Текст книги "Костер Померанца и Миркиной. Эссе, лекций, стихи"

«В глубинах Духа смерти нет»

Зинаида Александровна не дожила нескольких месяцев до своего девяностотрехлетия. Сборник «Открытая дверь» дает возможность продолжить разговор с ней.

«Открытая дверь» книга завершающая. Зинаида Александровна дописывала ее будучи тяжело больной. Она так иногда и называла сентябрьские стихи – «больными». Но я никак не мог, да и сейчас не могу с этим согласиться. Миркина никогда не писала «больных» стихов. Такой цельный человек, как она, и занедужив, оставалась самою собой. Она угасала в окружении дорогих ей людей. Последнее стихотворение датировано 20-м сентября, а ушла Зинаида Александровна на следующий день. Но «…уходя, мы не уйдем – / В глубинах Духа смерти нет». И вслух, и про себя я повторяю последнюю строчку. Происходит это помимо моей воли. Как-то поймал себя на том, что поменял в строке одно слово: «В глубинах Жизни смерти нет». Ее стихи живут.

Восемнадцатый поэтический сборник – до некоторой степени дневник. У автора не осталось времени на то, чтобы сгруппировать стихи по разделам, как это делалось всегда. Тексты представлены в хронологическом порядке. Но «Открытая дверь» не дневник души, а дневник Духа: отчет перед Господом.

Что же это, все-таки, значит: «В глубинах Духа смерти нет»? Разве мы не смертны? Конечно, смертны. Но вместе с тем есть нечто, что умереть не может.

Русский религиозный мыслитель Семен Франк так выразился о «самочинной воле» человека: «будучи онтологически беспочвенной, она все же фактически реальна». Точно так же фактически реальна и смерть, и в тоже время на последней глубине жизни смерти нет…

Почему героя русской сказки омывают сначала мертвой водой, а потом – живой? Да потому что мертвая вода добивает все то, что и должно умереть в нас. А живая вода проявляет все то, что никогда не умрет, что вечно.

Антония Блума глубоко поразили слова одного молодого богослова, который начал свой доклад так: «Будущей жизни нет, есть только вечная жизнь»… А вот как о превратно понятом бессмертии писал Григорий Соломонович: «Все представления о посмертии основаны на воображении. Вечность не после жизни, а внутри жизни». В «Открытой двери» Миркина развивает афоризм Померанца.

 
До вечной Жизни надо здесь дойти.
Она и здесь, и там – одно и то же.
Но нет безвестней и трудней пути,
За нас найти его никто не сможет.
 

То есть вечная жизнь и здесь, и – там. А другими словами, для вечной жизни нет ни здесь, ни там. Ее ничто не может ограничить. Как ничто не может ограничить Бога. Вечная жизнь подобна неиссякаемому Источнику, который утоляет нашу жажду при жизни, который не пересохнет после того, как нас не станет, и который бил ключом до нашего рождения. Об этой Истине свидетельствуют любимые Померанцем индийские мудрецы. Григорий Соломонович вторит им: «Я как волна исчезну, я как Океан не рожден и не умру».

Вот главное положение учения, корни которого уходят в ведическую культуру: наше истинное «я» никогда не рождалось и никогда не умрет. А то, что умрет, это – не я. Но что же это тогда? Это то, что я принимаю за самого себя…

Существует замечательная суфийская притча. Празднично украшенный зал великолепного дворца наполнили гости. Все ждали появления короля, но никто не знал, как он выглядит. Ближе всех к трону располагались знатные вельможи, поодаль птицы не столь высокого полета. Но какого же было удивление распорядителя, когда он заметил, что у самого трона на табуретке сидит какой-то оборванец.

– Кто вы? – осторожно спросил распорядитель. – И почему вы впереди всех?

– Это мое законное место! – ответил незнакомец.

– Вы министр?

– Ну что вы. Я выше министра!

– Так вы король?

– Я выше короля!

– Значит, вы Бог!

– Нет! Я выше Бога!

– Что может быть выше Бога? Ничто!

– Ты прав. Я и есть то самое Ничто…

Оборванец был странствующим дервишем. Другими словами дервиш сказал следующее: «Я – то, на что нельзя навесить ярлык». И было бы не удивительно, если бы он добавил: «Конечно, я могу казаться себе и министром, и королем. Я могу даже принимать себя за странствующего дервиша. Но в глубинах Духа нет званий и чинов, нет имен и фантазий о себе, нет страха, и – нет смерти».

Все, чем мы обладаем, не наше. Оно дается нам на время. Но есть нечто такое, чего у нас нельзя отнять. У нас нельзя отнять то, что гораздо больше нас. В «Потери потерь», своей первой книге, Миркина писала:

 
Меня любить? Мой Боже, эту глину?
Но тот, кто взглянет в сей провал сквозной,
в Тебя – мою живую сердцевину, –
о, как же он обнимется со мной!
 

Глина обязательно будет отнята. Глина вернется к глине, а Дух – к Духу. И для этого не нужно ждать Страшного суда. Дух никогда не расстается с самим собой. Ни на одно мгновение. Ткань глубинной жизни не рвется. «В глубинах Духа смерти нет».

Кто я? Снова и снова встает этот вопрос. Я – «провал сквозной»; Ничто, как сказал дервиш, то, на что нельзя навесить ярлык; «живая сердцевина».

Вот образ, дорогой мне. Человечество подобно чудесным и причудливым камешкам, нанизанным на нить. Семь миллиардов бусин, а нить – одна. Бусина недолговечна. Вчера – бусина, сегодня – осколки. А вот нить не рвется. С нитью ничего случиться не может. Отверстие в бусине и есть ее «живая сердцевина». Через это отверстие все бусины соединены друг с другом. Мы все связаны живой нитью. Мы и есть эта нить. Конечно, мы остаемся и бусиной тоже, потому что таков замысел Бога. И только будучи бусиной, мы способны осознать, что мы все-таки не бусина. Мы – нить.

Зинаида Александровна протерла душу до дырки, как бумагу ластиком, и через эту дырку хлынул свет. Но это произошло потому, что Бог протирал бумагу с другой стороны. И состоялась Встреча. Если же мы будем протирать душу до дырки без Бога, то мы своим ластиком изорвем бумагу в клочья. Вот почему Померанц скажет: «Не самоистязание нужно, а внутренний напор творчества».

Вернемся к образу бусины и нити. Когда бусина нащупывает свою «живую сердцевину», сей «провал сквозной», она входит в вечность. В проточенном в бусине отверстии время теряет над нами свою власть. Каждая бусина старается обособиться, и это так понятно. Поэтому и возникают размолвки, переходящие в конфликты, развязываются войны. Когда обособляется волна от волны – на море случается буря. Но все волны, сколько бы их ни было, семь миллиардов или семьдесят семь, образуют единый Океан. Все бусины, волны, жизни нанизаны на такую нить, которую не перерезать. И мы есть то, что нельзя перерезать. Когда буддисты говорят о нерожденном и несотворенном как о нашей истинной природе, они имеют в виду эту самую нить, этот самый Океан.

Вот еще одно стихотворение из книги «Потеря потерь».

* * *

 
Облака ушли в кочевье,
А во мхах текут ручьи…
Мы свободны, мы – деревья,
Мы не ваши, мы ничьи…
 
 
День без края, жизнь большая,
Жизнь без смерти, мир – наш дом,
И никто не помешает
Нам идти своим путем.
 
 
Может статься, в говор хвойный,
В желтый ствол войдет пила, –
Мы все те же, мы спокойны –
Небо длится, жизнь цела.
 
 
Облака ушли в кочевье,
Слышен тонкий плеск ручья.
Я иду к своим деревьям,
Я не ваша, я – ничья.
 

«Я – ничья», – говорит поэт. Не вешайте на меня ярлык. Я – проточная вода. Все ярлыки будут смыты. Ничего не останется. Останется только то, что было, есть и пребудет во веки – нить Жизни…

Да – «В желтый ствол войдет пила», но «Мы все те же, мы спокойны – / Небо длится, жизнь цела»… Какая это простая вера, детская вера в то, что все хорошо. Как бы ни было плохо, а все-таки все хорошо. Потому что жизнь на глубине нерушима. Но нужно жить на глубине. Учиться этому каждый день. И еще нужно учиться видеть себя со стороны. Любой пустяк может выбить нас из колеи, вытолкнуть на сумбурную поверхность жизни. Не говоря уже о каком-нибудь неодолимом чувстве, с которого может начаться депрессия. Но этот же пустяк или состояние крайней подавленности есть указатель в глубину, напоминание о ней. Не стоит искать единственно верных рецептов спасения или уповать на чудодейственные духовные техники. Техники и рецепты тоже могут помочь, но только при «умалении ума и разрастаньи сердца».

В посвященной памяти Померанца «Тайной скрижали» (эта книга стала неким Рубиконом для Зинаиды Александровны) есть такое стихотворение.

* * *

 
А если ты растаешь струйкой дыма?
А если жизни подведен итог
И стерто всё, что мыслью представимо.
А Бог? Кто Он – непредставимый Бог?
Так смысл пропал? – Ни на одно мгновенье:
Непредставимой этой глубине
Души моей вернейшее движенье
Необходимо так, как воздух мне.
И, может, нет ни рая и ни ада.
Простор небес непредставимо тих.
И нет ни наказанья, ни награды,
Но только сердцу и не надо их,
Полученных за что-то, от кого-то.
Душа под небом как бокал пустой,
И пустота от всей земной заботы
Окажется небесной полнотой.
Умом непредставимая, иная
Мысль приказала некогда: живи!
Я ничего своим умом не знаю,
Но полнота, но океан любви!..
 

Как-то я уже рассказывал о том, как мы с моим семилетним сыном постигали на кухне все духовные учения разом.

Семён сидел и грустил. Перед ним стояла пустая чашка.

– Папа, помоги мне, – возвел он на меня круглые глаза. – Почему у меня плохое настроение?

– Как тебе помочь?

– Я не знаю, – пожал он плечами.

Тогда я сказал:

– Представь себе, что ты – чашка.

– Это неприлично, – поморщился Семён и даже отодвинулся от стола.

– Ну ладно, не представляй.

– Нет, я представил.

– Хорошо. Чашка пустая. Ты заметил?

– Ну заметил, заметил, – терял он уже всякое терпение.

– Внутри чашки воздух, правильно?

– Ну правильно, правильно.

– А воздух в чашке – это тоже чашка?

Семён заглянул в чашку, подумал и сказал:

– Ну да. Воздух в чашке это тоже чашка.

– Хорошо. А если чашка, не дай бог, разобьется? Упадет со стола и разобьется. Что тогда станет с воздухом?

– Воздух выживет! – заявил он.

– Прекрасно! А теперь скажи. Ты кто? Чашка, которая может разбиться, или воздух в чашке?

– Я воздух! – отрезал Семён.

– Как настроение?

– Хорошее! – подскочил он и начал носиться по кухне. – Папа, а почему у меня хорошее настроение?..

Есть только одна веская причина, почему у нас хорошее настроение. Потому что «Душа под небом как бокал пустой». Конечно, я ему этого не сказал. Да и зачем? Ведь он и так всё понял.

То, что растает струйкой дыма, не является нами. Наша истинная природа – куст, который горит и не сгорает. Мы – негасимый огонь, мы – воздух в чашке, мы – нить, на которую нанизаны бусины. Волна должна ощутить свою нерушимую связь с тем, что больше нее. То есть волна должна научиться видеть глазами Океана. Мысль о том, что я только лишь бусина, только лишь волна, заставит меня страдать и приведет к отчаянию…

«И пустота от всей земной заботы / Окажется небесной полнотой»… Земные заботы. Как к ним относиться, и что это такое? В глубинах Духа смерти нет, но отведено ли место в глубинах Духа земным заботам?

Удивительный путь освобождения от земных забот предлагает Иоанн Златоуст. Мы должны всё принести в дар Богу, говорит святой. Иоанн Златоуст не призывает нас в одночасье отдать Богу самое для нас дорогое. Мы не Авраамы, мы не готовы отдать Богу Исаака. Но мы могли бы отдать нечто не столь ценное. А начать лучше и вовсе – с ненужного. Отдай Богу ненужное. Начни с ненужного. Но выясняется, что мы и ненужное отдать не можем. Мы держимся за свои тревоги, страхи, за свою скуку и раздражение; за безрадостные мысли, за дурное расположение духа, за обиды, психологические травмы, неврозы. Почему бы всё это не отдать Богу? Ведь всё это нам так мешает! Антоний Блум так пересказывает поучение Златоуста: «С одной стороны, чувство потери не будет выше твоих сил, с другой стороны, ты даже не сможешь похвалиться и погибнуть через гордость, поскольку отдал-то ты нечто тебе ненужное. Когда освободишься от чего-то совершенно бесполезного, ты обнаружишь, что теперь что-то следующее вышло на уровень бесполезного. Отдай Богу и это. И мало-помалу, принося в дар Богу одну за другой вещи, ставшие ненужными, ты окажешься совершенно свободным от всего, потому что в конечном итоге, кроме Бога и Его Царства, всё ненужно».

Как бы ни были важны земные заботы, а у нас нет права их игнорировать, они должны быть отданы Богу. Отданы как что-то ненужное, бесполезное или как нечто ценное, дорогое. И только когда мы всё отдадим Богу, Он всё нам вернет, но уже исцеленным, пересозданным. И мы всё что Ему пожертвовали, теперь возьмем из Его же рук. Так принял своего сына Авраам прямо из рук Господа. Бог не отнял Исаака у Авраама, а даровал ему сына. И то же о Себе говорит Христос: «Потому Меня любит Отец, что Я жизнь Свою отдаю, чтобы снова ее получить» (Ин. 10:17). Не в этом ли и состоит тайна воскресения? А прежде воскрешения Христа Авраам ведет сына на гору Мориа, и происходит новое рождение Исаака. И так может состояться духовное рождение наших «земных забот», и даже наших поражений. Вот о какой «небесной полноте» идет речь. Но ей должна предшествовать «пустота от всей земной заботы» как земной тщеты.

В глубинах Духа, в глубинах Жизни есть место земным заботам, но прежде чем накормить кого-то, нам нужно принять пищу от Бога.

 
Ах, Марфа, Марфа, погоди немного.
Накормит Бог, и ты накормишь Бога.
 

Недавно в отечественный прокат вышел фильм «Аритмия». Он был хорошо встречен критикой и получил благосклонные отзывы зрителей. Молодой врач скорой помощи Олег переживает не самый лучший период своей жизни. Жена пытается уйти от него. Почему? Да потому что муж пьет. Он прекрасный врач, он натура жертвенная: всего себя отдает людям, но, расходуя силы, не восстанавливает их запас. Олег всем помогает, но сам помощи свыше не принимает. Другими словами, он не дает Богу накормить себя. Тот, кто заливает глаза, Бога не узнает. А человек Олег хороший. На таких, как он, всё и держится. Но надолго ли его хватит?

Алкоголь позволяет освободиться от опеки ума, но лишь потому, что сам берется очень плотно опекать нас. Желанную свободу мы не обретаем. Мы лишь выбираем рабство себе по душе. Но выход ли это? От любого рабства с души воротит. Принять пищу от Бога – это значит ощутить вкус истинной свободы, истинной Жизни. В глубинах Духа нет ярлыков, скуки, страха, нет смерти и нет рабства.

Китайский мудрец Чжуан-цзы дает образ предельной реальности, «великого единства» абсолютного бытия, которые и есть те самые миркинские «глубины Духа». Чжуан-цзы говорит о «Великом Коме». Этот Ком предстает пустотой мировой пещеры или чревом Матери мира, вмещающей в себя всё сущее.

Что может нам дать образ Великого Кома? Каково практическое применение этой метафоры? Чтобы позволить быть тому, что есть, чем бы оно ни было, вплоть до смерти, чтобы принять невместимое, нужно стать «чревом Матери мира», нужно стать «пустотой мировой пещеры», нужно стать «пространством осознанного присутствия», как сказал бы современный духовный учитель. Самое поразительное то, что вместить в себя всё сущее – это, порою, почти то же самое, что вместить внезапный и мелкий укол самолюбия. Другими словами, всё сущее может принять форму неприятного пустяка. Кто-то испортил нам настроение абсолютной ерундой, и вот мироздание тайно уже пошатнулось. Но для того, чтобы позволить быть пустяку в ничем не примечательный момент самой обычной жизни, необходимо стать всей «пустотой мировой пещеры». И никак не меньше. Пустяк всесилен, пока мы не погрузили его в глубины Духа. Всесильна и смерть, пока мы не вместим ее.

* * *

 
До смерти надо дорасти.
Она как со скалы закат.
Она огромна. Боже мой,
Как мал перед великой тьмой,
Как куц и неглубок мой взгляд!
Он раньше времени погас,
Он не прошел всего пути.
Но если смерть в себя вместить,
Не будет ни ее, ни нас.
А будет… Но опять, опять
Я море понесла в горсти.
Мне больше не дано сказать,
Но мне дано – расти, расти…
 

Нельзя исчерпывающе объяснить смысл таинственных строк: «Но если смерть в себя вместить, / Не будет ни ее, ни нас». В одном из своих эссе Зинаида Александровна написала: «Рок – это не вмещенный внутрь Бог». Вместить означает принять.

Бог дает нам не только испытания, но и силу справиться с ними. Поэтому мы не вправе сетовать на Бога. Нам нужно только всё принять от Него: и ношу, и помощь. Не становиться одержимыми одними лишь испытаниями, не увязать в своих страданиях. То, что в нас смертно, при встрече со смертью неминуемо погибнет. А то, что в нас от Бога, способно вместить в себя всё сущее и даже смерть. Мы больше смерти, как бы она ни была огромна, потому что мы больше самих себя. В глубинах Духа нет смерти, и нас там уже нет. В глубинах Духа нас нет в качестве отдельной бусины, отдельной волны.

Сокровеннейшим для Зинаиды Александровны были слова Христа о двери. Он называл Себя дверью, ведущей внутрь. «Дверь – это Я. Кто войдет через Меня, будет спасен…» (Ин. 10:9). Миркиной было невыносимо больно от того, что люди, называющие себя христианами, часто не входят в Дверь, а запирают ее на засов и начинают ревностно охранять. Так истинные подвижники, исповедующие Христа, могут быть записаны в еретики или модернисты. Драгоценно признание Антония Блума: «Помню, как я был смущен, когда Николай Зернов пятьдесят лет назад сказал мне: “Вся трагедия Церкви началась со Вселенских соборов, когда стали оформлять вещи, которые надо было оставлять гибкими”. Я думаю, что он был прав, – теперь думаю, тогда я был в ужасе. Это не значит, что Вселенские соборы были не правы, но они говорили то, до чего они дожились. И с тех пор богословы тоже до чего-то дожились…». Как тут не вспомнить стихотворение Миркиной:

* * *

 
Вера в творца, а не вера в творенье.
Вера не в камень, а только в движенье.
Вера в творящую тайную силу,
Что перед сердцем все двери раскрыла.
Образ Творца – наша полная мера.
Вера есть творчество. Творчество – вера.
 

Вера есть творчество, высочайшее творчество. Это – когда ничего от себя. Ну, а если буква подминает под себя Дух, если преследуются инакомыслящие, если под подозрение берутся иноверцы, то уж это точно – от себя. На всю жизнь я запомнил слова Зинаиды Александровны, которая сказала мне: «Тот, кто любит Христа, никогда не бросит камень в Будду».

Последняя стиховая книга Миркиной начинается автоэпиграфом.

* * *

 
Нам оказал Господь наш милость:
Он растворил Свое жилье –
Пред нами Дверь вовнутрь открылась,
Но мы… мы не вошли в нее.
 
 
Мы поклонялись внешней силе
И слали ей свои мольбы…
Мы Дверь усердно затворили
И об нее разбили лбы.
 

Она готовила нас к своему уходу. Можно открыть любую ее книгу, в любом месте и сразу же получить помощь, поддержку. Нам не нужно ничего придумывать, грош цена фантазиям о загробной жизни. Нет никакого гроба. Есть только жизнь, та великая жизнь, которая не имеет ни начала, ни конца. Есть открытая Дверь, которая ведет в Новую жизнь, то есть в жизнь глубокую.

Январь 2019

«Покой всё вместившей души»

В статье «Устами поэта», первой работе о творчестве Миркиной, Григорий Соломонович писал: «Поэзия священной глубины – одна из вершин всякой великой культуры. Она не заменяет и не отменяет других путей в глубину, но и они ее не могут заменить». Так Померанц, этот интеллигент-мудрец, сразу же защитил стихи Зинаиды Александровны от любого невежественного прочтения, в том числе и от интеллигентского невежества.

В сборнике «Открытая дверь» есть такое стихотворение6464
  «Открытая дверь» – итоговый поэтический сборник Миркиной. Эта книга, как и целая серия предыдущих, издана при финансовой поддержке Виктора Песелева. Рукописный текст в электронный вид перевели Нуждины. Виталик и Наташа проделали это уже не в первый раз. Художница Наталья Зайцева-Борисова проиллюстрировала несколько сборников Зинаиды Миркиной, вот и сейчас откликнулась снова.


[Закрыть].

* * *

 
Я знаю – заря разгорится.
Но, может, важнее, чем свет,
Его перешедший границу
Вдали угасающий след…
 
 
Вот тот, в чем все образы тонут.
Вот тот, в чьей блаженной глуши
Впадаю в безмерный, бездонный
Покой всё вместившей души.
 

Разве может быть для Миркиной что-то важнее образа света? Оказывается, может. Угасающий, почти теряющийся Его след. То, что уже не выразить никакими словами, то, перед чем бледнеют любые образы. В этом следе тонут все формы и концепции, а значит, все построения ума. «Бога не видел никто и никогда» (Ин. 1:18). И в этой бесформенности и бездонности душа обретает покой. Но не тот покой – синоним расслабленности и апатии, равнодушия и конформизма, беспечности и самодовольства. Речь идет о таком покое, который вмещает в себя все беспокойства мира, всё беспокойство ума. Потому что мир и ум – это часто одно и то же. Покой, о котором говорит Миркина, обладает энергией дней творения. Эта такая сила, которая позволяет быть всему, вмещает в себя всё. Это покой недр Отчих. Описать подобное состояние Духа невозможно. И все-таки какие-то слова, очень приблизительные, могут указывать в сторону Невыразимого:

 
Впадаю в безмерный, бездонный
Покой всё вместившей души.
 

Душа в состоянии великого покоя не просто вмещает в себя всё, она срывает маски со всех живых существ и даже с самой себя. Именно так душа обнаруживает единую основу всего сотворенного. Именно так душа прозревает всякую тварь до ее Творца или до того безначального Покоя, из которого вышли все вещи и в котором они скроются.

Среди европейских знатоков дзен-буддизма Григорий Соломонович выделял британского философа Алана Уотса. Уотс напоминает нам, что даже наилучшее из всех описаний высшего состояния души не может быть исчерпывающим. Британский бодхисаттва свидетельствует: «…в тот самый миг, когда “последнее слово” уже “готово сорваться с языка, язык как бы отнимается, и остается либо нести околесицу, либо замолчать”».

Зинаида Александровна как никто знала цену безмолвию или недоговоренности, но она никогда бы не стала нести околесицу. Путь дзенского парадокса не очень свойствен русской культуре, хотя мандельштамовское: «В сухой реке пустой челнок плывет» – это тоже мы. «Разгоревшаяся заря», свет как образ гармонии ставится Миркиной на второе место. Свет как одно из имен Бога не должен заслонять собою То, что возможно увидеть только внутренним зрением. Воскресшего Христа апостолы видели сердцем. Разгоревшимся сердцем. Об этом прекрасно сказал Сурожский: «Мотовилов смотрел на Преподобного Серафима, как апостолы на воскресшего Христа. Иисус говорил ученикам теми же словами, что и старец Мотовилову: “Вы сами теперь в полноте духа Божиего, иначе вам нельзя было бы и меня таким видеть”». И помещик Мотовилов, и ученики Христа видели то, чего глазами увидеть нельзя – внутренний свет, Свет, который померкнуть не может.

Быть в полноте духа, видеть незримое, это и есть причащаться покою всё вместившей души. Возможно ли это? Да, возможно. По силам ли нам это? Да, по силам.

* * *

 
Как можно выдержать распятье
Не на кресте, а у креста?
Чьих сил, чьего смиренья хватит
Увидеть мертвого Христа?
 
 
Того, Кто был тебе дороже,
Чем жизнь, – и вот Он глух и нем.
И только что воскликнул: «Боже!
Ответь мне, Отче мой, – зачем?!».
 
 
Как можно, видя, слыша это,
Остаться все-таки живым
И вдруг постигнуть смысл ответа,
Хоть он умом не постижим?!
 
 
Исус сейчас у мира в трюме,
И дни закончили свой бег.
Да, человек сегодня умер,
Но Он – не только человек!
 
 
Ты за душой Его любимой
Пройдешь сквозь бездну пустоты,
Но будет путь преодолимым
Затем, что ты – не только ты.
 

Ты – не только ты. Нам отмерено Божьей мерой. Об этом все стихи Миркиной. Все что от нас требуется – войти в эту меру.

Одним из символов ХХ века является, на мой взгляд, «Поле Куликово» Александра Блока. Заканчивается стихотворение так.

 
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
 
 
И нет конца! Мелькают версты, кручи…
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
 
 
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
 

Степная кобылица и должна нестись вскачь. Историю остановить невозможно. Это прекрасно понимал и Блок, и Бердяев. Но это не значит, что покой должен нам только сниться. Снится как раз-таки история. А «покой всё вместившей души» – это то, что ЕСТЬ. Но нужно пробудиться, чтобы открыть для себя самое естественное состояние сердца – глубокий деятельный созидательный покой.

Зинаида Александровна рассказывала, как в молодости к ней пришла ее лучшая подруга и сказала: «Мама умирает». Эта женщина чем-то очень сильно отравилась. Они ухаживали за нею всю ночь. Подруга была в отчаянии страшном, а Зинаида Александровна делала всё, что нужно, – меняла простыни, подавала лекарство, не спала, но вдруг ощутила какой-то глубокий покой и состояние Божьего присутствия. И потом подруга сказала, что именно это ее и спасло, именно это помогло ей духовно не сломиться. Они выходили ту женщину, но не только какими-то действиями. Они ее выходили покоем, выходили состоянием, состоянием Зинаиды Александровны.

Один мудрец сказал: «Самое лучшее, что вы можете сделать для другого человека – это привести в порядок свой собственный дом и найти свое истинное духовное сердце».

У легендарного древнеиндийского царя Рамы, который является воплощением Бога на Земле, десятиголовый демон Равана похитил жену. Демон нанес удар в самое сердце, ничто не могло утешить любящего мужа: Рама рыдал и причитал, словно женщина, но как Бог он был абсолютно спокоен. Возможно ли такое? Да, возможно, если связь с Источником жизни не рвется.

Мейстер Экхарт в своих проповедях приводит метафору, которая поразила меня на всю жизнь. Он уподобляет крюк, на который навешена дверь, – незыблемому покою, неподвижной отрешенности, «внутреннему человеку», а саму дверь, которая беспрестанно хлопает, – страстям человеческим, «человеку внешнему». И в нас есть всё. Человек – это и крюк, и дверь, но все-таки больше – крюк.

Кто-нибудь мог бы спросить: «Обладал ли Иисус Христос неподвижной отрешенностью, когда говорил: “Моя душа скорбит смертельно”? А Мария, когда Она стояла у креста? И ведь много говорят о Ее жалобе. Как же это все совместить с неподвижной отрешенностью?» – спрашивает Экхарт и сам же отвечает: «Внутренний человек Христа был все время в неподвижной отрешенности». Экхарт, взывая к состоянию «отрешенности», словно бы уподобляет Христа Будде, почувствовав на бесконечной глубине связь между ними.

Перед самым уходом Зинаида Александровна искала точку внутреннего равновесия, «точку Будды», как она сама это называла, точку покоя. И в часы полной собранности и открытости она находила глубинное равновесие, хотя сделать это было все труднее и трудней.

Как-то она сидела в кресле и смотрела на витраж со Святым семейством, за которым горела свеча. Я привез его из Шартра. Это был один из тех простеньких и трогательных сувениров, которые продаются в лавке при храме. Маленький Иисус, а над ним – соприкоснувшись нимбами, Мария и Иосиф. Зинаида Александровна на двадцать минут превратилась в зачарованного ребенка. Казалось, что болезнь отступила. Ничего не было кроме этой свечи, силуэтов и разлитого в комнате покоя. Ее дом, ее ум – всё в ней было приведено в порядок. И по истечении двадцати минут родился стих. И она снова помогла миру. Она помогла Богу, разделив с Ним Его ношу, а Бог незримо помог ей. Стих этот появился прямо на моих глазах.

* * *

 
И от людей остался Свет,
И больше ничего.
И это весь Святой Завет,
Весь тайный смысл его.
Он нас от тьмы кромешной спас,
Он эту тьму прожег.
И тихо светится сквозь нас –
Непостижимый Бог.
 

Я должен это засвидетельствовать, потому что я знаю, как ей было худо, и я видел, как человек, соединившись со своим истинным сердцем, преодолевал земные законы. Но на этом история не заканчивается. Конечно, она устала, легла. А на следующий день она даже и не вспомнила об этом стихе, об этом маленьком чуде. Пришли новые испытания и пришли другие стихи, из них и состоит «Отрытая дверь», а это стихотворение сохранилось только в моей памяти. Разумеется, я включил его в книгу.

Сколько же в ней еще оставалось любви и благодарности!

Перед ее постелью стояла репродукция иконы Богоматери. Полное название иконы «Богоматерь из деисусного чина». Взгляд Заступницы кроток и сострадателен. Ее руки и склоненное лицо образуют удивительный круговой ритм. Глядя на Заступницу, Зинаида Александровна сказала: «Это моя душа». Если и существует зрительный образ «покоя всё вместившей души», то для меня это отныне Зинина Богоматерь.

 
Покой горы, идущей в облака,
Я чувствую, как мира тайный Стержень…
И вот уже незримая Рука
Меня в ничём, как звезды – в небе, держит.
 

Индийский святой Шри Рамана Махарши говорил: «Ваш долг – Быть, а не быть этим или тем». Как это применять на практике? «Быть спокойным», – отвечал он, и добавлял: «Любое имя и форма являются причиной волнения».

Когда незримая Рука держит тебя в ничём, то кто ты сам? Ничто и всё. Однако что это значит, если перестать говорить отвлеченно? Это значит, что у тебя есть имя и форма, возраст и профессия, национальность и родной язык, гендерная и культурная идентичность, но они уже не являются причиной для волнения. Когда незримая Рука держит тебя в ничём, «обретается свобода действий, не отравленная озабоченностью», как выразился бы последователь Будды.

И все-таки что же это значит – быть ничем и всем? Здесь бы нужно замолчать. Просто в тишине побыть с этим…

Ты – ничто, то есть ты не есть что-то конкретное, ты не цепляешься за свое имя и форму, но ты позволяешь им быть. Так погружают ладонь в ручей и позволяют воде проходить сквозь пальцы. Так позволяют туману застилать взор, а потом ему позволяют рассеяться. Где здесь место для личной драмы? Вода проходит сквозь пальцы, туман рассеивается, мы становимся старше. О чем беспокоиться? Господи, не упустите этот момент! Вода проходит сквозь пальцы, и мы становимся старше. Ведь это так красиво!..

Ты – всё, то есть то, что присутствует постоянно, что вечно, над чем старость не властна, а значит, твой взгляд устремлен к Источнику, к неиссякаемому Источнику всех вещей, к тому урочищу, где ручей зарождается. Когда ты смотришь в сторону Источника, нет места безобразному. И эта вторая красота, красота вечного, превосходит первую – красоту преходящего, но все-таки они союзны, между ними нет противоречия.

Пока ты стремишься к обладанию, ты страдаешь. Нельзя обладать тем, что сделано из тумана. Но можно быть местом, в котором туман создает все вещи. Можно стать колыбелью тумана. Однако как только мы облечем в слова то, что не поддаётся описанию, мы примем изменчивое за вечное, иллюзию – за Истину. Это понял Будда и нашел лучший способ передать свое учение – он мало говорил. Вместо того чтобы выдать словесную формулу просветления, он протянул цветок своему ученику Махакашьяпи. Или заслушивался пением соловья, а потом вдруг говорил, что проповедь окончена. А почему бы и нет? Ведь он обрел равновесие, покой, всё вместившей души.

Алан Уотс в книге «Путь Дзен» пишет: «Чем более человек цепляется за жизнь, тем она больше меняется. Сама по себе реальность ни постоянна, ни изменчива – она не подвластна определению. Но когда мы пытаемся удержать ее, во всем обнаруживается изменчивость; здесь как с тенью: чем быстрей догоняешь, тем быстрей она от тебя убегает».