Текст книги "Мужская солидарность (сборник)"

«Фигаро тут, Фигаро там!»

Я встретил на улице своего близкого и, в общем-то, единственного друга Гаврилу, который, как он сам любил повторять, находился между «двумя огнями». С одной стороны, его доставали родители – несмотря на четырехлетний стаж семейной жизни Гаврилы, они никак не успокаивались по поводу его ранней женитьбы и считали ее неудачной. С другой стороны, ему не давала покоя его теща, которая на словах обожала Гаврилу, а на деле всегда была им недовольна. А ведь он, живя в ее доме, нес на себе все семейные хлопоты и тяготы. Гаврила долго ломал голову над этим парадоксом и пришел к выводу, что пока он не будет зарабатывать так, как хотелось бы его «любимой» теще, он всегда будет для нее вроде того старого трактора, которого кроют последними словами, но продолжают на нем пахать.

– Как дела? Чего не заходишь? – спросил я его.

– Дел много, – с озабоченным видом, ответил он. – Кручусь, верчусь, как белка в колесе. С тех пор, как сел за «руль тещин» стал всем нужным и необходим. Настоящим извозчиком стал. Сегодня встретил в аэропорту сестру тещи, оттуда на рынок. Сейчас надо заехать уже к брату тещи, лекарство ему отвезти. Вечером надо к мастеру заехать на счет крыши, протекает она у нас. Короче, Фигаро тут, Фигаро там. А как ты?

– Ничего. Вот работаю на новом месте. Это здесь недалеко.

– Я тоже работаю, но только так, что на работу эту и времени нет.

– Как это так?

– Да так. Моя беда в том, что я безотказный. А когда ты безотказный, то на тебе ездят, как на лошади, да еще кнутом хлестают. А зачем хлестать, когда она сама мчится?! Откажешь им раз, и ты сразу плохой и невоспитанный. Как выражается моя теща: «взорвался».

Мы с ним прошли несколько метров по улице, как вдруг, он кинулся в торговый павильон и растворился в нем среди покупателей.

Я пока соображал, что его заставило туда броситься, как он вышел обратно с полным пакетом фруктов.

– Вспомнил о фруктах, забыл купить их на рынке, – сказал он.

– Ну и сноровка у тебя! – отметил я. – Просто огонь!

Он посмотрел на меня с печальными глазами и, задумавшись, изрек:

– Жизнь заставит, а теща добавит.

Я искренне посочувствовал ему.

– Может, зайдем ко мне на работу, – предложил ему я. – Это здесь. Кофе выпьем.

– Времени нет, – отказался он. – Еще столько дел! Как-нибудь зайду. Пока!

Фигаро тут, Фигаро там!

Не успел я с ним попрощаться, как он, преодолев за пару секунд метров тридцать, не меньше, скрылся за углом. Да-а-а, должно быть, не скоро его увижу, подумал я. Но прогноз мой был ошибочный.

Вечером того же дня он был у порога моей квартиры. Я был приятно удивлен, хотя и догадался, что с ним, видимо, что-то случилось.

– Как дела? – машинально спросил я.

– Нормально, – по своему обыкновению ответил он. – Из дома ушел.

– Как ушел?!

– Да так, взял и ушел. И обратной дороги – нет! Я вскипел и нагрубил ей.

– Кому ей?

– Кому же еще? Теще, конечно. По капельке копилось и вот, наконец, я не выдержал.

Гаврилу всего трясло. Он стал расхаживать туда – сюда по комнате.

– Ты успокойся и присядь, – сказал я.

Он не внял моим словам и продолжал маячить передо мной.

– Нет, это не женщина, – сказал он. – Это чудовище! Кровосос! Вампир! Знает, что нам с женой пока некуда податься и издевается, издевается! Сегодня я случайно наступил на лапу ее собачонки. Так, слегка. А эта сучка так запищала, как будто я сковородой огрел ее. Ух, вся в хозяйку! Так вот, запищала и к теще – жаловаться.

– Кто жаловаться?

– Как кто? Ну, собачонка, стерва эта маленькая. С бантиком ходит. Иногда мне так и хочется повесить ее за этот самый бантик. Такая подлая, ужас! Она меня уже допекла, как и ее хозяйка. Два сапога – пара! Так вот, запищала, хвостом своим завертела, как вентилятор, и в комнату к теще заковыляла. И тут я слышу ее голос: «Ой, моя девочка, что случилось?! Кто тебя обидел?» Ну, эта сучка и жалуется.

– Кто жалуется?

– Кто-кто, собака. Так завывать стала. Короче, наговорила лишнее.

– Кто наговорил? – не понял я.

– Ну, как кто, сучка эта. Ты что, меня не слушаешь? Так вот, не знаю, что она там пропела ей, но факт, что вылетает это чудо и давай на меня гавкать.

– Собака, ясно.

– Да нет же, теща. Ну и эта сучка тоже, маленькая мочалка. Подняла свою лапу и затявкала на меня, прячась за спиной своей благодетельницы. «Изверг, – говорит она мне. – Ты нарочно это сделал!» Я говорю ей: «Да я едва ее задел». – «Как едва, – кричит она, – бедняжка даже лапу подняла от боли! Вон смотри!» Ну, я и смотрю, а эта сучка подняла свою переднею левую лапу. А я-то точно знал, что наступил ей на правую лапу. «Ваша собака интриганка, – сказал я, – она подняла не ту лапу вообще! – «Собака притворяться не может, – рычит в ответ она мне. – Собака на это не способна». Я разозлился и говорю: «Если собака ваша, то она способна на все!» Ну и потом, пошло – поехало. И кончилось тем, что я схватил эту уродину и в унитаз головой окунул.

– Тещу?! – поразился я.

– Да нет же, собачонку.

Гаврила стал крыть всех и вся. Он вспомнил и дедушку, и бабушку, и отца с матерью, породивших его на свет белый. И своего старшего брата, который не остановил его в тот момент, когда он решил жениться. Свою жену, которая имела несчастье иметь такую мать. Словом, он излил мне всю свою душу и успокоился лишь к утру, рассказав мне анекдот про тещу.

Я дико рассмеялся, а Гаврила едва не пустил слезу.

Когда рассвело, ко мне позвонила жена Гаврилы и попросила его к телефону. Поговорив с ней с час, он с измученным видом сказал мне:

– Я пошел в отчий дом. Лучше на поклон к родителям, чем на колени перед тещей.

– Это твое окончательное решение? – спросил я.

– Да, – решительно ответил он и со словами «никогда» «ненавижу» вышел вон.

После этого дня Гаврила не звонил и не заходил ко мне. Я случайно встретил его спустя неделю.

– Как дела? – спросил я.

– Нормально, – как обычно ответил он.

– Ты чего не появляешься?

– Дел по горло. Да и сейчас надо тещину сестру в аэропорт проводить. Потом, к ветеринару надо, собака наша заболела. Зайду как-нибудь. Ну, а сейчас спешу, извини. Фигаро тут, Фигаро там!

И опять не успел я попрощаться с ним, как он скрылся за ближайшим углом. Он исчез в мгновения ока! Он стал юрким, этаким живчиком, каким раньше никогда не был. Впрочем, я вспомнил его слова: «Жизнь заставит, а теща добавит».

Похороны

Накануне выборов в небольшом городе Руссова траурная процессия медленно двигалась по кладбищу к месту захоронения. Все как всегда, когда хоронят с почетом почетного простого смертного: красно – черный гроб, венки, оркестр, ордена и медали покойного на красной бархатной подушке, а также печальные лица впереди и не очень позади колонны.

Оживляли траурное шествие снующие туда – сюда два репортера и группа разных возрастов серьезных людей, которые активно жестикулировали, но относительно благопристойно говорили между собой. В той или иной степени они относились к элитной прослойке города. Незапланированное сборище простых граждан было им, как никогда, на руку. Замыкал шествие ростом под два метра здоровяк Семен, известный всем в городе, как безобидный душевнобольной человек; он шел в вприпрыжку и что-то бубнил себе под нос.

Колонна остановилась у свежевырытой могилы, окружив ее со всех сторон. Два могильщика с лопатами в руках стояли у могилы как два стража у ворот ада. Только ада, ибо они со своими синюшными и страшными лицами на охрану рая явно не тянули. Гроб опустили на небольшой помост, у изголовья которого стояла наспех сколоченная трибуна. Все посмотрели на нее.

Среди собравшихся горожан трезвых замечено не было, поскольку еще задолго до похорон некие сердобольные активисты раздали всем водку, чтобы они могли от всей души помянуть покойного. Во время раздачи водки они не забывали представляться. Это было важно для активистов, ведь народ должен знать своих благодетелей.

Первым взошел на трибуну ровесник покойного, старик лет семидесяти. Напустив на себя скорбный вид, он вынул из кармана листок бумаги и, выдержав небольшую паузу, стал по ней читать.

– Товарищи, от нас ушел лучший человек нашего города, прославивший его на всю нашу необъятную родину. Он не был партийным, но в свете нашей партии он работал на благо нашей страны. И только ведомый нашей идеей этот человек смог достичь такой известности. Он прошел войну, лагерь и не мог представить себе, что умрет в борделе. Он не мог представить себе, что все богатство нашей области окажется в руках нескольких воров. Земляки, ваши отцы и матеря – мы, поэтому будьте с нами!

Семен, сидя у могилы, взял горсть земли и бросил ее в выступавшего оратора. Но на его действие не обратил никто внимание, к тому же до адресата земля не долетела.

Не дав договорить старику и вытолкнув его, на трибуну вступил воинственно настроенный человек в темных очках. В его внешности было что-то от злодея Фредди Крюгера. Демонстративно разорвав бумагу, оставленную предыдущим оратором, он произнес:

– Граждане, мы прощаемся сегодня навсегда с прекрасным человеком, но я заявляю: мне не хотелось бы, чтобы имя нашего знаменитого земляка связывали с людьми, которые тут стоят.

– Он указал на старика и его окружение. – Это они уложили его в гроб и хотят уложить туда всех нас. Но мы не позволим им это сделать. Эти красные морды хотят заработать на светлом имени покойного, которого уважает народ. Только мы можем исправить жизнь, изменить ее к лучшему. Будьте с нами, любимые мои!

Громила Семен смачно плюнул в сторону трибуны. Но и на этот раз никто не обратил на его действие внимание. К тому же плевок, как и до этого горсть земли, до адресата не долетел.

Старик и его единомышленники, не стесняясь в крепких бранных выражениях, словесно атаковали человека в темных очках. Он же в свою очередь и его свита стали обороняться, нисколько не уступая в знании русской бранной лексики. Причем, их поддержали местные проститутки, которые по части нецензурных выражений были непревзойденными специалистами. С их подключением в дебаты пронесся такой шквал матерщины, что взлетели в небо все вороны, обитавшие на кладбищенских деревьях. Дико каркая, они так понеслись прочь, что об их возвращении обратно не могло быть и речи.

С внешней стороны круга скопившихся людей, встал на чью-то могилу с плешивой головой молодой человек. Он возвысился на надгробной плите подобно памятнику.

– Господа! – закричал он. – Не слушайте этот их бред!

– О, братишка! Пил с нами! – кто-то радостно выкрикнул из толпы, где собрались в кучу мужики, смахивающие своим непотребным видом на бомжей.

– Один – старый хрыч, другой – дурак без справки! – продолжал плешивый. – Только мы знаем, как превратить наш город в достойное общежитие. Хватит нас, руссовчан, доить! Вот у меня тут письмо покойного, который пишет здесь, что он за молодежь, то есть за нас. И никакие горлопаны не заставят нас думать, что наш знаменитый горожанин был заодно с ними. Только мы поведем всех по пути достойного будущего. По пути покойного!

Разъяренные нецензурной бранью, старик со своими людьми и человек в темных очках со своей свитой ринулись на ненавистный им «памятник». Приближенные плешивого молодого человека натиск не выдержали – их лидер с постамента был сброшен.

После этого все три группировки сцепились меж собой в кулачном бою. К ним присоединились и все остальные, которые стали колошматить всех подряд без разбору.

На сцене массового представления предстал пресловутый казак с барабаном, взятым у музыкантов. Стоя на капоте автомобиля, он стал отбивать барабанную дробь. Когда все несколько опешили и застыли от его выходки, он отбросил барабан в сторону и вынул из ножен дедовою саблю.

– Эх, всех порублю!

Свое желание ему не суждено было претворить в жизнь, потому что он был до такой степени пьян, что свалился с машины в яму, а несколько амбалов стали закидывать его землей. Эти, видимо, были в корне с ним не согласны, как и местные беспризорники, забросавшие его сосновыми шишками.

Драка возобновилась вновь. Участники кулачного боя стали подкреплять свои выпады более весомо – в ход пошли детали от оград. А один уникум вытащил из могильного холмика огромный крест и, оскалив зубы, пошел с ним тараном на толпу. Этот, наверно, не принадлежал ни к какой группировке. Так и есть.

– Все сволочи! – зловеще закричал он.

Больше всех несли потери соратники, потерявшие своего лидера, полководца. Долгое время среди множества голов выделялась голова плешивого, теперь же ее нигде не было видно, как и головы владельца черных очков – Крюгера. Лишь старик, прошедший войну, а потому видимо имел опыт рукопашного боя, продолжал руководить своими единомышленниками, а в удобный момент и собственноручно жалить противника.

К театру военных действий присоединились музыканты и могильщики, которые сцепились меж собой. Музыканты поступили опрометчиво, что связались с могильщиками, ибо их музыкальные инструменты никак не могли конкурировать с лопатами их оппонентов.

Картина беспорядка приняла ужасающий характер.

– Милиция! – закричал фальцетом человек неизвестного рода. – Где наша милиция?!

К нему подбежал местный браток-мордоворот и дал ему увесистого пинка, свой удар словами:

– Вот где! Почувствовал на себе?! У них план – перехват, противный.

Два репортера, устроившись на дереве, с удовольствием снимали происходящее на камеру, пока некий облаченный в тельняшку инвалид в инвалидной коляске не запустил в них пустые бутылки, которые попали им по их лбам. Видимо, в прошлом он был снайпером. Те попадали с дерева. Возможно, после этого они тоже окажутся в инвалидной коляске.

Самыми мирными были местные наркоманы, расположившиеся на венках, и батюшка, который ходил и причитал: «Во имя Отца, и Сына, и Святого духа…» Ему бедному тоже доставалось. Когда кто-либо промахивался, то от досады свой гнев обрушивал на него.

Пока люди избивали друг друга, громила Семен опустил гроб в яму и закопал его своими ручищами. Весь перепачканный, он перекрестился, и, бормоча что-то себе под нос, пошел вприпрыжку вон. За ним увязались местные бродячие собаки, напуганные бешенством людей. День продолжался, руссовчане хоронили…