и унцией марихуаны в косметичке. Японская полиция крепко насела на нее, и шумиха продолжалась около месяца. Рикс, занятый в то время работой над романом о ведьмах под названием «Сходка», видел репортажи в газетах. На одной из фотографий Кэт, унылая и непричесанная, шла между отцом и Буном к лимузину, стоявшему перед полицейским участком. Уолен грозил тростью фоторепортерам, а Бун кривил рот.

– Так, – Кэсс махнула в сторону дневника, – вы читаете это ради развлечения… или работы?

– Если я скажу тебе, что я действительно твердо намерен написать эту книгу, то ты пойдешь к Эдвину или к папе?

Кэсс нахмурилась, и две морщинки между глазами углубились. Она на мгновение задумалась.

– Я поклялась вашему отцу соблюдать лояльность по отношению к нему, – сказала она в конце концов. – То же сделал и Эдвин. Согласно этой клятве, я обязана сообщить ему, если почувствую, что происходит что-то, о чем он должен знать.

Внезапно Рикса поразила ужасная мысль. Кэсс даже не придется ничего говорить Уолену. Если его слух достаточно обострен, чтобы слышать голоса в гостиной, то он, конечно, мог бы слышать этот разговор прямо сейчас! Но поймет ли полностью Уолен, о чем они говорят, или нет?

– Он нас сейчас слышит, да? – спросил Рикс нервным шепотом. Сердце его стучало. – Ты хочешь, чтобы он услышал прямо сейчас?

– Нет. Он не слышит. Час назад я приносила миссис Рейнольдс ее завтрак, и он спал. Она дала ему транквилизаторы, так как он провел беспокойную ночь.

Кэсс никогда не лгала ему, и он видел сейчас по ее лицу, что она говорит правду. Но он все равно был встревожен.

– Ты скажешь ему? – спросил он, не повышая голоса. Не дав ей ответить, он схватил ее руку. – Пожалуйста, не говори, Кэсс. Я умоляю тебя. Дай мне шанс. С тех пор… как умерла Сандра, дела у меня идут не слишком хорошо. Я больше не могу заставить свои идеи работать. Все выходит невнятным и запутанным. Сандра помогала мне выговариваться и идти вперед. Без нее… мне некому помочь, чтобы хоть что-то понять. – Он сжал ее руку.

– Я должен начать работать над новой книгой, Кэсс. Если я этого не сделаю, папа окажется прав насчет меня. Я буду просто жалким писакой, которому однажды улыбнулась удача.

– Почему вы так уверены, что сможете написать историю семьи? Мне кажется, что написать роман гораздо проще.

– Я не уверен, но я должен попытаться. Работа будет трудной, но ведь фабула уже есть! Все, что мне надо сделать, это собрать все воедино. Что, если Уилер Дунстан успеет первым? У него было шесть лет форы! Если я не использую свой шанс, я не знаю, что буду делать.

На ее лице отражались противоречивые эмоции.

– Я… дала клятву.

– Вы с Эдвином вот-вот уйдете. К тому времени, как я окончу книгу, вы будете далеко. Все, что я прошу у тебя – это немного времени. Если ты скажешь отцу, он отошлет все документы обратно в Лоджию, и тогда мне их уже не достать. Пожалуйста. Время – это все, о чем я прошу.

Кэсс высвободила руку.

– Я должна подумать. Я не могу вам ничего обещать.

Рикс почувствовал, как покрывается испариной, его сердце продолжало стучать.

– С вами все в порядке? – спросила Кэсс. – Вы побледнели.

Он кивнул.

– Полагаю, мне нужно поесть.

– Так ешьте, пока не остыло. – Она пошла к двери и на пороге остановилась. – Вы поставили меня в неловкое положение, Рикс, – тихо сказала она. – Я люблю вас, но мистера Эшера я тоже люблю.

– Кого ты любишь больше? – спросил он.

Кэсс вышла, не ответив.

Рикс почувствовал себя отвратительно. Просить Кэсс сделать выбор было манипуляцией в духе отца. Однако если о его идее узнает Уолен, он может спокойно о ней забыть. Но эта идея по праву принадлежит ему, а не чужаку! Он потрогал виски и почувствовал холодный пот.

Скелет с кровавыми глазницами медленно покачивался в его сознании взад и вперед, взад и вперед. Капельки крови сбегали по черепу. Волосы Сандры плавали в красной воде.

«Неудачник», – слышал он слова отца. – «Ты не кто иной, как обычный неудачник…»

Рикс схватился руками за стол. Его нервы были напряжены.

Золотой свет, заполнявший комнату, начал превращаться в резко-желтый, ослепительный, режущий глаза. Он слышал, как в трубах Гейтхауза булькает вода. Храп Буна за стеной напоминал завывания бензопилы. Шум, сперва слабый, как жужжание москита, становился все громче. Жужжание превратилось в вой. Это был вертолет, приближающийся к Эшерленду.

Нужно найти место, чтобы укрыться. Ближайшая Тихая Комната была у Буна, но чтобы туда попасть, надо было пройти мимо Паддинг. Еще был, по словам Уолена, туалет в комнате Кэт. Следует поторопиться, пока приступ не набрал силу. Он шатаясь пошел к двери, голова у него раскалывалась.

Но как только он протянул руку к дверной ручке и взялся за нее, она изменилась. Это был уже не большой восьмигранный кусок хрусталя, теперь она была отделана полированным серебром, и на ней была выгравирована морда ревущего льва.

Рикс отдернул руку, как от огня. Резкая боль обожгла голову, и в это мгновение он увидел истощенное тело, лежащее в темноте на кровати, и понял, что это не его отец, а он сам гниет в Тихой Комнате.

А затем все закончилось. Приступ миновал, оставив его, потного и дрожащего, стоять, упершись лбом в дверь. Интенсивность света и звуков ослабла.

Он посмотрел на вырезанную из хрусталя дверную ручку. Серебряная морда льва исчезла. Он видел эту серебряную дверную ручку раньше, но не мог вспомнить где. Возможно, предположил он, в своих постоянных кошмарах о Лоджии?

Он спрашивал себя, почему приступ закончился. Пот на его лице просыхал, сердце билось все ровнее. Если бы все шло, как обычно, сейчас он бы уже полз на животе. Неужели Уолен был прав насчет Эшерленда, думал он. Неужели возвращение пошло ему на пользу?

Все еще дрожа, Рикс надел штаны цвета хаки, белую рубашку и коричневый пуловер. В шкафу обнаружились три новых костюма его размера, брюки, свитеры и дюжина крахмальных сорочек. Он сел за стол и жадно принялся за еду, которую принесла Кэсс.

Затем, почувствовав себя намного лучше, стал листать дневник.

Он не имел ни малейшего представления о том, как выглядела Нора Сент-Клер-Эшер, но помнил фотографию с женщиной в белом на балконе. Она держалась с королевским достоинством, но в фотографии было что-то невыразимо печальное: одинокая фигура на фоне великолепия Лоджии, смотрящая вдаль, за угрюмое черное озеро. Он представлял себе Нору как женщину своего времени – ребячливую, невинную, быть может, немного избалованную, но, конечно, очень красивую. В воображении он наделял ее хрупким сложением, локонами каштановых волос, зачесанных назад и открывавших высокий лоб, и большими серыми глазами любопытного зверька. Естественно, она была роскошной женщиной, иначе Эрик не увлекся бы ею так пылко. Она была обаятельной, способной любезно болтать с любым из гостей Эрика в Эшерленде, и, вероятно, образцовой хозяйкой.

Рикс допил кофе и налил себе вторую чашку. Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше. Завтрак сделал свое дело.

Он остановился на записи от 5 июля 1919 года. Это была первая запись за шесть с лишним месяцев. Она была сделана очень неровным почерком, а страницы пестрели пятнами и кляксами. Напряжение Норы было налицо.

На первой строчке было написано: «Он убийца».

По мере того, как Рикс вчитывался, Нора Сент-Клер-Эшер начинала говорить с ним через десятилетия. Ее слова разжигали его воображение, они преодолевали время и пространство, и внезапно он оказался на приеме по случаю Дня Независимости, устроенном в Эшерленде почти за тридцать лет до его рождения.

Тысячи японских фонариков мигали всеми цветами радуги на деревьях Эшерленда. На берегу озера для гостей Эрика Эшера были поставлены длинные столы, покрытые белыми ирландскими скатертями. Более шестисот человек пришло полакомиться жареной свининой, толстыми ломтями чикагской говядины, новоанглийскими омарами, телятиной, бараниной и мороженными устрицами, привезенных из Флориды. На столах также стояли маринованные перепелиные яйца, салаты с фазаньими языками, дымящиеся утки по-китайски и королевские крабы с Аляски размером с колесо от «Роллс-Ройса». Воткнутые в землю горящие факелы освещали происходящее. Вокруг сновала целая армия официантов в красных визитках и разливала шампанское в прозрачные бокалы. На белой сцене, украшенной американскими флагами, духовой оркестр играл марш. В лесу трещали цикады, и то и дело доносилось рычание льва или какого-нибудь другого хищника из личного зоопарка Эрика.

Рядом с каждой тарелкой стояли маленькие американские флажки. Гости были одеты так, как им было предписано в написанных золотыми буквами приглашениях. Все, начиная от дипломата из Вашингтона и заканчивая президентом Эшвилльского банка, были в красном, белом и голубом.

Сидящий во главе самого длинного стола Эрик Эшер неожиданно поднялся. Широкоплечий и неуклюжий, он был одет в ярко-красный костюм, белый галстук и голубую рубашку, на стеклах его очков поблескивали огоньки факелов. Он поднес мегафон к губам.

– Тост! – проревел он и поднял бокал шампанского.

Духовой оркестр смолк на середине мелодии. Шесть сотен человек перестали жевать и разговаривать и обратили к нему свои лица. Официанты в суете наталкивались друг на друга, пытаясь заполнить все поднятые бокалы. Пробки вылетали, как петарды.

– Ну? – прокричал Эрик в мегафон. – Встать, черт подери!

Гости поднялись, как перед президентом Соединенных Штатов, чей помощник сидел рядом с потрясенной Норой Эшер. Нора была в белом платье, голубых печатках, а в волосах у нее была красная лента. Поднявшись, Нора заметила пьяный блеск в глазах мужа. Вероятно, он выпил слишком много шампанского. Если этот прием будет похож на другие приемы, которые устраивал Эрик, то он может затянуться на несколько дней, пока гости не начнут ползать по земле и голыми купаться в фонтанах. Она подняла свой бокал вместе со всеми. Напротив нее рыгал Гарри Сандерсон, табачный магнат средних лет из Винстон-Салема.

– За Четвертое июля, – проревел Эрик, – и за те принципы, на которых стоит великая нация! Пусть наш флаг всегда развевается над этой страной, где каждый человек может засучить рукава и стать миллионером! – За его спиной и ровной поверхностью озера сверкала Лоджия. Это было величественное зрелище, но Эрик все заставлял рабочих продолжать строительство. В темноте, там, где была гора Бриатоп, сквозь деревья виднелось несколько огоньков.