Текст книги "Тайм-код лица"

Тайм-код
01:00:19

01:00:19 Ну, наконец-то! Час прошел. Оближем губы. Пошлем себе воздушный поцелуй и продолжим в том же духе.

01:01:14 Это что, мне еще два часа так сидеть? Что за бредовая была идея…

01:02:38 Ух, какой классный хмурый взгляд! Даже страшно. По-моему, с годами выражение лица у меня становится излишне суровым. Похоже, я не всегда отдаю себе отчет в том, что делает мое лицо; подозреваю, что его обычное выражение теперь – хмурое и сердитое. В рекламных писательских турах меня часто фотографируют, и хотя я стараюсь потом не смотреть на эти снимки и видео, не могу не отметить, что фотографы часто подлавливают у меня на лице жутковатые гримасы, похожие на презрение, неодобрение или высокомерие – а я в этот момент, наверное, просто думала, что бы такого съесть на ужин. У стариков пугающий вид. Я не хочу быть страшной. Не хочу, чтобы окружающим казалось, будто я презираю их или испытываю отвращение. Может быть, мне стоит попробовать выработать какое-нибудь более мягкое выражение лица. Выражение внимания, например. Или непроницаемость восточной маски. Отработать загадочную улыбку. Начинаю понимать, зачем люди колют себе ботокс.

Маски

В юности мое полуяпонское лицо являло миру нечто несоответствующее тому, кем я себя чувствовала. Мое лицо было чем-то вроде поверхности, на которую окружающие, особенно мужчины, проецировали свои представления о расе и сексуальности, «азиатскости» и женственности – представления, которые имели со мной мало или вообще ничего общего. Я росла с маской на лице, о существовании которой не подозревала, но с годами, конечно, эта маска на мне отпечаталась.

В 1970 году мне исполнилось четырнадцать. Образ азиатских девушек как экзотических сексуальных объектов, этаких нестареющих девочек, еще держался в американской культуре со времен Второй мировой войны, а также после войн в Корее и во Вьетнаме. Войны в Азии сформировали у американцев стойкий сексуальный стереотип. Азиатские девушки были «другими», и мужчины, для которых секс с четырнадцатилетней белой девочкой, похожей на их сестру или дочь, был чем-то запретным, со мной чувствовали себя более раскованно. В подростковом возрасте у меня было несколько отношений с такими взрослыми мужчинами, некоторые из которых занимали руководящие посты и могли некоторым образом повлиять на мое благополучие. Эти отношения никогда не казались мне настоящими, потому что само «Я», которое в них вступало, казалось мне каким-то ненастоящим. Это «Я» ужасно хотело отличаться от меня. Эта японочка позволяла всему этому происходить, потому что именно этого от нее и ожидали. Она была маской, и это она вступала в отношения.

Культовая японская маска Но под названием «ко-омотэ» изображает молодую девушку лет четырнадцати-пятнадцати. У нее круглое белое лицо, полные щеки и блестящая белая, почти перламутровая кожа. Волосы у нее разделены посередине скромным пробором, а линии глаз изящные и длинные, слегка приподнятые к внешним уголкам. У нее маленький ротик, а пухлые губки бантиком чуть приоткрыты в загадочной улыбке, так что соблазнительно выглядывают вычерненные зубы. На протяжении многих веков в Японии у женщин было обыкновение чернить зубы, выщипывать брови и рисовать их заново примерно на дюйм выше естественной линии бровей. Широкие брови ко-омотэ похожи на пару чернильных отпечатков большого пальца, посаженных высоко на лбу, чуть ниже линии волос. По краям они слегка наклонены вниз, что придает маске вид изумления, легкой насмешки и некоего ожидания – она словно бы ждет от вас какого-то замечательного поступка, но будет в равной степени довольна, если вы сделаете какую-нибудь глупость.

Мы думаем, что маски лишены выражения, но что удивительно в ко-омотэ, так это сложная гамма эмоций, которые она может передать. Ее слегка асимметричное лицо представляет идеал, называемый «чукан хедзе», что означает двусмысленное выражение, нейтральную красоту или универсальную неопределенность. Слегка приподнимая или опуская подбородок, наклоняя голову или каким-то иным способом отдавая предпочтение одной стороне, опытный актер (а по традиции, все профессиональные актеры Но – мужчины[17]17
    Положение меняется. Согласно данным из статьи Эрика Придо «Женщины в Но» в Japan Times от 11 апреля 2004 года, в Но сейчас около 250 профессиональных актрис, что составляет примерно шестую часть от общего числа в 1540 исполнителей. (Прим. авт.)


[Закрыть]) может выразить чувства радости или горя, гнева или неуверенности. Маска становится средством выражения эмоций без участия лица актера.

После окончания колледжа я отправилась в Японию, чтобы написать дипломную работу по классической японской литературе в Женском университете в городе Нара. В студенческие годы я изучала Шекспира, а потом мне захотелось изучить Дзэами, японского драматурга театра Но XIV века.

Чтобы ближе познакомиться с искусством театра Но, я решила брать уроки пения и танцев этого жанра у Удаки Мичисигэ в Киото[18]18
    С биографией Удаки Мичисиге можно ознакомиться на сайте internationalnohinstitute.wordpress.com.


[Закрыть]. Театр Но является одним из национальных культурных достояний Японии, и в качестве его официального представителя Удака теперь считается живым национальным достоянием. Он стал одним из первых актеров, пригласивших к себе иностранцев учиться вместе с японскими студентами, и он единственный актер Но, который является еще и мастером-резчиком масок.

Эти уроки были моей первой встречей с практикой дзен-буддизма, и хотя Удака-сенсей не говорил о дзен прямо, его занятия были пропитаны духом этого учения. Театр Но – это медитация звука и движения. Ритуальные элементы представления – медленное полнозвучное пение, гипнотический танец, музыка и барабаны – оживляют маску, которая в момент возвышенной красоты, называемый «югэн», становится одушевленной. В своей книге «Тайны масок Но» Удака пишет о югэне:

Думаю, это можно назвать неким таинственным, непостижимым эстетическим качеством, но даже это неточно… Независимо от того, сколько вы репетируете, этот момент остается неуловимым, постоянно ускользая из ваших рук. Это сложное ощущение, которое невозможно точно описать…

Сложное, но, ах, какое томительно-приятное![19]19
    Michishige Udaka. The Secrets of Noh Masks (Tokyo: Kodansha International, 2010), 7. (Прим. Авт.)


[Закрыть]

Невыразимый и неуловимый, мимолетный и вечный, югэн является наиболее глубоким выражением японского эстетического опыта. «В масках Но, в их тонком взаимодействии света и тени живет югэн Но, наследие Дзэами»[20]20
    Michishige Udaka. The Secrets of Noh Masks, 9.


[Закрыть], – пишет Удака.

Японские маски Но давно меня привлекали, поэтому записалась к Удаки-сэнсэю на уроки по вырезанию масок. Первой маской, которую я сделала, была ко-омотэ; эта маска интересна таинственной сложностью своего выражения, которое должно содержать и наивную невинность, и тонкий намек на жестокую бескомпромиссность ее юной души. Удака пишет: «Участок от век до переносицы должен быть особенно ровным и лишенным жеманства, для чего создателю маски требуется полностью очистить свой ум от суетных мыслей»[21]21
    Michishige Udaka. The Secrets of Noh Masks, 12.


[Закрыть]. Непростая задача.

Маски Но вырезают из сорта японского кипариса, который называется хиноки. Самый лучший материал получают из деревьев, возраст которых превышает 250 лет. После валки древесину выдерживают еще сорок или пятьдесят лет, в результате получается такой брус, который не гнется и не трескается. Маска спрятана в деревянном бруске, и задача резчика – освободить ее. Сначала форма лица очерчивается стамеской, а затем с помощью стамесок поменьше, ножей и наждачной бумаги резчик постепенно уточняет его черты по набору картонных шаблонов. Внутренняя часть маски так же важна, как и внешняя, поскольку форма внутренней части влияет на резонанс и направление голоса актера. То есть маска работает и как музыкальный инструмент, оформляя и усиливая пение актера.

Закончив вырезать лицо, мастер еще долго дорабатывает маску, нанося слой за слоем краску из молотого перламутра, смешанной с клеем животного происхождения, от чего маска становится перламутрово-белой и блестящей. Каждый из тончайших слоев краски после нанесения высушивают и шлифуют перед нанесением следующего, и так десятки раз. После нанесения этой основы маску раскрашивают минеральными красками: губы – красной, зубы, волосы и глаза – черной. А на впадинах и контурах лица – гамма тончайших оттенков охры. Волосы окрашивают особенно внимательно. Здесь нужны твердая рука и высокая степень сосредоточенности, потому что положение любой пряди может изменить характер маски.

Процесс вырезания, покраски и полировки маски может затянуться на год. Заключительный этап – это «старение» маски. Но это не попытка подделать старинное изделие. Это скорее способ отдать дань уважения ходу времени через обращение к свойствам «ваби-саби», еще одного важного элемента японской эстетики, описывающего красоту вещей несовершенных, незавершенных и непостоянных[22]22
    Leonard Koren. Wabi-Sabi for Artists, Designers, Poets and Philosophers. (Berkeley: Stone Bridge Press, 1994), 7.


[Закрыть]. Слово ваби, означающее «гордый» или «одинокий», употребляется в отношении скромного изящества, суровой простоты и достоинства посреди лишений. Саби происходит от «сабиреру», что означает «обезлюдеть, осиротеть», а также является омонимом слова «ржавчина, разложение». Саби описывает возвышенную красоту переменчивости – преходящей природы всех вещей, а также изящную патину, которой покрываются вещи с годами. Вместе ваби и саби вызывают щемящее чувство красоты момента, порождаемое осознанием бренности человеческого существования. «Ваби-саби» – это эстетическое выражение буддистского учения о трех признаках существования: страдании, непостоянстве и отсутствии «я». Это глубоко философское эстетическое мироощущение являет собой часть красоты масок Но, даже юных ко-омотэ.

Удака-сенсей учил нас различным техникам состаривания и искажения лиц масок. Маленькой кисточкой, с кончиком толщиной в один волосок, он старательно очерчивал им губы и окрашивал складки вокруг носа тончайшими линиями сепии, отчего краски начинали казаться выцветшими.

Маски крепятся на лице актера шелковыми шнурами, продетыми через боковые отверстия в районе ушей. Шнуры на старой и многократно использованной маске со временем стирают краску, поэтому Удака-сенсей имитировал эту потертость с помощью мелкой наждачной бумаги. Еще одну технику он назвал «муши-куи», или «поеденная насекомыми». Желатиновый клей на животной основе, на котором замешивают краски из перламутрового порошка, – любимое лакомство некоторых насекомых. Они вгрызаются в древние маски, оставляя червоточины по внешним краям и на линии роста волос. Сэнсэй научил нас воспроизводить следы этих насекомых, вырезая их в краске маленьким острым ножом. Рискуя показаться хвастуньей, могу сказать, что в муши-куи я кое-чего добилась.

Состарить лицо маски – очень непростая задача. Вы работали над маской около года, и вот когда она уже близка к совершенству, вы должны снова сделать ее несовершенной, но приблизиться в этом к совершенству. Она должна стать совершенно-несовершенной. Часто ученики отказывались делать муши-куи, и тогда Удака-сенсей посылал их ко мне. Попроси Рут, говорил он. «Муши-куи га умай». У нее отличные червоточины.

У каждого человека есть свой маленький талант, и я гордилась своим. Для создания правдоподобного следа насекомых нужны предельная концентрация, филигранная точность, острый глаз, твердая рука, а также интуитивное понимание, как выглядят разрушение и распад. Те самые навыки, которые я оттачивала с детства, скрупулезно расщепляя кончики своих волос.

Тайм-код
01:05:24

01:05:24 Если смотреть на что-то достаточно долго, оно начинает казаться странным. Попробуйте повторять одно и то же слово много раз – оно становится бессмыслицей. Не это ли происходит сейчас с моим лицом? Я уже не вижу целого, лишь какие-то мелкие детали. Дефамилиаризация… разложение… дезинтеграция… диссоциация. Не ведет ли эта дорожка к безумию?

01:07:52 Но делать знакомые вещи незнакомыми, странными – это же работа художника.

01:08:13 Ладно, тогда сосредоточимся на деталях. На правой щеке у меня крошечный шрам. Не знаю, откуда он взялся. Может, после ветрянки?

01:09:07 Пониже губы слева у меня маленькая родинка. Мама говорила, что это метка красавицы. Что такие есть у актрис. Она говорила, что такая родинка есть даже у Мэрилин Монро, так что все хорошо, но ей не верила. Я не была похожа ни на одну из известных мне актрис.

Когда мне исполнилось двенадцать, на экраны вышел фильм Дзеффирелли «Ромео и Джульетта», и я тут же безумно влюбилась в шестнадцатилетнюю актрису, сыгравшую Джульетту[23]23
    Оливия Хасси, актриса наполовину британского, наполовину аргентинского происхождения. (Прим. авт.)


[Закрыть]. Моя подруга Джейн говорила, что я похожа на эту актрису. Мне ужасно хотелось в это верить, и какое-то сходство действительно было, что давало мне основания хотя бы надеяться. Актриса тоже была полукровка, хотя что наполовину с чем, я уже не помню. Волосы у нее были длинные, растрепанные и темные, как у меня. Я смотрела этот фильм несколько раз и выучила ее слова наизусть. Так я полюбила Шекспира.

Принцесса с перевернутыми волосами

Я до сих пор храню две маски, которые вырезала в Японии: молодая девушка «ко-омотэ», а еще «семимару» – маска, получившая свое название от одной из самых трагических пьес в репертуаре театра Но. Маска «семимару» изображает молодого аристократа с бледным лицом, его узенькие глаза-щелочки опущены вниз и ничего не видят: он слеп. Однако как ни странно, Семимару играет не главную роль в пьесе, названной его именем. Главную роль играет его сестра, принцесса Сакагами, или принцесса непослушных волос, что более буквально переводится как «принцесса с перевернутыми волосами». История их проста. Слепой от рождения принц Семимару по какой-то неизвестной причине был сослан своим отцом, императором Дайго, на далекий горный перевал. Его сопровождает туда верный слуга, который бреет голову своему господину в монашеском постриге, а затем, после долгих стенаний, оставляет молодого принца в убогом шалаше, где тот будет жить один, в компании одной лишь лютни.

Изгнание из столицы – трагическое клише в японских сюжетах, но в этой истории Семимару гораздо менее трагическая фигура, чем безумная принцесса с перевернутыми волосами. Она выходит на сцену не в ко-омотэ юной девушки в расцвете юности, а в маске зо-онна: это женщина немного старше, лицо ее утратило свежесть, а взгляд меланхолично обращен внутрь себя.

Эта маска – утонченная, торжественная и потусторонняя – часто используется для представления небесного существа или богини, которая держится вдали от мира людей. Это моя любимая маска, которая, по словам Удаки, «требует от создателя определенного благородства характера».

Сакагами поет:

 
Хоть я и родилась принцессой,
какое-то злодеяние
Из моего неизвестного прошлого
в прежних жизнях
Заставляет мой разум временами
вести себя невменяемо.
И в своем безумии я блуждаю
далекими путями.
Мои иссиня-черные волосы растут ввысь;
Хоть я и приглаживаю их,
они не ложатся ровно[24]24
    Zeami Motokiyo, Semimaru, trans. by Susan Matisoff, in Twenty Plays of the Nō Theater, edited by Donald Keene and Royall Tyler, (New York: Columbia University Press, 1970). (Прим. авт.)


[Закрыть].
 

Деревенские дети смеются над ее всклокоченными волосами, она ругает их, отгоняя прочь, после чего пускается в замечательный философский монолог о вывернутой и недуалистической природе реальности – этот пассаж представляет собой дзен-буддизм в чистом виде.

 
Как это удивительно,
Что так много перед нашими глазами
переворачивается с ног на голову.
Семена цветов, зарытые в землю,
поднимаются вверх,
чтобы украсить ветви тысячи деревьев.
Луна висит высоко в небесах,
но ее свет опускается
на дно бесчисленных вод.
 
 
Мои волосы, поднимающиеся
вверх от моего тела,
становятся белыми
от прикосновения звезд и инея:
Естественный это порядок
или перевернутый?
Как удивительно, что и то,
и другое должно быть во мне!
 

[Выходит на сцену.]

 
Ветер расчесывает даже волосы ив,
Но ни ветер не может
распутать эти волосы,
ни моя рука не может
отделить их друг от друга.
 

[Берет себя за волосы и смотрит на них.]

 
Может, вырвать их из головы?
Выбросить их?
Я поднимаю свои руки в рукавах —
что это?
Танец, в котором рвут на себе волосы?
Как это унизительно!
 

В припадке сумасшествия она начинает танцевать безумный танец вырывания волос, а хор поет, рассказывая о ее многочисленных страданиях и невзгодах. Завершается рассказ описанием ее прибытия на тот же самый горный перевал, где оставили ее брата. Сакагами слышит звуки лютни, которые доносятся из шалаша, и узнает стиль игры своего брата, изящный и совершенно нездешний. Она подходит и узнает Семимару; он также узнает ее. Они радостно произносят имена друг друга, выражают друг другу свою любовь и плачут о жестокости судьбы, которая привела их сюда. Они делятся воспоминаниями о прекрасной жизни, которую вели при дворе, а затем без всякой видимой причины Сакагами вдруг заявляет, что должна уйти. Расставание их затянуто и трагично. Сакагами отворачивается, колеблется, идет, останавливается, окликает брата, затем снова поворачивается, чтобы уйти. Ее голос отдаляется. Семимару умоляет ее навестить его еще раз, делая несколько шагов вперед и обращая незрячие глаза в ее сторону.

Хор поет:

 
Она поворачивается,
чтобы посмотреть на него в последний раз.
Плача, плача, они расстались,
Плача, плача, они расстались.
 

Ни слова не говорится о том, чтобы Сакагами поселилась со своим слепым братом, или чтобы Семимару позаботился о своей сумасшедшей сестре, или хотя бы помог ей привести в порядок прическу. Их расставание – сюжетное требование жанра, и они просто принимают его как необходимое и неизбежное, что дает им основание оплакивать свое одиночество, боль разлуки и трагическое непостоянство человеческой жизни.

Самой трогательной мне кажется та сцена, которая начинается сразу после безумного танца Сакагами с вырыванием волос, перед тем, как она услышит лютню брата. Она добирается до горного перевала и останавливается у ручья.

 
В бегущем потоке я вижу свое отражение.
Хоть это мое собственное лицо,
оно приводит меня в ужас:
Волосы, похожие на спутанные колючки, венчают мою голову,
Брови мрачно изогнуты —
да, это действительно
Отражение Сакагами в воде.
Говорят, вода – это зеркало,
Но вечерняя рябь искажает мое лицо.
 

Тайм-код
01:13:57

01:13:57 Так, все, теперь мне точно нужно прерваться на кофе-брейк. Немедленно.

01:24:21 Возвращаюсь обратно с чашкой кофе. Я приготовила его в новой и очень хорошей японской кофеварке для пуровер-заваривания, которую Оливер купил в магазине на Венис-Бич[25]25
    Пляж и торгово-развлекательный центр в Лос-Анджелесе. (Прим. перев.)


[Закрыть]. Она керамическая, со специальными японскими желобками, которые идут по спирали, чтобы кофе как следует заварился и по-настоящему настоялся. Зачем я это пишу? Потому что на самом деле мне уже надоело мое лицо.

01:26:34 Когда я пью, глаза мои прищуриваются, а брови сдвигаются, образуя две глубокие хмурые складки. При этом кожа на щеках натягивается кверху, образуя множество «вороньих лапок»[26]26
    В русском языке они называются «гусиными».


[Закрыть]. Откуда взялось это выражение? Эти морщины возле глаз действительно похожи на ступни, вернее, пальцы на лапах у вороны. Но почему не лапки крапивника? Или синички? Должно быть, потому что «старая карга» – это, вообще-то, старая ворона. У меня многовато морщин для одной птичьей лапки. Мне нужно много лап, со множеством пальцев. Мне нужна стая ворон. Туча ворон. Чертова прорва старых карг.

01:29:06 А сейчас я корчу рожи самой себе. Глупые, грустные, счастливые. Гримасы и ухмылки. Опускаю вниз уголки губ, выпячиваю подбородок, скашиваю глаза к переносице. Втягиваю щеки и выпячиваю губы, как будто я золотая рыбка. Теперь изображаю широкий оскал смерти. У меня большие белые зубы. Можно я загляну в электронную почту?

01:31:12 Я и раньше отрабатывала мимику перед зеркалом. Моя подруга Молли говорит, что у нее есть особое «лицо для зеркала», и у меня тоже такое есть. Забавно. Как будто мы пытаемся создать у самих себя впечатление, что выглядим лучше, чем на самом деле. Перед кем мы притворяемся? А сегодня у всех нас есть специальные лица для селфи. Смешно смотреть, как люди делают селфи.

01:33:27 По краю подбородка у меня идут старческие пигментные пятна, но я их не очень часто замечаю, потому что они только с одной стороны лица. Они меня не особо беспокоят, а вот покраснение кожи – да. Когда мне приходится фотографироваться, я наношу на лицо светлый тональный крем. Мне это не нравится. Вообще-то, я не умею пользоваться косметикой. Меня как-то раз этому научили, но после я не практиковалась. Готовясь к своему первому писательскому туру, я зашла в элитный косметический магазин и попросила научить меня наносить макияж. Это было в салоне «Сю Уэмура»[27]27
    Сю Уэмура – японский визажист, основатель косметической линии.


[Закрыть] на Западном Бродвее. Я ушла оттуда, набрав продукции на пару сотен долларов, и честно попыталась ею воспользоваться, но в конце концов оставила всю ее где-то в гостиничной ванной. Теперь я покупаю простую дешевую косметику. Большой разницы я не замечаю, да и пользуюсь ею редко.

01:36:41 Будучи дзен-буддистским священником, я, наверное, вообще не должна пользоваться косметикой. Интересно, у нас нет запрета на губную помаду? Если нет, то не мешало бы его ввести. Уж теперь-то мне точно следует поменьше заморачиваться на свою внешность, правда? А если я до сих пор привязана к ней, то не говорит ли это о том, что до просветления мне еще далеко? Видимо, во мне еще не ослабло писательское тщеславие. Авторша еще трепыхается. Установлен ли возраст, когда женщина официально считается достаточно старой, чтобы она могла уже не заботиться о своей внешности?