Текст книги "Стулик"
Автор книги: Роман Парисов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
11
Нет, счастье определённо есть! Только что я с вялым сердцем вёз её домой через скучный Дмитров, готовый сложить полномочия перед мамой Анной и вернуться себе в одинокую квартирку, выпить водки грамм 85 да и забыться на своём диване… Так нет же ж! Оказалось, Рома договорился, чтоб остаться в «Гелиопарке» ещё на день, а в Москву мы приедем завтра, в понедельник, потому что и «номера есть», и «дела позволяют»…
Вот какие новости воспринял край моего уха из непродолжительной беседы Светы с мамой.
А это значит – едем ко мне!.. Ещё на целые сутки!!
Ну, обманщица. Неужто я в самом деле тебе нужен? Или просто делать особо нечего? Лето?..
…счастье-то, конечно, есть, – получается, правда, никто толком не знает, что оно такое; выходит даже, что постоянного счастья вроде как и нету – оно лишь проблесками озаряет жизнь в особые, неожиданно удачные или просто светлые моменты. И никто-то толком его не видит – слишком зависит оно у нас от своего, земного, суетного, а этого уж никогда не бывает много. Да-да: оно – как флэш, как вспышка… Ну а чтобы ощущать его всё время, носить его в себе, нужно радоваться ох не только Светику… нужно радостно принимать жизнь, как она есть – нужно быть тем Солнцем… Так?!!
Светик радостно кивает, на лету схватывая основные положения теории полевой саморегуляции С. Н. Лазарева. С колдовским прищуром заглядывает уже в мою тёмную ракушку, куда я только что поставил эклипс, – как привидений ищет:
– Там же можно тра-ха-ться! – шепчет мне на ухо, потом размашистым, сильным, недетским движением захлопывает.
Решительно дефилирует по направлению к подъезду. И от кого-то уже отбивается по телефону, ну конечно – это Рудик, интуирую чутко, хочет встретиться наконец со своей девушкой и никак не возьмёт в толк, что ещё за подружки в Крылатском и почему это Света не может тут же собраться, предпочитая его обществу каких-то там подружек. Тупой нахохленный индюк, улыбаюсь про себя. Я спокоен, я на своей высокой ноте. Я почти счастлив. Как здорово она разговаривает – не прячется, смотрит на меня во все глаза, как выверяя свои ответы по уверенно-снисходительному выражению моих глаз… Тотальная верность. Ну н-нечего скрывать девчонке!
Поднимаемся меж тем на лифте, открываю квартирку, начинаю резать огурцы… Уже минут двадцать по мобильному – меня всегда почему-то раздражает, когда не стесняются долго по мобильному… Металлический самовлюблённый голос звучит настоятельно, с претензией, Светик немножко загнанно повторяет в который раз про подружек… Ой, Светик, не всё там у тебя так просто, не всё…
Как и следовало ожидать, без штрафных санкций не обойдётся: никуда мы уже не едем, условия договора, видишь ли, не те. Тускнеют и тревожнеют Светины глаза, на миг – слава богу, лишь на миг! – подёргиваются неизбывностью… Вздыхает тяжко, воздевая глазки ввысь (милые знаки полного обалдевания от беседы).
– Ура-а! Ромик, я не еду в Японию! Зато… мы будем вместе. – Она быстро прижалась ко мне, как-то очень искренне заглянула в глаза и крепко зависла на секунду на шее, обдав меня током внезапной родности.
Ну всё, начинаются семейственные моменты. Я радостным шмелём шуршу на кухне. Она принимает душ, разбирает вещички в комнате, вот затихла… что такое?
Посреди коридора, подбоченясь и понимающе покачивая головой, стоит розовая Света и переливается знакомым до боли шикарным шёлковым халатом. Единственной оставшейся Фисиной вещью!.. И где она его отрыла? Не оставляя места противоречивости чувств, она вдруг с места делает ту знаменитую танцевальную походку с мощным зазывным раскачиванием бёдер и стрелянием глаз по сторонам, конечно, нечётко, но так похоже, что я уже покатываюсь.
…да-а-а, вот он, тот розовый оленёнок, бодрой бесцеремонной иноходью скакнувший в заиндевелую пещеру моей души!.. Ну ничего себе гость. Эй, ты надолго, непосредственный малыш? Али заплутал просто?..
– …а что за мальчик?.. Шестнадцать? – (Она уже сидит на полу, по мобильному – с подругой?) – Ты это брось, слышишь?! – исстрадалась вся, у них же это… в голове не мозги, а сп… сама понимаешь что… Ты же меня знаешь – я вообще с ровесниками никогда ничего – потому что только секс в голове, ой, так достаёт этот стояк… Мужчина средних лет! – вот мой идеал…
После секса мы впервые заснули голыми в обнимку, это ведь неудобно, а вот мы заснули. Точнее, сначала притухла она, а я долго ещё прислушивался к сопениям, охранял её сон.
А через час проснулся от сильнейшего возбуждения. Казалось, все ритмы ночи распирали мой бдящий корень, направляя его к этой шёлковой восхитительно разметавшейся цели. Боже, как красива она была в своём юном рассветном оцепенении! Но я… не мог её будить. Я осторожно вытянул руку из-под её головки, еле слышно коснулся несколько раз губами по пушку на спящих бёдрах…
И очень скоро остро кончил.
«Что это было? Как четырнадцатилетний мальчик», – с внутренней счастливой улыбкой думал я, засыпая обратно.
Наутро, немного привычно недоспав, я названивал клиентам из своего кабинетного угла, тихо-тихо, чтоб не разбудить её – меня по нескольку раз что-то переспрашивали, приходилось орать им шёпотом. А только завидев первые серьёзные потягушки, ринулся на кухню, где дожидался уже поднос со стандартным завтрачным набором – йогурт, тосты с сыром, кофе… Её заспанная ошарашенная улыбка была мне лучшей наградой за старания.
…как хорошо ей без косметики, скрывающей эту простую, милую суть лица!..
Как раз – уй, как кстати! – позвонили испанцы по поводу гильотины, и я довольно долго и артистично беседовал с ними, профессионально артикулируя гласные, скользя мягчайшим извилистым водопадом по фрикативным закруглённым согласным – играл в «носителя». Эффект это выступление возымело непосредственный – Светик, конечно, вся очаровалась и заслушалась, даже незаметно подошла сзади в трусиках и записала мои рулады на телефончиковый диктофон.
– Это так ты работаешь? – любопытно заглянула в тетради, скользнула по ценам на клипсы… – Ой, это что, в копейках?! – (Смеётся.) – Как прикольно, ты должен дороже продавать свои клипсы – не меньше рубля за штуку!.. Меньше рубля у нас сейчас ничего не стоит!.. – Я стал объяснять глупышу, что-де конкуренция и что борьба за десятые доли копейки… – Ой, Ромик, извини, а то забуду, – а что это такое ты всё время повторял – ну, «куэльо» – воротник, а вот…
– Cisne. Cuello de cisne. Лебединый, типа, воротничок-с.
– Ага! То есть ты ещё и с птичками занимаешься.
– Нет, Светик. Так называется машина… для гильотинирования овечек.
Она широко распахнула навстречу любопытные глаза:
– А что такое «гили-тинировать»?
– Это, Светик, значит – «обезглавливать». – И я зловеще почесал у неё за ушком, думая поднять настроение.
О, незамутнённо-непосредственное детское сознание! Частенько совсем-то не принимаешься ты мною в расчёт… Ну кто бы мог подумать, что вместо ожидаемого смешка она вдруг отстранится, а на лице отобразится отчуждённость, и тупая безысходность, и боль безропотных парнокопытных, ведомых на казнь!.. Моментально кольнуло сердце в ответ – всё это было в её глазах! Я улыбался ещё – по инерции, а она опустилась на постель и ткнулась в подушку. Через секунду рыдания содрогали уже мою квартирку, а я почти что всерьёз проклинал испанцев, и Альберта Никанорыча, и этот живодёрный бизнес. Прилёг рядом с ней, унять – такой уж мой хлеб, не моими бы воротничками, так чем другим – всё равно били овец и будут бить… (Бред какой, оправдываться ещё перед девчонкой!) Она утихла, и я впервые увидел её заплаканные глаза.
Они были… прекрасны.
Она легла щекой на мокрую подушку и прошептала:
– Бедный, бедный Ра-ман. Чем ты занимаешься…
Через час я проводил её на такси, а вернувшись за стол, чуть не схватился опять за сердце. Из моей рабочей тетради на меня смотрела кудрявая буква «Я» в виде печальной овечки и торжественно выстраивала под себя все остальные радужные слова – во весь разворот:
«Роман! Я всё равно тебя ЛЮБЛЮ!»
* * *
«Romik, mne bez tebia tak pusto i odinoko. Kak ya zhila ran’she?!!»
«Khochu uvidet’ kotika! Kogda budet Ksion?»
«Spokoinoi nochi, liubimiy! Podari mne bol’shuyu igrushku, napishi ROMA, ya budu s ney spat’!»
Появился смысл жизни.
SMS настигали меня всюду, переворачивали всего своей незамысловатой искренностью – так, что я даже не мог толком что-то выдумывать и отвечать на них, а рвался сразу позвонить, живьём уловить её импульс – и уже своим чутьём и интонацией послать его обратно. Я думал обо всём об этом лишь то, что хотел думать, видел то, что хотел видеть. Задняя-то мысль, конечно, оттягивала вниз – Рома, Рома, всё слишком зелено, слишком быстро, просто и, стало быть, на поверхности… Но поверхность эта стала вдруг для меня столь ослепительной, что я, и так давно отвыкший спускаться глубоко, с зажмуренными глазами и открытым, бьющимся нараспашку сердцем безвольно улыбался, выставляя себя этому всепроникающему райскому Солнцу.
Теперь уже она искала моего присутствия, она была готова встретиться каждый вечер, она тактично намекала на это в наших бесчисленных созвонах, придавая мне блаженной уверенности и даже некоторого желания созорничать. Как-то вечером, отзанимавшись в спортзале с нарочно выключенным телефоном, я заехал часов уже в одиннадцать на мойку, где меня и застал её отчаявшийся звонок. Бог мой, каким дивным бальзамом легло на душу её недовольное воркование – «Какая такая мойка?.. – а что там ещё за девушек слышно?.. я тебе раз двадцать набирала!!… Ты что, сегодня уже не приедешь?!» – Ну извини, Светик, ну не могу я ложиться всё время в три часа – кто работать будет, чтоб мы с тобой вот так сидели каждый божий вечер в ресторанчике?!
На неделе мы встретились целых три раза. В понедельник же вечером я с красной розой примчался к ней на проспект Мира – поиграть в бильярд. Во вторник посетили паб «Би-Би-Кинг» – этот стиль (дерево, текс-мекс), оказывается, ей нравится куда больше всяких пафосных «Ванилей»; она попробовала (в первый раз в жизни!) текилы, ну а мне был полным откровением неожиданный концерт группы «Кроссроудз»: «Diamond Rain», золотые восьмидесятые… И наконец, в четверг засели в «Спортбаре» на Новом Арбате (как раз напротив большого экрана, по которому парадно бегали благородно приодетые лошадки с чемпионата Президента по выездке) – на просмотр только что готовых фотографий из «Гелиопарка». Их была целая кипа – четыре плёнки!.. Светик выражала сплошные восторги и отбирала почти всё, а я скептически, почти профессионально рассуждал, почему это из ста двадцати фотографий действительно получаются только четыре или пять…
Да, и за два вечера, конечно, в ущерб такому важному для меня сну, проглотил «Камеру обскуру» Набокова – кто-то мне присоветовал?.. Пропустил через встревоженную душу созвучную love story немецкого бюргера и его пятнадцатилетней губительницы. О, этот трагический, как и у «Лолиты», финал!.. Мы-то уж со Светиком не так ли закончим, господин Набоков? Деперсонификация, растворение взрослой личности в заскорузлом мирке нимфетки, нежить которую – высочайшее из блаженств?.. Потом – авария или там тюрьма?.. Понятно, что Вы, Владимир Владимирович, видите пагубность и непреложное зло в отношениях такого рода. Гениально выявляете Вы их деградирующие эффекты. Но я уж вам докажу, если суждено будет, что подобную историю можно закрыть и на ярко-позитивной ноте – всё не зависит разве от мужчины?..
(А, кстати: тема эта так вас и манит – уж не есть ли вы и сами данной мании сокрытый апологет?)
Ну это ладно (сам таков), а знаю я одно: Светик мой – не хищница, не стяжательница, не прелестная гадюка, как ваша Магда, настолько неприкрытая, что я в два счёта бы её просёк, будь я растяпой Кречмаром! Светик мой – душевный, в общем-то, цветочек, хоть и порой немножко сорный, хоть и порой немножко вздорный, на мёртвом поле конопли. Она – Стулик!
Руки прочь от Стулика!!!
На следующие выходные решено было вроде как опять выдвинуться в какой-нибудь дом отдыха (версия для родителей), а на самом деле… затаиться у меня! В четверг вечером уютный план этот был немножко под угрозой срыва – она намекнула на разыгравшиеся вдруг месячные (о, тактичность!), но я же джентльмен…
– Секс с тобой для меня вторичен. Первична ты. Я к тебе не прикоснусь. И если хочешь, лягу в ванной, – сказал я.
(О, прямота! О, достоинство!)
Рыжий кот Ксён, взятый у мамы напрокат в качестве живой игрушки, не мог бы пожаловаться ей на тяготы волнительного переезда через весь город, так как был стремительно взлелеян, вспушён, обласкан на Светиных коленках. Она говорила с ним, дула в него, завивала ему косички, играла в какие-то ладушки. Так что поднимались на лифте мы уже с бездыханным рыжим телом в неутомимых и заботливых Светиных руках.
Ужин, приготовленный из того, что было в холодильнике, пока я намывался в душе, стал абсолютной неожиданностью. Сосиски в беконе (?!), беглый салат из кальмаров… на столе красовалась даже потная водка из морозильника, про которую я забыл.
– Вообще-то я не люблю готовить… – смущённо призналась взмыленная хозяйка.
– …но чего не сделаешь ради любимого мужа!
Нет, всё на самом деле очень вкусно, особенно после недавней тренировки. А водка… так пятница же – пробуждается в мозгу шальная лампочка и манит, зовёт, гонит прочь из дому, – в ночную круговерть, свободное парение, понарошечную неизвестность – клубы, клубы… клубы!!
…клубы?.. позвольте, ну что теперь-то забыл я в вас, вы, чёрные дыры одиночества и призрачных надежд! Но нет, теперь уж не отделаться вам от меня так просто: смотрите, завидуйте – я счастлив и без вашего сомнительного содействия! Удостоверьтесь, наконец: ту узкобёдро-тонкокостную, да ещё мою – найдёшь скорее на Луне, чем в вашем громыхающем и равнодушном зёве!!
И я выряжаю мой несказанный объект в длиннющий полупрозрачный хитон, обволакивающий все выемки, изгибы и округлости. Я таю от любви и от уместности столь эффектного очередного подношения. Света, зардевшись благодарностью, уже нарекает его за причудливый восточный орнамент «платьем Шамбала»…
…она ещё не понимает, что она – лишь средство… Лишь способ мне – найти себя! (Нормально?!) Ведь знаю же, господи, что в любовании ею, выставлении и вознесении её – разлагающий, убийственный смысл… Знаю – и ничего не могу поделать?!…
Наш первый выход в ночной свет!
Белоснежная вискозная рубаха «Гараж», надетая мною по такому случаю, светится фиолетовым дискотечным неоном. На золотых «Картье» горят зелёные стрелки. У Светы просвечивает грудь, вишенки сосков… (Она замечает это обстоятельство и озорно смеётся. Другой приревновал бы уже ко всем и ко всему, надел бы на неё, что ли, кофточку, а мне по кайфу – почему?..) В «Марике», как всегда, не протолкнуться, но я веду её сзади на короткой привязи, расправив торс… Дрыгающаяся в танце, махающая руками, сосущая коктейль, – публика таки расступается перед ослепительным ледоколом. (Мы – сногсшибательная пара.) Публика, я люблю тебя! Ведь есть же что-то в твоём безалаберном броуновском мельтешении… Ну а сегодня, ребята, у нас весомый авантаж – видали, сзади на буксире?!
Две водки, «Ред булл», побольше льда… Триста пятьдесят рублей – много это или мало? Нас зажимают со всех сторон, а мы держимся у стойки. (Всё равно весело.) Не поговорить – а о чём?.. Вот и встречаемся порой ободряющими улыбками, а так всё киваем головами в такт техно. Чтобы услышать друг друга, нужно сильно орать в ухо. Светик доверительно таким образом мне сообщает, что мальчик-бармен – как раз её типаж (то есть был – до меня), потому что похож на барашка, и смеётся (над собой, на всякий случай).
Ба-а, вот персонаж поинтересней – и сам Серёга, хозяин «Марики», добродушный тюлень, в некотором смысле лицо нашего потерявшегося поколения, широко известный в узком кругу (то есть – в рощице московского бамбука)… Приметил меня и, как всегда, выпячивая нижнюю губу, спешит приветствовать дорогого завсегдатая (что, конечно, поднимает мою фигуру в глазах барменов, охраны)…
…всё блеф, полный блеф…
Я в треугольном туалете, лью воду на залаченные волосы, зализываюсь капитально… кожа на лице уже старая, бледная, в мелких морщинках!.. (Или освещение?)
Вообще-то «Марика» всегда слыла лучшим съёмным местом. Только сегодня что-то в упор никого не вижу (я же со своим несравненным самоваром!) – ну разве что русская негритянка Стелла кривляется у помоста. (Фигура шикарная, как у Наоми, только ломче и легче.) Помню, в мае было у меня с ней единственное свидание – в «Пирамиде», что на Пушкинской (всё те же лица: там посидеть – потом клубиться). Помню, было мне предложено (в шутливом, однако, ключе) кинуть ей баксов сто на телефон. Помню холодный взгляд жарких африканских глаз, огромные фиолетовые губы, чёрно-белые пальцы с сигареткой… Заметила, заметила меня – ну как меня не заметить – и, не прекращая вилять задом, не нашла ничего, как показать (в плане приветствия) мне на бицепс – это в смысле у меня большой, дескать… Смешно. Я для неё – элемент тусовки, ну посидела она когда-то где-то с кем-то…
…да о чём это я всё? О ком?! Где Света?.. – На «летней площадке» (подворотня, обставленная столиками), с какими-то девчонками… Но что это, боже? – вскидывается вдруг над всей компанией чудовищно узнаваемая, профессионально неотразимая, убийственно обаятельная, чертовски косоглазая улыбка ещё одного ночного деятеля (лица-то у него нет, одна эта улыбка)… Вот что-то врёт моему Светику, общупывая грудки ей колкими глазками… Светик смотрит вроде сначала отстранённо, а потом… всё более как будто подпадая под эту мерзкую улыбку, привораживаясь ею, нанизываясь на неё!..
Да ещё кивает что-то ему в ответ!!
– Света, ты знаешь, кто это?!! – почти выговариваю ей через несколько долгих минут.
– Да что ты, Ромик! Это же продюсер «Замуж пора» – видел, девчонки стояли?.. Он съёмки у нас проводил тогда…
– Послушай меня. Его все знают, это же Лёша Ущукин!! Я лет десять как вижу его в клубах, всё с разными бабами, о нём даже «Пипл» писал – образчик московского плейбоя… Держись от него подальше, слышишь?! – Я увожу её почти силком, за руку, в полуоткрытые ворота.
Светик непонимающе кивает, потом бросает, обернувшись, осмысленный, заинтересованный взгляд назад.
Проехали, забыли. Идём, взявшись за руки, вниз по Петровке. Чёрная Петровка золотится шальным свечением. Туса, тусовка!.. Шмыгают туда-сюда расфуфыренные компании – «Как там, в „Марике“?.. – А вы в „Шамбалу“? – народу-у-у…». Пройтись пятьсот метров, отдавшись всеобщему воодушевлению, не только приятно, но и уместно: на Петровке, чуть не от бульвара – пятничная ночная пробка, новый московский феномен! Вереница дорогих авто, пышущих каждый своей историей, своим ритмом сабвуфера. Перегляды, перемигивания, сальные кокаиновые взгляды… «Девчата, пересаживайтесь к нам с вашего жука, – айда в „Министерство“!..» Очень ценится на каком-нибудь открытом «Порше» или «Феррари», эдак взвизгнув колесом и ревя турбиной, совершить демарш по правому ряду… Ну конечно, вот же в чём дело: на пересечении с Кузнецким, где «Мост» и «Шамбала», настоящая запруда, паркуют уже просто на дороге, оставляя для проезда метров пять.
Туса! Бродвей отдыхает.
А мы крепче берёмся за руки, не потерять, ощутить друг друга, ведь так называемая «ночная жизнь» (night life) – это всего лишь тот же самый сон, виртуальные похождения с лихо импровизированной фабулой на избитую тему, где мы – всего-то пара элементарных частиц, заряженных положительно и готовых к любому завихрению игрушечного броуновского водоворота. И возрастные границы растворяются в нём, и тянутся друг к дружке доверчиво, как плюс к минусу. И радуется Светик, что рядом такой большой и нарядный Роман, и что впервые она в отрыве от маминой опёки, и что не надо в три часа домой!!
Да, уж это обстоятельство нужно бы использовать на все сто. Ух, как полетаем щас из места в место, да как отметимся везде!.. Но не пустой последней моды ради – вижу, вижу я озорные ответные блёстки в её глазах, ловлю лучики признательности – за то, что вот он я такой искромётный и лёгкий, и готовый с ней возиться до рассвета, и вдруг чувствую, как мне всё это нужно – именно с ней и сейчас.
…о, моментальный слепок счастья!..
«Мост» почему-то как проходной двор – ветерок гуляет по свободному коридору, внизу на дискотеке толкутся четверо, рассекая пущенный для них дымок… так что реденький посетитель, забредший на огонёк, устремляется удивлённо обратно наверх: что-то «Мост» сегодня не в моде, зато вон у «Шамбалы» какая толпа – ну-ка!.. А нам всё равно, хоть отдохнуть от толкучки, пропустить по заветной стопке, постоять в обнимку на стеклянном полу с подсветкой… (Вспомнилось стоп-кадром, опалило сердце и тут же уплыло обратно к себе на небо изумлённое лицо осевшей тогда по стене Фисы.)
«Марика», «Мост» – это всё так, разминка. Настоящее же веселье ждёт нас не где-то, а в «Шамбале», думается почему-то. Конечно: что-то там совсем особенное, раз такая давка перед входом – ну прямо как за колбасой когда-то. Вход по пригласительным, а кто без… – те сгрудились, нахохлились перед огромными охранниками – в ожидании лазейки, и люди-то всё лощёные, фильдеперсные, непростые… Эх, чую я, Светик, сегодня даже нас с тобой не пустят… а если «корпоративная вечеринка» или какое VIP-мероприятие – вообще шансов ноль. И точно: вежливая улыбка, ничего сделать не можем. А что дают-то хоть?!. (Знать, что теряем.) Что-о?.. День независимости?.. Какой независимости?.. Америки??
Света возмущена не на шутку. Ей Америка по барабану, её в «Шамбалу» пустите. (Видать, словцо таки воздействует на коллективный эгрегор[15]15
Устойчивая мыслеформа, коллективно-бессознательное представление о каком-либо процессе или явлении, якобы определяющее его движение или развитие.
[Закрыть] – как магнитом, тянет оно народ.) Я скептически кошусь на её надутое, уже невидящее личико. Она вряд ли знает, что такое Шамбала. Но у меня почему-то нет желания ей это объяснить.
– Что за проблемы, Светик, едем в «Цеппелин»!
Но Светины глаза вдруг наполняются неким посторонним смыслом – увидела кого-то (группа импозантных мужчин с приглашениями). В следующий миг она уже за ограждением, щебечет радостно с одним… Знако-омый, стало быть. Сказал что-то охраннику, тот кивнул… Как изменчив миг, Светик, вот мы и по разные стороны баррикад. Твой интерес преходящ и эфемерен, ты жизнерадостный такой флюгерок на ветерке фривольного ажиотажа, – отчётливо подумалось и растворилось печально в толкучке. И если выбор твой – тусовка, неколебимой гранитной дилеммой зависну я перед входом.
– Рома, Рома!.. Пропустите его, это же мой муж!!
Ну как тут удержаться нахохленным постаментом? Расхохотавшись в душе, не подпрыгнуть на месте как тут?! Кляня уже себя за параноидальную организацию личности, с места не рвануть да не прокатиться в обнимку с нею мимо колышущихся по стенам ротанговых кресел (под перекрёстным огнём праздных взглядов)?! Да-а, очень кстати подвешенны эти шеренги качалок. Из-за них в проходе атмосфера ненавязчивого чилл-аута, неминуемого сидячего флирта.
За последней портьерой – неразвенчанное ночное чудо, святая святых виртуально-параллельных московских миров. Протиснемся сразу на деревянный второй этаж, в VIP-зону, полюбоваться фантасмогорическим зрелищем – видом сверху. Залита потусторонним фиолетом гигантская прямоугольная лужайка из дымящихся голов. Под дирижёрские взмахи всемогущего фараона – ди-джея многоголовая гидра летней веранды заходится в техно, заводится в трансе. Невесомо высится над гидрой абсолютно голая нимфа свободы с пылающим факелом, застывшая, вся вымазана золотом. Клубами вихрятся стайки зелёных банкнот, пускаемых пачками из огромной пушки-вентилятора, и гидра тянет к ним щупальца. Безучастный к этому дождю, одиноко бродит в дыму высокий дядя Буш (на ходулях), рассматривает головы в подзорную трубу. По периметру на тумбах извиваются дикие подтанцовщицы в индейских шкурках и перьях. На дальнем экране сменяются ландшафтные и антропоморфные проекции, вызывающие ассоциации… Вот, под восторг и ликование гидры, поползла-заструилась поверху воздушная простыня – знакомый флаг со звёздами и полосами – и натянулась на небо, накрыла всё.
В Шамбале – день Независимости!..
(Америки, однако.)
Мы, конечно, под впечатлением. Такой масштабный хэппенинг где ещё увидишь. Такую высокую степень где ещё почувствуешь. Один доллар чего стоит – односторонний, с портретом Ильича. Вон их сколько под ногами. Спустившись, мы сливаемся с гидрой. Кажется немыслимым продраться куда-либо, но люди находят свой путь, жестоко обтираясь о противоположный поток.
Посланный Светой вперёд, на штурм стойки бара, я оглянулся невзначай и со смертным холодком понял, что моё отсутствие использовано для того, чтобы ущипнуть сзади какого-то типа в очках, состроить ему свой рекламный оскал, подставить дежурно щёчку, сказать ему, старому знакомому, что-то для меня недосягаемое и запретное. Я ничего не сказал, но маленькая эта деталь тут же вытрезвила меня, засела глубоко и надолго.
Светик между тем увидела своих – девчонок ещё из Фисиной компании (одна по прозвищу Артист, потом ещё какая-то Валя)… поцелуйчики, объятья. (Бедная, давно ведь их не видела – всё со мной да со мной.) Отвернувшись, посасываю джин-тоник в сторонке. Джин-тоник не вставляет. Что-то внутри осело, навалилась откуда-то усталость.
Вот взобрались на тумбу два поджарых парня – один в виде доллара, другой в виде евро – и скачут, сцепившись.
«Ну пиздец», – подумал я. (Так и подумал.)
…всё это ложь. Мишура. Обман, иллюзия. Ничего этого нет… и ваших поцелуйчиков, и ваших шоу, и смешков вон той дамы напротив. Телепатических дуэлей гламурных пигалиц. Дутой крутизны обдолбанных бравых ястребов в золотых котлах. Всё блеф, пустота… Воздушные шарики весёлою гурьбою залетели в коллапсар и тащатся, сами себе приснившись.
Незаметно подплыл Стулик. (А ведь точно – «Стулик»!)
– Ой, я так по ним соскучилась, а Валька, как всегда, такая обнюханная, тормозит так смешно, всё спрашивала, что за мужик с тобой – но не узнали тебя, слава богу!… Марина приехала из Италии, – добавила она кротко, и по выражению её прозрачных глаз я понял, насколько зыбок миг, насколько тщетна вера, а настоящая-то противоречивая реальность ждёт нас впереди.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.