Текст книги "Магиер Лебиус"

Глава 45

Дипольд занял позицию в первой клетке справа – незапертой и ближе других расположенной к двери темнице. Здесь хранилась солома на подстилку узникам. В общем, неплохое укрытие: можно спрятаться и атаковать внезапно. А до входа в подземелье – считанные шаги. Стоит только страже отодвинуть наружный засов, открыть крепенькую низенькую дверцу, перешагнуть порог и спуститься по ступеням невысокой лестницы…

И уж тогда!

Рука гейнского пфальцграфа ощущала немалый вес кандалов. Теперь, когда побрякивающая толстыми звеньями цепь была не на ногах, когда оковы стали кистенем и цепом, их тяжесть не угнетала ничуть. Она была даже приятной, эта тяжесть, она вселял уверенность и надежду.

Пфальцграф ждал. По его подсчетам, уже скоро, совсем скоро, с минуты на минуту наступит…

– Время кормежки!

Они выкрикнули эти слова еще до того, как дверь распахнулась полностью. Горящий факел осветил вонючее нутро каменного чрева с клетушками вдоль главной жилы-прохода. Эхо, порожденное басовитым выкриком, заметалось под сводами узилища.

Дипольд вдруг с ужасом, почти физически ощутил, как в зловонном мраке подземелья повисло напряжение, которое человек чуткий и осторожный попросту не может не заметить. Напряжение и ти-ши-на… Мертвая. Могильная. Замогильная. Такая тишина насторожит тюремщиков вернее, чем привычный ор, мольбы и несмолкаемые перебранки узников. Затихли даже раненые, по рукам которых прошлась кандальная цепь. Или сами затихли, или их заставили заткнуться сокамерники. Скорее, заставили. Уже придушили, наверное.

И вот она – тишина. А напряжение, сгущающееся в темном затхлом воздухе, наверное, уже можно щупать руками. Оно заполняло собой все и было повсюду. Будто вязкие тягучие чернила, оно стекало со стен, потолка и решеток. Дипольд осязал его кожей, однако…

Однако тюремщики так ничего и не почувствовали.

Тюремщики пока ни о чем не подозревали. «Все дело в страхе», – решил Дипольд. Постоянный, не проходящий страх, который испытывали заключенные, стал слишком привычным и обычным для этого места. Само собой разумеющимся. Он стал уже неотъемлемой частью темницы. Подавляя волю узников, их страх вместе с тем расслаблял и лишал бдительности стражей, входящих в темницу. Они не ждали опасности. Вероятно воины маркграфа, не допускали и мысли о том, что кто-то из запуганных пленников сможет открыть клетку, что кто-то решится выйти, что кто-то посмеет напасть… И потому не стереглись.

Первый стражник – в легонькой кольчужке, в простом открытом шишаке и с факелом в руке – уже шагал по лестнице. Отчего-то чуть покачиваясь, освещая осклизлые ступни и глядя лишь себе под ноги.

И все бы прошло легко, все бы прошло гладко и замечательно, если бы другие двое – также… И если бы не…

– Побег! – взорвалась вдруг отчаянным многоголосьем тишина и темнота. – Берегись!

«Мерзавцы! – пронеслось в голове Дипольда. – Подонки! Выродки!» Темница жаждала втащить его обратно, и удержать, во что бы то ни стало. Узники, знавшие о том, чего еще не ведали стражники, предупреждали своих тюремщиков об опасности.

Озадаченный, непонимающий факельщик по инерции сделал еще два шага. Спустился еще на две ступеньки. Остановился, недоуменно озираясь. Перекинул факел в левую руку. Правую положил на рукоять меча, покоившегося в ножнах.

Пока клинок не обнажен, этот, первый, с факелом, опасен лишь наполовину. Настолько, насколько может быть опасно факельное пламя в левой руке. Дипольд поднял кандальную цепь, свое единственное оружие. И, как он надеялся – более грозное, чем факел. Правая рука занесена для удара. Левая натягивает кандалы, чтобы цепные звенья раньше времени не звякнули друг о дружку.

Пфальцграф бесшумно выскользнул из своего укрытия.

– Он здесь! Там! Рядом! – орала, надрывалась тьма.

Да, стражу предупреждали, но доброхоты-узники были слишком взволнованы, чтобы сделать это внятно, ясно и четко. А тюремщики, на счастье, соображали плохо. Непозволительно медленно они сейчас соображали.

В подземелье неверной походкой (да что это с ними? Пьяные, что ли?) вошел раздатчик пищи. В толстой стеганой куртке гамбезона вместо доспехов. Тоже с мечом, но и с двумя корзинами в руках. С занятыми руками.

Этот пока не опасен…

Раздатчик замер на пару ступенек выше факельщика, тоже завертел головой. Но корзины свои пока не отпускал и за оружие не хватался. Он озадаченно смотрел туда, откуда кричали. А не туда, где было тихо и куда следовало бы посмотреть.

– Вон он! Справа! – выли обитатели запертых клеток.

В дверном проеме качнулась алебарда. Появилась каска с широкими полями. Нагрудник кирасы. Третий стражник входил, пригнувшись под низкой притолокой и опустив оружие. Свет факела выхватил тускло поблескивающие латы. Встревоженное лицо алебардщика.

Опухшее лицо, глаза навыкате. Глаза непонимающе моргают.

Вот с этого, пожалуй, и надо начинать.

– Возле клетки! У клетки с соломой!

Три головы, наконец, обратились в его сторону.

Поздно! Дипольд больше не крался вдоль стены. Дипольд Славный атаковал в открытую. Того самого – третьего. Алебардщика в латах.

Стражнику не повезло. В момент нападения он еще стоял в двери, на самом пороге. В узком низком и длинном проеме, зажатый словно в коробке. Ни взмахнуть своим оружием, ни уколоть вбок – вправо, откуда нападал Дипольд – неповоротливый латник сейчас не мог.

Алебардщик сделал шаг вперед – на каменную лестницу без перил, стремясь скорее покинуть тесный проход, обрести необходимое для боя пространство и ударить…

Однако Дипольд, у которого пространства сейчас было вдоволь, опередил противника. Пфальцграф нанес удар собственными кандалами. Снизу вверх. По верхней ступеньке, куда только ступила нога алебардщика.

Цепь в вытянутой руке Дипольда просвистела в воздухе, звонко хлестнула о выступ стены у дверного проема. Изогнулась, переломилась, обвила концом с увесистым кандальным кольцом ногу стражника.

Дипольд дернул.

Резко. На себя. И чуть в сторону. Нога оберландца соскользнула со ступеньки. Цепь вырвалась из рук пфальцграфа, но Дипольд все же сдернул противника.

Нелепо взмахнув руками и топором на длинном древке, алебардщик повалился с каменой лестницы на тех, кто стоял впереди и ниже. На раздатчика, бросившего, наконец, свои корзины и схватившего рукоять меча… только схватившего – большего он не успел. На факельщика, вырвавшего клинок из ножен, но рухнувшего, под тяжестью уже двух человек обрушившихся на его спину.

Все трое закопошились на грязном полу. Неловко. Нешустро. Как малые дети в глубоком снегу. Кто-то попытался встать. Сразу не смог – упал. Бессвязные крики, ругань… От стражников густо пахнуло перегаром. Точно – пьяные! В доску! Все трое! Вот ведь повезло!

Люди в клетках орали дико, громко, в голос.

Дипольд действовал быстро и ловко.

Вырвать алебарду из рук стража в тяжелом панцире и сползшей на глаза каске не составило труда. Крутануть древко в одну сторону, затем резко, сильно, чтобы у противника хрустнуло в кисти – в другую.

Тюремщик взвыл. Разжал пальцы. Дипольд взмахнул трофейное алебардой…

Тяжелый топор на длинном древке оружие страшное. А пьяный стражник, что-то вопящий и в ужасе прикрывающийся руками – не голем. И латы у него не столь крепки.

Дипольд с силой опустил алебарду.

Звякнул металл. Брызнула кровь. Страж умолк.

Один из трех.

Дипольд отскочил в сторону. Вовремя! Тяжелый клинок просвистел у самой головы. Гудящее пламя едва не опалило лицо.

Раздатчик еще не поднялся – ошеломленный и испуганный, он возился в куче рассыпанной снеди и шарил по полу в поисках оброненного меча. Зато факельщик (клинок в одной руке, факел – в другой) атаковал. Сильными, размашистыми и вполне предсказуемыми ударами. Слева. Справа…

Но как атаковал – так и отступил. Дипольд принял очередной рубящий удар меча на обух и на крюк алебарды. Отвел, отклонил. Отбил факел, испещрив темноту вокруг фейерверком искр и брызгами жгучей смоли.

Напал сам.

А алебарда, она все-таки подлиннее будет. И меча длиннее, и факела. К тому же Дипольд знал, как с ней обращаться. Пфальцграф обучался не только бою на рыцарских мечах и копьях. Алебарду – это грозное оружие простолюдинов, городских стражников и ландскнехтов – держать в руках он умел тоже. Противостоявший же Дипольду оберландец, видимо, знал лишь несколько простеньких фехтовальных приемов, более пригодных в тесном строю, а не в одиночной схватке. И при этом едва держался на ногах от выпитого. А потом оберландец отступал. Но уворачиваться не успевал.

Хух-х-х! Рубящий, с придыханием, удар алебарды – и вспучилась красным рана на вспоротой окольчуженной груди.

Еще удар – такой невозможно ни отвести, ни парировать – и еще одна рана. Кольчуга сыплется в клочья, в звенья, в кольца.

Снова удар – и заточенный кончик топора в третий раз вспарывает ненадежную металлическую сетку, кожу и мясо.

Противник, однако, еще стоит… Пьяные часто стоят до последнего, не чувствуя боли, не ощущая близости смерти и не осознавая неотвратимого.

Стоит и даже пытается сопротивляться.

Брошенный факел летит в лицо Дипольду. Пфальцграф отбивает брызжущее смолой пламя широким алебардным лезвием. Факел с гудением летит в сторону. Дипольд бьет снова. Задевает израненного противника, отпихивает к общей клетке, бросает на решетку.

Случись, такое с Дипольдом, в него бы уже вцепились десятки рук. Растерзали бы. Или просто обездвижили, чтобы стража смогла беспрепятственно его убить или скрутить.

А этого – нет. Этого лишь поймали, поддержали, попытались поставить на ноги. Узники – тюремщика!

Но все равно, их поддержка уже ничего не изменит.

Укол. Длинное острие алебарды пропарывает противнику иссеченную грудь. В этот раз – глубоко. Глубже некуда. Насквозь. Выходит из спины. Задевает кого-то там, сзади, в клетке. В клетке кричат. Стражник роняет меч, медленно и молча оседает.

Второй из трех.

Дипольд разворачивается, не дожидаясь, пока обмякшее тело распластается по полу.

Ударов и выпадов было сделано много, но схватка заняла несколько мгновений. И все же этого достаточно, чтобы…

Да, раздатчик уже на ногах. Но нет – не нападает. Так и не отыскав своего меча, бежит… Пытается сбежать. Скачет по ступеням каменной лестницы вверх, тянется к открытой двери.

Не дотянулся!

Не вышло!

Дипольд бросился следом. Не на саму лестницу, лишенной перил. Наперерез, под лестницу.

Успел. И хотя высоковато и далековато, хотя рукой до стражника на ступеньках уже не достать, но…

Тюремщика подцепил за ногу алебардный крюк – точно так же, как самого Дипольда в первый день заключения цепляли за плечо.

Раздатчик упал. Лицом в порог. Замер, съежившись. Заорал. Но тут уж ори, не ори. Дипольд вскочил на лестницу. Поднялся к поверженному оберландцу в три прыжка. Рубанул алебардным топором промеж лопаток. Плотный, набитый конским волосом гамбезон вошел в позвоночник третьего стража вместе с заточенной сталью.

Глава 46

Тишина.

Снова.

Снаружи – в коридоре, за распахнутой дверью темницы никто не грохотал сапогами по полу, никто не кричал и не спешил на помощь перебитой страже. Крики в подземелье тоже оборвались. Все. Разом. Вдруг.

Узилищный мрак сочился ужасом. Так казалось Дипольду. И, в общем-то, он не ошибался.

На полу темницы валялся горящий факел стражников. Шипящий огонь освещал пространство неровным дерганным светом. Из камер-клеток на пфальцграфа смотрели испуганные глаза. Узники, еще минуту назад желавшие дерзкому беглецу гибели и не скрывавшие этого, теперь гадали, что будет с ними самими, когда беглец при оружии. При настоящем оружии. Все-таки отбитая у стражи алебарда – это не кандальная цепь. Алебардой через решетку можно достать многих. И со многими можно посчитаться.

Дипольд, впрочем, алебарду отбросил. Тяжелый топор на длинной рукояти хорошо послужил в первой стычке. Но – тяжелый, но – на длинной. Бежать с таким не очень-то удобно. Надевать доспехи тюремщиков пфальцграф тоже не стал. Доспехи – рассечены, окровавлены. Не помогут такие доспехи. Не укроют от чужих глаз, а только привлекут внимание и станут лишней обузой. А вот меч – другое дело. Необременительное, привычное руке и более подходящее для схваток в тесных замковых переходах оружие.

Пфальцграф снял с мертвого факельщика ремень. Надел на себя. Не рыцарская перевязь, конечно, простой солдатский ремень: широкий с грубой пряжкой и потертыми ножнами. Но ничего, не на турнир отправляемся. Поднял меч убитого. Клинок – короче и легче кавалерийского латоруба. И лезвие иззубрено от ударов об алебарду. Ладно, сойдет пока. Трофейный клинок лег в трофейные ножны.

Отыскал Дипольд и оброненное оружие раздатчика. Тоже надо бы взять с собой. Так, на всякий случай. В схватке с противником, превосходящим числом, второй меч в левой руке лишним не будет. А бросить – оно всегда успеется. Этому клинку ножны не нужны. Этот – будет в руке. Пфальцграф потратил еще немного времени. Столько, сколько требовалось, чтобы натянуть на натертые кандалами ноги чужие сапоги. Добротная обувь алебардщика пришлась впору. Это – не мародерство. Это – тоже трофей. Добыча. Босиком-то далеко не убежишь.

Все?

Все. Вот теперь можно следовать дальше. Или… или еще повременить малость?

Глаз зацепился за факел стражников на грязном полу. Факел все еще горел. За открытой дверью подземелья темно не было – там, в каменном коридоре, виднелись отсветы таких же факелов, вставленных в настенные подставки. И вроде бы брать с собой этот ни к чему. Ни к чему… брать… Дипольд мрачно усмехнулся, глянул в притихшую тьму подземелья. Потом – на открытую клетку справа у входа, в которой поджидал стражу. Забитую соломой чуть ли не под потолок.

А он и не станет брать факел с собой.

Дипольд нагнулся, поднял палку с чадящей промаслянной ветошью на конце.

С собой брать – не станет. Потому что настало время мести. И неважно, что месть начиналась не с Альфреда и не с Лебиуса. Важно, что она начиналась.

Пфальцграф размахнулся. Факел полетел в соломенный стог за решетчатой дверью. Уткнулся в прелую труху. Огонь разгорался плохо. Зато дым повалил сразу и густо. Много дыма. А скоро будет еще больше. И редких махоньких окошек в затхлом подземелье уже не хватит. Люди, запертые в клетках… твари, предпочитающие свободе тупую покорность и подлое предательство, неминуемо задохнуться, если не подоспеет стража.

А интересно, будет ли страже, переполошенной побегом, дело до этого двуного скота? А даже если и будет – тоже неплохо. Значит, меньше народа отправится в погоню.

Белый дым, стелясь под черным потолком, уплывал в темноту. Сквознячок между приоткрытой дверью и маленькими окошками гнал его туда, откуда уходил Дипольд Славный. И куда возвращаться гейнский пфальцграф уже не собирался. Дым быстро заполнял подземелье. Теперь не Дипольд, теперь этот удушливый дым освободит узников от власти Лебиуса. И от власти собственного страха. Аминь!

Заключенные, похоже, осознали уготованную им участь. Поняли, что страшиться следует не алебарды в руках «светлости», а другого. Темница взвыла, взревела. Дипольд выбежал из подземелья. Захлопнул дверь. Задвинул засов. Он уже не слышал, как с той стороны кто-то зашелся в долгом надсадном кашле.

Он чувствовал удовлетворение.

Снова накатывала незнакомая, неведомая, чужая и чуждая, невесть откуда взявшаяся волна. Ощущение ПРАВИЛЬНОСТИ. Правильности во всем, правильности всего, что он делает. И что будет делать впредь.

Правильность – это хорошо, это правильно. Она придает уверенности в собственных силах. Отметает сомнения. Ведет к успеху.

Дипольдом овладевала веселая ярость. Один меч – в руке, другой – в ножнах и тоже готов выскользнуть, когда потребуется. Трусливые подонки, оставшиеся сзади, корчатся и издыхают в дыму. А что еще надо? Хотелось смеяться и драться. Даже бежать уже почти не хотелось. Но Дипольд понимал: надо. Сейчас надо бежать, чтобы позже вернуться сюда снова. Не пленником, а победителем.

И гейнский пфальцграф бежал. Из подвала в полуподвал. Из подземелья в полуподземелье.

Бежал по пустому коридору с факелами в настенных подставках. Потом – по коридору без факелов, с частыми, по полдюжины на каждый пролет-простенок и узкими окошками-бойницами.

А вот и первая дверь. Справа. Нараспашку. Дипольд с занесенным для удара мечом заглядывает внутрь.

Стол, лавка, лежанка… Каморка стражников. Пустая. Потому как перебитая стража лежит сейчас в темнице.

На столе – нехитрая снедь. Три кувшина с остатками какого-то вонючего хмельного пойла. Не благородное гейнское, точно. Над столом – окошко. Еще одна бойница. Через такое – не протиснуться, не пролезть. Значит, и задерживаться тут смысла нет.

Значит – бежать дальше.

Дипольд бежит. В коридоре по-прежнему пусто. Ни одной живой души. Просто невероятное, немыслимое везение!

Дверь слева. Толкнуть, навалиться плечом. Заперто.

Дверь справа. Еще толкнуть, снова плечом. Заперто.

Двери крепкие, не вышибить.

Вот, через несколько шагов – еще одна. Снова справа. И снова заперто.

Поворот под прямым углом. Впереди в стене очередная дверь. Дипольд узнал ее: та самая, через которую его вели на башню. На встречу с Альфредом Оберландским. На казнь остландских послов.

И на эту дверь – с разбега.

Не заперто! Здесь – нет! Дверь распахивается. Знакомая лестница. Наверх. Нужно ли ему наверх? Сейчас?

С противоположной стороны коридора – топот, звон железа, крики.

– Дым! Пожар! В темнице горит! – слышит Дипольд.

Вероятно, дозорные на стенах заметили-таки дым, поваливший из окошек узилища, и воины маркграфа спешат в подземелье. Тушить пожар? Или ловить поджигателя? В замке, наверное, уже царит нешуточный переполох, которым можно воспользоваться.

Если с умом. Если повезет.

Дипольд выглянул из-за косяка открытой двери.

Где-то стукнул засов и скрипнули петли. В коридоре появились двое… трое… А вот уже полдесятка вооруженных латников бегут по проходу с алебардами наперевес. Навстречу. А за ними – еще…

А самый первый – бородач со шрамом во всю щеку. Такую зверскую физиономию вовек не забудешь. И голос с другим нипочем не спутаешь.

– Эй, там! Кто у двери?! – взревел бородатый оберландец.

Взмахнул мечом, указывая на Дипольда.

– Взять его! – рыкнул бородач. – Живым!

Времени для размышлений не оставалось. А путь оставался только один: вверх по лестнице. В жилые покои, в магилабор-залы, на башни, на стены, на смотровые и боевые площадки, на переходные галереи.

Что ж, если не получится спастись самому, можно попытаться хотя бы добраться до змеиного графа! Или до проклятого магиера! И изрубить в куски обоих! Или хотя бы одного!

Дипольд отступил из коридора. Захлопнул дверь. Крепкий дубовый засов пришелся весьма кстати. Секунда, вторая, третья – и в запертую дверь отчаянно забарабанили. Грохоту было много. Толку – мало. На некоторое время эта преграда сдержит преследователей.

Пфальцграф побежал наверх.

Глава 47

Первый этаж. Тот, что сразу над подвалом. Длинный коридор, ведущий в ту же сторону, где располагалась темница. Где-то там, внизу, сейчас задыхаются в дыму люди, вернее двуногие скоты, утратившие человеческий облик. Если уже не задохнулись.

Дипольд добежал почти до конца коридора. Тупик? Нет. Вон там темнеет ниша, а в нише – единственная на весь коридор дверь. Узенькая, низенькая, прочненькая. Из-за двери доносится утробное уханье, свист воздуха, скрип, металлический лязг. «Уф-ф-фь-ю-ю-кщх-х-х-дзянь!» «Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!».

Когда его вели на маркграфское застолье, здесь было тихо. А теперь – этот странный протяжно-скребущий звук, приглушенный дверью. Кто-то что-то там раздувает? Кует? Чинит? Мартин говорил, что прямо над клетками подземелий оборудована магиерская мастератория, где ему приходилось трудиться. Вероятно, это она и есть. Других дверей в коридоре нет. Но стоит ли ломиться в магилабор-залу? Оттуда, где работают подневольные умельцы, сбежишь едва ли.

«Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!»

Интересно, заперто там? Не заперто? Заперто, наверняка. А впрочем… Неважно. Дипольд даже не стал проверять. Зачем лезть в колдовскую нору, если есть более безопасный путь.

Опять – лестница вверх.

Дипольд бежит, перескакивая через две-три ступени, сжимая в руках оба трофейных меча.

Второй этаж. Здесь – только две двери. Дипольд метнулся между ними. Правым плечом в одну, левым – в другую. Нет, обе заперты. Только плечи отбил.

Значит – еще выше! На третий…

Вверху что-то лязгнуло, грохнуло. Люк? Дверь?

… этаж.

И – снова крики. И – снова топот. И – снова звон металла.

Проклятье!

Снизу ломятся оберландцы во главе со шрамолицым бородачом: уже слышно, как преследователи рубят дверь. Сверху тоже спускается стража. Судя по шуму, немалый отряд.

Дипольд вновь отступает на этаж ниже. С двумя намертво запертыми дверьми. И еще ниже. В коридор с магиерской мастераторией.

«Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» – слышится за спиной.

И теперь… Выбор невелик теперь. Или принимать последний бой здесь, в коридоре, или… Нет, все-таки нужно проверить дверь магилабор-залы. Она, наверняка, тоже заперта, но надо – для очистки совести.

Пфальцграф бежит к дальней нише. Пригибается, подныривает, заскакивает под низкий свод.

Дверь в нише тяжелая крепкая, обитая железом. Почти как темничная. И…

Дипольд пинает ее ногой.

… И – не запертая!

Невероятно, но…

Многократно усилившееся, громкое «Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» – прямо в лицо. А еще – теплый влажный воздух. То ли пар, то ли дым – клубящейся стеной. Самых разных, невообразимых цветов и оттенков. Жутковатый на вид, но не удушающий. И – запах крови, окалины, металлической стружки…

Мастератория была открыта. Может, оттого, что сейчас в ней нет узников, способных бежать. А, может, имелись иные причины. Но сейчас раздумывать об этом все равно некогда.

Дипольд вваливается внутрь, захлопывает дверь. С той стороны, изнутри.

Руки судорожно ищут замок. Есть замок… Замочная скважина – вот она. Но у Дипольда нет ни ключа, ни отмычки Мартина. К счастью, кроме замка, на двери имеется засов. Засовище целый! С мощной фиксирующей скобой. Пфальцграф дивится, радуется, благодарит Господа за такую удачу. Задвигает дубовый брусок. Вгоняет скобу в пазы. Теперь засов не шелохнется и не сдвинется.

На все – про все – пара мгновений, не больше.

Фу-у-ух! Но расслабляться пока рано. Надо проверить, что здесь и кто здесь.

Дипольд привалился спиной к запертой двери. Выставив перед собой мечи, он осматривал мастераторию, готовый изрубить любого, кто…

А никто…

Никто к нему не приближался, никто не нападал, никто не обращал на сбежавшего пленника с мечами наголо никакого внимания. И странный шум – «Уф-ф-фь-ю-ю-кщх-х-х-дзянь!» – не прекращался ни на секунду.

«Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» – по ушам!

«Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» – по мозгам!

«Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» «Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!»

Некоторое время Дипольд стоял неподвижно, вглядываясь в неясную пелену дыма-пара, подкрашенную магическим разноцветьем. Зыбкая стена колдовского облака перед ним то смыкалась, то размыкалась, а в прорехи можно было рассмотреть…

Что это?! Это… это… Да ведь это же… Дипольд вдруг понял, на что смотрит. Понял и содрогнулся. Рука!

Проклятье!

Большая, огромная. Громадная. Железная. С необычайно длинными стальными пальцами. Знакомая уже. Не прикрытая, правда, толстыми пластинами доспеха, но от того лишь еще более жуткая. Оплетенная проволочными жилами и трубчатыми мышцами рука голема тянулась из клубящейся пелены магилабор-залы к Дипольду Славному.

Назад! Рвануть засов. Отпереть дверь. Вернуться. Выскочить из проклятой мастератории. Погибнуть там, в коридоре, на лестнице, в бою с людьми из плоти и крови. Или уж сразу самому – клинком по горлу. Милостивый Господь простит грех самоубийства, если происходит такое!

Но влажный колдовской туман разошелся в очередной раз. Распался на тяжелые пестрые клубы и клочья. В туманной дымке появилась новая прореха. Как раз там, где рука. И – за рукой тоже. Дипольд вздохнул с облегчением. Вытер со лба холодный пот.

За туманом не было никакого голема. А механического рука была всего лишь рукой. Неживой и неподвижной. Частью, отделенной от стального тела. Снятым с чудовищной машины механизмом. Или, уж скорее, не надетым еще, не вмонтированным в машину. Бездушной, безжизненной деталью была сейчас эта рука. Куском мертвого металла. Вернее, соединенными друг с другом диковинными металлическими кусками. Многими кусками и кусочками. Сложной, но бездействующей конструкцией, которой пока некому и нечему управлять.

Тяжелая механическая рука, чуть изогнутая в локте, лежала на тележке с маленькими железными колесиками, которую и один человек сможет без особого труда возить по гладкому полу мастератории.

Ну, действительно… Ну, в самом деле… Мартин ведь говорил… В мастератории наверху, над темницей он собирал руки. Но не големов ведь. Только руки, ни о чем другом речь не шла.

Дипольд немного успокоившись, отвел взгляд от растопыренных стальных пальцев, оторвал взмокшую спину от двери, подошел ближе, толкнул тележку с механической рукой в сторону.

И…

«Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!»

Сквозь влажную пелену вновь сгущающегося тумана – там, дальше, за рукой, он смог рассмотреть еще кое-что. Кое-кого…

Дипольд поднял один меч. Потянул из ножен второй, который уже успел спрятать.

В этой невысокой, узкой, но сильно вытянутой, кажется, бесконечно длинной, теряющейся в тяжелых клубах многоцветного дыма и пара комнате пфальцграф все же был не один. Здесь находились еще… Двое. Как минимум. Да, в тумане мелькали две человеческие фигуры. Синхронно сгибались и разгибались. Поднимались и опускались. Хотя человеческие ли? Так, тени людские. Бледные вялые заморыши. Но эти двое двигались. Работали. Вкалывали. Не зная усталости.

Голые худые костлявые спины. Вверх-вниз.

Тонкие, обвитые выступающими венами и жилами, руки. Вверх-вниз.

Взлохмаченные грязные головы. Вверх-вниз.

Неподвижные, ничего… абсолютно ничего не выражающие мертвые лица. Вверх-вниз.

Стеклянные безжизненные глаза. Тупо уставившиеся в одну точку. Вниз. Да, глаза смотрели только вниз.

На собственные ноги, которые… которых…

Не было которых! До колен они были, а после, а ниже…

Дипольд тряхнул головой. Нет, ему не привиделось: два бесстрастных неутомимых работника словно вырастали из металлического основания… Машины?

Никогда и нигде прежде Дипольд Славный не видывал таких машин.

Хитроумная механическая штуковина, с которой навеки были связаны эти несчастные, больше всего походила на гигантскую кровать под полудюжиной путанных балдахинов. Материал: дерево, тонкий металл, стекло, выделанная кожа, и еще Бог знает что. Вся конструкция водружена на массивную плиту литой неподъемной станины, но сама на вид – не очень-то и прочная. А кое-где – и откровенно хрупкая.

Странное «ложе» это имело множеством перевитых друг с другом отростков, терявшихся в колдовском тумане. У выпуклого «изголовья», поблескивающего тонкой сталью, гнутой медью и округлыми бронзовыми нашлепками, торчали два длинных рычага с ручками. Возле них и располагались неутомимые безногие работники.

Собственно, эта машина и оглашала всю мастераторию дышаще-скрещещущими – «Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» «Уф-ф-фь-ю-и-кщх-х-х-дзянь!» – звуками. А в действие аппарат, по всей видимости, приводили как раз два приставленных к нему… вставленных… вживленных в него человека. Или все же нечеловека?

Тогда кто же качает блестящие стальные рычаги? Кто эти двое?