Текст книги "Обновлённый мир"

Обновлённый мир
Саша Чекалов

© Саша Чекалов, 2017

ISBN 978-5-4490-1516-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Раскас

Дочь соседки бабушки сказала на днях: «Слово материально». Я не понял, говорю, что, мол, его и потрогать можно, что ли? – а она только рассмеялась и ушла по своим делам. (Это когда я в садик не хотел и канючил на лестнице, пока мама дверь запирала, что пусть я лучше умру!)

И вот прошла неделя. Вечером мы поужинали, меня уложили спать, выключили свет и ушли на кухню обсуждать международную политику. Я сразу же перевернулся на живот: на животе сны интереснее. И вот, поворочавшись немного, уснул.

Смотрю, что это? Бензозаправочная станция! Хотя машины у меня нет и быть не может (я ещё маленький), только игрушечные, но это не в счёт… Стою, значит, рядом с колонкой и беседую с каким-то дяденькой в комбинезоне, который сетует (не комбинезон, а дяденька), что с девяносто вторым вечные перебои, к тому же семьдесят шестой каждый третий норовит по поддельному талону залить. А я краем глаза замечаю, что сбоку что-то вроде шевелится. Поворачиваюсь, вижу: на въезде, на островке безопасности, стоит самый настоящий улей… и оттуда – прямо на нас, шевелясь и расползаясь в воздухе, словно клуб чёрного дыма, надвигается рой! Пчёлы!

А, надо сказать, пчёл я с раннего детства боюсь, ещё лет с трёх: мы с дедушкой гуляли по парку аттракционов, и вдруг меня ужалила эта самая… Как будто шарик огня под кожу запихали и он там расти стал, увеличиваться… Я заплакал, но дедушка сказал: «Веди себя как мужчина!» – потом не спеша достал перочинный ножик, очинил спичку и этой самой спичкой, заострённым концом, начал доставать жало – что было ещё страшнее…

В общем, ясно, что с пчёлами лучше лишний раз не связываться. А тут такое: целая стая! Я бежать… но разве от них убежишь! Нагнали в два счёта, и я почувствовал, как они об меня ударяются: неожиданно твёрдые, тяжёленькие такие… А потом облепили всего, обняли, будто одеяло, я споткнулся, упал… и лежу. Глаза от страха зажмурил, пошевелиться боюсь. Жду, когда тот дядька на помощь подоспеет, но он небось тоже не дурак дожидаться, чтоб и ему перепало, – убежал, должно быть…

И вот чувствую, что-то не то: ждал боли, а её нет! Зато стало жарко, мокро и липко. И по рукам, ногам, спине, голове… везде, особенно по ушам (они у меня торчат, как их шапкой ни прижимай и казеиновым клеем ни приклеивай, в садике многие смеются, особенно Маша) … в общем, будто мурашки – но большие, огромные – быстро-быстро шур-шур-шур… Ну, тут уж я совсем дыхание затаил.

А когда оттаúл обратно, оказалось, пошевелиться и не получается. Будто одеяло то подоткнули сильно со всех сторон. И глаза не открыть. И дышать душно.

Язык высунул – что-то мешается. На вкус сладкое…

Жду. Всё тихо. Никто не спешит на помощь, будто я один на свете и никому во всём Советском Союзе нет дела до того, что тут хороший (если не считать ерунды всякой) мальчик пропадает ни за что ни про что!

Пытаюсь орать, а выходит лишь мычание: рот-то почти замурован… Только и удалось, что пролизать дырочку возле ноздрей. Сразу бензинчиком запахло. И немного полынью.

…Вот здóрово! Ни вставать теперь не надо, ни одеваться, ни зубы чистить. Ни кашей этой противной давиться. Ни ковылять по серой улице под сереющим небом в надоевший хуже смерти сад, в эту унылую приготовительную группу… Ничего можно не делать!

И, главное, аргумент есть железный: я помогаю пчёлам давать стране мёд. Мёд! – о лечебных свойствах которого знает каждый! пользу которого трудно переоценить и… и оставьте человека в покое, пожалуйста. Считайте, что меня больше нет.

Одно беспокоит: как быть, если захочется по-большому, а? – или хотя б по-маленькому…

Впрочем, мы решим и эту проблему, уверен. Вместе: я – и моя страна. Все, сколько их есть на Земле, люди доброй воли.

Потому что большому кораблю —

большое плаванье!

5 декабря 2017 г.

Трир ас каса

Пластилиновый Гоша (прозвали так оттого, что, как бы ни швыряли на татами, ему было пофиг) шёл уже долго: то карабкаясь каменистой тропой там, где начинались вечные снега, то спрыгивая с высоты нескольких десятков бигфутов в вязкую грязь, немного напоминающую мёд, в котором развели пару ложек дёгтя, то – выбравшись на плато и чуть обсушившись – вразвалочку, с чуть отстоящими от корпуса и, как у всех перекачанных, висящими чуть на отлёте руками, преодолевал обширные пустоши. Костра он не разводил.

С утра першило в горле, да и колени ломило, но Георгий обращать внимание на подобные вещи не привык и привыкать не собирался, а посему дневную норму, назначенную себе ещё в самом начале перехода, постановил выполнить и сегодня. Да не просто выполнить, а с довеском: позавчерашняя потеря ножа, лихорадочные поиски оного и, когда бесполезность их стала очевидна, изготовление замены из подвернувшегося кстати хорошего, большого кремня (без оружия в нашем мире никуда!) поломали весь график.

…Да, утрата была невосполнимая: старый нож подарил отец (аккурат накануне своего исчезновения – вместе со всеми сбережениями трибы), память, что ни говори… но и новый сойдёт. Он вышел на славу, новый-то: гладкий, вытянутый, с ладно скруглёнными режущими кромочками…

Гоша улыбнулся: уже давно он ни о чём не думал с такой нежностью, даже странно… Хотя, может, и нет ничего странного: приоритеты меняются. На многие вещи начинаешь смотреть иначе, когда…

Тут его размышления прервал еле слышный шорох. Рефлекс, как и полагается, сработал безупречно: сделав резкий перекат вбок, путник исчез за ближайшим камнем и там, упав ничком, затаился. Выждал минуты три. Звуков больше не было. То есть нет, конечно, по-прежнему ревел водопад, и ветер гудел в Ведьмином Горле на несколько уровней выше, но всё это были звуки привычные, знакомые по многочисленным странствиям ещё с детства.

Осторожно высунув кудлатую голову, герой огляделся и… увидел Последнего, сидящего на краю придорожной пропасти. Спиной к дао, к зарослям, к нависающему склону… Беспечно, как будто мир был ещё тем… прежним.

Собственно, потому они и носили титул Последних: застали Прежнее… А застав – теперь никак не могли привыкнуть к изменившимся обстоятельствам. (Точнее, к Реалиям, как их раз и навсегда нарёк Любимый Вождь.) Ведут себя как дети несмышлёные, честное слово! Отказываются есть мясо, например, – хотя им, Последним, по традиции всегда лучший кусок предлагают: из бедра или бицепс… Уклоняются от участия в кампаниях по возвращению Исконных Территорий (как будто мы не для всех стараемся! – и для них тоже ведь) … Поклоняться Великим Столбам – и то отказываются, а уж, казалось бы, что может быть проще: ну, не веришь ты, мир с тобой, но – притворись: хотя бы из уважения к чужому мнению! Да и умы юной поросли смущать не стоило бы: ещё нам тут сомнений не хватало… Сомнения, они разобщают, а нам вместе держаться нужно: время такое.

Гоша вскочил, в три прыжка преодолел расстояние, отделяющее его от отказника (другое прозвище стариков, не столь уважительное, но – ведь заслужили же!) и положил тому на плечо лапу в форменной, подкласса «Е», рукавице.

«Внимание! – произнёс как можно более строго и внушительно. – Провожу гражданский арест. Встаньте и просуньте руки спереди между ногами. Вы не имеете права находиться так далеко от стойбища без специального разрешения старшего презумпция. Если таковое у вас имеется, медленно, не делая резких движений, достаньте его из места хранения, чтобы я имел возможность…»

– А у вас оно есть? – перебил наглый дед.

– У меня… – Гошка даже растерялся от такого нахальства. – Конечно!

– Можно мне с ним ознакомиться? – Веки старика, испещрённые мелкими, но глубокими морщинками, насмешливо моргали: будто бабочки, розовые с голубым, били крыльями на не по возрасту гладком лице. – А то ведь… сами понимаете…

Чуть помедлив, Гоша достал из широких своих штанов заветный обрывок с жирным отпечатком большого пальца (в момент выдачи документа презумпций ел заднюю часть одной из умерших накануне рабынь) и протянул Последнему. Тот повертел берёсту в руках и вернул со словами:

– Честно признáюсь, у меня нет ничего похожего. Кажется, было когда-то… Но потерял.

– Ха! Все вы так говорите. – От возмущения Георгия покинули последние остатки вежливости. – А ну встать! И руки в землю!

Отказник неторопливо поднялся, но, как бы оправдывая название, принимать требуемую позу не спешил.

– Вы, молодой человек, – заявил он, по-прежнему улыбаясь, но и нахмурившись, – не пылите так. Давайте сядем, и я расскажу, как было дело… А касаемо вашего выпада (к слову, неподобающего официальному лицу, коим вы, как я понимаю, являетесь) могу сказать лишь одно: не «все вы», а «все мы» время от времени хоть что-нибудь, да теряем…

Вспомнив о ноже, Гоша промолчал.

Сели. Дед вынул из набрюшника индивидуальную карточку покупателя, протянул. Коротко поблагодарив, молодой стал вычищать из рифлёных подошв и из складок брючного брезента скопившуюся глину, хоть и сказано: «Не принимай из рук непонятного человека ни миски с едой, ни плошки с водой, ни козы его, ни жены его, ни кошмы его, ни багра его, ни ведра, ни малой щепочки, ибо каково тебе после этого будет убивать его, если окажется недругом!»… Ладно, что сделано, то сделано, почистил пёрышки, теперь сиди и не рыпайся.

Вернув Последнему прямоугольник драгоценного пластика (наличие которого у гражданина Обновлённого Мира само по себе означало столь высокий социальный статус, что приходилось, пожалуй, серьёзно задуматься о последствиях бесцеремонного обращения с «нелегалом»), Гоша угрюмо ждал. Последний, бесспорно, уловив перемену Гошиного настроения, лучился ехидным дружелюбием.

– Итак, юноша смуглый со взглядом юлящим, вот тебе завязка. Или если угодно посылка. Были некогда смелые люди, аргонавты. Главного звали Ясень, и неспроста, потому что был он и вправду ясен, как горный поток, как даль на заре, как взор девушки в тот миг, когда она перестаёт быть ею… Короче, чёткий был пацан. – Последнее слово Гоше знакомо не было, но и без него всё пока было более или менее ясно. – Был у Ясеня и команды его корабль… ну, огромная лодка, трирема. После того как они сплавали в одно место (тогда вообще много плавали: было где) и привезли оттуда довольно невзрачную кошму («Ух ты, – насторожился Георгий, – слово из заповеди!»), делать им было особо нечего; в итоге все разбрелись кто куда, а сам Ясень остался жить на корабле – предварительно оттащив его с помощью грузчиков на значительное расстояние от моря… чёрт, ты же не знаешь, что такое море! Окей, проехали. В общем, та трирема стала ему домом. Один каталанский цыган даже фильм об этом снял, такие картинки движущиеся… Эх, ничего-то вы не видели в жизни! Ну… это как будто машеромов объелся, и – видения… Только машеромы жрать не надо.

А мне в ту пору годочков было примерно, как тебе, даже поменее, и был я на том корабле кем-то вроде юнги… ну, знаешь, принеси-подай, и контрольный пульт ежедневно метанолом мыл… и ещё панели в рубке, и раму главного окна, панорамного, а окно – это… Не, ну как тут рассказывать, когда ты ничего не знаешь!

Дед замолчал. Извлёк (из того же пояса безопасности – явно таившего в себе ещё много сюрпризов) шмат первосортного жевательного пластилина марки «Экстра». Разломив надвое, бóльшую часть протянул Гоше. Тот («Была не была!») взял, отщипнул кусочек поменьше и, сунув в рот, начал осторожно перекатывать языком, постепенно нагревая до нужной температуры. Старый пройдоха последовал его примеру.

– В общем, это, считай, первый мой рассказ тебе сейчас был… Резюмирую: славные дни позади, предводитель живёт в медленно ветшающем судне, а кошма, прибитая четырьмя костылями, мирно висит на стене кают-компании. Никого нет. (Только вертится под ногами режиссёр: съёмки заканчивает.) В общем, идёт нормальная, размеренная, тягомотная жизнь на покое. А точнее, смерть заживо, потому что для героя такое существование – это не жизнь.

И вот однажды потерял я нож. – Вздрогнув от неожиданности, Гоша, успевший уже погрузиться в некую полудрёму, снова внутренне подобрался и стал ловить каждое слово, несмотря на то, что непонятных меж ними становилось больше и больше. – А как на Балканах без оружия! Сам понимаешь… Делать нечего, по своим же следам возвращаюсь к «Арго» (так корабль назывался), поднимаюсь на борт и спрашиваю у Ясеня, не находил ли он моего любезного Дюральдана…

Не успел Гоша подумать, что неплохо бы дать имя и своему ножику, как сверху зашелестело и через секунду на дорогу в паре бильярдов от сидящих рухнул обломок дикорастущего кварца величиной с задницу взрослого изюбробозона. Синхронно задрав головы, Гоша и дед вперились в громоздящийся над ними скальный массив, но разглядеть что-либо определённое в тумане заведомо нереально (это знают даже Последние, не то что преуспевающий систерций в расцвете лет).

– Уходить надо. – Старикан уже стоял и выжидательно глядел на Георгия. – Спалили место, теперь покоя не дадут.

– Кто?

– Горные евнухи, вот кто. Племя кочевое, без определённого места жительства, неужели не в курсе? Я-то думал, ты жизнь изучил досконально, потому и подорожные проверяешь…

Гоша насупился, но спустил деду и этот выпад: начнёшь оспаривать – вопросы станет задавать, поймает на несоответствии, позору не оберёшься. Поэтому он попросту дёрнул всем корпусом вверх и… в следующий миг уже стоял на одной руке, помахивая над головой босыми стопами (ботинки сбросил чуть раньше: пусть проветрятся, неизвестно, когда возможность подвернётся в следующий раз). Потом столь же техничным движением подкинул себя вверх, кувырок… и вот уже снова стоит на своих двоих, насвистывает, независимо глядя мимо. Знай наших!

– Силё-он. – Последний одобрительно крякнул, хотя глаза его, Гоша чуял даже не глядя, по-прежнему смеялись. – Ну что, двинули?

– Куда?

– А куда ты шёл?

– Я… – Гоша замялся. Как-то неправильно рассказывать первому встречному, что тебя отрядили на поиски Зимних Угодий, а ты вместо этого решил самовольно заглянуть за Великую Грань и теперь сама возможность твоего возвращения домой под большим вопросом… Только и оставалось в данной ситуации, что процедить: – Это секретная миссия.

– Понимаю. – (Старик откровенно глумится, факт, но ведь формально корректен, не подкопаешься.) – Однако в каком направлении планируешь ты следовать намеченному? Хотя бы примерно, а?

Систерций (пожалуй, теперь уже смело можно считать себя бывшим) неопределённо махнул рукой вперёд, туда, где скальная поверхность делала резкий поворот в Неведомое.

– Ну, вот в эту сторону и пойдём. – Последний ухмыльнулся. – Если, конечно, благородный скиталец не имеет ничего против общества такого надоедливого попутчика, как я! Впрочем… поскольку ты, сынок, меня арестовал, у тебя – как у представителя власти в этом букой забытом месте – просто нет иного выхода, кроме как доставить меня в своё стойбище. Ну, или отпустить с миром: в случае если окажется, что я нахожусь здесь на законных основаниях… А для этого тебе необходимо меня выслушать, так?

Гоша только рукой махнул.

– Вот и ладушки. Тогда что же… Пошли?

…Шли они недолго: миновав очередной изгиб дао, упёрлись в завал: препятствие, спору нет, вполне преодолимое, но лучше подобные преграды штурмовать с утра, когда и сил побольше, и внимание не рассеяно… Вдвоём настелили перину из пуха ползучего дисциплинариуса, тут и там пробивавшегося на поверхность сухой в это время года почвы (но дисциплинариусу всё нипочём, на то он и дисциплинариус), и залегли на ночлег. Георгий, не любивший быть в долгу, молча вручил Последнему добрую треть личного запаса пластилина (дóма, впрочем, выдавали куда менее качественный, «Катарина Секунда», третий сорт), так что в течение некоторого времени благословенная тишина не была нарушаема ничем, кроме сосредоточенного чавканья да умиротворяющего уханья сумеречного алконоста.

Но всему на свете когда-нибудь приходит конец, настало время и старику прожевать свою порцию… хмыкнуть, поперхнуться, откашляться и:

– На чём мы остановились? А, ну да, спрашиваю я у него, значит… и тут, заметь себе, начинается рассказ номер два. Входит тот цыган, а с ним толпа ассистентов, операторов и прочего персонала. Источенная жучками нижняя палуба не выдерживает веса толпы, и мы, всем кагалом, значит, проваливаемся в машинное отделение, причём на меня падает какая-то мадам в тёмных очках и зелёном козырьке. Падает не как-нибудь, а прямо мне на грудь всем своим весом, и я вполне ожидаемо вырубаюсь… А когда прихожу в себя – выясняется, что, во-первых, все ушли, во-вторых, явно сколько-то рёбер сломано (чуть шевельнусь, сразу как молния пронзает) … а в-третьих, не ясно, как выбираться: тьма тьмущая! И ни звука.

И тут… в полном беззвучии – гулкое такое бряк, совсем рядом. Рукой пощупал – вот глупость-то! – лежит возле ноги мой ненаглядный… ну, ножик-то, который я никак найти не мог! – из кармана выпал: не из того, где я всегда его держал, а из другого, куда и не клал никогда (почему и не пришло в голову проверить там за всё время поисков!) … В общем, зря только Ясеня побеспокоил…

Стоп! А что мне Ясень ответил, думаю. Ведь точно же что-то мне ответил! – за миг до того, как ввалилась вся эта романская братия… Но что?

Вспомнил. Он произнёс нечто бессмысленное: «Трир ас каса», – вернее… Нет, оно могло бы иметь смысл, могло бы… если бы это были слова одного языка.

…Хорошо, предположим, «трир» это трирема (вопрос только, на каком языке), «ас» – однозначно туз… даже так: Туз, с большой буквы (это мы Ясеня между собой так звали – потому что он, когда убивал кого-либо, завсегда на трупе туза карточного оставлял, ради шутки) … а «каса» – дом, то есть как бы намёк на то, что «Арго» стал Ясеню домом… И что? Про это и так все знают! Зачем же он мне это сказал?

Нож убрал в карман (тот, в котором его, ножа, самое место), поднялся кое-как, шатаюсь… Тем временем глаза привыкли, кое-что различать начал в темноте, трап увидел… Но ведь попробуй ещё воспользуйся тем трапом, когда у тебя рёбра сломаны! Дело и небыстрое, и малоприятное…

Гоша соскучился. Надоело ждать, пока в буреломе ненужных подробностей забрезжит выход к концу истории или хотя бы отдалённая надежда его дождаться!

…Небо посылало вниз ночное сияние, яркие краски играли на стене склона, и – нет, не было, не угадывалось в этом мире места монотонному бормотанию!

Выхватив своего Долбодёра (да, вот именно так отныне и будет зваться собственный Гошин ножичек), он полоснул деда по щетинистому горлу и с удовлетворением услыхал удивлённое восклицание, а затем и спазматический хрип. Подождав, пока звуки затихнут, несколькими ловкими похлопываниями обыскал тело, снял с него пояс, вывалил содержимое себе в випмешок (завтра разберёмся, что у него там) и, оттащив Последнего к обрыву, спихнул вниз.

Невольно задержался у края, чтобы услышать, как долетит снизу тихий всплеск, неизбежно завершающий любое падение… но так и не дождался.

А на рассвете – продолжил идти. Вскоре дымка тумана превратилась в непроницаемую для глаз пелену. Каждый шаг таил опасность, и Пластилиновый, так ему больше нравилось себя идентифицировать (а то всё «Гоша», «Гоша»), изо всех сил старался не спороть какую-нибудь фигню (что-что, а это он умел: время от времени её спарывать-то) – однако всё же не уследил: в том месте, где хрустальный ручей, вольно бегущий откуда-то из невидимой выси, размыл осадочную породу, целый пласт её внезапно просел под ногой, и Георгий почувствовал, как, оцепенев на огромном коме и тем не менее, вот парадокс, убыстряясь к каждым следующим мгновением, едет вниз. Между тем ком накренился, и одинокий путник ухнул в ледяную пустоту…

Приземлиться на лапы шансов, естественно, не было (да и что толку, когда с такой верхотуры!) – поэтому молодой наскоро крутанул перед внутренним взором барабан отходной мантры и приготовился погибать… Но не тут-то было!

Да, удары неровностей почвы, следовавшие один за другим, были страшны, однако острия скал, и лоскутами, и длинными лентами сдиравшие кожу пополам с одеждой, раз за разом умудрялись при этом оставлять кости (да и жизненно важные органы тоже) нетронутыми, а потом… оглушительный бульк – и парень с головой ушёл под воду…

Очнулся на берегу. Позади расстилалась бескрайняя пустыня. А впереди, полузанесённый песком, возвышался Он.

Трир легендарных аргонавтов (или как их там).

Наскоро перекусив подвернувшимся гомоцефалом, систерций приблизился и почтительно замер перед величественным кораблём, до неузнаваемости изуродованным обстоятельствами и средой, но всё ещё поражающим воображение своими масштабами (по одним им, однако, и можно было понять, что это именно он, «Арго»: просто других вариантов не было).

Кося лиловым глазом, намалёванным рукой неизвестного гения, трирема косо стояла, по ватерлинию погружённая, казалось, не в песок, а в саму воплощённую Вечность; телепаемый ветерком, приглашающе свисал трап…

Гоша поднялся по нему, уверенно отыскал кают-компанию (старик рассказывал до того подробно, что перед глазами будто стояла подробная схема судна), прошёл внутрь… Нигде ни души. На стене – неровный прямоугольник овечьей шкуры…

Когда при помощи найденного в стеклянной витрине за дверью (стеклянной? по всей видимости!) увесистого багра Гоша выбивал последний костыль, он услышал отдалённый, но быстро приближающийся грохот – размеренный, слаженный… Поднявшись на мостик, увидел, как «Арго» окружает целая пульчинелла отборных гвардии Его сверкания боевых эпителиев с полной выкладкой (действительно, на Балканах, что бы это ни значило, без оружия никуда) … Через четыре минуты беглец был пойман, схвачен, скручен и зафиксирован.

Возглавлявший отряд эпидермис лениво, двумя пальцами, потянул к себе випмешок Георгия, и оттуда посыпалось… Буке мой, чего там только не было!

И теллурийские трафальгарии, и цитайские неточки, и даже один перфорированный шуршик со спензией… Ещё брикет того самого пластилина, да если б только он! А то ведь и запрещённые машеромчики, и контрабандные солёные огурчики, и совсем уж ни в какие ворота не лезущий сероводомёд в ампулах (всё это Гоша узнавал в режиме реального времени – со слов секретаря, ведущего и одновременно зачитывающего протокол) … Тут набегáло на три, на пять полновесных пожизненных, но эпидермис почему-то молчал… Молчал, тупо глядя на маленький ножик, из тех, что в далёкие-далёкие советские времена называли перочинными.

– Эт чего? – наконец просипел он, почти прошептал на выдохе.

– Нож. Не видите?

– Говорю, откуда он у т-тя? – Тяжело подойдя, офицер так двинул Гошу по печени, что тот прямо опешил: не, ну нормально?

– От отца достался. Наследство папочкино…

– То есть, я так понимаю, – загремел, прорезавшись, дискант эпидермиса, – досточтимый Последний, тайный воин Неместной Канцелярии нашего горячо Любимого, Единого и Неделимого, факторий первой степени Михаил Альбертович Большой-Змей – твой отец? Что-то не верится… А знаешь, почему? – Голос сорвался на визг. – Потому что у него был и есть лишь один сын. И это – я!

…Хочешь, расскажу тебе, как всё было? Накануне девятых межплеменных соревнований по айкидо Любимому стало известно, что в когорту верных борцов затесался сын вора и изменника! Поскольку сведения были и неточными, и неконкретными (информатору не удалось выяснить даже, к какой трибе принадлежит отщепенец, он располагал лишь его презренным прозвищем), Вождь послал на поиски вернейшего из цепных волков своих… и тот вышел на тебя! – Визг перешёл в ультразвук.

– Да ну не так всё было! – Отчаянно напрягая воображение, Гоша пытался импровизировать. – Я просто шёл… Смотрю, набрюшник… то есть пояс безопасности. Лежит, и рядом никого. Покричал, никто не отозвался. Ну, я и взял то, что в нём было, себе: сами понимаете, время щас такое…

– Как твоё имя?

– Георгий.

– Есть у вас, в вашем стойбище, некто, отзывающийся на погремуху Пластилиновый?

– Нет! Даже никогда не слышал о таком.

– Точно?

– Ей-буке!

– Ну, допустим… И дальше что было?

– А дальше своим дао проследовал: вот сюда…

– И чо хотел?

– Шкуру овечью забрать, эту вот.

– Нафига?

– Нашему презумпцию зачем-то понадобилась.

– Проверим… Ну, ладно, мир с тобой… Смотри, шкуру убереги: на дорогах-то опасно… Сопровождающих дать?

– Да не надо: что я, маленький?!..

– Как хочешь… Но вот это вот всё… вот это, – эпидермис кивнул на груду добра, – это я конфискую. Моё оно. Теперь моё… поскольку отца-то, если верить твоим словам, уж и не знаю, сыщу ли. Лан, потопали…

И в это время корабль затрещал. Все, кто был внутри, едва успели выбежать на верхнюю палубу, чтобы, перевесившись через фальшборт, увидеть, как махина, плавно поворачиваясь и одновременно будто опрокидываясь, уходит в зыбучую массу.

Некоторые спрыгнули вниз – и тут же оказались затянутыми образовавшейся воронкой, остальные стояли и, разом утратив волю к осмысленным действиям, смотрели… смотрели. Покуда не ушли. Все, скока было.

Мож где-то там, глубоко внизу, сломалась под тяжестью коллективного разума какая-то внутренняя переборка и заполнилась в результате онтологическая карстовая пустота. А мож ещё чё.

6 декабря 2017 г.