Текст книги "Отступник"

Пройдя мимо Ральфа де Монтермера и Роберта Клиффорда, которые окинули его холодными взглядами, но кивнуть в знак приветствия не сочли нужным, Роберт вышел во двор. Стоял ясный солнечный день конца октября, по небу неслись клочья облаков, и ветер шуршал ковром из листьев, устилавших землю. Впереди, за королевскими садами, вздымались белые стены Вестминстерского аббатства. Ветер вцепился в полы его накидки, и, запахнувшись в нее плотнее, Роберт зашагал к устремленному ввысь сооружению. Впервые за несколько месяцев он оказался в Вестминстере, и ему представилась возможность найти ответы на вопросы, по-прежнему не дававшие ему покоя.

В королевских садах собрались молодые люди с лошадьми и гончими. Роберт оглянулся на них, привлеченный громкими голосами. Похоже, они намеревались отправиться на охоту. Некоторые надели накидки для верховой езды и шапочки с перьями, а на перевязях за спинами у них висели охотничьи рога. В центре группы красовался Пирс Гавестон в роскошной черной накидке, расшитой серебряными птичками. Рядом с ним, не уступая ему ни ростом, ни сложением, но отчего-то пребывая словно бы в тени друга, стоял принц Эдвард, и легкий ветерок перебирал его светлые локоны. Пирс отпил вина из меха и протянул его принцу, и Роберт заметил, как, принимая его, Эдвард накрыл своей ладонью руку гасконца. Он задержал ее на несколько секунд, глядя в глаза своему товарищу, и Пирс довольно улыбнулся, убрал руку и стал смотреть, как принц прикладывается к вину.

Но тут Роберт отвлекся, услышав, что кто-то окликает его. Он выругался себе под нос, увидев, что к нему направляется Хэмфри де Боэн, полы мантии которого развевались на ветру. Роберт сухо кивнул в знак приветствия.

– Добрый день, сэр Хэмфри.

– Сэр Роберт, – отозвался граф, сопроводив свои слова столь же коротким кивком, – похоже, вы очень спешили покинуть парламент. – Он улыбнулся, но в его холодных зеленых глазах не было веселья. – Могу я поинтересоваться, куда это вы направляетесь?

Роберт повернулся к аббатству и зашагал дальше, решив, что не позволит сбить себя с пути.

– Помолиться, если вам так угодно, в усыпальнице Исповедника.

Хэмфри пристроился рядом.

– Святого покровителя Англии? – с невинным видом поинтересовался он.

– Моя супруга занедужила, – быстро нашелся Роберт. – Ничего серьезного, – добавил он, видя, что Хэмфри озабоченно нахмурился. – Но она попросила меня прочесть молитву за ее здоровье над мощами святого.

– Если не возражаете, я составлю вам компанию, – заявил Хэмфри. Это не было вопросом.

Роберт ничего не ответил, а лишь раздраженно фыркнул. После драки в Риттле он несколько раз виделся с Хэмфри, главным образом по настоянию их жен, но, хотя встречи эти обошлись без насилия, о возобновлении прежней дружбы и речи не шло. Было совершенно очевидно, что отнюдь не теплые чувства подталкивали Хэмфри искать его общества. Роберт подозревал, что граф попросту получил приказ не спускать с него глаз во время его пребывания здесь.

Король вернул Роберту его владения в Шотландии и освободил коменданта Эндрю Бойда, но при этом было ясно, что он не доверяет ему ни на грош. По крайней мере, Хэмфри более не расспрашивал его о стычке в Ирландии, и, поскольку дальнейших разговоров об этом не возникало, Роберт решил, что бывший друг передал королю его слова о том, что он не знает нападавшего, а Эдуард поверил ему. Но уже сам факт того, что вопрос был задан, лишь сильнее убедил его в том, что Адам был человеком короля.

Вдвоем с Хэмфри они вошли в увитую плющом арку ограды и зашагали к аббатству. Вокруг него сгрудились здания поменьше, включая водяную мельницу, колесо которой лениво пенило воды Тайберна. За нею тянулись луга и болота, а еще дальше на солнце, то и дело показывавшемся из‑за туч, сталью отливала водная гладь.

Внутри их встретил запах ладана и растаявшего воска. Переступив порог, Роберт и Хэмфри направились к нефу. Вестминстерское аббатство, которому Исповедник завещал постоянный доход почти двести пятьдесят лет назад, было основательно перестроено отцом Эдуарда, королем Генрихом III, но еще не все восстановительные работы завершились. Здесь краски на полотнах поблекли от времени, камни под ногами вытерлись, а мраморные конечности ангелов и святых залоснились от бесчисленных прикосновений молящихся. Но когда они миновали хоры, направляясь к средокрестию[35]35
  Средокрестие – центр крестообразного в плане культового здания, обычно подчеркнутый в объемно-пространственном решении.


[Закрыть], интерьер изменился, и теперь со всех сторон их окружали яркие цвета.

Лучи света, проникающие сквозь рубиновые и сапфировые стекла окон, дробились и плясали на золотистых и ярко-красных стенах. Новый свод возносился над ними на сотню футов, теряясь в полумраке, а пол был выложен серпентином и порфиром, образующими сложные узоры, напоминая вымощенную драгоценными камнями дорожку. Краем глаза Роберт заметил фигуры монахов и паломников, бесшумно скользящих под лепными арочными сводами и в проходах между резными деревянными перегородками. На алтарях в часовнях трепетали огоньки свечей, потревоженные сквозняком, который они принесли с собой. Направляясь к резной и раскрашенной деревянной стене в самом сердце аббатства, они с Хэмфри подошли к усыпальнице Исповедника.

Но прежде чем они приблизились к ней, внимание Роберта привлек трон на каменном пьедестале, задрапированный ярко-алым ковром. Трон был расписан изображениями короля в окружении птиц и цветов. Сиденье покоилось на огромном основании. Роберт мгновенно догадался, что это и есть коронационный трон Эдуарда, и сбился с шага от неожиданности. Именно в этом основании и был заточен Камень Судьбы. В окружающей тишине собственное дыхание показалось ему невероятно громким и хриплым, и каждая жилка в его теле затрепетала от нестерпимого желания разрубить дубовое сиденье мечом и освободить камень из узилища.

– Роберт.

С усилием отведя взгляд от трона, он увидел, что на него смотрит Хэмфри. Не говоря ни слова, Роберт заставил себя двинуться дальше, огибая резную деревянную перегородку.

Усыпальница Исповедника, выполненная итальянским каменотесом, лежала на огромном каменном фундаменте, по которому наверх карабкались ступени, исчезая в нише. Здесь, склонив головы, стояли на коленях три фигуры. Судя по их пропыленным и испачканным одеждам, все они были паломниками. Над ними покоились мощи святого в позолоченной раке, над которой нависал балдахин, искусно расписанный сюжетами на библейские темы. Роберт шагнул вперед, и на него обрушились воспоминания.

Вот он стоит в окружении Рыцарей Дракона, только что принятый в орден, едва успев вернуться с войны в Уэльсе, и смотрит, как король Эдуард возлагает Корону Артура на алтарь перед усыпальницей. Корона, сорванная с головы Мадога ап Лльюэллина и восстановленная золотых дел мастерами короля, легла рядом с куртаной и простой шкатулкой, отливавшей черным в пламени свечей. Шкатулкой с пророчеством.

Алтарь стоял на своем месте, задрапированный тканью, но, если не считать пары серебряных подсвечников, он был пуст. Роберт обернулся к Хэмфри:

– Я думал, реликвии по-прежнему хранятся здесь.

Хэмфри, и без того державшийся настороже, преисполнился подозрений.

Роберт постарался изобразить раздражение.

– Я спрашиваю из чистого любопытства, Хэмфри. Не забывай, это я помог королю завладеть тремя талисманами из четырех. В том, что они оказались вместе, я сыграл не меньшую роль, чем ты.

Помолчав, Хэфмри все-таки ответил:

– Реликвии находятся под охраной в Тауэре. Сюда их приносят только для проведения каких-либо церемоний.

Разочарование навалилось Роберту на плечи. Он столько ждал этого момента, а предмета, который он искал, попросту не оказалось на месте. Джеймс Стюарт был прав – он может и не найти доказательств того, что Эдуард приказал убить Александра. Но если он сумеет доказать, что само пророчество – ложь, то разоблачение вполне способно привести к отчуждению между королем и его людьми, которых он привязал к себе его властью. Без их поддержки Эдуард не сможет продолжать войну. Роберт понимал, что искушает судьбу, но все равно предпринял последнюю попытку:

– Ты когда-нибудь видел оригинал пророчества, которое король обнаружил в Нефине?

Хэмфри замкнулся, подобно моллюску в раковине.

– Я полагал, ты пришел сюда молиться о здоровье своей жены?

Спустя мгновение Роберт кивнул. Пройдя мимо паломников, он подошел к усыпальнице и преклонил колени на ступенях. Но стоило ему закрыть глаза, как перед его внутренним взором появился коронационный трон Эдуарда. Камень был осколком Шотландии, погребенным в сердце Англии. Совсем как он сам. Если он пробудет здесь достаточно долго, то, с Божьей помощью, осколок сможет повредить тело, в котором заточен.

Часть четвертая
1303–1304 годы

…наслаждения изнежат властителей, и, погруженные в них, они превратятся в диких зверей. Родится среди них лев, налившийся человеческой кровью.

Гальфрид Монмутский. История королей Британии

Глава двадцать четвертая

Рослин, Шотландия 1303 год

Раскинув крылья, в небе кружил орел, удаляясь на юг от своего гнезда на скалистых утесах возле Эдинбурга в сторону темного массива Селкиркского леса. Под ним дорога и река, словно две змеи, извивались между засыпанных снегом холмов. По дороге ехал отряд всадников – единственное движущееся пятно посреди белого безмолвия.

Провожая взглядом орла над головой, сэр Джон Сигрейв, недавно назначенный английским лордом-наместником[36]36
  Лорд-наместник – персональный представитель монарха Великобритании в крупной административной единице. Круг обязанностей лорда-наместника сильно менялся в зависимости от времени и обстоятельств, однако носители этой должности не имели реальных властных полномочий. Фактически это почетный титул номинального главы судебной и исполнительной власти на соответствующей территории.


[Закрыть] Шотландии, вдруг уловил впереди тусклый блеск золота. Настороженно прищурившись, Сигрейв принялся вглядываться в чащу из буков, сосен и остролиста, выраставшую впереди.

Учитывая обстоятельства, он без особого воодушевления встретил приказ короля Эдуарда углубиться на занятую мятежниками территорию во главе разведывательного отряда, что должно было стать прелюдией к запланированному на лето вторжению. Хотя уже наступил март, зима не собиралась сдаваться и в воздухе еще не пахло весной. Его отряд находился не далее чем в одном дне пути от английского гарнизона в Эдинбурге, но с таким же успехом они могли оказаться в потустороннем мире, не встречая признаков жизни на дороге. Так что им оставалось утешаться лишь тем, что еще две роты, составлявшие костяк разведывательного отряда, отстали от них всего на несколько миль.

Вместе с Сигрейвом в путь отправились еще три королевских чиновника. Их сопровождали шестьдесят рыцарей, копыта коней которых вязли в мокром снегу. Лошади, помимо кольчужных попон, несли на себе еще и рыцарей в полном вооружении, так что им приходилось несладко. Баннереты[37]37
  Баннерет – рыцарь, ведущий вассальное войско под своим знаменем. Здесь: знаменосец.


[Закрыть] держали в руках штандарты – самым большим из них было черное знамя самого Сигрейва с серебряным львом – и те трепетали на ветру, в котором еще ощущалось снежное дыхание зимы. За рыцарями ехали оруженосцы, а замыкали колонну две сотни пехотинцев и небольшой отряд лучников. Воздух над ними превратился в ядреную смесь запахов металла, пота, кожи и конского навоза.

Колокольчикам на уздечках боевых скакунов вторил скрип кольчуг и деревянных седел, а также глухое чавканье снега под копытами и топот ног. Перед покрасневшими от холода лицами клубился пар от дыхания. Рядом с хозяевами трусили собаки, высунув языки, а последними катились шесть фургонов, которые медленно тащили быки. Возницы подгоняли животных ударами хлыстов, хотя дорога и так шла под уклон меж двух невысоких холмов.

Разговоры, и без того негромкие, стихли окончательно, когда на них надвинулся Лес, темной тучей разлегшийся на горизонте в обе стороны, насколько хватало глаз. От него веяло опасностью. Где-то в самой его глубине притаилось логово, устроенное Уильямом Уоллесом еще в самом начале мятежа, но его точное местонахождение по-прежнему оставалось тайной за семью печатями. На протяжении последних шести лет повстанцы использовали его в качестве убежища, тренировочного лагеря и склада, где хранили припасы и награбленное имущество. Они частенько выныривали из-под зеленого лесного покрова, нападая на занятые англичанами замки, перерезая пути подвоза продовольствия и снаряжения, и даже вторгались на территорию Англии. Со временем его стали называть не иначе как колыбелью смуты.

Сигрейв не имел ни малейшего намерения далеко забираться в чащобу, где полдень превращался в полночь, где можно было заблудиться в мгновение ока, где путника подстерегали реки с каменистым дном и скрытые узкие ущелья и где деревья росли так густо, что между ними нельзя было проехать на лошади. Вместо этого он со своим отрядом собирался лишь обогнуть Лес по самой кромке, чтобы наметить удобные пути для планируемого марша королевской армии на север.

И вдруг вокруг него раздались тревожные крики. Уголком глаза Сигрейв уловил какое-то движение. Он отыскал взглядом вершину холма слева. Там появилась группа всадников. Он мысленно произвел быстрый подсчет: сотни три, может, даже больше. Они ненадолго задержались на вершине, так что их черные силуэты выделялись на фоне неба, а потом громыхающей лавиной устремились вниз, прямо к его отряду.

Снежная пыль летела из-под копыт. Сигрейв взревел, отдавая распоряжения, но голос его потонул в воинственных воплях, прокатившихся по долине. Крики звучали нечленораздельно, но английскому лорду-наместнику и его рыцарям – которые сейчас поворачивали коней – достаточно было и баннеров, развевавшихся над головами нападающих, чтобы понять, кто они такие. Одно из знамен, в самом центре, воздетое, словно кулак, было украшено тремя снопами пшеницы – герб Джона Комина, хранителя Шотландии.

Отдав приказы оруженосцам и пехотинцам, Сигрейв резким щелчком опустил забрало своего шлема и выхватил клинок из ножен. Вонзив шпоры в бока своего коня, он заставил его перепрыгнуть через сугробы на обочине и погнал по целине навстречу врагу. Его люди последовали за ним. Вслед за рыцарями и оруженосцами устремились и пехотинцы, двигаясь по пояс в снегу, держа над головой фальшионы и обитые железом булавы. Собак, натягивающих поводки и надрывающихся от лая, спустили на врага, и те помчались вперед.

На дороге возницы остановили фургоны с припасами и стали со страхом наблюдать за тем, что будет дальше. Группа лучников взобралась на откос. Натянув свои длинные луки, они наложили стрелы, выхватив их из колчанов на поясе, и взяли прицел. У них оставалось всего несколько секунд, чтобы их товарищи не попали под обстрел. Два залпа последовали почти одновременно. Одна стрела угодила лошади в шею, отчего та вместе с седоком на полном скаку грянулась о землю, подняв фонтан снега. Оба – и конь, и всадник – исчезли под копытами тех, кто мчался следом. Остальные стрелы отскакивали от шлемов или застревали в гамбезонах. Рухнули еще две лошади, одна встала на дыбы и опрокинулась на соседнюю после того, как стрела пронзила ей глаз. Лучники вновь подняли луки, но тут же опустили их. Два отряда сблизились уже почти вплотную.

Сигрейв скакал в первом ряду, когда рысь перешла в галоп. Он внутренне подобрался, готовясь к столкновению, и стиснул зубы, замахиваясь мечом, чтобы нанести первый удар. Вокруг него рыцари склонялись к шеям коней, поднимая щиты и клинки. Мчащийся на них враг сделал то же самое.

Грохот столкновения был ужасающим – железо встретилось с железом, деревом и сталью. Некоторые всадники вылетели из седел и скатились в снег по крупам своих коней. Другие полетели вперед через головы скакунов, когда те упали на передние ноги под жестокими ударами мечей, разрубающими плоть и раскалывающими кости. Лязг, с которым клинки врезались в шлемы, сменился скрежетом и хрустом, когда два войска сошлись врукопашную. Мечи сталкивались в морозном воздухе, высекая искры. Бойцы разразились яростными криками, тонувшими в лязге раскалывающихся доспехов, и тела превращались в кровавое месиво. Люди издавали звериные вопли, когда им вспарывали внутренности и отрубали руки и ноги.

Одна из собак, спущенных с поводка английскими пехотинцами, прыгнула на скотта, вылетевшего из седла и потерявшего свой меч. Он покачнулся и попятился назад, когда она вцепилась ему в руку. Но наручи защитили его от укуса. Выхватив из‑за пояса короткий кинжал, он всадил его псу в брюхо, пробив ему кишки. Оставив животное корчиться на снегу, заливая его кровью, скотт развернулся навстречу пехотинцу, который уже занес свой фальшион. Удар раскроил ему череп, и он мешком осел на землю. Совсем рядом двое пехотинцев стащили с седла еще одного шотландского рыцаря, и тот с криком растянулся на снегу под ударами их мечей. Но на месте каждого погибшего скотта вырастали двое живых.

Сэр Джон Сигрейв сражался отчаянно. От его черной накидки с серебряным львом остались одни клочья, кольчуга порвалась во многих местах, и оттуда торчала войлочная набивка его гамбезона. Под шлемом по лицу его ручьями тек пот, когда он острием клинка пронзил шею скотту, которого только что опрокинул на снег. Меч с каждой секундой становился все тяжелее. Он знал, что совсем скоро тупая боль сменится яростным жжением и руки откажутся служить ему.

В голове у него загудело, когда по шлему скользнул удар чужого меча. Взбешенный, он зарычал и сумел пробить защиту шотландского рыцаря, вонзив свой меч в щель его шлема. Когда он с усилием выдернул его оттуда, из забрала врага ударила струя черной крови. Шотландец обмяк в седле, а Сигрейв понял, что его отряд попал в окружение. На флангах скотты пробивали бреши в рядах англичан, стремясь зайти им в тыл. Два крыла противника уже отделились от общей схватки и устремились к пехотинцам, выкашивая их, как сухую траву. Другие направили своих коней к дороге, где, сбившись в кучу, остановились повозки.

Прежде чем Сигрейв успел выкрикнуть команду своим людям, его атаковал очередной шотландец, заставляя парировать удар. Лорд-наместник дрался, уже понимая, что проиграл. Сквозь мельтешение мечей и щитов он разглядел в рядах шотландцев настоящего гиганта в синей накидке поверх черной вороненой брони. Сидя верхом на мощном жеребце, он орудовал огромным топором. Колосс врубился в ряды кавалерии Сигрейва, словно косарь на поле. Рядом с Сигрейвом в фонтане крови и внутренностей опрокинулся на землю еще один из его соотечественников, и в поле зрения лорда-наместника попала красная ткань. Это над полем боя еще выше взлетел баннер Рыжих Коминов. Воинственные вопли скоттов стали громче в предчувствии победы, а крики боли умирающих англичан звучали все чаще. Сигрейв в отчаянии направил своего коня к мужчине в черной накидке и шлеме с плюмажем, который сражался под этим знаменем. Уверенный в том, что это и есть сам Комин, Сигрейв отбил в сторону меч одного из противников, вставших у него на пути, ударил щитом в лицо другого, а потом еле успел подставить его под удар топора, отчего плечо у него занемело до самого локтя, а щит разлетелся на куски.

Он был уже совсем рядом, настолько близко, что видел под козырьком шлема Комина взмокшие пряди темных волос. Предводитель мятежников выкрикивал команды окружающим его скоттам. Он не видел Сигрейва. Слыша, как шумит в ушах кровь, лорд-наместник атаковал его сбоку. И тут его самого потряс удар, словно в него угодил камень из катапульты. Удар пришелся в спину и был таким сильным, что отозвался натужной болью в костях. Отброшенный вперед, Сигрейв ударился животом о высокую луку седла, и меч выскользнул из его онемевших пальцев. Он даже не успел выпрямиться, когда на него обрушился новый удар, на сей раз вызвавший жгучую боль в боку, там, где вражеский меч пропорол кольчугу. Он соскользнул с седла под копыта коня, туда, где лежали умирающие, и в это время над головой у него заревел рог.

Джон Комин сорвал с головы шлем, и в уши ему ударил хриплый рев рогов. Его люди трубили победу, а последние уцелевшие англичане удирали от них во все лопатки. Смахивая с лица пот, судорожно хватая воздух пересохшим ртом, Комин обвел взглядом истоптанное поле. Повсюду валялись трупы, и снег побурел от крови людей и лошадей. Тут и там среди павших виднелись раненые, которые обращались с мольбами о помощи к свинцовому небу. Уцелевшие англичане бежали с поля брани, но надежды спастись у них не было, поскольку путь к отступлению им отрезала большая группа скоттов, собравшихся вокруг повозок на дороге, за которой виднелась река. Кое-кто из англичан пустил своих коней к кромке леса, но за ними уже устремились в погоню шотландские рыцари, быстро настигая беглецов. Остальные бросали оружие и поднимали руки, сдаваясь. Комина охватило торжество.

– Сэр!

Обернувшись, он увидел, что к нему подъезжает Дунгал Макдуалл. Красный геральдический щит на накидке капитана, забрызганный кровью, пылал у него на груди. Взгляд Комина метнулся мимо Макдуалла к двум воинам из Галлоуэя, которые волочили кого-то за собой по снегу. За пленником оставался широкий кровавый след из раны в боку, ясно видимой через порванную кольчугу и торчащую подкладку гамбезона.

– Он говорит, что командовал этим отрядом, – доложил Макдуалл, останавливаясь перед Комином и оглядываясь на пленника. – Я свалил его с седла, когда понял, что он пробивается к вам. Мои люди вытащил его из-под лошади. Он попросил пощады.

Лицо пленника блестело от пота. Веки его затрепетали и открылись. Когда же он заговорил, голос его прозвучал еле слышным шепотом:

– Меня зовут сэр Джон Сигрейв. Как лорд-наместник Шотландии, назначенный властью короля Эдуарда, я прошу милосердия для себя и своих людей.

– Я не признаю власти вашего сюзерена, – отозвался Комин, успокаивая своего жеребца, который нервно покусывал мундштук. – Вы и ваши люди – злоумышленники, вторгшиеся в наши владения.

Сигрейв оскалил окровавленные зубы, но от боли или гнева, Комин не понял.

– Я знаю вас, Джон Комин, – выдохнул он. – Вы с вашим отцом преклоняли колени перед королем Эдуардом. Принесли ему клятву верности. Вы женились на его двоюродной сестре и сражались под его знаменем во Франции. И вы же восстали против него. Совершили измену!

– Нас обманом заставили принести ему клятву верности, – парировал Комин, вонзая каблуки в бока своего коня и заставляя того подступить к Сигрейву вплотную. – Он обещал вернуть нам наши свободы после коронации нового сюзерена. Он солгал. Не успел Джон Баллиол взойти на престол, как Эдуард отказался от своих слов. И теперь мы защищаем свои права мечом.

– Мечи вам понадобятся, – прохрипел Сигрейв, – когда летом король придет по ваши души.

Макдуалл шагнул к раненому, поднимая меч.

– Прикончить его, сэр?

– Нет. Свяжи его. Мы возьмем его и уцелевших рыцарей в плен. Выкуп, который за них заплатят, поможет мне снарядить войско.

Капитан жестом приказал своим людям унести Сигрейва.

– А что делать с остальными, сэр? – спросил он, глядя на поле, где среди тел своих павших товарищей стояли на коленях пехотинцы, лучники и оруженосцы, бросив оружие и подняв руки.

– Собери их снаряжение. И всех лошадей, которые не ранены. – Когда Макдуалл кивнул и повернулся, собираясь уходить, Комин добавил: – Твои люди могут первыми поживиться провиантом и вином из повозок. Но все ценное принесешь мне.

Уцелевших английских рыцарей – выжила едва ли половина, причем некоторые были ранены настолько серьезно, что вряд ли увидят закат, – согнали в кучу и связали. Скотты бродили по полю боя, отбирая у мертвых оружие, кошели и кольчуги. Другие оказывали помощь раненым товарищам, перевязывая их обрывками рубашек, предлагая вино из мехов или слова утешения и молитвы тем, кто готов был шагнуть за край.

Люди из Галлоуэя окружили шесть фургонов, земля вокруг которых стала скользкой от крови зарубленных возниц и лучников. Увидев, что им предоставлены привилегии, остальные скотты немного поворчали, но воины, потерявшие своего господина и свои земли после низложения Джона Баллиола, составляли основную часть повстанческого войска, превосходя числом даже людей Комина из Баденоха. Их собрал и возглавил Макдуалл, ставший правой рукой Комина, и отныне их называли не иначе как Лишенные Наследства. Они представляли собой силу, с которой следовало считаться. Поэтому ропот недовольства быстро стих, когда люди из Галлоуэя принялись выкатывать из повозок бочонки с солониной и селедкой, сыром и французским вином.

Они с ликованием выбивали днища бочонков, оплетенных лозой, дабы уберечь их содержимое, и зачерпывали вино кубками и мехами. Один воин под одобрительные крики своих товарищей сунул в бочонок свой охотничий рог, заткнув отверстие мундштука пальцем, после чего влил ярко-красную жидкость себе в глотку. Вино лилось рекой, смех становился громче, смешиваясь с хриплым карканьем ворон, кружащих стаями над полем брани. Полдень еще не наступил, но небо потемнело, и в воздухе запахло близкой метелью.

Комин спешился и рассматривал теперь пленных английских рыцарей, которых выстроили в шеренгу на гребне холма, отобрав у них оружие. Кое-кого из раненых поддерживали товарищи.

– Пленных отвезем на нашу базу на двух повозках, – сказал Комин одному из своих людей. – Они не должны запомнить дорогу, поэтому завяжите им глаза. – Он нахмурился, заметив, что собеседник не слушает его, изумленно глядя куда-то вбок.

Комин обернулся и увидел, что к нему направляется огромный мужчина, небрежно помахивая боевым топором. Лезвие и топорище были сплошь забрызганы кровью и серым веществом, как, впрочем, и сам воин. Его синяя накидка промокла насквозь, а клочья мяса и внутренностей висели, зацепившись за кольца его кольчуги. Щеки и подбородок выглядели не лучше, и кровь капала даже с кончиков волос, выбившихся из-под койфа и шлема. И на этой жуткой кровавой маске сияли синие глаза, холодно глядевшие на Комина.

Комин напрягся, почувствовав неудовольствие.

– Сэр Уильям, – коротко кивнул он и перевел взгляд на группу людей – командиров Уоллеса еще с тех времен, когда тот был единственным хранителем Шотландии, – которые наблюдали за разграблением повозок. Он заметил в толпе бритого наголо Грея, заместителя Уоллеса, рядом с которым стоял долговязый Нейл Кэмпбелл. На их хмурых лицах было написано неодобрение.

– Нужно уходить, сэр Джон, – заговорил Уоллес хриплым после битвы голосом, но достаточно громким, чтобы многие обернулись к нему. – Остановите своих людей. Сейчас не время и не место праздновать.

Комин дернулся, различив презрение в голосе бывшего предводителя, который услышали слишком многие. За те пять месяцев, что прошли с того момента, как делегация дворян отбыла в Париж, дабы попытаться убедить короля Филиппа сдержать слово и оказать помощь в реставрации Баллиола, Комин не покладая рук трудился над укреплением своего положения в королевстве. Сегодняшняя победа стала ему в этом плане хорошим подспорьем, и, позволив Лишенным Наследства первыми разделить награбленное, он еще теснее привязал к себе воинов бывшей армии Баллиола. Это был вынужденный шаг, учитывая его тайное стремление занять место их низложенного господина. Тем не менее ему еще многое предстояло сделать, особенно учитывая неожиданное возвращение Уильяма Уоллеса, случившееся этой зимой.

Расправив плечи, Комин надменным взглядом окинул забрызганного кровью Уоллеса, который на целую голову возвышался над ним.

– Полагаю, вы говорили бы по-другому, если бы это ваши люди выиграли битву. Победа принадлежит Баденоху и Галлоуэю. Они заслужили награду. И пусть кто-нибудь посмеет утверждать обратное, – с вызовом добавил он, оглядываясь по сторонам.

– Они могут забрать себе хоть все трофеи, но только после того, как мы вернемся в лагерь. Лазутчики сообщали вам, что из Эдинбурга выступили три отряда. Это был всего лишь авангард. И остальные где-то совсем недалеко. А мы и так задержались здесь слишком долго.

– Никогда не думал, что вы станете опасаться англичан.

Но насмешка, прозвучавшая в голосе Комина, не произвела на Уоллеса никакого впечатления.

– Я сам решаю, когда мне сражаться, а когда отступать, сэр Джон. Я был смел, и да, мне пришлось заплатить высокую цену за свое безрассудство. Но я никогда не был дураком.

Комин заметил, что за спиной гиганта появились граф Джон Атолл и Александр Сетон. Услышав ответ Уоллеса, Атолл холодно улыбнулся. Сетон согласно кивнул. Комин почувствовал, как у него загорелись щеки. Он уже открыл было рот, чтобы разразиться гневной отповедью, как вдруг с вершины холма затрубил рог. Резко развернувшись в ту сторону, он заметил, что люди на гребне отчаянно машут руками в сторону дороги. Комин подошел к своему жеребцу и быстро поднялся в седло. Вонзив каблуки в бока усталого животного, он погнал его через поле. Уоллес последовал за ним. Но еще до того, как он присоединился к своим людям, их крики заглушили затихающее эхо рога:

– Англичане идут!

Натянув поводья и останавливая коня, Комин приподнялся на стременах. Вдалеке он увидел темную массу всадников. Они быстро приближались по дороге. Когда вдали зазвучали горны, он понял, что там заметили его отряд. Его солдаты устали после боя, нарушив боевые порядки, большинство из них попросту были пьяны от вина из разграбленных фургонов. Поскольку они лишились своего единственного козыря – внезапности, у них не было ни единого шанса выстоять против тяжелой кавалерии.

– Вы разворошили осиное гнездо, Комин, – резко бросил оказавшийся рядом Уоллес. – Теперь посмотрим, как вы выдержите их укусы.

Грубо выругавшись, Комин вскачь пустил коня вниз, к дороге, еще издали криком предупреждая людей, копошившихся вокруг повозок. Многие, заслышав его, спрыгивали с фургонов, прижимая к груди мешки, раздувшиеся от продовольствия и прочего награбленного богатства, но остальные были слишком пьяны, чтобы понимать, что происходит.

Макдуалл, сидя на коне с обнаженным мечом в руке, очутился рядом с ним в мгновение ока.

– Сэр, пленные?

Комин уставился на шеренгу связанных рыцарей, которые с жадным нетерпением смотрели на дорогу в ожидании товарищей, которые, как они уже догадались, спешили к ним на помощь. Он окинул взглядом повозки, все еще полные снаряжения, монет и оружия, которые – по его приказу – не тронули мародеры.

– Брось их. Нет времени, – крикнул он, поворачивая коня. – Отходим!

Его крик заглушил могучий рев.

– Все под защиту деревьев, трусы! Ко мне!

Джон Комин еще успел с ненавистью отметить, сколь охотно его люди выполнили команду Уоллеса. А потом его подхватила волна скоттов, устремившихся под защиту Леса и спасающихся беспорядочным бегством.