Текст книги "Женщины, которые любят слишком сильно. Если для вас «любить» означает «страдать», эта книга изменит вашу жизнь"

Конечно, я ни о чем таком не думала, пока он не бросил пить. И вот мой бедный, беспомощный Робби вдруг начинает каждый вечер ходить на встречи «Анонимных алкоголиков», заводит там друзей, беседует по телефону на всякие серьезные темы с людьми, которых я даже не знаю. Потом он нашел себе там наставника и каждый раз, когда возникала проблема или вопрос, обращался к этому человеку. У меня было такое чувство, будто меня выгнали с работы. Я была в ярости! И опять, если быть честной, придется признать, что наша жизнь нравилась мне гораздо больше, когда Робби пил. Если он так надирался, что не мог выйти на работу, я обычно звонила его шефу и придумывала какие-то оправдания. Когда у него возникали неприятности на работе или из-за управления машиной в нетрезвом виде, я лгала его друзьям и родственникам. Я привыкла быть буфером между ним и жизнью. Теперь же необходимость во мне отпала. Если нужно было что-то уладить, муж звонил своему наставнику, который всегда требовал, чтобы Робби смело шел навстречу трудностям. Он так и делал, а потом снова звонил своему поручителю, на этот раз с отчетом. Так что я осталась не у дел.

Я прожила с безответственным, ненадежным и очень нечестным человеком много лет, но после того, как Робби целых девять месяцев не брал в рот ни капли и все у него пошло на лад, мы стали ссориться как кошка с собакой. Но больше всего меня злило, что он спрашивал своего наставника из группы «Анонимных алкоголиков», как ему справиться со мной. Получалось, что самая большая опасность для его трезвого образа жизни – это я!

Я уже собралась было подать на развод, когда мне позвонила жена его наставника и пригласила на кофе. Я неохотно согласилась, и при встрече она мне все выложила. Рассказала, как ей было тяжело, когда муж бросил пить, потому что она больше не могла руководить им и всеми сторонами их совместной жизни. Рассказала, как не по душе ей были его встречи в «АА» и особенно его наставник, и какое это чудо, что они с мужем не только не развелись, но и сумели стать счастливыми. Она сказала, что ей очень помогло общество «Ал-Анон», и настойчиво советовала походить на его встречи.

Я слушала ее вполуха. Ведь я по-прежнему была уверена в своей правоте. К тому же Робби должен мне по гроб жизни за то, что я терпела его все эти годы. Я считала, что он обязан вознаграждать меня за мои труды, а не бегать на свои встречи. Я понятия не имела, чего ему стоит не пить, а он не решался мне об этом сказать, потому что я стала бы его поучать. Как будто я что-то об этом знала!

Примерно в это время один из наших сыновей стал воровать, и у него возникли еще кое-какие неприятности в школе. Мы с Робби пошли на родительское собрание, и там как-то выплыло, что Робби – бывший алкоголик, состоящий в «АА». Консультант стала меня уговаривать отправить сына в «Алатин» и спросила, посещаю ли я «Ал-Анон». Я почувствовала, что меня загнали в угол, но у этой женщины был большой опыт работы с семьями вроде нашей, и она была со мной очень терпелива. Все наши сыновья стали ходить в «Алатин», но я по-прежнему не соглашалась на «Ал-Анон». Подала на развод и сняла квартиру для себя и детей. Когда пришло время утрясти все детали, мальчики спокойно заявили мне, что хотят жить с отцом. Я была просто убита. Оставив Робби, я сосредоточила все свое внимание на детях, и вот теперь они выбирают его! Мне пришлось их отпустить. Они были уже достаточно взрослые, чтобы решать самостоятельно. Так я осталась наедине с собой. А бывать наедине с собой мне не приходилось еще никогда. Я была в ужасе, в депрессии, в истерике – и все это сразу!

Проведя несколько дней в полной невменяемости, я позвонила жене того человека, который был наставником Робби. Я собиралась обвинить в своих страданиях ее мужа и «АА». Я долго орала на нее, а она молча слушала. Потом пришла ко мне и сидела рядом, пока я плакала. На следующий день она привела меня на встречу «Ал-Анон», и я стала слушать, хотя была ужасно зла и испугана. Очень медленно я начала понимать, как далеко зашла моя болезнь. Я ходила на встречи каждый день в течение трех месяцев, а потом еще долго три-четыре раза в неделю.

Знаете, на этих встречах я научилась искренне смеяться над тем, к чему относилась так серьезно: к своим попыткам переделать других, контролировать окружающих и манипулировать ими. Я слушала рассказы о том, как это трудно – заботиться о себе, вместо того чтобы отдавать все свое внимание алкоголику. И со мной было точно так же. Я понятия не имела, что мне нужно для счастья: ведь я всегда считала, что буду счастлива, как только устрою дела всех остальных. Я встретила там настоящих красавиц, некоторые были со своими мужьями, так и не бросившими пить. Эти женщины сумели уйти и жить своей жизнью. Но от всех этих людей я слышала, как это трудно – отказаться от старой привычки заботиться обо всех и не вести себя с алкоголиком так, будто он твой ребенок.

Рассказы о том, как эти женщины сумели справиться с одиночеством и ощущением пустоты, помогли мне найти свой путь. Я научилась не жалеть себя и быть благодарной за то, что у меня есть. Довольно скоро я перестала рыдать часами, и оказалось, что у меня масса свободного времени. Тогда я нашла себе работу на неполный день. Это тоже помогло. Мне понравилось быть самостоятельной. Прошло какое-то время, и мы с Робби стали поговаривать о том, чтобы снова жить вместе. Я умирала от желания сделать это немедленно, но наставник посоветовал Робби немного повременить. Его жена сказала мне то же самое. Тогда я их не понимала, но другие участники программы поддержали, и мы не стали спешить. Теперь я знаю, зачем это было нужно. Прежде чем вернуться к Робби, мне нужно было подождать, пока душа моя чем-нибудь не заполнится.

Сначала внутри была такая пустота, что, казалось, там гуляет сквозняк. Но с каждым принятым мной решением эта пустота немножко убывала. Мне нужно было узнать, кто я такая, что я люблю и чего не люблю, чего хочу от себя и своей жизни. А узнать это можно только наедине с собой, когда не нужно ни о ком заботиться и ни о ком волноваться. Ведь когда кто-то рядом, начинаешь с большей охотой устраивать его жизнь, чем жить собственной.

Когда мы стали подумывать, не съехаться ли нам опять, я стала ловить себя на том, что звоню Робби по поводу каждого пустяка, что мне хочется видеть его и обсуждать с ним каждую мелочь. Каждый раз, звоня ему, я чувствовала, что делаю шаг назад, поэтому, когда мне хотелось поговорить, я шла на встречу в «Ал-Анон» или звонила кому-нибудь из участников программы. Приходилось себя останавливать, но я знала: нужно научиться вести себя так, чтобы между нами все шло само собой, вместо того чтобы постоянно вмешиваться, стараясь настоять на своем. Оказалось, что сдерживать себя невероятно трудно. Пожалуй, мне было труднее отвязаться от Робби, чем ему – от алкоголя. Но я знала, что другой дороги нет. Иначе я снова затеяла бы старую игру. Забавно: я, наконец, поняла, что буду готова вернуться к семейной жизни только тогда, когда полюблю жить одна. Так прошел почти год, и вот мы с Робби и детьми снова вместе. Он никогда не хотел развода, хотя теперь я не понимаю почему: ведь я так на всех давила. Так или иначе, я уже почти научилась предоставлять им свободу действий, и теперь у нас все хорошо. Мальчики ходят в «Алатин», Робби – в группу «Анонимных алкоголиков», а я – в «Ал-Анон». Думаю, все мы на пути к выздоровлению, потому что каждый живет своей жизнью.

К истории Джанис почти нечего добавить. Ее колоссальная потребность быть нужной, иметь рядом слабого, никчемного мужчину и руководить им помогала отрицать существование безысходной душевной пустоты – следствия детских переживаний – и избегать встречи с ней. Мы уже отмечали, что в неблагополучных семьях дети чувствуют себя ответственными за семейные проблемы и их решение. Есть три главных способа, к которым прибегают дети, пытаясь «спасти» свою семью: они стараются быть незаметными, плохими или хорошими.

Быть незаметной – значит ни о чем не просить, никогда не причинять неприятностей, никогда ничего не требовать. Девочка, избравшая эту роль, изо всех сил старается ничем не отягощать и без того напряженную семейную атмосферу. Она не высовывает носа из своей комнаты или сливается с обоями. Она почти не открывает рта, а если говорит, то очень уклончиво. В школе она учится ни хорошо, ни плохо – чаще всего ее просто не помнят. Ее политика в семье – не выделяться. Своей боли она не ощущает, потому что утратила способность чувствовать.

Быть плохой – значит быть бунтаркой, малолетней преступницей, размахивать красным флагом. Девочка жертвует собой, соглашаясь стать козлом отпущения, семейной бедой. Для своих близких она делается объектом, на котором можно вымещать боль, злобу, страх и разочарование. Даже если отношения между родителями рушатся, она предоставляет им безопасную тему, которую они могут обсуждать вместе. Теперь вместо того, чтобы спрашивать: «Что же нам делать с нашим браком?» – можно вопрошать: «Что же нам делать с Джоуни?» Так она пытается «спасти» семью. Ею владеет единственное чувство – злость, оно скрывает и боль и страх.

Быть хорошей – значит быть такой, какой была Джанис: добиваться успехов, стараясь тем самым искупить грехи семьи и заполнить внутреннюю пустоту. За внешней удовлетворенностью, безмятежностью и бодростью скрываются внутренняя напряженность, страх и злость. Стремление казаться хорошей становится гораздо более важным, нежели хорошее самоощущение и вообще способность что-либо чувствовать.

В итоге Джанис понадобилось добавить к списку своих достижений заботу о ближнем, и Робби, в котором соединились алкоголизм ее отца и пассивная зависимость матери, оказался на редкость удачной кандидатурой. Он стал ее работой, ее проектом, ее способом не соприкасаться с собственными чувствами. После расставания с Робби его место заняли дети.

В отсутствие мужа или детей, на которых Джанис сосредоточила все свое внимание, крах стал неизбежен: ведь они были главным средством, помогавшим не ощущать боль, пустоту и страх. Когда их не стало рядом, эти чувства обрушились на Джанис и ошеломили ее. Она всегда считала себя сильной женщиной, которая помогает, ободряет, советует. Тем не менее оказалось, что муж и сыновья были для нее важнее, чем она для них. Пусть им недоставало ее силы и зрелости, но они могли существовать без нее, а вот она без них не могла. За то, что их семья в конце концов уцелела, следует благодарить судьбу, пославшую им хорошего консультанта, а потом наставника Робби и его жену. Все эти люди поняли, что Джанис больна не менее серьезно, чем Робби, и помочь ей выздороветь – столь же важная задача.

РУТ: двадцать восемь лет, замужем, мать двух дочерей.

Еще до того как мы поженились, я знала, что в плане секса у Сэма не все в порядке. Пару раз мы с ним пытались заняться любовью, но из этого ничего не получилось. Но мы оба приписали свою неудачу тому, что не были женаты. И я, и он были очень верующими и познакомились не где-нибудь, а на вечернем факультете христианского колледжа. Прежде чем решиться на интимную близость, мы встречались два года. А потом обручились, дата свадьбы была назначена, и мы отмахнулись от Сэмовой импотенции: сказали себе, что это Бог оберегает нас от греха, пока мы неженаты. Я думала, Сэм просто очень стеснительный юноша и, когда мы поженимся, я помогу ему преодолеть робость. Я уже видела себя в роли его наперсницы. Только ничего не вышло.

В нашу первую брачную ночь Сэм почти справился, но потом эрекция пропала, и он тихо спросил меня: «Ты девственница?» А когда я не нашлась, что ответить, добавил: «Мне так не показалось». Ушел в ванную и закрылся там. Мы оба плакали, каждый по свою сторону закрытой двери. То была длинная кошмарная ночь – первая в череде других.

До того как выйти замуж за Сэма, я была помолвлена с мужчиной, который мне даже не особенно нравился. Но как-то раз ему все же удалось уложить меня в постель. После этого я решала, что должна выйти за него, чтобы искупить свой грех. Но в конце концов я ему надоела, и он просто исчез из моей жизни. Я все еще носила его кольцо, когда познакомилась с Сэмом. После первой неудачи я уже думала, что никогда не выйду замуж, но Сэм был такой добрый и никогда не настаивал на сексе. Вот я и почувствовала себя в безопасности и согласилась. Я понимала, что во всем, что касается секса, Сэм еще более неопытен и консервативен, чем я, и это позволяло мне ощущать себя хозяйкой положения. Этот факт плюс общие религиозные убеждения заставили меня поверить, будто мы созданы друг для друга.

После того как мы поженились, я чувствовала себя такой виноватой, что стала считать своей обязанностью излечить Сэма от импотенции. Перечитала все книги, которые смогла раздобыть и которые он читать отказывался. Я держала эти книги дома, надеясь, что он их прочитает. Потом уже я обнаружила, что он их действительно читал, но тайком от меня. Он тоже страстно желал найти ответ, только я этого не знала, потому что Сэм не желал говорить со мной на эту тему. Он все спрашивал, согласна ли я, чтобы мы были просто друзьями, и я лгала в ответ: говорила, что согласна. Больше всего в нашей жизни меня угнетало не отсутствие секса – как раз это меня не особенно расстраивало. Больше всего меня терзала собственная вина: ведь я считала, что сама все погубила, с самого начала.

Чего я не испробовала, так это психотерапию. Я предложила Сэму пойти к психотерапевту, но он наотрез отказался. К тому времени я была одержима мыслью, что, не женись Сэм на мне, он наслаждался бы радостями секса, которых лишился исключительно по моей вине. Я все еще надеялась: а вдруг психотерапевт подскажет мне какое-нибудь чудодейственное средство, которого нет в книгах? Сама я уже отчаялась помочь Сэму. Но я его по-прежнему любила. Теперь я понимаю, что в тот период моя любовь во многом состояла из чувства вины и жалости, но искренняя привязанность в ней тоже была. Он был хороший человек: славный и добрый.

Так или иначе, я пошла на первый прием к консультанту. Эту женщину мне посоветовали в «Обществе планирования семьи», сказав, что у нее большой опыт решения сексуальных проблем. Я сразу же сказала ей, что пришла только затем, чтобы помочь Сэму. Она ответила, что Сэму помочь не сумеет, потому что его нет в кабинете, но мы с ней можем попробовать разобраться в моих чувствах, выяснить, как я отношусь к тому, что происходит или не происходит между Сэмом и мной. Я была совершенно не готова разговаривать о своих чувствах и даже не представляла, что они у меня есть. Весь первый час я снова и снова пыталась перевести разговор на Сэма, а она осторожно возвращала его ко мне и моим чувствам. Именно тогда я впервые поняла, насколько привыкла не обращать внимания на себя. Психотерапевт была со мной так откровенна, что я решала походить к ней, хотя мы так и не дошли до подлинной проблемы – до Сэма.

Между вторым и третьим сеансом мне приснился очень яркий и тревожный сон: за мной гнался какой-то страшный человек, лица которого я не видела. Когда я рассказала об этом психотерапевту, она помогла мне вспомнить его, и я осознала, что этим страшным человеком был мой отец. Это стало первым шагом в длительном процессе, который наконец помог мне вспомнить, что между девятью и пятнадцатью годами я часто становилась объектом сексуальных домогательств отца. Я полностью изгнала из памяти эту сторону своей жизни, а когда воспоминания стали возвращаться, пришлось впускать их буквально по капле, настолько они были мучительны.

По вечерам мой отец часто уходил и возвращался домой очень поздно. Тогда мама, наверное, чтобы его наказать, запиралась в спальне и не пускала его. Считалось, что он спит на кушетке, но скоро отец повадился забираться ко мне в постель. Уговорами и угрозами он добивался, чтобы я никому об этом не рассказывала. Да я и не решилась бы, потому что мне было ужасно стыдно. Я была уверена: в том, что происходит, виновата я одна. В нашей семье о сексе никогда не говорили, но я почему-то усвоила, что секс – это нечто грязное. Разумеется, я тоже ощущала себя грязной и не хотела, чтобы кто-нибудь об этом знал.

В пятнадцать лет я начала работать – вечерами, по выходным, летом. Я старалась как можно меньше бывать дома и поставила на свою дверь замок. В первый раз, когда я заперлась, отец стал барабанить в мою дверь. Я притворилась, что не понимаю, что происходит, и тогда мама, проснувшись, спросила его, в чем дело.

– Рут заперлась в своей комнате, – ответил он.

И тогда мама сказала:

– Ну и что? Ложись спать!

На этом все закончилось. Мама ни о чем меня не спросила, а отец перестал ко мне наведываться.

Чтобы поставить на дверь замок, мне пришлось призвать на помощь всю свою храбрость. Я боялась, что из этой затеи ничего не получится, что отец все равно войдет и только разозлится на меня за самоуправство. Более того, я была почти согласна, чтобы все продолжалось по-старому, лишь бы никто не знал о происходящем.

В семнадцать лет я уехала учиться в колледж, и там встретила мужчину, с которым в восемнадцать обручилась. Я снимала квартиру вместе с двумя девушками, и как-то вечером к ним пришли друзья, которых я не знала. Я легла рано, главным образом, чтобы не видеть, как они будут курить марихуану, потому что дело явно шло к этому. Хотя в школе практически все нарушали строгие запреты, касавшиеся спиртного и наркотиков, я так и не привыкли ни употреблять их, ни смотреть, как это делают другие. Дверь в мою комнату была рядом с дверью в ванную, и обе находились в конце длинного коридора. Один из гостей в поисках ванной по ошибке забрел в мою комнату, но вместо того чтобы уйти, попросил разрешения остаться и поболтать. Я не смогла ему отказать. Это трудно объяснить – просто язык не повернулся. Он сел на край постели, и мы стали разговаривать. Потом он попросил меня лечь на живот, чтобы помассировать мне спину. Очень скоро он оказался в моей постели, и мы занялись любовью. В конце концов мы с ним обручились. Не знаю, обкурился он тогда или нет, но думаю, был почти так же консервативен, как я, и решил: раз уж мы с ним легли в постель, значит, должны жить вместе. Мы встречались месяца четыре, а потом, как я уже говорила, он просто исчез. Прошло чуть больше года, и я встретила Сэма. Мы с ним никогда не говорили о сексе, и я пришла к выводу, что мы избегаем этой темы из-за своих религиозных убеждений. Я не осознавала, что мы избегаем ее потому, что оба ущербны в сексуальном плане. Мне нравилось помогать Сэму, делать все от меня зависящее, чтобы преодолеть стоящие перед нами трудности и забеременеть. Нравилось чувствовать себя услужливой, понимающей, терпеливой и… владеть ситуацией. Не владей я ею столь полно, это могло бы всколыхнуть старые чувства и напомнить о том, как отец приходил ко мне и ласкал меня столько ночей на протяжении стольких лет…

Когда в процесс психотерапии стали всплывать воспоминания о том, что происходило между моим отцом и мной, консультант стала настойчиво советовать мне походить на встречи «Союза дочерей» – группы самопомощи, в которую входили женщины, пострадавшие от сексуальных домогательств своих отцов. Я долго сопротивлялась, но в конце концов пошла. Какое счастье, что я это сделала! Для меня стало огромным облегчением узнать, что многие женщины пережили то же самое, что и я, а зачастую и гораздо худшее. У некоторых мужья тоже имели сексуальные проблемы. Эти мужчины образовали свою группу самопомощи, и со временем Сэм собрался с духом и присоединился к ней.

Родители Сэма были одержимы мыслью вырастить его «чистым, неиспорченным мальчиком». Если за обедом он клал руки на колени, ему велели положить ладони на стол – «чтобы всем было видно, что ты делаешь». Если он задерживался в ванной, они начинали барабанить в дверь и кричать: «Чем ты там занимаешься?» Так продолжалось постоянно. Родители обследовали его шкафы в поисках запретных журналов и одежду в поисках подозрительных пятен. Он стал так бояться любых сексуальных переживаний, что в итоге при всем желании не мог их испытать.

Когда сексуальные отношения между нами стали улучшаться, наша совместная жизнь в чем-то осложнилась. Я все еще ощущала колоссальную потребность руководить Сэмом, контролируя каждое проявление его сексуальности (как это делали его родители), потому что любая сексуальная агрессия с его стороны представляла для меня угрозу. Если он неожиданно тянулся ко мне, я уклонялась, отворачивалась, уходила, начинала болтать или занималась каким-нибудь делом, лишь бы пресечь его поползновения. Я не выносила, когда он склонялся надо мной в постели: уж слишком это напоминало мне приемчики отца. Но для выздоровления ему было необходимо стать полным хозяином своего тела и чувств. Чтобы он смог ощутить себя сексуально полноценным, я должна была перестать его контролировать. К тому же у меня была своя серьезная проблема – страх перед сильными чувствами.

Я научилась говорить:

– Мне страшно!

И тогда Сэм спрашивал:

– Скажи, что я должен сделать?

Обычно этого было достаточно: я знала, что его волнуют мои чувства и он ко мне прислушивается.

Мы договорились по очереди отвечать за то, что происходило с нами во время полового акта. Любой из нас мог сказать «нет», если ему что-то не нравилось или чего-то не хотелось, но задавал тон кто-то один. Это была одна из лучших наших идей, потому что отвечала потребности каждого из нас быть хозяином собственного тела и его сексуальной функции. Мы научились по-настоящему доверять друг другу и убедились, что тело может быть инструментом, помогающим дарить и получать любовь. У каждого из нас была своя группа поддержки. Проблемы и чувства всех ее членов были так похожи, что это помогало увидеть свою борьбу в перспективе. Как-то вечером обе группы встретились и поговорили о том, какие реакции вызывают у каждого из нас слова «импотент» и «фригидная женщина». Были и смех, и слезы, и понимание, и стремление поделиться. Всех нас эта встреча освободила от бремени боли и стыда.

Теперь у нас с Сэмом было много общего, и мы стали очень доверять друг другу. Может быть, поэтому сексуальная сторона наших отношений тоже начала налаживаться. Сегодня у нас две очаровательные дочки, и мы довольны ими, друг другом и самими собой. В моем отношении к Сэму гораздо меньше материнского и гораздо больше женского. Он стал менее пассивен и более уверен в себе. Ему не нужно, чтобы я скрывала от мира его мужское бессилие, а мне не нужно, чтобы он не проявлял свою сексуальность. Теперь у нас большой выбор, и мы выбираем друг друга сознательно!

История Рут – иллюстрация еще одной грани того, как могут проявляться отрицание и желание властвовать. Как и многие другие женщины, одержимые проблемами своего партнера, Рут еще до брака с Сэмом знала о его затруднениях. Поэтому невозможность жить с ним нормальной половой жизнью не стала для нее сюрпризом. На самом деле его недостаток являлся гарантией того, что ей больше не придется терпеть поражение в борьбе с собственной сексуальностью. Теперь она могла главенствовать, руководить и больше не опасаться возможности оказаться в роли жертвы, которая была ей привычна.

Этой паре тоже повезло: помощь, которую получили супруги, идеально отвечала их проблемам. «Союз дочерей», ответвление «Союза родителей», образованное для помощи пострадавшим от инцеста семьям, стал для Рут отличной группой поддержки. К счастью, мужья этих женщин тоже объединились в группу, и в этой атмосфере взаимопонимания, принятия и общих переживаний каждый из перенесших травму людей мог осторожно продвигаться в направлении здорового сексуального самовыражения.

Для того чтобы выздороветь, каждой из героинь этой главы пришлось осознать свою боль, прошлую и нынешнюю, от которой она пыталась спрятаться. Каждая в детстве усвоила свой способ выживания, заключавшийся в отрицании и попытке владеть ситуацией. Впоследствии, когда девочки стали взрослыми, эти способы сослужили им плохую службу. В сущности, этот защитный механизм стал главной причиной их страданий.

У слишком любящей женщины отрицание, которое она снисходительно называет обыкновением «не обращать внимания на недостатки любимого человека» или «сохранять жизнеутверждающее настроение», позволяет удобно обходить тот факт, что они – два сапога пара и что только его недостатки позволяют ей сохранять свою роль в семье. Выдавая свою тягу к власти за «желание помочь» и «стремление ободрить», она оставляет в тени собственную потребность играть первую скрипку и держать все под контролем, что неизбежно присутствует в таких взаимоотношениях.

Необходимо осознать, что отрицание и стремление к власти, как бы мы их ни называли, не обогатит ни нашу жизнь, ни наши отношения. Совсем напротив: механизм отрицания вовлекает нас в отношения, способствующие навязчивому повторению старых конфликтов, а потребность властвовать удерживает нас на месте, и мы постоянно пытаемся изменить кого-то другого, но только не себя.

Но вернемся к сказке, о которой мы говорили в начале главы. Как мы уже отмечали, сказка «Красавица и Чудовище» может показаться средством, помогающим увековечить убеждение, будто женщина способна преобразить мужчину, – нужно только преданно любить его. На этом уровне интерпретации сказка как будто оправдывает отрицание и стремление к власти в качестве методов борьбы за счастье. Безоглядно полюбив ужасное Чудовище (отрицание), Красавица обретает способность изменить его (получить над ним власть). Такое толкование кажется верным, потому что совпадает с сексуальными ролями, насаждаемыми нашей культурой. Тем не менее я утверждаю, что такая упрощенная интерпретации совершенно упускает из вида смысл издавна любимой сказки. Эта история пережила века не потому, что укрепляла культурные правила и стереотипы той или иной эпохи. Она дошла до нас потому, что в ней заключен метафизический закон, важнейший урок, который учит нас жить мудро и счастливо. Можно сказать, что в этой истории скрыта секретная карта, и если мы достаточно умны, чтобы ее расшифровать, и достаточно храбры, чтобы ею воспользоваться, она приведет нас к кладу, в котором спрятано неисчерпаемое сокровище, – способность «жить долго и счастливо».

Какова же главная мораль «Красавицы и Чудовища»? Умение принимать. Принятие обратно отрицанию и стремлению владеть другими. Это готовность признать реальность такой, какая она есть, не пытаясь ее изменить. Именно в этом состоит счастье, проистекающее не от манипулирования внешними условиями или людьми, а от обретения внутреннего покоя даже под натиском испытаний и трудностей. Вы помните, что в сказке Красавице не нужно изменять Чудовище. Она трезво оценивает его, принимая таким, какое оно есть, и любит за добрые качества. Она не пытается сделать из страшилища принца, не говорит: «Я буду счастлива, когда он перестанет быть зверем». Она не жалеет его за то, что он такой, и не пытается его изменить. В этом и заключается урок. Благодаря тому, что Красавица принимает Чудовище, оно обретает свободу, позволяющую ему проявиться во всей красе. То, что страшилище проявилось в облике прекрасного принца (и идеального супруга), иносказательно утверждает: она получила великую награду за то, что сумела его принять. Наградой ей стала богатая и радостная жизнь, потому что с тех пор они с принцем жили долго и счастливо.

Умение по-настоящему принимать человека таким, какой он есть, не пытаясь изменить его с помощью ободрения, манипулирования или принуждения, – это чрезвычайно высокая разновидность любви, которая большинству из нас дается очень трудно. В основе всех наших стараний кого-то переделать скрыт эгоистичный мотив: убежденность, что, изменив этого человека, мы обретем счастье. В желании быть счастливым нет ничего зазорного, но если мы считаем, что источник счастья не в нас самих, а в чужих руках, – мы отрицаем в себе способность изменить жизнь к лучшему и свою ответственность за это.

Как ни странно, именно принимая человека, мы даем ему возможность измениться – при условии, что он захочет это сделать. Давайте рассмотрим, как это происходит. Скажем, женщина, имеющая мужа-трудоголика, постоянно корит и бранит его за то, что он мало бывает дома. И что она получает в итоге? Он проводит вне дома столько же времени или еще меньше, оправдывая это тем, что ему не хочется слушать ее бесконечные жалобы. Иными словами, браня и упрашивая мужа, пытаясь его переделать, женщина вселяет в него уверенность, что проблемой, которая осложняет им жизнь, является не его трудоголизм, а ее упреки. И это правда: ее упорное стремление изменить партнера только способствует тому, что супруги эмоционально отдаляются друг от друга, и поэтому он еще больше «зацикливается» на работе. Стараясь сделать так, чтобы муж был ближе к ней, женщина еще больше его отталкивает.

Комплекс трудоголика – серьезное нарушение, как и все прочие навязчивые состояния. Он задает мужчине цель в жизни, возможно, благодаря тому, что не позволяет ощутить родство и близость, которые внушают страх, и не допускает усиления разнообразных неприятных эмоций, в первую очередь тревоги и отчаяния. (Стать трудоголиком – один из способов скрыться от себя, к которым часто прибегают мужчины из неблагополучных семей, так же как любить слишком сильно – один из главных методов, которыми для этого пользуются женщины, выросшие в таких же семьях.) Цена, которую мужчина платит за бегство от себя, – одномерное существование, не позволяющее наслаждаться большинством предлагаемых жизнью даров. Но только он сам вправе решать, не слишком ли высока эта цена, и только он может выбирать, какие меры принять и на какой риск пойти, чтобы измениться. Задача жены – не пытаться исправить его жизнь, а обогатить свою собственную.

Большинство из нас способно быть гораздо счастливее и гораздо полнее реализовать свои дарования, чем мы это себе представляем. Зачастую мы не претендуем на такое счастье, потому что считаем, будто кто-то другой своим поведением не даст нам его достигнуть. Мы пренебрегаем своим долгом совершенствовать себя и в то же время пускаемся на всевозможные ухищрения и уловки, стремясь изменить другого, а потом, когда наши усилия терпят крах, бываем обескуражены и подавлены. Пытаться изменить другого – задача, чреватая разочарованием и депрессией, зато чувство, что ты способна изменить собственную жизнь, приносит ни с чем не сравнимое ликование.

Чтобы почувствовать свободу и возможность жить себе в радость, независимо от того, что делает муж, жена трудоголика должна поверить: его проблема не имеет к ней никакого отношения, и она не имеет права, не должна и не может его переделывать. Ей следует научиться уважать его право быть тем, кто он есть, даже если она хотела бы видеть его другим.