Текст книги "Женщины, которые любят слишком сильно. Если для вас «любить» означает «страдать», эта книга изменит вашу жизнь"

Научившись этому, она свободна: свободна от неприязни, вызванной его недоступностью; свободна от чувства вины, вызванной тем, что она не сумела его переделать; от бремени постоянных попыток изменить то, что изменить невозможно. Когда неприязнь и чувство вины уменьшатся, она сможет относиться к нему с большей любовью и ценить те добрые качества, которые у него есть.

Освободившись от потребности изменять мужчину и направив свою энергию на развитие собственных интересов, женщина будет ощущать, пусть даже отчасти, счастье и удовлетворенность, что бы ни делал ее муж. В итоге она может обнаружить, что ее поиски достаточно вознаграждены и она способна вести яркую и насыщенную жизнь сама, не рассчитывая на общество супруга. Или, все меньше нуждаясь в нем для счастья, она может решить, что не имеет смысла хранить верность вечно отсутствующему мужу, и предпочесть жить самостоятельно, без ограничений, которые налагает на нее бесполезный брак. Ни один из этих путей невозможен, пока женщина считает, что для счастья ей необходимо изменить мужа. Пока она не примет его таким, какой он есть, ее жизнь застыла, как на стоп-кадре: она ждет, пока он изменится, чтобы начать жить своей жизнью.

Когда женщина, которая любит слишком сильно, отказывается от героических усилий изменить своего избранника, ему приходится задуматься о последствиях собственного поведения. Поскольку она перестает быть несчастной и разочарованной и начинает испытывать все больший интерес к жизни, это контрастирует с его существованием. Он может предпочесть освободиться от своей мании и стать более доступным, эмоционально и физически. А может и не предпочесть. Но, независимо от того, что он предпочтет, женщина, принявшая своего избранника таким, какой он есть, освобождается, так или иначе, чтобы жить своей жизнью – долго и счастливо.

Глава восьмая. Когда одна зависимость питает другую

В жизни много страданий, и единственное, чего можно избежать, – это страдание, проистекающее из попыток от них избавиться.

Р.Д. Ланг

Итак, мы, слишком сильно любящие женщины, попадаем в зависимость от любви, «зацикливаемся» на мужчине, ловим кайф от боли, страдания и тоски. Но этого нам мало: мужчины могут быть не единственным объектом нашей зависимости. Чтобы с детства поставить заслон своим самым сокровенным чувствам, некоторые из нас могут пристраститься к вызывающим зависимость веществам. Случается, что в юности или в зрелом возрасте мы начинаем злоупотреблять алкоголем, другими наркотиками или, что более типично для слишком любящих женщин, едой. Мы переедаем или недоедаем, или попеременно делаем то и другое, чтобы не замечать реальности, отвлечься и заполнить огромную эмоциональную пустоту, которая таится в глубинах нашей души.

Не каждая слишком любящая женщина склонна много есть, пить или злоупотреблять наркотиками, но для тех из нас, кто этим страдает, освобождение от болезненных отношений должно идти рука об руку с освобождением от болезненной привычки к веществам, от которых мы зависимы. И вот почему: чем сильнее наша зависимость от алкоголя, наркотиков или еды, тем сильнее чувства вины, стыда, страха и ненависти к себе. Испытывая все большее одиночество и отчужденность, мы можем отчаянно возжаждать утешения, обещающего нам связь с мужчиной. Мы ужасного мнения о себе, и мужчина нужен нам для того, чтобы думать о себе лучше. Мы не способны полюбить себя сами, а потому нам нужен он, дабы убедить нас в том, что мы достойны любви. Мы даже внушаем себе, что, будь с нами рядом подходящий мужчина, нам не потребовалось бы столько еды, выпивки или наркотиков. Мы используем любовь так же, как вещество, от которого зависим: чтобы унять боль. А когда наш роман терпит крах, мы в поисках утешения еще более рьяно набрасываемся на прежний объект своей зависимости. Когда физическое пристрастие к тому или иному веществу усугубляется стрессом – следствием нездоровых отношений, а эмоциональная зависимость от отношений усиливается неуправляемыми чувствами, возникающими как следствие физической зависимости, создается порочный круг. Мы используем отсутствие или присутствие неподходящего мужчины в качестве объяснения и оправдания своей физической зависимости. И наоборот: постоянное употребление создающего зависимость вещества позволяет терпеть нездоровые отношения, поскольку притупляет боль и лишает мотивации, необходимой для изменения своей жизни. Мы видим в одной зависимости причину другой и используем первую, чтобы справиться со второй. И все больше увязаем в обеих.

Нам не выздороветь, пока мы склонны убегать от себя и прятаться от боли. Чем усерднее мы стараемся, чем упорнее ищем выход, тем больше наша зависимость осложняется одержимостью и тем дальше заходит болезнь. В итоге мы обнаруживаем, что попытки решить проблемы стали для нас самыми серьезными проблемами. Отчаянно нуждаясь в помощи и нигде ее не находя, мы начинаем понемногу сходить с ума.

– Я пришла, потому что меня прислал адвокат, – еле слышно прошелестела Бренда, явившись на первую встречу. – Я… я… взяла кое-что, и меня поймали. Адвокат считает, что мне было бы полезно с кем-нибудь проконсультироваться… – добавила она заговорщицким тоном. – Пусть суд видит, что я стараюсь справиться со своими проблемами.

Едва я успела кивнуть, как она затараторила:

– Правда, сама я не думаю, что у меня есть проблемы. Подумаешь, взяла пару вещей в магазине и забыла заплатить! Это гадко с их стороны – думать, будто я украла. Просто вышло недоразумение. Конечно, неприятно, что я так опозорилась. Но настоящих проблем у меня нет, во всяком случае, таких, какими страдают некоторые люди.

Бренда олицетворяла собой самый сложный для консультанта случай: клиентка не имеет достаточной мотивации, чтобы самостоятельно искать помощи, и даже отрицает, что она ей нужна, и в то же время пришла, вняв совету человека, считающего, что консультация принесет пользу.

Пока она трещала без умолку, я поймала себя на том, что пропускаю поток слов мимо ушей и разглядываю женщину. Высокая, не меньше ста восьмидесяти сантиметров, худая, как манекенщица, она весила максимум сорок пять килограмм. На ней было элегантное шелковое платье простого покроя; его насыщенный коралловый цвет подчеркивали массивные украшения из золота и слоновой кости. Медовая блондинка с зеленовато-голубыми глазами – она могла бы быть красавицей. Как говорится, все было при ней, и тем не менее чего-то не хватало. Брови постоянно сдвинуты, так что между ними наметились глубокие вертикальные складки. Дыхание прерывистое, ноздри раздуваются. Волосы, тщательно подстриженные и уложенные, выглядят сухими и ломкими. Кожа безжизненная и землистая, несмотря на ровный загар. Полные губы кажутся тонкими и злыми, потому что она их все время поджимает. Улыбаясь, Бренда словно отдергивает закрывающие зубы шторки, а разговаривая, часто кусает губы.

Состояние ее кожи и волос, а также неимоверная худоба подсказали мне, что женщина страдает булимией (переедает, а потом вызывает рвоту) или анорексией (морит себя голодом). Еще одна подсказка: у женщин, страдающих нарушениями питания, очень часто бывают приступы клептомании. К тому же я сильно подозревала, что моя новая клиентка принадлежит к разряду соалкоголиков.

В моей практике почти все женщины с нарушениями питания были дочерьми алкоголика, пары алкоголиков (особенно те, кто страдал булимией) или алкоголика и обжоры. Обжоры и алкоголики очень часто образуют супружеские пары, и это неудивительно: ведь многие переедающие женщины – дочери алкоголиков, а они склонны выходить замуж за алкоголиков. Обжора полна решимости использовать всю силу воли, чтобы следить за своим питанием, своим весом и своим партнером. Так что у нас с Брендой было над чем поработать.

– Расскажите о себе, – попросила я как можно ласковее, хотя заранее знала, что меня ждет.

Очевидно, почти все из того, что она наговорила мне в тот первый день, было ложью: у нее все прекрасно, она счастлива, не представляет, что на нее нашло в магазине, вообще ничего об этом не помнит, никогда в жизни ничего подобного не делала. Еще Бренда сказала, что адвокат очень милый и я тоже, это сразу видно, и она не хочет, чтобы про ее маленькую неприятность узнал кто-нибудь еще: ведь кроме него и меня никто не сумеет этого понять. Лесть была рассчитана на то, чтобы заставить меня согласиться, что ничего особенного не случилось, и поддержать ее миф, согласно которому арест был ошибкой, маленькой оплошностью судьбы, и не более того.

К счастью, между нашей первой встречей и рассмотрением дела в суде было довольно много времени, и поскольку Бренда знала, что я общаюсь с ее адвокатом, то старалась быть «хорошей клиенткой». Она не пропустила ни одного приема и через некоторое время, сама того не желая, начала постепенно выкладывать правду. К счастью, когда это произошло, она почувствовала облегчение, перестав жить придуманной жизнью. Вскоре началось психотерапевтическое лечение – не столько для того, чтобы произвести благоприятное впечатление на судью, которому предстояло рассматривать дело, сколько для того, чтобы помочь самой Бренде. К моменту вынесения приговора (шесть месяцев условно, полное возмещение ущерба плюс сорок часов общественно-полезного труда, которые она отработала в местном Женском клубе) Бренда так же усердно старалась быть правдивой, как прежде старалась скрывать свое истинное лицо и свои поступки.

Подлинная история Бренды, которую она поначалу рассказывала очень неохотно и уклончиво, начала выходить наружу во время нашего третьего сеанса. Вид у моей клиентки был очень усталый и измученный, и, когда я сказала об этом, она призналась, что всю неделю плохо спала. В ответ я поинтересовалась, в чем причина.

Сначала Бренда сказала, что виной тому приближающееся судебное заседание, но это ее объяснение прозвучало не особенно убедительно, и тогда я спросила:

– Нет ли чего-нибудь еще, что бы беспокоило вас на этой неделе?

Она задумчиво пожевала губы – как обычно, сначала верхнюю, потом нижнюю, затем снова верхнюю, а потом выпалила:

– Я наконец-то попросила мужа уйти, а теперь жалею об этом. Не могу спать, не могу работать, у меня нервный срыв. Мне было противно его поведение – то, что он так явно увивается за той девчонкой с работы. Но оказалось, что обходиться без него труднее, чем мириться с этим. Теперь я не знаю, как быть, и начинаю думать, уж не сама ли я во всем виновата. Он всегда говорил: все дело во мне, в том, что я такая холодная, закрытая и недостаточно женственная. Пожалуй, он был прав. Я и правда часто злилась и замыкалась в себе, но это из-за того, что он постоянно ко мне придирался. Я все время ему говорила: «Если хочешь от меня ласки, веди себя так, будто я тебе нравлюсь, говори мне приятные слова, а не тверди, до чего я ужасная, бесчувственная или непривлекательная».

Тут Бренда вдруг испугалась, брови взметнулись еще выше, и она начала отрицать то, о чем только что проговорилась. Размахивая ухоженными руками, она принялась оправдываться:

– Мы не то чтобы совсем расстались, просто решили немного отдохнуть друг от друга. И потом, Руди не такой уж придира. К тому же я, наверное, этого заслуживаю. Иногда прихожу с работы усталая, и мне не хочется готовить, тем более, что его не устраивает, как я это делаю. Ему гораздо больше нравится, как готовит его мать, поэтому он встанет из-за стола и уйдет к матери, а потом не является до двух часов ночи. Какой смысл постоянно стараться ему угодить – все равно ничего не получается! Но все не так уж плохо. Многие женщины живут гораздо хуже.

– А чем он занимается до двух часов ночи? – спросила я. – Не может же он столько времени сидеть у матери.

– Не знаю и знать не хочу. Скорей всего, встречается со своей пассией. Только это все равно. Мне даже лучше, когда его нет. А сколько раз, вернувшись домой, он устраивал скандалы! Главным образом из-за этого я и попросила Руди уйти – по его милости я так устаю, что на следующий день не в состоянии работать. Так что дело в этом, а не в его романе.

Передо мной была женщина, полная решимости ничего не чувствовать и не выдавать своих эмоций. А то, что они буквально рвались наружу, только заставляло ее выдумывать все новые оправдания, лишь бы запрятать их поглубже.

После третьего сеанса я позвонила ее адвокату и попросила его осторожно внушить Бренде, насколько важно для нее продолжать консультации. Я решила ей помочь и не собиралась упустить этот шанс. В начале четвертого сеанса я начала наступление.

– Расскажите, как вы относитесь к еде, – попросила я как можно ласковее.

Зеленые глаза Бренды испуганно расширились, землистая кожа еще больше побледнела, а сама она заметно напряглась. Но тут же прищурила глаза и обезоруживающе улыбнулась.

– Что значит «как относитесь к еде»? Вот странный вопрос!

Я объяснила, что некоторые черты ее внешности меня насторожили, и рассказала кое-что о нарушениях питания и их происхождении. Когда Бренда узнала, что у нее болезнь, которой страдают многие женщины, это помогло ей взглянуть на свое обжорство под новым углом. «Разговорить» ее удалось быстрее, чем я ожидала.

История Бренды оказалась длинной и запутанной, и ей самой понадобилось довольно много времени, чтобы отделить правду от привычки приукрашивать, выдумывать и притворяться, которая стала ее второй натурой. Бренда так давно скрывала истинное положение вещей, что сама запуталась в паутине своей лжи. Она усердно старалась довести до совершенства маску, которую являла внешнему миру, – маску, скрывающую ее страх, одиночество и жуткую внутреннюю пустоту. Ей было очень трудно оценить свое истинное положение, чтобы принять меры, необходимые для удовлетворения собственных желаний. Именно неудовлетворенность неудержимо толкала ее на воровство, на обжорство, после которого она вызывала рвоту и снова объедалась, на ложь, которой она пыталась прикрыть каждый свой поступок.

Мать Бренды тоже страдала приступами обжорства и избыточным весом; во всяком случае Бренде она запомнилась именно такой. Отец ее, худощавый, гибкий, энергичный мужчина, которого уже давно отталкивала как внешность жены, так и ее эксцентричная религиозность, ничуть не скрываясь, пренебрегал своими брачными обетами. Никто в семье не сомневался в его неверности, и тем не менее об этом никогда не упоминали. Одно дело – знать, и совсем другое – признать. Это было бы нарушением негласного семейного уговора: то, о чем мы не говорим вслух, для нас не существует – значит, не может нам повредить. Бренда неукоснительно соблюдала это правило и в своей собственной жизни. Если не признаешь чего-то плохого, значит, его и нет. Неприятности не существуют, пока не облечешь их в слова. Нет ничего странного в том, что она так упорно цеплялась за те самые выдумки и фантазии, которые ее губили. Неудивительно, что она так плохо переносила сеансы психотерапии.

Бренда выросла худощавой и гибкой, как отец. Девочку невероятно радовало, что она может есть сколько влезет и не толстеть, в отличие от матери. Но лет в пятнадцать огромные количества пищи, которые она поглощала, стали сказываться на ее фигуре. К восемнадцати годам она весила под сто килограммов и пребывала в полном отчаянии. Теперь, когда Бренда стала девушкой, папа стал говорить ей, своей бывшей любимице, ужасные вещи: что она становится точной копией матери. Разумеется, он не стал бы так говорить, если бы не был пьян. Но теперь он пил почти все время, даже в те редкие дни, когда был дома. Мама продолжала молиться и возносить хвалы Богу, папа – пить и гулять, а Бренда – есть, стараясь не чувствовать, как ее охватывает паника.

Когда студенткой она впервые уехала из дома и ей очень недоставало чувства покоя, которое обеспечивали папа и мама, достойные, с ее точки зрения, сожаления, ее постигло невероятное открытие. Сидя одна в комнате и что-то привычно жуя, девушка поняла, что может вызвать рвоту и исторгнуть обратно почти все съеденное, – тогда не придется расплачиваться за обжорство прибавкой в весе. Скоро власть, обретенная над собственным весом, так ее захватила, что она начала голодать и избавляться от всего, что съедала. Так расстройство питания, которым она страдала, перешло со стадии булимии на стадию анорексии.

Следующие несколько лет Бренда то безобразно толстела, то неимоверно худела. И за все это время не было ни единого дня свободы от одержимости едой. Каждое утро она просыпалась с надеждой, что нынешний день будет не таким, как вчерашний, а каждый вечер ложилась в постель, полная решимости завтра стать «нормальной», но посреди ночи часто просыпалась, чтобы снова что-нибудь пожевать. Бренда не понимала, что с ней творится. Она не знала, что страдает нарушением питания, которое так часто наблюдается у дочерей алкоголиков или обжор. Она не понимала, что, как и мать, страдает аллергической зависимостью от некоторых продуктов, главным образом от очищенных углеводов, и эта зависимость почти полностью идентична аллергической зависимости от алкоголя, которой страдает отец. Никто из них не мог безнаказанно ввести в организм даже каплю вызывающего зависимость продукта, не рискуя вызвать неудержимую тягу, заставляющую потреблять все большие его количества. Как и отношение отца к спиртному, отношение Бренды к еде, особенно к сладкому и выпечке, представляло собой долгую изнурительную битву с целью овладеть своей страстью, которая вместо этого владела ею.

Она продолжала искусственно вызывать рвоту много лет после того, как впервые «изобрела» это средство в колледже. Ее замкнутость и скрытность еще больше усилились. Такое поведение стало следствием как семейной традиции, так и болезни. Ведь у них в семье никто не пожелал бы услышать от нее ничего такого, на что бы нельзя было ответить: «Как это мило, дорогая». Там не было места боли, страху, одиночеству, честности, не было места правде о ней самой или ее жизни. Все настолько привыкли скрывать правду, что ей оставалось делать то же самое, дабы не прослыть «паршивой овцой». Благодаря безмолвному соучастию родителей, она все глубже погружалась в пучину лжи, которая стала ее жизнью, и была уверена: если удастся сохранить внешние приличия, то и внутри все будет хорошо или, по крайней мере, тихо.

Даже когда ей долго удавалось удерживать свою фигуру в норме, внутреннее смятение давало себя знать. Бренда делала все, чтобы выглядеть хорошо: одевалась у лучших модельеров, использовала последние достижения косметики и парикмахерского искусства, но это не могло унять ее страх, заполнить внутреннюю пустоту. Отчасти потому, что она отказывалась признавать свои эмоции, отчасти потому, что неправильное питание губительно сказывалось на ее нервной системе: психическое состояние девушки было тревожным, запутанным, угнетенным и даже маниакальным.

Пытаясь освободиться от душевного смятения, Бренда, идя по стопам матери, искала утешения в группе религиозных фанатиков, с которыми познакомилась в университете. Именно в этом кружке она, учась на последнем курсе, познакомилась с Руди, своим будущим мужем. Он показался ей «темной лошадкой» и привлек именно своей загадочностью. Бренда привыкла к тайнам, а у Руди их было в избытке. Намеки, которыми изобиловали его рассказы, и имена, которыми он сыпал, наводили на мысль о том, что парень связан с криминальной деятельностью, в том числе букмекерской, и нелегальными лотереями в Нью-Джерси, его родном городе. Он туманно намекал на крупные суммы, которые выигрывал и спускал, упоминал о шикарных машинах и шикарных женщинах, о ночных клубах, попойках и наркотиках. И вот он рядом с ней – серьезный студент, ютящийся в общежитии добропорядочного университета на Среднем Западе, активист религиозной группы, который распростился со своим темным прошлым ради поисков чего-то лучшего. О том, что Руди покинул родные места в спешке и не от хорошей жизни, должен был говорить тот факт, что он даже порвал связь с семьей. Но Бренду так очаровало его темное, загадочное прошлое и явные попытки измениться, что ей не нужно было выяснять подробности его былых подвигов. В конце концов, у нее тоже были свои секреты.

И вот, эти двое – преступник в обличье пай-мальчика и обжора, изображающая модницу, – естественно, влюбились, причем каждый клюнул на ту выдуманную маску, которую носил партнер. Судьбу Бренды решило то, что нашелся человек, полюбивший женщину, роль которой она играла. Теперь ей приходилось все время разыгрывать спектакль, постоянно находясь на глазах у зрителя. Результат – постоянное напряжение, постоянный стресс, постоянная потребность есть, вызывать рвоту и скрывать это.

Руди воздерживался от курения, выпивки и наркотиков, пока не получил из дома известие, что его семья перебралась в Калифорнию. По-видимому, он решил, что теперь, когда от прошлого его отделяет полстраны, можно вернуться к семье и старому образу жизни. Он собрал вещички, прихватил свою новоиспеченную жену Бренду и устремился на запад. Руди стал меняться, едва успел пересечь границу штата, снова превращаясь в того, кем был до встречи с Брендой. Ее маска продержалась дольше: пока они с Руди не начали жить с его родителями. В доме было полно народа, поэтому было трудно избавляться от съеденного так, чтобы никто не заметил. И хотя скрывать приступы обжорства тоже стало труднее, под влиянием стресса они становились все сильнее, и Бренда стала неудержимо толстеть. Она стремительно набрала двадцать килограммов, и пленившая Руди очаровательная блондинка скрылась под толстым слоем жира. Чувствуя себя обманутым, он стал злиться и все чаще уходить из дома. Он продолжал пить и подыскивать себе подруг, с которыми смотрелся бы также эффектно, как раньше с Брендой. Впав в отчаяние, она ела все больше, внушая себе и Руди, что стоит им только зажить отдельно, и она снова обретет былую стройность. Когда у них наконец появилась собственная квартира, вес Бренды действительно стал падать так же стремительно, как рос прежде, но Руди слишком редко бывал дома, чтобы это оценить. Она забеременела, и через четыре месяца у нее случился выкидыш. В ту ночь она была дома одна – Руди где-то болтался.

К этому времени Бренда была уверена, что во всем случившемся виновата она одна. Мужчину, который некогда был здоровым и счастливым, разделял ее ценности и убеждения, словно подменили: она его не понимала и не любила. Они ссорились из-за его выходок и ее ворчания. Бренда старалась не ворчать, надеясь, что поведение мужа изменится. Ничуть не бывало. Она не была толстой, в отличие от своей матери, а он все равно гулял, как ее отец. Бренду пугала собственная беспомощность, неумение наладить свою жизнь.

В юности она воровала – не в компании сверстников, делающих набеги на богатства взрослого мира, а в одиночку, тайком, и редко использовала или даже хранила свою добычу. Теперь, под влиянием несчастливого брака с Руди, она снова начала воровать, символически забирая у мира то, в чем ей было отказано: любовь, поддержку, понимание, одобрение. Но воровство только еще больше увеличило ее отчужденность, стало источником еще одной позорной тайны, которую необходимо было хранить, источником стыда и вины. Тем временем внешность снова стала для Бренды главной защитой, не позволяющей никому видеть, какая она на самом деле: загнанная, пугливая, пустая и одинокая. Она снова похудела и пошла на работу, главным образом для того, чтобы иметь доступ к дорогим нарядам, на которых была помешана. Бренда и сама участвовала в показах, надеясь, что Руди будет ею гордиться. Он хвастался, что у него жена – модель, но ни разу не удосужился прийти на показ, чтобы посмотреть на нее.

Бренда ждала от Руди одобрения и похвал, но так и не получила их, а потому ее самооценка, и без того весьма невысокая, упала еще ниже. Чем меньше он ей давал, тем больше она жаждала получить от него хоть что-нибудь. Она постоянно работала над своей внешностью, но считала, что ей недостает какого-то непостижимого шарма, которым в избытке обладали брюнетки, неизменно пользовавшиеся успехом у Руди. Бренда еще ожесточеннее боролась с весом, потому что для нее стройность была равноценна совершенству. Она старалась достичь совершенства и в домашних делах, и скоро ее жизнь превратилась в череду маниакальных действий: уборка, воровство, еда, избавление от съеденного. Пока Руди пил и гулял напропалую, Бренда до поздней ночи убирала дом, а потом виновато ныряла в постель и притворялась спящей, заслышав шум его машины.

Руди ругал ее за чистоплюйство и каждый вечер, вернувшись домой, злобно изничтожал следы ее тщательной уборки. В результате Бренда не могла дождаться его ухода, чтобы начать все снова убирать и приводить в порядок. Когда вечерами муж удалялся на попойки и гулянки, она чувствовала облегчение. Жизнь становилась все безумнее.

То, что Бренду арестовали в магазине, несомненно, стало для нее избавлением: в результате она попала к консультанту и понемногу начала понимать, во что превратилась ее жизнь. Она уже давно хотела расстаться с Руди, но не решалась: мешало маниакальное стремление достичь совершенства и таким образом исправить отношения. Как ни странно, чем больше она от него отдалялась, тем настойчивее он ее преследовал: изводил телефонными звонками, присылал цветы, неожиданно приходил к ней на работу с билетами на концерт. Ее коллеги, узнавшие Руди в этот период, считали, что она делает глупость, уходя от такого преданного, любящего мужа. Только после двух полных надежд примирений, каждое из которых закончилось мучительным разрывом, Бренда наконец поняла: Руди нужно только то, что ускользает из рук. Как только они съехались, он снова стал бегать за женщинами. Когда они расстались во второй раз, Бренда сказала мужу, что у него проблемы с выпивкой и наркотиками. Он решил обратиться за помощью, желая доказать, что это не так. Два месяца он не пил и не баловался наркотиками. Они снова помирились, и после первой же ссоры, случившейся через несколько дней, Руди напился и где-то пропадал всю ночь. Когда это произошло, Бренда с помощью психотерапии сумела увидеть модель отношений, в которых они оба увязли. Руди использовал конфликты с Брендой, которые сам же умышленно создавал, чтобы прикрывать и оправдывать свою тягу к спиртному, наркотикам и женщинам. В то же время Бренда использовала колоссальное напряжение, возникавшее в результате их трений, чтобы оправдывать свою булимию и другие разновидности навязчивого поведения. Каждый из них использовал партнера, чтобы не заниматься собой и своими зависимостями. Когда Бренда в конце концов это поняла, она сумела распроститься с мечтой о счастливой семейной жизни с Руди.

Исцеление Бренды включало в себя три крайне важных и необходимых элемента. Она продолжала сеансы психотерапии, посещала «Ал-Анон», чтобы избавиться от приобретенного в детстве соалкоголизма, и, наконец, с облегчением, которое наступает, когда признаешь собственную беспомощность, присоединилась к «Анонимным обжорам», где получила помощь и поддержку, которые помогли ей справиться с нарушениями питания. Для Бренды самым важным фактором исцеления, который она вначале упорно отвергала, стало участие в «АО». Неудержимая тяга к еде, привычка вызывать рвоту и голодать стали самой серьезной и глубоко укоренившейся проблемой, главной ее болезнью. Одержимость едой отнимала у нее всю энергию, необходимую, чтобы установить и поддерживать здоровые отношения с самой собой и другими людьми. Пока ей не удалось расстаться с «зацикленностью» на собственном весе, потреблении калорий, диетах и т. д., она не могла ощущать истинных чувств ни к чему, кроме еды, и не могла быть честной ни с собой, ни с другими.

Пока нарушения питания заглушали чувства, Бренда не могла заботиться о себе, принимать разумные решения и жить собственной жизнью. Еда заменяла ей жизнь, и по многим причинам иной жизни она для себя не хотела. Какой бы ожесточенной ни была ее борьба с обжорством, она казалась не так страшна, как борьба с собой, со своей семьей, мужем. Бренда строго лимитировала себя в еде, ежечасно пересчитывала калории, но не могла ограничить слова и поступки окружающих. Чтобы встать на путь исцеления, ей пришлось определить ту грань, где «заканчивались» другие и «начиналась» она сама, отдельная личность. Кроме этого, ей пришлось отказаться от своей закоренелой привычки считать виноватой только себя и позволить себе сердиться на окружающих.

В «АО» Бренда впервые за много лет училась быть честной. И правда, какой смысл притворяться перед людьми, которые тебя понимают и принимают такой, какая ты есть, вместе со всеми твоими поступками? В ответ на честность она получила от своих новых друзей целительную силу одобрения и признания. Это придало ей смелость и помогло быть честной с более широким кругом людей, не входящих в «АО», – с друзьями, близкими и потенциальными партнерами.

«Ал-Анон» помог Бренде понять, что корни проблемы следует искать в родительском доме, а также дал инструменты для понимания не только навязчивых состояний, преследовавших ее родителей, но и того, как их болезни повлияли на нее. Там она научилась общаться с родителями на более здоровой основе.

Руди снова женился, как только закончился бракоразводный процесс. Правда, за день до новой свадьбы он уверял Бренду по телефону, будто ему нужна только она одна. В результате этого разговора она еще яснее поняла, что Руди не способен держать слово и ему необходимо постоянно увиливать от семейных уз. Как и его отец, он был по натуре гуляка, который не прочь иметь дом и жену.

Довольно скоро Бренда поняла, что должна держаться от своих родителей подальше, как территориально, так и эмоционально. Она дважды ездила домой, и каждый раз ее синдром, заключавшийся в обжорстве и последующей чистке, на время обострялся. Бренда поняла: ей еще рано общаться с семьей, если она не хочет, чтобы вернулись старые способы борьбы со стрессом.

Здоровье стало ее первой заботой, но она не перестает удивляться, до чего трудна эта задача и как мало у нее навыков для того, чтобы с ней справиться. Процесс заполнения жизни любимой работой, а также новыми знакомствами и интересами идет медленно и постепенно. Поскольку Бренда мало знает о том, что значит быть счастливой, безмятежной и спокойной, ей приходится категорически избегать проблем, которые могли бы привести ее на грань прежнего безумия.

Она продолжает посещать «АО», «Ал-Анон», а иногда и сеансы психотерапии, если возникает такая потребность. Она уже не так худа, как прежде, но и не так толста, как некогда. «Я нормальная!» – смеется она, с удовольствием подшучивая над собой, хотя и знает, что нормальной не будет никогда. Расстройство питания – пожизненная болезнь, которая требует от нее постоянного внимания, но уже не угрожает здоровью, физическому и душевному.