Текст книги "Костер Померанца и Миркиной. Эссе, лекций, стихи"

Март 2019

Исцеляющая любовь
Предисловие к книге З. Миркиной «Тоска по Богу»

В сборник статей и лекций «Тоска по Богу» вошли последние работы религиозного мыслителя, духовного поэта, писателя, публициста Зинаиды Миркиной. Первый текст датирован 2013 годом. Он написан на даче, глубокой осенью, спустя несколько месяцев после кончины супруга – российского философа Григория Померанца. Текст с символическим названием «Постскриптум» вышел из-под ее пера в 2018-м. В сентябре того же года Зинаида Александровна покинула нас. Померанц и Миркина похоронены на Даниловском кладбище. Над их могилой возвышается строгий и простой обелиск…

Статьи Миркиной немедленно попадали на газетные полосы. Ее печатали и «Российская газета», и «Новая газета». На протяжении пяти лет голос Зинаиды Александровны звучал в публичном пространстве хотя и тихо, но очень отчетливо. Редакции газет, как официальных, так и оппозиционных, оставляли за собой право не соглашаться с мнением автора, но к этому мнению прислушивались. Статьи Миркиной отрезвляли.

Чем характеризуется это пятилетие? Пятилетие без Померанца. Раскол гражданского общества. Что пыталась сделать Миркина? Исцелить нас. Она врачевательница ран.

«Джузеппе Москати: Исцеляющая любовь» – так назывался телефильм итальянского режиссера Джакомо Кампиотти. Зинаида Александровна невероятно любила эту картину. Она о неаполитанском враче, святом, жизнь которого была беззаветным служением людям и Богу. Но как мало говорят и пишут об этих фильмах! Как незаметно они проходят. И сколько внимания привлекают к себе такие картины, как «Джокер». Взбесившийся эгоизм понятен всем, святость – никому. Но что мы будем делать без святых, без праведников, без подвижников?

Какой-то частью общества духовная публицистика Миркиной отвергалась. Какой-то осторожно принималась с оглядкой на ближайшее окружение. То, что ближний круг каждого второго шагает под какими-то знаменами, уже явление нездоровое. И лишь для немногих статьи Миркиной последних лет становились глотком свежего воздуха. Но эти немногие услышали ее. И как же необходим был этот тихий, ясный голос в море крика и океане ненависти. И как же сегодня его не хватает!

В книгу вошли шестнадцать текстов-посланий. Если Миркина проповедовала, то она и исповедовалась. Так же и ее исповедь была нераздельна с проповедью. Я был свидетелем того, как писались эти статьи, как вызревали лекции. Все они обсуждались в ближнем кругу, который не избежал всеобщей эпидемии, и тоже дал трещину. Остались рядом только самые близкие. Зинаида Александровна не уставала повторять, что ее позиция в главном, в сущностном, совпадает с точкой зрения Померанца. Конечно, Григорий Соломонович нашел бы другие слова, чтобы передать атмосферу последних лет российской истории, но о разногласии между Миркиной и Померанцем речи идти не может. Они с одной вершины смотрели на человека и время; они искали одну на всех глубину, устанавливая связь между временем и вечностью.

Когда-то в молодости друзья Померанца подняли тост за новую революцию. И Миркина пить отказалась. Что может быть более новым и более революционным, чем слова Христа: «Царствие Божие внутрь вас есть»? И Померанц услышал это тихое, но твердое миркинское «нет». Никакие внешние перемены не могут изменить человека. Пока он не встанет на путь внутреннего преображения, прогрессивные реформы, даже пусть их проведут сами ангелы, работать не будут. Одна из статей последних лет так и называется – «Единственная революция». В ней Миркина развивает мысль религиозного учителя Джидду Кришнамурти, который писал: «Никакая динамическая золотая пилюля никогда не разрешит наших человеческих проблем. Их можно разрешить только радикальной революцией в уме и в сердце человека. Это требует трудной, постоянной работы, необходимо видеть и слушать, и быть тем самым в высшей степени восприимчивым».

Как-то к Кришнамурти пришел посетитель и сказал, что он ищет Бога. Посетитель был очень озабочен, а за окном протекала прекрасная река. Но никакой реки человек не видел. Он не слышал плеск волн, его не трогали блики на воде. Река представлялась ему чем-то заурядным. Если такой человек отыщет Бога, то очень многим не поздоровится, не правда ли? Другими словами, прежде чем изменить мир, ты должен увидеть его неброскую и непостижимую красоту. Испытать тоску по этой красоте, молиться о том, чтобы она тебе открылась. Это и будет твоей тоской по Богу…

Говоря о влюбленном, философ Платон указывает на некую скрытую память. Глядя на здешнюю красоту, влюбленный припоминает красоту небесную, подлинную. Мы вполне можем уподобить мудреца влюбленному. Вот только мудрец влюблен в Истину. Его душа устремлена к подлинной красоте, к подлинной красоте его души, добавлю я. А подлинная красота души не входит в противоречие со здешней красотой, напротив, она ее углубляет, опрозрачнивает, возвращает Богу. Здешняя красота, соблазняемая самою собой, своими возможностями, может и оторваться от Бога. И тогда мудрец возвращает ее в Источник благодаря интуитивному схватыванию того, что составляет нетленную суть красоты.

Душа Миркиной не может согласиться с тем, что «обряд», о котором пишет священник-доминиканец Саймон Тагуэлл в книге «Беседы о блаженствах», выше любви. Формула: любовь – двусмысленна, обряд – однозначен – не может устроить влюбленного в Истину мудреца. Солидаризируясь с Тагуэллом во многом и проливая вместе с ним слезы радости и благодарности, Зинаида Александровна никому и никогда не позволит бросить тень на Любовь. Потому что вся ее жизнь – это припоминание красоты подлинной, внутренней, нетленной, освященной Любовью. Миркина никогда не отрицала обряд, но восставала против обрядоверия. В обряде присутствуют «голые положения и каноны», как выразился бы Плотин. Любви порою недостает отрешенности. Не потому ли Мейстер Экхарт ставил отрешенность выше любви? Но в любви схватывание Истины на лету так естественно, что никакая буква, никакой канон, никакой обряд не заменят этого духовного опыта. Причем я говорю сейчас о таком опыте, который не имеет ни начала, ни середины, ни конца, настолько он целен и непрерывен в отличие от обряда. И когда Тагуэлл разрешает нам, потакая нашим слабостям, отдыхать от духовного опыта, предаваясь временному отупению, Миркина только разводит руками. Как? Разве может нас утомлять соединение со своей Сутью? Для чего душе разлучаться с самою собой? Для чего душе прекращать любить? Зинаида Александровна этого не понимает. И Тагуэлл становится для нее недостаточен, как недостаточен и обряд.

Вернусь к сквозной теме статей.

В работе «Две естественности» Миркина размышляет о мировом духовном кризисе и предлагает выход из него не в политической плоскости, а в объемном видении целостной жизни. Что значит объемное видение? Не требуй изменений от мира, изменись сам. Встань на путь преображения. Социальная активность нужна, но не вместо глубокой жизни, а наряду с ней. Не подменяй невидимую духовную работу социальным реформаторством, которое, к сожалению, умеет только бросаться в крайности. Империализм сменяется коммунистической утопией, а последняя – диким капитализмом. На смену воинствующему атеизму приходит «воинственное христианство», а против него, захлебываясь пеной, выступает либеральная общественность, которая шельмует Христа и приравнивает трепет перед великой тайной жизни к мракобесию. Каждый выбрал свою сторону баррикад, свою правоту. И никто не захотел остаться с Богом. А ведь нет ничего естественнее этого. Однако естественным считается другое – легион наших желаний, которые топчут тех, кто встает у них на пути. Именно так от века и творится история. Миркина не боится в публицистическом ключе ставить перед нами столь неудобные вопросы. И конечно, она обращается к широкой общественности, а не к власти. Но общественность заявляет, что такие речи только на руку власти, и голос мудреца с досадой и недоумением снова летит под колеса истории.

Я никого ни с кем не сравниваю, но точно так же из века в век мы пренебрегаем голосом Христа и пытаемся исправить Его учение. Однако Христос не ратует за сохранение Иудеи в составе Римской империи и не борется за ее независимость. Его нельзя назвать ни державником, ни сепаратистом. Он говорит, что Царство Божие внутри нас. Но кому и когда было до этого дело? Ведь мы захвачены современностью. Одним нужна революция, другим не нужна. А вот Бог не нужен ни тем ни другим. Тот Бог, который больше, чем обряд. Тот Бог, который освобождает нас от предрассудков. Я говорю, что Он не нужен нам, хотя ведь только Он и нужен. Но мы забываем об этом.

Увидеть реку за окном или Бога в ближнем – самое трудное дело на свете. И оно требует такого мужества, которого не знает ни одна борьба. Борьба заканчивается победой или поражением, а Любовь ничем не заканчивается, потому что у Любови нет конца. Вот каким мужеством обладала Миркина. Мужеством, стойкостью Любви.

Во вступительной статье нет возможности осветить все работы, вошедшие в сборник, да это и не нужно. Я сосредоточился лишь на главных темах: гражданский раскол и исцеляющая любовь.

Последние пять лет Миркина жила за двоих. Она продолжала дело Померанца, их общее дело. После ухода мудрецов работа любви не должна прекращаться. Мы не можем восполнить утраты. Заменить Померанца и Миркину некем. Но мы можем оставаться самими собой. И этого более чем достаточно. Все остальное предоставим Богу.

Ноябрь 2019

Разговор о простых вещах

Я хотел бы поговорить о простых вещах. О самых простых. И о самых насущных. Я буду делиться своим опытом. Только опыт, и ничего больше.

Через месяц после ухода из жизни Зинаиды Александровны у моей жены Юлии обнаружили онкологию.

Потребовалось три операции. Потом назначили лечение. Когда нас это накрыло, Юля призналась: «Я уже во всем сомневаюсь. Я только в тебе уверена». «Хорошо, – сказал я. – Значит мы готовы к путешествию. Бурей больше, бурей меньше. Всё это неважно. Ничего не бойся».

Наше путешествие продолжается. И Бог дает силы справиться со всем. Простые вещи. Все очень просто…

Семья. Я хотел бы рассказать о своей семье.

Мой старший сын Михаил учится на физика. Живет он отдельно от нас. Его девушку зовут Лера. Когда сын приезжает, а это случается нечасто, в доме праздник. Когда уезжает, получает напутствия и сам раздает их, ведь у него есть младший брат.

– Передавай большой привет Лере, – говорит Юля уже в дверях.

– И привет поменьше – Белке, – добавляю я.

Белка – это собака.

Неделю назад проводили Мишу. С ним было весело. Теперь нас только младший развлекает. Когда его сестра Катерина выходила замуж, он почему-то расстроился.

– Ты что? Это праздник – свадьба, – сказала Юля.

– Ну какой праздник? Это ответственное дело! – заявил Семён.

И он прав.

А ведь еще совсем недавно она была старшеклассницей, и я покупал ей сапоги. Она сама выбирала. Стиль у Катерины был подростково‐купеческий. Тонкой линии и изящной выделки не чувствовала. А у меня не было времени прививать ей вкус. Дочь от первого брака. Я мог только поцеловать ей руку в порыве нежности, после того как она пройдется по залу и неожиданно взросло крутанется перед зеркалом. Потом выбирали приличные туфли уже студентке мединститута. Помню, она сказала: «Мы должны уметь лечить и взрослых, и детей, и всё что хочешь!». Сейчас мы стали ближе. Все, что происходит в ее жизни, она проверяет на мне, как на камертоне. А я стараюсь разделить с нею свою жизнь…

Как же нас развлекает Семён? Задали ему сочинение на тему: «Мои герои». Одна девочка из класса написала, что ее герой «человек с профессией пожарник». Другой мальчик честно признался, что его герой – персонаж компьютерной игры. Все нормально. Современные одиннадцатилетние дети. Но наш удивил, кажется, всех. Вот его сочинение, за которое ему, к слову сказать, поставили четверку: тему не раскрыл.

«Мои герои – это мои родители. Они мне помогают. Я не знаю, что бы я делал без них. Они меня наставляют на правильный путь. Я счастлив вместе с ними.

Я считаю, что мои родители – герои. Во-первых, родители – самые близкие люди, я люблю их, потому что они заботятся обо мне, и если бы не они, меня бы не было. Во-вторых, это друзья, самые лучшие люди на свете.

Моя мама очень заботливая и умная. Когда я переживаю или у меня что-то случилось, мама меня утешает. Мама – самое главное слово в жизни, ведь она меня любит больше всех.

Благодаря папе я сильный, ведь если бы не было папы, я бы был очень слабым. А еще папа учит меня быть уверенным и спокойным.

В заключение хочу сказать, что у меня есть большое уважение и любовь к моим родителям. Иногда мы ссоримся, но всегда миримся, и я их очень-очень люблю».

Когда я спросил его: «А разве мы ссоримся?», он ответил: «Ну надо же было чем-то закончить». То есть он побоялся, что если напишет всю правду, то ему не поверят. Но мы действительно не ссоримся. Был у него такой период, когда он пытался вывести меня из себя, но, кажется, у него ничего не вышло, потому что, совершенно отчаявшись, он решил сам себя отшлепать. Так работают стереотипы. Когда ребенка не наказывают родители, он сам берется за дело. Мой друг психолог сказал, что если Семён сам себя пытался выпороть (конечно, «выпороть» сильно сказано), то значит ему не хватает моей эмоциональной вовлеченности. На что я ответил, что вовлеченности завались, а вот подсаживать его на стрессовые состояния не хочу. Сделай я это – и он решит, что если нет стресса, то нет и любви. Я сам прошел через подобное, я сам прочно связал любовь со стрессом, и в этом мне помогла, во-первых, мировая литература, а во-вторых, просто сама жизнь. Все это кажется мне теперь неправильным. К тому же Семён и так очень переживающий из-за всего товарищ. Но это у него от мамы, которая, как он справедливо заметил, «любит его больше всех».

Сочинение «Мои герои» написано все-таки в каком-то министерском стиле. Оно не передает особенностей речи автора. Поэтому приведу фрагмент смс‐переписки.

Пока Семён не дружит с точными дисциплинами, отсюда и все страдания. Он пишет Юле:

– Ох, если ты расскажешь гостям о том, как я закончил год по математике, то они на меня знатно покричат, тупым будут называть, ведь математика такая интересная, а ты болван с тройкой!

– Ну ёлки! – отвечает Юля. – Каким гостям?

– Неважно. Просто. На будущее.

– Я тебе говорю – все хорошо. Мы во всем разберемся. Ты умница. А ошибки бывают у всех.

– С тройкой?

– Да. Ты учишься, это нормально ошибаться.

– Но третью четверть подряд – это тупизм!

– Не ошибается только тот, кто ничего не делает.

– Но я могу́ что-то не помнить? – продолжает страдать он.

– Стихи такие есть: «Перед ошибками захлопываем дверь. В смятеньи истина: как мне войти теперь?».

Он отвечает:

– Это моего положения не меняет, но заставляет задуматься.

– Задумайся. И, главное, не расстраивайся. Я тебя очень люблю.

– Все хорошо?

– Да. Все хорошо. Выше нос.

Когда мы с Мишей поехали за лекарством для Юли, младший расклеился. А если у него температура, даже небольшая, его посещают неожиданные мысли. Вот что мне рассказала Юля:

– Семён проснулся посреди ночи и спросил: «Мама, я вот не знаю, надо ли этого бояться, но когда человек умирает, он же гниет?». Так, подумала я, заболевает. Вспомнили папу, что он думает по этому поводу. Если что, мы всё валим на папу.

– А что папа? – оживился я. – И что же я думаю?

– А папа… Папа учил нас как коммунистическая партия, что смерти нет…

Мишка сделал доклад в Финляндии на английском. И его там на каком-то буклете шикарно представили «Мистер Михаил Перельштейн».

– Я тут живу, никакой не мистер ни разу, а он уже мистер целый! – возмущаюсь я для приличия, потому что неприлично им горжусь.

Миша, уезжая, дал брату наказ:

– Маму слушайся, папу не ругай.

А это потому, что у Семёна программа сбилась. Встречаю его из школы, веду домой, мою, «наставляю на правильный путь». Котлету или яблоко разрезаю, но не так, как Юля, конечно. Не под тем углом, не на те части.

– Что я тебе сделал! – творчески возмущается он.

Я целую его в макушку.

Пока веду Семёна домой, мы разговариваем. Ну конечно же о простых вещах. О чем же еще?

– Папа, а вот когда ты за мной в школу шел, ты о чем думал?

– Думал, чтобы не опоздать.

– Нет, ну я имею в виду про жизнь.

– Про жизнь? Про жизнь я думал, как хорошо, что ты у нас есть, какой день хороший, как Бог все это здорово устроил.

– Ну, это понятно, – вздыхает он. – Я от тебя ничего другого и не ждал. Я думал, ты меня чем-нибудь удивишь.

– Удивляю! У нас с крыши снег сбросили. А вместе со снегом здоровые куски льда!

Семён округляет глаза:

– Вообще жестец!..

В магазин я хожу со списком. Детские соки; боржом; яблоки; брокколи-оладьи; оливки; творог зернистый с вареньем белорусский Савушкин; сыр; молоко с ручкой. Пока ищу молоко, звонит мама и поражается, когда я беру трубку.

– Я вызывала такси, а попала почему-то на тебя. Ты мне не отвечай.

– Хорошо, – киваю я, прячу трубку и думаю: «А что, собственно, сейчас произошло?». Моя мама неучтенный буддийский патриарх – мастер алогизмов и парадоксов.

А вот и молоко с ручкой.

Слава богу, от оформления инвалидности мы отказались. Пока оформишь – поседеешь. А действует инвалидность всего один год. Деньги платят за нее смешные – рублей пятьсот в месяц и бесплатно выдают очень нужный нам препарат, в аутентичности которого мы сильно сомневаемся. Хотя кто знает, из-за нашей всероссийской расхлябанности может быть его еще и не успели подделать. Но рисковать не стали. Закупили дорогой препарат сами в специализированной аптеке.

На пятый-шестой день после химиотерапии аппетит к Юле возвращается. И тогда хорошо идут оливки с косточкой. Мы снова блещем ситуативным остроумием, которое является признаком сносного самочувствия жены. Происходит это примерно так.

– Кто придумал оливу культивировать? Евреи небось? Или египтяне? Или евреи?

– Финикийцы, – отвечаю наобум, но уверенно.

– Финикийцы же по финикам были.

– Они… Финикийцы – по всему они! – невозмутимо заявляю я.

Юля смотрит на меня с подозрением.

– Египтяне знали оливковое масло?

– Я не успел спросить…

Пошел в ближайшую аптеку за лекарством, повышающим лейкоциты. Девушка-провизор интересуется:

– У вас что, онкология?

– Да, – отвечаю, – у жены.

Девушка всплескивает руками:

– Ой, вы только ее не бросайте!

Вот почему я никогда не уеду из этой страны…

Все мы сдаем экзамен, но сначала вытягиваем билет. Например, ты вытянул болезнь. Тяжелую болезнь. Билет непростой. Подготовиться заранее невозможно. Но это всего лишь задача, которую ты или вы вдвоем должны решить. Условия задачи не могут быть хорошими или плохими. Условия не за тебя, и не против тебя. Даже не так. Условия всегда против тебя, но на самом деле они за тебя. Условия – это то, что есть. Если ты принимаешь то, что есть, то ты на стороне жизни. Ты уже выбрал жизнь. Порой люди настолько печальны и грустны, что им никакого рака не нужно. Они уже лежат в могиле. В могиле своего ума.

Наш ум может оказаться кладбищем стереотипов, и тогда добра не жди. Если заболел, то в чем-то виноват, вот тебе расплата. Или кто-то виноват в том, что ты заболел. Или в замысел Бога закралась ошибка. Словом, что-то пошло не так. А всё, что от нас требуется, это допустить, что всё идет так, как надо, что по-другому и быть не могло. Бог всегда дает ношу по плечу, а если ноша невыносима, значит, я ее не от Бога принял и без Бога несу. Всё очень просто.

Когда Юля заболела, она сказала:

– Я на тебе сейчас повисла и морально и физически. Я понимаю, как тебе тяжело.

– Нет, – ответил я, – мне не тяжело. Я держусь за Бога.

Моя мама истинный мастер дзен. Она любого мудреца поставит в тупик. Прошлой зимой она спросила Семёна.

– Что тебе подарить на день рождения?

– О-е-е-ей! У меня очень-очень большая пробле-ма! – схватился он за голову.

– Какая у тебя проблема, мой дорогой?!

– У меня всё есть! – чуть не плача заявил Семён.

Той же зимой мама озадачила меня так, как может озадачить только Мастер своего ученика.

– Кто-то мне сказал, что есть что-то, сейчас вспомню где, очень нужное для тебя по бросовым ценам, но я не помню кто.

– Причем здесь кто? – законно возмутился я. – Что есть для меня?

– Не помню! Я же говорю – не помню. Сынок, это правда.

– Зачем же ты говоришь и дразнишь меня, если не помнишь?

– Вот я себя и спрашиваю, зачем я говорю тебе это?

И только теперь я разгадал ее коан. Это была гениальная подводка к тому, чтобы я осознал природу реальности. Реальность непостижима! Вот и всё. Это так просто! И не надо голову ломать…

Господи, все что я прошу у Тебя, у меня есть. Прошу защиты, но Ты уже защитил меня. Прошу любви, но не Ты ли наделил меня этим даром? Ты отдал мне всё, чем владеешь. Господи, открой мне глаза на то, что у меня уже есть и было всегда и пребудет вовеки…

Приведу молитву, которая дала мне силы справиться со всем, когда руки уже опускались. Были, были и такие минуты.

«Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить всё, что принесет мне наступающий день.

Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой.

Во всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня.

Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все Твоя Святая воля.

Во всех моих словах и делах руководи моими мыслями и чувствами.

Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что всё ниспослано Тобою.

Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая.

Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня.

Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить.

Аминь».

Быть может, особенно трудны для исполнения следующие слова:

«Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая».

Как-то мне позвонил мой бывший студент, ставший впоследствии моим хорошим другом. Он напился, потому что от него ушла возлюбленная. Ушла давно, но это ничего не меняло. Рана не зажила. И он спросил меня, что ему делать? Я сказал:

– Отпусти это. Отдай это Богу. Это не твое. Ты несешь ношу, которая тебе не по плечу.

– А как отпустить? – спросил он. – Где взять силы?

И тут я понял, что сил-то у него, у человека талантливого, тонко чувствующего, еще очень много. Только это всё не та сила. Совсем не та.

– Войди в свое глубокое сердце, – сказал я.

– А как войти?

И тут меня словно осенило. Пока у нас есть силы для страдания, нам никто помочь не может. Мой друг должен обратиться к Богу, а не ко мне.

– Как войти в глубокое сердце? – продолжал допытываться он.

– Не знаю, – ответил я уже из другого состояния, и добавил: – Ты всё делаешь правильно. Я тебе доверяю.

И он замолчал. Его это ошеломило. Поток вопросов остановился.

Простые вещи. Проще некуда. И всё понятно.

Да, мы должны вверить Богу жизни наших близких. Всё, что от нас требуется, это быть рядом. Мы можем помочь только своим присутствием, своим покоем, своей верой в близкого человека, своей верой в его добрый корень.

Если бы, если бы мы позволили Богу пролить на нас Его безграничную любовь! Но мы сопротивляемся. Конечно, мы же недостойны. Но разве это нам решать? Бог возлюбил нас так, как мы себя полюбить не можем. Нам не хватает Его веры в нас. Порою мы хотим заменить ее демонстрацией нашей веры в Него. Но если мы действительно Ему доверяем, то тогда нужно посмотреть на себя Его глазами, полными смирения и любви…

Юля продолжает заниматься репетиторством, она прекрасный математик. Сил и терпения у нее хватает не только на Семёна, но и на учеников.

Семён расстроился из-за очередной тройки.

– Я худший наследник лучшего репетитора по математике!

Я его успокаиваю:

– Мы с мамой тебя любим. Бог тебя любит. Тебе надо просто поверить в то, что мы тебя любим так, как только можем… И ты попробуй любить себя нашей любовью. Ты хотя бы допусти, что это возможно.

– Хорошо, – соглашается он, чтобы сделать мне приятное.

– И не ругай себя. Не называй себя худшим наследником лучшего репетитора по математике. Не надо себя казнить, не надо переживать.

Я глажу его по голове.

– Почувствуй мою руку. Послушай, видишь как всё хорошо?

– Это только в твоем сознании, – всё еще сопротивляется он. – Ты находишься в собственном мире. Не выходишь из своей оболочки.

– А мне некуда выходить. Я уже пришел.

Я продолжаю его гладить, и он затихает, наконец доверившись мне.

Или другая ситуация, но очень похожая. Юля подходит к зеркалу и вздыхает:

– Мне не нравится как я выгляжу.

– Ты смотри на себя моими глазами.

– Я так и делаю. Мне тебя жалко.

Она так и делает. А это значит, что всё хорошо. И всё просто. Всё очень просто.

Читаем на стене нашего дома объявление: «Куплю рога».

– Что это?! – таращусь я.

Семён разумно мне всё объясняет:

– Они хотят сколотить состояние на таких вещичках.

И больше у меня вопросов нет. Простые вещи.

Перед Новым годом я вышел во двор. Стою с пакетами мусора под звездным небом. Мимо семенит Айдар из соседнего дома.

– Привет, Роман! Анекдот рассказать? Правда, еврейский, – деликатно спохватывается сосед.

Я уже начинаю хохотать.

– Давай, – говорю, – рассказывай свой анекдот.

– Старый еврей спрашивает молодого: «Как дела?». «Ой, плохо, – отвечает тот. – Всё плохо». «Ты неправильно отвечаешь», – говорит старый еврей. «А как надо?» «Вот ты жалуешься – у меня всё плохо, а Бог тебя слышит. И Бог говорит: «Ну подожди. Ты еще не знаешь, что такое плохо». А если ты ответишь: «Всё хорошо. У меня всё хорошо», тогда Бог скажет: «Подожди, ты еще не знаешь, что такое хорошо!».

Я держал в руках много книг, какие-то из них прочитал, но эту мудрость узнал от Айдара. За мудростью далеко ездить не надо. Встретил соседа, и всё понял…

Зинаида Александровна о своей болезни говорить не любила. Ее душа всегда шла широким шагом, хотя тело и не поспевало. Это причиняло боль, но никогда не перечеркивало главного. В августе и сентябре мы уже не отходили от нее. Она целовала нам руки и называла ангелами, мы целовали руки ей и плакали, а она нас утешала. И всё было хорошо. Простые вещи.

Две недели назад она мне приснилась. Я встретил ее в каком-то огромном, многолюдном пространстве, похожем на аэропорт. Она светилась. И этот свет можно было принять за ее невесомые пряди. Мы обнялись, но не как после долгой разлуки, а как будто бы и не расставались. Увиделись и обнялись. Я спросил: «Когда тебя выпишут?». Я не был уверен, что это больница, но так спросилось. И она ответила: «Я не знаю. Здесь хорошо, но мне нужно дальше». И по тому как она сказала «здесь хорошо», я понял, что ожидание тяготит ее. Я даже захотел спросить: «Кто все эти люди?». И проснулся.

А все эти люди мы с вами. И мы должны отпустить ее. Разжать руку. Мы слишком за нее держимся. Мы и должны держаться, но не так. Мы должны Духом держаться. А нас вон сколько! И каждый хочет что-то ей сказать, что-то спросить. А нам всем нужно просто затихнуть. Не говорить, а молчать. И даже не молчать, а исполниться её безмолвием. Потому что молчание может быть тяжелым, человеческим, а безмолвие – оно крылатое, оно Божье.

Наши учителя всегда с нами. Благодаря их милости с каждым из нас происходят удивительные вещи. И мы даже не представляем, в каком океане любви мы живем! И как это просто позволить себе быть любимым и любить самому.

Нам нужно всем встретиться в Боге. И начать лучше с самого трудного – со своей семьи. Порою кажется, что это нам не по силам. Слишком тяжело. Ведь и Христос не стал пророком в своем отечестве. Но наша задача скромнее. Нам не нужно становиться пророками. Достаточно сохранять покой в ситуациях, которые к этому не располагают, то есть не терять присутствие духа и чувство юмора. Достаточно заботиться друг о друге и, как сказал апостол Павел, «не раздражать детей». Достаточно позволить Богу любить нас любовью отца, который, завидев блудного сына, идет ему навстречу, раскинув руки. А затем отдать Ему без остатка нашу любовь.

Вот как написала Зинаида Александровна о той целительной тьме, в которой Сын встречается с Отцом. Триптих «Рембрандт “Блудный сын”» заканчивается таким стихотворением.

* * *

 
Свет внешний стих, поник, погас.
И лишь тогда очнулись свечи.
И бездна приютила нас,
Окутывая лоб и плечи.
Слоистый, движущийся мрак,
В котором наше зренье тонет,
Так бережен! Он нам не враг,
Он не чужой, не посторонний…
Вот он коснулся наших ран,
Соединил куски и нити.
Незримый, тихий океан,
Священный, внутренний Целитель…
И мы уже в ином краю,
Где нет ни щели и ни дверцы,
Мы погрузились в грудь свою,
Упали в собственное сердце…
 

Вот она – задача жизни: упасть в собственное сердце. Это непросто… И это так просто!

Май 2019