Текст книги "Терапия безумия"

Глава 11

ВЕСТМИНСТЕР

10:53

Сегодня утром протесты у здания парламента усилились в связи с некоторыми вопросами касательно терапии отвращением, поскольку внимание общественности сосредоточилось на судьбе, ожидающей преступников на четвертом уровне. Данный уровень уже давно является предметом обсуждения сторонниками теории заговоров, а недостаток информации от «Янус правосудия» лишь подогревает негодование. Собравшиеся на площади, взволнованные случаем Робин Купер, требуют ответов.

В правительственных выступлениях четвертый уровень упоминается как «надежное место изоляции» для тех, кто не может быть исцелен, однако о его возможностях почти ничего не известно. Знают лишь, что последняя стадия системы предназначена для преступников, на которых не оказывают влияния методы более низких уровней. Попадают туда психопаты и серийные убийцы. «Надежное место для тех, кому нельзя доверять на свободе, необходимое для обеспечения безопасности наших граждан» – вот и все, что сказал министр юстиции. Как на него ни давили журналисты, в подробности он вдаваться отказался.

Ходят слухи, якобы серийные убийцы направляются на четвертый уровень без прохождения третьего. Генеральный директор «Януса» Конрад Бекер решил внести ясность: «Лица, принимавшие участие в предумышленных или серийных убийствах, могут быть сразу приговорены к четвертому уровню. На преступление они идут вполне осознанно. Более низкие уровни программы предназначены для тех, кто желает воспользоваться шансом на исцеление. Однако убийцы, о которых я говорю, изменять свою сущность не намерены, а потому попадают в «Янус» на последнюю стадию исполнения наказания».

Дэн Гуннарссон – для «НьюсФлекс».

Уровень четвертый – «Неизлечимые»…

Верхний этаж «Януса» раскрывал свои тайны лишь специалистам с наивысшим допуском по безопасности. Вероятно, потому, что содержащиеся здесь осужденные представляют исключительную опасность, решила Грейс. Четвертый уровень был определен для изуверов – настоящих мясников, серийных убийц и террористов, которые не поддавались методам более низких уровней. Она всегда считала, что здесь располагается нечто вроде изолятора, где осужденные носят войлочные тапки и смотрят телевизор в общей комнате. Наверняка в этих помещениях периодически случаются стычки между заключенными, а то и с охранниками. Кто-то трусливо съеживается и забивается в угол, другие же откровенно получают удовольствие от созерцания драки.

Наконец она выяснит, как все обстоит на самом деле.

Эбигейл широко раскрыла глаз перед сканером, приложила ладонь к считывателю отпечатка, и дверца лифта открылась в ярко освещенный коридор с белыми стенами, в глубине которого стоял Джордж, занятый разговором с другим санитаром.

– Привет, Эбигейл! Здравствуйте, доктор Джи! Не могу сказать, что вы здесь частый гость.

Его собеседник вошел в лифт с нагруженной постельным бельем тележкой. Дождавшись, когда дверцы закроются, Эбигейл ответила:

– У нас небольшая экскурсия.

– О, пошли на повышение, док? – доброжелательно спросил Джордж.

– Да вроде бы, – отозвалась Грейс.

Увы, выжать из себя улыбку ей не удалось. Обычно они с Джорджем останавливались пару минут поболтать. Грейс расспрашивала его о детях-школьниках – у Джорджа было трое, – а он всегда рассказывал, как идут дела у сестры. Сегодня ей было не до разговоров.

Они прошли до следующей бронированной двери.

Эбигейл вежливо отступила в сторону, и Грейс, озираясь, перешагнула порог.

Она ожидала увидеть совсем другое.

Перед ней предстала огромная белая палата. Свет приглушен, в воздухе ни малейшего дуновения. Заключенные лежали в койках, установленных рядами по обе стороны помещения. Неподвижные распростертые тела были прикрыты по шею белыми простынями, и не скажешь, кто перед тобой – мужчина или женщина. Грейс сразу бросились в глаза наушники на выбритых головах и прикрытые экранами глаза. Блестящие (а у кого-то поросшие едва заметным пушком) черепа пересекали гибкие металлические ободки.

Она едва не решила, что находится в морге. Здесь царил мертвый покой, разве только временами доносился едва слышный случайный скрип эргономического матраса, напоминающий плеск морской волны о гальку.

– Что это? – ошеломленно спросила Грейс, невольно перейдя на шепот.

Эбигейл внимательно изучала ее лицо.

– Мы называем эти палаты «Сибирь». Анабиоз, псевдокома, вызванная химическими препаратами.

Сибирь… Белоснежная чистота, ограничение сенсорной информации, полный уход во внутренний мир. Подходящее название, ничего не скажешь.

Грейс еще студенткой читала о псевдокоме и тогда пришла в ужас, а теперь столкнулась с пугающим явлением воочию.

Каждый из находящихся в палате пребывал в сознании; никто из них не спал, однако не мог ни двигаться, ни разговаривать, ни каким-либо образом выразить самое примитивное желание. Клиентам четвертого уровня оставалось лишь предаваться размышлениям. Полное отсутствие выбора, никакой возможности для побега!

Тело нечастных стало их тюрьмой. Кто знает, в каком направлении при подобных условиях развивается мыслительная деятельность?

Грейс вообразила себя лежащей словно паралитик, обнаженной и уязвимой. Ее моют чужие люди, бреют ей голову, вводят катетеры… По коже побежали мурашки. Ей-богу, лучше смерть! Но не тут-то было – тебя заставляют жить, кормят питательными растворами через трубочки, накачивают антибиотиками… И ни минуты облегчения!

Рядом с каждой койкой находились белые стойки с прозрачными флаконами и трубками для подачи и отвода жидкости, исчезающими под простынями. На верхушке каждой стойки висел мерцающий коммуникатор, проецирующий на стену над кроватью каждого осужденного таблицу с указанием имени, номера, значений жизненных показателей, напоминаний для медсестер и прочей информацией, необходимой для поддержания слабого подобия жизни.

– Кто об этом знает? – тихо поинтересовалась Грейс.

– Не бойтесь, они вас не слышат, – ответила Эбигейл, ткнув пальцем в наушники, и ее голос эхом разнесся по палате.

– Так кто? – повторила Грейс уже громче, хотя и с невольной дрожью в голосе.

– Естественно, Конрад, – пожала плечами лаборантка, – тщательно подобранный персонал четвертого уровня, министр юстиции, а теперь еще и вы.

Стало быть, «Сибирь» – не просто личный безумный проект Конрада, раз правительство в курсе происходящего.

– По стране есть еще подобные отделения?

– Лондонское пока единственное. Мы здесь обкатываем методику, и, если министерство согласует, она распространится по всей Британии в течение следующих пяти лет.

– Как долго они будут находиться в таком состоянии? – уточнила Грейс, не в силах постигнуть происходящее.

Промолчав, Эбигейл двинулась к ближайшей койке и приподняла руку заключенного.

– Вот смотрите, – наконец ответила она, показав Грейс крошечный ребристый бугорок под кожей на внутренней стороне предплечья. – Биопластиковые импланты постепенно растворяются, поддерживая седативный эффект. Но это еще не все. – Она перевернула руку несчастного, продемонстрировав катетер. – Психотропные препараты составляют дополнительную часть лечения. Они вводятся внутривенно, поэтому мы можем регулировать дозировку, чтобы добиться максимального результата.

Грейс задалась вопросом: каким образом можно в подобной ситуации измерить эффективность?

Пробежавшись по предплечью клиента, ее взгляд поднялся выше. Ага, знакомая татуировка с логотипом «Януса» и номером «3». Все еще не выцвела… В шапке высвечиваемой коммуникатором таблицы значилось имя осужденного. Майки Килгэннон… Последний раз Грейс видела его подстригающим газон в Агрокомплексе. С неба сияло яркое солнце, и Майки тогда улыбнулся и дружески махнул ей рукой. Она вдруг ощутила запах свежескошенной травы.

– Почему эти люди лежат здесь? Их пытаются лечить?

Эбигейл отпустила безвольную руку Майки и прикрыла ее простыней.

– По-моему, именно таков был изначальный план Конрада, но, откровенно говоря, наш босс переоценил свои возможности. Психопата вылечить нельзя.

– Значит, они будут находиться в этой палате, пока не умрут?

– Ну да. Естественной смертью.

– Да ведь это могут быть десятки лет! А Майки? Почему он сюда попал?

– Он преступник-рецидивист. Никто пока не знает, что с ним еще можно сделать. – Эбигейл нежно коснулась его виска. – Возможно, он тоже психопат, вот терапия отвращением и не сработала, потому что…

– …потому что психопатам недостает эмоций, из-за чего лечение оказывается неэффективным, – закончила за нее Грейс.

– Да, верно. С них все как с гуся вода.

– Почему бы не просканировать его и не убедиться наверняка?

– Окончательный диагноз уже особого значения не имеет. Случай Майки необычен, а потому ему придется оставаться в «Сибири», пока Конрад не придумает, как с ним поступить.

Грейс смотрела на Майки, и у нее защемило сердце. Она вспомнила, как тот отпускал глупые шутки, а потом хохотал, как ребенок.

– Знаете, я занималась с ним на втором уровне, когда он угодил в «Янус» по обвинению в ограблении клуба. Ударил одного из работников, пытавшихся оказать ему сопротивление, и скрылся с хорошей добычей. Никаких признаков психопатии я у Майки не выявила.

Эбигейл слегка приподняла бровь, словно в знак осуждения.

– Мы приложили столько усилий, но… – продолжила Грейс.

Килгэннон вырос в неблагополучной семье и с преступным миром был связан с самого детства.

– Не так-то просто справиться с плохой генетикой. Порой удается изменить и поведенческую модель, и образ мышления, однако, по-моему, мы не сумели достучаться до Майки.

Неужели они что-то упустили тогда, на втором уровне?

– Вот для таких случаев и предназначена терапия отвращением, – заявила Эбигейл, нажав на кнопку коммуникатора. – На втором уровне работают с убогими и ненормальными, а на третий попадают отъявленные мерзавцы.

С ненормальными? Эбигейл не права… Если человек совершает преступление по причине невменяемости, вряд ли он угодит в «Янус» – скорее всего, его надежно запрут в психиатрической больнице. Или нет? Насколько следует доверять министерству юстиции, если оно потворствует подобному ужасу?

– Но ведь и третий уровень с Майки не преуспел, – возразила Грейс.

Эбигейл уперлась взглядом в экран. Похоже, Грейс представилась возможность собрать кое-какой материал для расследования Дэна, а заодно помочь Реми.

– Есть ли конкретная причина, по которой у Майки случился рецидив? Я хочу сказать, что на первом или втором уровнях такое возможно, поскольку не всегда получается докопаться до сути проблемы, но третий? Ведь здесь совершенно иной принцип исцеления.

– Это правда, – согласилась Эбигейл. – Мы не пытаемся удовлетворить потребности попадающих сюда преступников, а искореняем само желание совершить преступление.

Грейс проигнорировала замечание лаборантки. Вероятно, еще одна цитата из Конрада…

– Так почему же вы потерпели неудачу с Майки? Почему никто не диагностировал у него психопатию, если все дело в ней?

Янтарные глаза Эбигейл на секунду вспыхнули при слове «неудача». Разумеется. Для перфекциониста это словно красная тряпка для быка. Грейс навострила уши – вдруг сейчас что-то да прояснится?

– Возможно, Мириам неверно интерпретировала сканы при предварительном заключении, – пробормотала Эбигейл, разглаживая укрывающую Майки простынку.

– Так что показали сканы?

– Не знаю. Я не смогла их найти.

– Не смогли найти?

Черт, что здесь вообще происходит?

– Наверное, Мириам перед увольнением их удалила. Должно быть, осознала ошибку и попыталась замести следы, – предположила Эбигейл.

– Но ведь непосредственно сканы делали вы?

– Это обычный порядок. Я сканировала его мозг, однако изучала результаты именно Мириам. В конце концов, она специалист, психиатр.

Грейс перевела взгляд на мужчину в койке.

– Значит, они здесь просто лежат, заключенные в свои собственные миры, и размышляют бог знает о чем?

Допустим, Майки проголодался или у него зачесалась спина? Вдруг он беспокоится о матери? Или ему все до смерти надоело и он потерял желание жить? Сердце Грейс вновь сжалось в груди, дыхание перехватило. Она молча наблюдала за пульсацией сонной артерии несчастного и вдруг заметила, что его губы слегка шевелятся, словно в беззвучной молитве.

– Они размышляют о собственных преступлениях. Каждый заключенный смотрит свой персональный ролик – ну, вы помните видео, смонтированное для Бегброка. На четвертом уровне ролик закольцован – вот и вся разница.

– Что? – ахнула Грейс, решив, что ослышалась.

– Здесь применяется что-то типа продленной версии сеанса, который проводится на третьем уровне.

Грейс вспомнила образы на экране у кресла Бегброка. Впечатление они создавали ужасающее – настолько, что перехватывало дыхание. Правда, прокручивали их лишь раз.

– Вы хотите сказать, что они постоянно просматривают один и тот же ролик? – вскинула брови Грейс, потрясенная мыслью о вечных страданиях измученного разума.

Похоже, в «Сибири» практиковали самые настоящие пытки.

Она смотрела на бедного, глупого, непокорного Майки и пыталась понять, что с ним происходит.

О, Майки… Мне так жаль! Я должна была тебя исцелить, сделать лучше…

– Смотрите, – вывела ее из задумчивости Эбигейл, коснувшись коммуникатора.

Статистику показателей на стене сменила видеозапись. Перед Грейс возник силуэт мужчины с битой.

– Вот что он видит, только на сей раз ощущает себя жертвой.

Бита со свистом опустилась вниз, и руки Килгэннона едва заметно вздрогнули.

– Естественно, имеется и звуковое сопровождение, – невозмутимо добавила Эбигейл. – А прописанные Майки наркотики заставляют его поверить, что сцена вполне реальна.

Грейс затошнило, и она прижала ладонь ко рту.

– Это еще не самый страшный ролик. Женщина на шестой койке – серийная убийца. Связывала мужчин и расстреливала практически в упор. Клиент под номером девять совершил террористическую атаку на детскую больницу. А о том, кто лежит на пятнадцатой кровати, лучше не спрашивайте.

Персональный закольцованный короткий фильм, воспроизводящийся бесконечно и повествующий о мрачных деяниях обитателей палаты, выступающих в роли жертвы… Эффект, усиленный психотропными препаратами и эмоциосоником… Обитателям «Сибири» смерть наверняка кажется раем! Что скажет общественность, узнав о методах четвертого уровня?

Внутри у Грейс все перевернулось.

– Это… это кошмар, – прошептала она. – Нельзя так поступать с людьми! Правительство…

Кошачий взгляд Эбигейл с любопытством остановился на Грейс.

– Вряд ли их ощущения хуже, чем у потерпевших, если вдуматься. Очутившись на свободе, эти люди наверняка принялись бы за старое. А так лучше для всех: преступник наказан, жертвы добились справедливости, общество в безопасности.

– Разве родственники не пытались положить конец истязаниям? Каково знать, что твой брат или сын проходят через подобную жуть?

– Многие ни о чем не догадываются, – пожала плечами Эбигейл. – Как правило, семьи преступников считают, что те заслуживают наказания, нередко даже от них отрекаются.

– К несчастным не приходят посетители?

– А какой смысл?

Лаборантка рассмеялась, и у Грейс запылали щеки. Слава богу, тут нет монитора с ее биологическими показателями…

Эбигейл положила ладонь ей на плечо и развернула к выходу из палаты.

– Согласна, принять нелегко. Сперва немного шокирует. – Они подошли к двери, и Эбигейл, убрав руку, посоветовала: – Лучше думайте о страшных преступлениях, совершенных этими людьми. Поверьте, здесь мы наблюдаем торжество правосудия.

Грейс последний раз оглянулась, пытаясь запомнить мельчайшие подробности, словно убеждала себя: это не сон.

Правосудие? Скорее месть…

– Грейс, не мучай себя, – сказала в трубку Шэннон. – Мы ведь всегда делаем все, что в наших силах, красотка. Уж ты точно лезешь из кожи вон ради своих подопечных.

День перевалил за середину, и Грейс стояла возле лавочки травника на углу. Теплый летний воздух смешивался с запахами сладкого укропа и тимьяна, выплывающими из дверей магазинчика.

– По-моему, Эбигейл анализирует мои поступки. Возможно, следит за мной по заданию Конрада. Или это уже паранойя? Я чувствую, что она болезненно воспринимает мое назначение – я ведь выше по рангу. И вообще я напугана…

Грейс замолчала.

– Напугана? Чем?

Внутренний голос настойчиво советовал рассказать об увиденном на верхнем этаже здания центра. Только как облечь подобные впечатления в слова? Она наблюдала настолько страшные вещи, что ужас заполз глубоко внутрь мозга, словно червь-паразит.

Нет, не стоит обременять Шэннон соображениями по поводу «Сибири», тем более Грейс подписала обязательство о неразглашении. Если станет известно, что она разболтала конфиденциальную информацию, ее выставят из «Януса» в мгновение ока. Тогда Реми уже не поможешь…

– Тебе не кажется, что мы не разобрались в Майки? Может, мы виноваты в его заточении в «Сибирь»?

– Не кори себя, – вздохнула Шэннон. – Мы делали для него все необходимое. Не позволяй этой сучке с кошачьими глазами лишить тебя уверенности. Все это чертовы игры разума, Грейс. Эбигейл в бешенстве, поскольку ты ступила на ее территорию, вот она и пытается посеять в тебе сомнения. Неудивительно, что Мириам слиняла. Возможно, терапия отвращением приводила ее в ужас. Может, устала от ежедневного созерцания самых жутких сцен, которые только можно вообразить…

– А вот тут вопрос! Эбигейл считает, будто именно Мириам допустила ошибку, не сумев правильно интерпретировать скан Майки, потому он и пошел на повторное преступление после терапии. Не по вине лаборантки, а из-за неправильной оценки психического состояния. Кстати, сканы бесследно исчезли.

– Исчезли?

– Пропали, растворились. И в системе нет ни одного заключения.

– Похоже, кто-то похитил результаты обследований, – предположила Шэннон. – Вдруг все-таки Эбигейл скрывает собственные ошибки, пытаясь обвинить специалистов второго уровня? Намекает, что мы могли обратить внимание на особенности Майки еще на начальных этапах? Черт, мы ведь не предсказатели…

– Когда преступники попадают на нижние уровни, обычно суть проблемы не оставляет места для сомнений. А на психопатию мы их и не сканируем.

– В том-то и дело. Наши клиенты не совершают преступлений, свойственных психопатам, – перебила Шэннон. – С чего же она взяла, что Майки психопат?

– У него ведь случился рецидив даже после терапии отвращением. Для психопатов она неэффективна, ведь их мозг устроен по-другому. У них отсутствует способность к сопереживанию и реакция на страх, зато преобладает эгоистичное стремление к получению желаемого. Психопата нельзя остановить, Шэн, вот в чем сложность.

– Сама ведь говоришь – терапия отвращением оказывает ужасающее воздействие. Как же она может не сработать?

– Психопат не считает пугающими встающие перед ним образы, не впадает в тревогу. Напротив, наши ролики выглядят для него интересными, поэтому, даже оказавшись в роли жертвы в этих маленьких ужастиках, он не исцеляется.

– Значит, их переводят на четвертый уровень, поскольку методы третьего не помогают?

Грейс промолчала, представив Реми прикованным к койке в «Сибири» – извращенном варианте свалки токсичных отходов. Ее охватили гнев и отвращение.

– Проверю еще раз наши результаты обследований Майки и пришлю тебе файл. Правда, насколько мне помнится, от нас он вышел в хорошей форме. Ни о какой психопатии и речи не было, тем более мы работаем с клиентами тщательно. Мне Майки нравился, – печально вздохнула Шэннон.

– И мне. Ладно, спасибо, Шэн.

– Не за что. На днях перезвоню.

– Пока.

Несколько секунд Грейс не двигалась с места, наблюдая за прохожими. Сколько в этой толпе психопатов? Научные труды говорили об одном проценте населения, однако далеко не все из этого количества – преступники, многие становятся полноценными членами общества.

У нее в руке ожил телефон, и Грейс, не посмотрев на номер звонящего, ответила:

– Только не говори, Шэн, что мне обязательно поможет дружеская попойка в баре в пятницу вечером!

– Грейс? – прозвучал из трубки мужской голос.

Кто это? Ну-ка, что там за номер на экране? Хм, уличный коммуникатор…

Она снова поднесла телефон к уху.

– Алло?

– Грейси…

Улица вокруг вдруг замерла, словно посреди записи нажали кнопку паузы. Звуки стихли, лица прохожих превратились в размытые пятна. Голос был ей знаком, хотя и приобрел со временем более глубокие нотки, к тому же Грейс ощутила в нем затаенный страх, чего раньше не слышала ни при каких обстоятельствах. В ней всколыхнулись давно подавленные воспоминания.

– Реми… – прошептала она.

– Я в беде, мне нужна твоя помощь.

В трубке зазвучало автоматическое сообщение – кредит минут закончился.

– Реми? Реми!

Она отняла телефон от уха, еще раз взглянула на экран, однако номер там уже не высвечивался.

– Реми…

Движение на улице возобновилось, пошел легкий дождь. Грейс все стояла на тротуаре, снова и снова повторяя навсегда засевшее в памяти имя, но в динамике царила мертвая тишина.