Текст книги "Магиер Лебиус"

Глава 37

– Присаживайтесь к столу, господин пфальцграф, – улыбнулся Альфред. – Откушайте с нами на свежем воздухе. Тем более, что к вам прибыли гости…

Гости? К нему? А маркграф уже указывает вниз, под стену, на внутренний двор замка. Там, в тени крепостных укреплений, на каменных плитах, лежат со связанными руками десять человек. Все в одеждах, украшенных остландскими златокрылым грифоном. У каждого – по кляпу во рту. А рядом с пленниками…

Интересно, что это? И зачем?

Котел? Чан? Нет, скорее, ванна… Огромная, бронзовая, начищенная до блеска. Еще – две деревянные лохани поменьше. Дощатый короб с ручками. Плетенная корзина.

Больше – ничего и никого. Ни стражи, ни палача. А лица связанных людей обращены к пфальцграфу. А на лицах – мольба и ужас.

Некоторые лица Дипольд узнавал. Где-то он уже видел этих людей. Где?! Ах, да, в Вассершлосе, в отцовском замке!

– Кто это? – вскинулся Дипольд.

– Послы вашего батюшки его светлости Карла Остландского.

Послы?! Проклятый маркграф!

– Как смеешь ты… так… с послами?! – вскипая от гнева, воскликнул Дипольд.

По всем писаным и неписаным правилам посол неприкосновенен. Ибо он не представляет свою волю и не высказывает свои слова. Посол всего лишь передает волю и слова своего господина.

– Смею, – пожал плечами Альфред. – Пришлось. Видите ли, Дипольд, посланцы вашего отца просили, нет, требовали даже доставить вас к нидербургской границе, дабы убедиться, что вы живы и здоровы. Но я решил не беспокоить вашу светлость и предложил поступить иначе. Пригласил гостей проехать в мой замок. А поскольку господа послы не пожелали вступать в Верхнюю Марку, я вынужден был применить силу. И вот… Они хотели вас увидеть – и они вас видят.

– Ты захватил послов, Альфред! – сверкнул глазами Дипольд. – Такой поступок не делает тебе чести.

– Но и не позорит, – голос змеиного графа сделался суше и суровее, – поскольку я всего лишь упредил чужое коварство, дорогой мой пфальцграф. Как в случае с нидербургским заговором. Поэтому не нужно громких слов и неуместных упреков.

– Что значит «чужое коварство»? Что значит «упредил»?

– Видите ли, в приграничном лесу, неподалеку от того места, где расположилось посольство, укрывался небольшой отряд гвардейцев вашего отца. Известные головорезы, для которых не зазорно нарушить предварительные договоренности, напасть без вызова и ударить в спину. План, я полагаю, был таков. Гвардейцы дожидаются, когда я вывезу к границе вашу персону, чтобы продемонстрировать, что вы целы и невредимы, и нападают. И отбивают. Вас у нас. Или, на худой конец, захватывают меня для обмена. В общем, кампания вполне в духе вашего батюшки.

«Да, – с горечью вынужден был признать Дипольд, – вполне в духе»… Карл Остландский не всегда поступает по законам чести. А использовать посольство в качестве приманки, и потом атаковать из засады – бесчестно: раз уж затеял переговоры, то и сам меча не обнажай. Интересно, если бы его все-таки освободили таким вот бесчестным образом, на чью голову пал бы позор – на голову отца или на его, Дипольда, голову?

– Откуда тебе все это известно? – насупился Дипольд.

Может, врет Чернокнижник?

– Полноте, дорогой пфальцграф! – с легким упреком попенял Альфред. – Должны же и у меня быть свои секреты. Ну, скажем так, в приграничных землях, в Остланде, да и во всей империи у Верхней Марки имеются глаза и уши. Вы удовлетворены?

Дипольд поднял подбородок. Скривил губы.

– Между прочим, я пожертвовал сотней своих воинов, – заметил маркграф, – неплохих воинов. Они везли с собой куклу, долженствующую изображать вас. Как того и следовало ожидать, они попали в засаду. Правда, пока шел бой с остландскими гвардейцами, вторая моя сотня, выкрала из лагеря послов Карла. Погони не было. Даже гвардейцы его сиятельства Карла Вассершлоского и Остландского остерегаются входить в Оберландмарку.

– Что ты намерен делать с послами, Альфред?

– А вот это целиком и полностью будет зависеть от вас, ваша светлость, – негромко проговорил Чернокнижник. – Да садитесь же, наконец, за стол, пфальцграф, не стойте столбом. Эй, усадите его!

Альфред повелительно махнул рукой. Бородатый стражник со шрамом на щеке подтащил Дипольда к столу, бросил на лавку – на ту самую, пустующую. Вот, оказывается, кого оберландцам не хватало для начала пиршества! Беспомощного и униженного пленника…

Повинуясь следующему жесту маркграфа, бородатый тюремщик отступил на прежнее место.

Дипольд остался сидеть один. Неподалеку от маркграфа, но и не так, чтобы очень близко. Переговариваться можно, однако дотянуться до собеседника нереально. Тем более скованными руками. Ближайшие соседи – притихшие оберландские рыцари – тоже находились вне пределах досягаемости.

Стол и лавки стояли на возвышении, с таким расчетом, чтобы пирующие могли беспрепятственно созерцать сверху весь замковый двор. Пленнику досталось одно из лучших зрительских мест. Неспроста, вероятно.

– Зачем меня сюда привели, маркграф? – угрюмо осведомился Дипольд. – Зачем мне все это показывают?

– Я думаю, для начала всем нам не помешает подкрепиться и выпить, – Альфред Оберландский расплылся в радушной улыбке. Радушной – да, но в глазах лед. – А уж после поговорим о деле.

Одной рукой маркграф взял с блюда обжаренную ножку куропатки, другой подцепил на вилку кусок копченной вырезки. Впился в мясо зубами. Смачно, с аппетитом, будто несколько дней просидел на голодном пайке в общей клетке замкового подземелья, принялся жевать.

Примеру Альфреда последовал Лебиус. Прочие оберландцы тоже старались не отставать. Несколько молчаливых, расторопных оруженосцев и слуг прислуживали за столом. К Дипольду, правда, никто из них подходить пока не спешил.

Гейнский пфальцграф сидел, сжав скованные кулаки. Цепи на руках не позволяли драться, однако не помешали бы принять участие в трапезе. Только вот есть сейчас почему-то не хотелось. Совсем. Быть может, оттого, что снизу смотрели испуганные лица остландских послов.

Что-то страшное ожидало их впереди. Какую-то жуткую участь уготовил им Чернокнижник. И они, похоже, уже знали какую.

Дипольд опустил глаза. Лишь бы не видеть этих лиц. Уткнулся взглядом в стол. Да, яства на маркграфском столе роскошные. Таких Дипольду в темницу не приносили. Между блюдами и подносами с аппетитными кушаньями расставлены пустые кубки, а по центру стола – большие кувшины с вином. Ножей, правда, нет. Ни одного. То ли случайность, то ли предосторожность. То ли просто так здесь принято. Зато в изобилии валяются вилки. Целые россыпи, чуть ли не у каждого блюда – выбирай любую. Простенькие – железные, медные и изящные – серебряные, украшенные причудливыми узорами. Большие и чуть поменьше.

В Остланде, да и в прочих курфюрствах и герцогствах империи этот столовый прибор был еще в диковинку, и Дипольд с неприязнью рассматривал новомодные безделицы… Два зуба в палец длиной, ручка – этак с кинжальный клинок. В общем и целом премерзкие штуковины.

Людям, как известно, пальцы даны и для того, чтобы брать руками пищу, даруемую Господом. А вилка… Вилка не позволяет прикоснуться к благословенному дару. Тем самым нарушается изначальный Божий промысел. Не зря, ох, не зря святые отцы проклинают это двузубое изделие, напоминающее адские вилы в миниатюре, не зря объявляют его изобретением врага рода человеческого[16]16
  В средние века церковь, действительно, не одобряла использование этого столового прибора. Ели тогда при помощи ножа и рук. Иногда, чтобы не испачкаться, знатные господа специально перед трапезой надевали перчатки.


[Закрыть]. Но, поди ж ты, в замке властителя Верхних Земель трапезничают именно вилкой. А впрочем, чему тут удивляться? Замок Чернокнижника – он замок Чернокнижника и есть. Нечистое колдовское логово…

Эвон как ловко змеиный граф отправляет своим двузубцем в рот кусок за куском. И черный магиер Лебиус тоже лихо управляется с небогоугодным прибором. А там вон оберландские рыцари сноровисто терзают вилками молочного поросенка, фаршированного яблоками.

Эх, этак бы да маркграфа. Да колдуна его… А что? Действительно, всадить бы одну вилку в глаз Альфреда, другую – в смотровую прорезь магиерского капюшона. Да только ведь не всадишь! С такого расстояния, с такими цепями на руках – никак. Это потом, если в темнице наручные кандалы снимут, вилка еще сгодится в качестве оружия. А сейчас…

Стоп! Дипольда вдруг осенило. Радостная дрожь ролшлась по всему телу! Мысль о темнице потянула за собой другую мысль. Давно уже зреющую где-то подспудно, в глубине. Все эти дни зреющую… Мысль о побеге. А ведь двузубую железку с маркграфского стола можно использовать не только для боя. Как отмычку – тоже! Можно!

Умелец-Мартин утверждал: чтобы изготовить самодельный ключик, ему нужно что-нибудь крепкое и острое. И перечислял даже, что именно. Проволока или гвоздь, застежка или пряжка, рыболовный крюк или игла, вилка… Вилка! Да, и о ней он упоминул.

Стащить бы одну такую со стола. Да чтоб незаметно. Когда еще там хватятся пропажи маркграфские повара и кухонная челядь? Да и хватятся ли? А если и хватятся, станут ли поднимать тревогу из-за подобного пустяка? Сразу – вряд ли. А он, глядишь, тем временем и успеет выбраться из темницы.

Дипольд протянул руку… руки, скованные в запястьях короткой цепью кандальных браслетов. Взял вилку, что поменьше: такую спрятать проще. Выбрал простенькую, медную, с раздвоенной железной вставкой-стержнем, с длинными зубьями и плоской рукоятью… Такая вполне подойдет. И согнуть при желании можно, и в то же время достаточно прочный материал. Да и искать пропавший железно-медный двузубец, даст Господь, будут не так рьяно, как серебряный, к примеру.

Вяло, через силу, Дипольд все же принялся ковырять какие-то нарезанные кружками и лоснящиеся жиром колбасы. Кусок в горло не лез, но все же с ролью едока пфальцграф худо-бедно справлялся. Нужно было… Сейчас нужно все время держать заветную вилку в руках, не выпускать ее ни на миг и ждать… терпеливо ждать подходящего момента.

Глава 38

– Отчего же вы брезгуете вином, ваша светлость? – насмешливо спросил маркграф. – Вы же, насколько я помню, большой любитель гейнского. Так, может, выпьете с нами? Не стесняйтесь, наливайте.

Дипольд скрипнул зубами. Он-то, может, и выпил бы. Немного, самую малость. Проклятая оберландская пища, насилу и только для виду, лишь ради вилки в руке, впихиваемая в рот, уже стоит жирным комом поперек глотки. Да, запить не помешает. Но вино стоит слишком далеко. К вину нужно тянуться через стол, через блюда, перегибаясь, звеня цепями. И вот этого-то и не хочется. Зачем потешать маркграфа неловкими движениями скованных рук и тела. А как иначе, позвольте узнать, кандальник сможет налить себе вина из тяжелого кувшина в кубок?

– Я благородный рыцарь и владетельный синьор, – глухо ответил Дипольд. – Обычно мне за столом прислуживают.

Альфред откинулся на спинку кресла и довольно хохотнул. По бледным губам под магиерским капюшоном тоже скользнула улыбка. Тихонько захихикали и зашептались оберландские рыцари.

– Вообще-то в вашем положении говорить подобные слова – неслыханная дерзость, – заметил Чернокнижник. – Но, с другой стороны, вы правы. Для благородного пфальцграфа унизительно самому наполнять свой кубок. К тому же, полагаю, сейчас вам делать это не очень сподручно. Прошу извинить мою оплошность. У вас, дорогой Дипольд, будет прислуга.

Маркграф чуть повернул голову и что-то негромко бросил через плечо. Телохранителям? Нет!

Голем, по сию пору стоявший недвижимо в бойничной нише за спиной Альфреда вдруг ожил. И…

Лязг. Звон.

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

Тяжелая поступь металлических ног по башенному полу. Должно быть, он очень прочный, этот пол, раз змеиный граф позволяет разгуливать по ней своему стальному монстру.

Механический рыцарь неторопливо двигался вдоль стола. Он шел к Дипольду. Пфальцграф обратил внимание: всякий, мимо кого проходило зловещее создание Лебиуса, невольно вжимал голову в плечи и цепенел… Вероятно, сами оберландцы были еще не очень привычны к такому соседству.

Голем приблизился к пленнику. Встал рядом. За левым плечом. Почти вплотную.

Теперь замер Дипольд.

Краем глаза пфальцграф видел, как оберландский гигант склоняется (негромкий скрип скрытой под толстыми латами и хорошо смазанной механики показался Дипольду оглушительным скрежетом). Видел, как бронированная рука с растопыренными стальными пальцами тянется… Сзади, над плечом, мимо головы.

Рука коснулась – случайно ли, намеренно? – его левого уха, виска… Дипольд ощутил холод мертвой стали, холод самой смерти. Совсем не то, что в бою или в турнирном поединке. Тут другое. Тут страшнее. А еще что-то омерзительное было в этом прикосновении металла, накачанного магией. Дипольд не удержался. Отпрянул, звякнув цепями. И – круговерть панических мыслей в голове.

А если эти стальные пальцы сейчас сожмутся на его черепе? Как знать, что велел своему голему Альфред? Кожа Дипольда покрылась пупырышками, по спине прошла судорога, поднялись дыбом волосы. Хотелось вскочить, броситься прочь. Куда-нибудь. Как-нибудь. Не думая уже о том, насколько смешно и нелепо он при этом будет выглядеть в своих оковах.

Дипольд на время забыл и о несчастных послах внизу, и о заветной вилке в руке. Какие послы, какая вилка, когда у твоей головы – стальная лапища! Убежать бы! Уйти! Уползти! Этого и только этого требовала сейчас плохо контролируемая часть его сознания.

«Сидеть!» – приказал он себе. Нечеловеческих усилий стоило справиться с нахлынувшей паникой, сохранить остатки самообладания, удержаться от постыдных поступков и позорного крика. Но – слава Богу! – удалось.

Маркграф смотрел на пленника с насмешливым любопытством. Прорези на капюшоне магиера тоже были обращены к Дипольду. Да и прочие оберландцы не сводили с него глаз. Наверное, это и помогло. Высидеть. Промолчать. Сохранить подобие спокойствия на лице.

А рука голема все тянулась и тянулась из-за плеча гейнского пфальцграфа. Она казалась бесконечной, эта рука.

Стальные пальцы оттолкнули вилку Дипольда, оказавшуюся на пути. Вилка чуть не выпала.

А рука тянулась…

Куда? Зачем? Дипольд соображал плохо. Дипольд не понимал.

…пока не дотянулась.

Кувшин! С вином! Механические пальцы обхватили глиняное горлышко. Наверное, так им было удобнее, чем за ручку, вылепленную для обычной человеческой ладони. Хотя, какая разница? Все равно ведь…

«Раздавят!» – мелькнуло в голове Дипольда.

Пфальцграф невольно прикрыл глаза: вино должно было брызнуть ему прямо в лицо.

Но нет. Не раздавили. Не брызнуло. Стальные пальцы, оказывается, умели сжимать не только оружие. Голем знал, как брать хрупкие предметы и какое усилие прикладывать, чтобы ненароком не их в пыль.

Кувшин поднялся в воздух…

А все же прислуживать за столом эта боевая машина не обучена. Мало того, что задевает того, кому хороший слуга налил бы вина, не привлекая к себе внимание, так еще…

Кувшин двигался над столом неверными рывками. Механическая рука, изготовленная и предназначенная для смертоносных сокрушительных ударов, не смогла донести до серебряного кубка наполненную почти до краев глиняную посудину, не расплескав вина. Жидкость цвета крови растеклась по столу, по блюдам, по пище.

А маркграф все наблюдал. Не за действиями голема – за реакцией пленника. И Лебиус наблюдал. Наблюдали оберландцы. Дипольд сидел, стиснув зубы, не шевелясь.

Кувшин все же достиг кубка с широкими, как у инквизиторской воронки (пфальцгаф с содроганием вспомнил, как одну такую ему засовывали в глотку по пути из Нидербурга), но изящно загнутыми краями. Красная струя ударила в серебряное нутро. Тут голем был точен – не проронил ни капли.

Стальной слуга наполнил кубок. Поставил кувшин рядом. Убрал руку. Распрямился. Застыл за спиной Дипольда. В ожидании дальнейших приказов маркграфа. Или у него уже есть приказ? Прислуживать. С чем голем справляется пока не ахти. И присматривать. С чем он, наверняка, справится гораздо лучше.

– Голема можно использовать по-разному, – будто прочитав мысли Дипольда, вновь осклабился Чернокнижник. – В качестве прислуги он, правда, несколько неуклюж, но, как видите, справляется и с этим. Да вы пейте, пейте, пфальцграф…

Скованными руками Дипольд поднял кубок с вином, похожим на кровь. Осторожно пригубил. Да, гейнское. Самое обыкновенное. Похоже, без яда. И без всяких там колдовских добавок. И все же кубок этот он теперь будет цедить долго. Снова давать повод стальным пальцам тянуться к столу мимо его головы Дипольду не хотелось. Да и напиваться до беспамятства сейчас ни к чему.

– А уж если одному человеку удается подчинить своей воле даже груду металла, – продолжил незаконченную мысль Альфред, – логично предположить, что рано или поздно он сломит и упрямство другого человека. Как вы считаете, пфальцграф?

Интересно, к чему клонит Чернокнижник? Дипольд не знал. Но предупредил заранее – сухо и с вызовом:

– Меня тебе не сломить, Альфред!

Змеиный граф хмыкнул. Произнес тихо и проникновенно:

– Дорогой вы мой Дипольд, а известно ли вам, что из големов получаются не только непобедимые вояки и неуклюжая прислуга, но и превосходные палачи.

Так вот кого, на самом деле, поставили позади Дипольда! Пфальцграфу снова сделалось не по себе. Но в этот раз пробуждающийся было страх он с самого начала задавил яростью.

– Хочешь меня запугать, Чернокнижник? Ничего у тебя не выйдет!

Дипольд вцепился в вилку, как в спасительную соломинку. Сейчас она – его единственный козырь в этой опасной игре.

– Ошибаетесь, ваша светлость! – Альфред удрученно покачал головой. – Кое в чем вы сильно ошибаетесь…

В чем? Маркграф выражал несогласие, но с чем именно он не согласен? С тем, что «хочешь меня запугать»? Или с тем, что «ничего у тебя не выйдет»?

– Я вижу, вы уже утолили голод и жажду, – сменил вдруг тему беседы Альфред Оберландский. – Тогда давайте поговорим о деле. А заодно решим судьбу тех вон остландских господ.

Маркграф кивком указал на валявшихся внизу послов.

– Что тебе нужно? – насупился Дипольд.

Вообще-то правильнее было бы сейчас не вступать в переговоры с негодяем. Гордо замолчать и все. И не издавать больше ни звука. Даже под пытками. Но судьба остландцев…

– Сущий пустяк, ваша светлость, – Альфред небрежно махнул рукой. – Пу-стя-чок…

– ЧТО ТЕБЕ ОТ МЕНЯ НУЖНО? – повторил свой вопрос пфальцграф.

Хватит уже с ним играть! Пора внести ясность.

Глава 39

– Мне нужно несколько капель вашей благородной крови и росчерк вашей твердой руки, – с жизнерадостной улыбкой сообщил ему змеиный граф. – Вы ведь умеете писать?

Да, писать Дипольд умел. Как и большинство имперских аристократов из высшей знати, его с детства обучали владеть не только мечом, но и пером. Только вот кровь…

Дипольд прищурился:

– Мне хорошо известно, с кем и о чем подписываются договоры кровью.

Чернокнижник удивленно посмотрел на него. То ли, правда, не сразу сообразил, на что намекает собеседник. То ли умело изоброзил недоумение. Смотрел секунду. Другую… Хлопал глазами как разбуженный филин.

Потом Альфред засмеялся. Открыто, весело, добродушно. В скупой улыбке растянулись под капюшоном губы магиера. А еще мгновение спустя за столом грянул дружный хохот оберландских рыцарей, поддержавших веселье господина.

– К чему такие страсти, дорогой мой пфальцграф?! – утирая слезы, проговорил, наконец, Альфред. – Никто вас не принуждает закладывать бессмертную душу. Все гораздо проще и безобиднее. От вас требуется лишь написать письмо отцу. Мол, жив-здоров, на гостеприимного хозяина не жалуюсь. А впрочем, если очень хочется – можете на меня и пожаловаться. Главное – что жив-здоров. Главное, чтобы его сиятельство Карл Остландский понял: злобный Чернокнижник вас вовсе не сгубил. Ну… раз уж вы шлете письмо. Отец-сюзерен ведь знает почерк сына-вассала? Знает-знает. Должен знать. И сможет легко определить, кем писано послание.

– Но причем здесь моя кровь? – недоумевал Дипольд.

– Притом, что письмо, написанное кровью писца, подделать невозможно, – терпеливо объяснил Альфред. – Разве вам это неизвестно? Разве святые отцы в Остланде об этом не говорят?

Дипольд припомнил: да, что-то такое он слышал. Так, мельком. Вполуха. То ли на проповедях, то ли на открытых инквизиторских процессах, то ли на публичных чтениях, относительно колдовства и ереси. А может быть, на выступлении заезжих епископов или на имперских богословских диспутах…

Действительно, подпись кровью невозможно воспроизвести помимо воли дающего эту кровь даже при помощи сильнейшей магии. Это иногда используется. Редко, но случается. На важных документах. На самых важных. Например, на императорских грамотах относительно войны и мира, помимо печати, обязательно будет стоять подпись кровью кайзера, сделанная кайзеровской же рукою. И подписи этой будет уделяться еще большее значение, чем самой печати.

– Мы можем выпустить из вас всю кровь, любезный Дипольд, но написать ею за вас письмо нам не под силу. Никому не удастся в точности скопировать ваш почерк вашей кровью. Мы можем взять обычные чернила и силой магии заставить их лечь на бумагу так, будто они сошли с пера в ваших пальцах. Это трудно, но возможно. А потому это не докажет того, что письмо писали вы. Мы также могли бы вас убить, а после – поднять из мертвых и вложить вам в руку перо…

Дипольд недоверчиво скривил губы.

– Не стоит так скептически ухмыляться, пфальцграф. Высшая некромантия способна и не на такое. Вы бы, вернее ваше тело, послушно написало бы все, что требуется, даже не сомневайтесь. Но тут другая беда. Умерший и оживленный заново человек теряет свою сущность. Это проявляется во всем. В его походке, движениях, в манере говорить, если разупокоенному возвращен этот дар. Разумеется, на почерке это отражается тоже. И не самым лучшим образом притом. Карл Осторожный непременно заподозрит подвох. Такая же проблема возникнет, если мы попытаемся подавить вашу волю и при жизни сделать из вас подобие магиерской марионетки. Впрочем, должен признаться, подобная процедура удачно проходит лишь со слабовольными людьми. Что же касается вас… Сдается мне, вас все же проще убить и разупокоить. А покуда вы живы, вашей волей легче управлять, договариваясь с вами, нежели подавлять ее магией.

Альфред Оберландский говорил спокойно, весомо, со знанием дела. Было у кого нахвататься запретных знаний: по правую руку от маркграфа согласно кивал магиерский капюшон с двумя прорезями для глаз.

– Итак, пфальцграф, мне нужно письмо, написанное вашей рукой и вашей кровью. Собственно, потому вы и приглашены за этот стол. Сейчас вам вручат чернильницу, перо и бумагу. Надрежут руку и… Всего-то и требуется начертать несколько слов. Поприветствуете батюшку. Сообщите, что находитесь в моих владениях и в моей власти. А если попросите отца впредь уважать интересы Оберландмарки и прислушиваться к моему мнению, буду вам особенно признателен. Да, еще обязательно напишите, что встретили послов, числом ровно десять – Альфред скользнул взглядом по замковому двору. – Пусть его сиятельство знает, что письмо написано после прибытия его посольства, а не составлено заранее. Пусть уверится, что вы благополучно дожили до сегодняшнего дня. А уж я найду способ доставить письмо адресату. И все будут довольны.

Дипольд шумно выдохнул.

– Вы с чем-то не согласны, ваша светлость? – брови Альфреда Оберландского поднялись.

– Или, быть может, чего-то недопоняли? – брови опустились, соединилившись у переносицы.

– Зачем вообще потребовалось это письмо, если можно обойтись без него? – хмуро спросил Дипольд.

– И как же, позвольте узнать?

М-да… Он что, настолько туп этот маркграф или прикидывается?

– Чего проще, – Дипольд смотрел в глаза Чернокнижника. – Ты отпускаешь послов. Они возвращаются и рассказывают отцу, что видели меня в добром здравии.

Альфред покачал головой:

– Так просто отпустить послов я уже не могу. Во-первых, как вам известно, из-за них я потерял своих воинов. А во-вторых… Эти люди видели самую удобную и короткую дорогу от границы к этому замку. Они, кроме того, знают, как укреплена моя цитадель. И на обратном пути, наверняка, увидят и запомнят что-нибудь еще, что пригодится Карлу для успешного похода. Нет, пфальцграф, в ближайшее время никто из них не вернется. Кстати, по той же причине и вам не следует рассчитывать на скорейшее освобождение.

Дипольд фыркнул.

– Признаюсь, мне бы вовсе не хотелось, чтобы остландское войско вторглось сейчас на земли Верхней Марки и скорым маршем добралось сюда, – продолжал Чернокнижник. – Я еще недостаточно силен и не смогу достойно встретить вашего батюшку. Конечно, Карл Осторожный едва ли пойдет на столь решительный и весьма опасный – в первую очередь для его сына, то есть для вас, любезный Дипольд, шаг. И потом, не в его правилах развязывать войны без подготовки, тщательной разведки и полной уверенности в победе. Но все же лишний раз обезопасить себя и выиграть немного времени не помешает. Понимаете, о чем я?

– Понимаю, – кивнул Дипольд. – Сейчас Оберландмарке не выгодно ввязываться в войну. Но потом, когда под твоим началом будет достаточно големов …

– Потом будет потом, Дипольд. А сейчас мы говорим о вещах, не столь отдаленных во времени. И выбор за вами, ваша светлость. Перед вами десять знатных остландцев. А мне нужно письмо, способное убедить его сиятельство в том, что Вы живы. Все просто. Или вы делаете, о чем я прошу, или смерть послов останется на вашей… – Альфред вдруг посмотрел на него странным взглядом, без тени насмешки, внимательно и серьезно, – полностью на вашей совести.

– Разве? На моей? – Дипольд тоже заглянул в глаза собеседнику. – Ты же сказал, никто из послов все равно не вернется.

– Но они смогут жить.

– В клетке?

– Жить, Дипольд, жить…

Гейнский пфальцграф Дипольд Славный размышлял недолго. Жизнь в клетке – это не жизнь.

– Нет! – негромко, но твердо сказал он.

– Что? – свел брови Альфред.

Оберландцы за столом притихли. Лебиус сильнее надвинул на лицо капюшон, словно прячась от надвигающейся грозы.

Дипольд же улыбался в лицо Чернокнижнику. Спиной чувствовал в нескольких дюймах от себя стальную руку голема. И оковы на руках и ногах. Но – улыбался. Если змеиному графу так потребно это письмо, писаное кровью… и если ему так не нужна преждевременная война с Остландом… Значит, пусть не будет первого и будет второе.

– Нет! – еще громче повторил Дипольд.

На этот раз его слова расслышали и пленные послы. Связанные люди забились, замычали, силясь что-то крикнуть сквозь кляпы.

Что поделать, этих несчастных уже не спасти. Но своим отказом Дипольд надеялся хотя бы немного… нет, даже не помочь Остланду. Навредить ненавистной Оберландмарке!

Альфред Оберландский вздохнул. Впрочем, как показалось Дипольду, без особого сожаления. Возможно, отказа пфальцграфа здесь ожидали. Ожидали, но надеялись, что отказа не последует. Что произойдет чудо. Что Дипольд даст слабинку.

А отказ последовал. Чуда не произошло. Дипольд Славный не размяк, Даже после долгого заточения Дипольд остался тверд как кремень.

– Я говорил уже, ваша светлость, – не торопясь и не повышая голоса, произнес маркграф, – что механические големы могут быть не только несокрушимыми боевыми машинами, но и отменными палачами…

Дипольд напрягся. Вообще-то пока что «отменный палач» стоял за его спиной. Других големов и других палачей поблизости не наблюдалось.

– Возможно, вы столь несговорчивы оттого, что, в сущности, не видели нидербургского турнира, – задумчиво протянул Альфред. – Не успели увидеть все до конца и во всей красе. Что ж, мы это исправим. Полюбуетесь сейчас. Это не турнир, конечно, но… В общем, обещаю вам захватывающее зрелище, пфальцграф. Быть может, вам даже понравится.

Зрелище… Значит, пока ему обещают только зрелище, а не пытку, не казнь. Не над ним, во всяком случае, пытку и не его казнь… Пока…

– Открыть ворота! – крикнул Альфред куда-то вниз, во двор.

Ворота открылись. Не замковые, правда, как ожидал Дипольд. Распахнулись створки массивных высоких дверей в большой пристройке к донжону.

«Вероятно, трапезная, – определил Дипольд. – Была трапезная. Теперь – магиерское логово. Магилабор-зала, мастератория Лебиуса». Об этом свидетельствовали клубы разноцветного колдовского то ли дыма, то ли пара, тяжело и лениво перекатывающиеся в полутьме дверного проема. Из окон и вентиляционных отдушин, пробитых под крышей пристройки, также поднимались подкрашенные магией струйки и, сливаясь в единую толстую, густую, мощную струю, столбом поднимались к небу.

– Выйди! – позвал Чернокнижник.

Кого позвал?

Из распахнутой двери, из многоцветья дыма-пара…

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

По зову маркграфа…

Боум-ш-джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь!

С лязгом и грохотом выступила фигура. Человекоподобная, но… Больше человека. Выше человека. Шире человека. Тяжелее и многократно сильнее.

Во внутренний двор замка выходил стальной великан. Механический рыцарь. Еще один. Второй голем. В точности такой же, как первый. Как две капли воды, как две брызги летящего из тигля расплавленного металла.

«Второй! – пронеслось в голове Дипольда. – Их у маркграфа уже два. Как минимум – два! А сколько на самом деле?»

– Стой! – новый приказ Альфреда.

Голем остановился над связанным послами. Встал, как вкопанный. Как вмурованный в камень, которым был вымощен замковый двор. Повинуясь маркграфу, голем замер и обратился в неподвижную гору металла о двух ногах. С двумя стальными руками, уже протянутыми к беспомощным остландцам.

Оцепеневшие от ужаса послы сами походили сейчас на бездушные металлические болванки. Никто не дергался, не извивался, не рвался из пут, не мычал сквозь кляп. Пленники лишь смотрели расширенными глазами, будто надеялись силой взгляда оттолкнуть чудовищного монстра и тем отдалить неизбежное.

Монстр нависал над ними, готовый в любую секунду продолжить… И завершить.