Текст книги "Обновлённый мир"

Секс

Мне приснилось, что я сдал комнату. А поскольку квартирка-то однокомнатная, то живу теперь на кухне, и, кстати, хорошо! – тепло, уютно, бакалеей пахнет… А что тесновато, так у меня агорафобия вообще-то (пусть и в лёгкой форме, тем не менее).

Жильцы – что называется, молодая семья, сильно за двадцать каждому, она года на два старше его, но выглядит лет на пять младше, в общем, типичный случай… Он, Роман, «занят в IT-отрасли», она, Любка – учится на юриста и попутно фрилансит WEB-дизайнером. Детей «пока рано, да и куда их!» – святая правда, некуда. Им и двоим-то в моей комнатке тесно.

Нет, ну конечно, они сразу же поставили перегородку, гипсокартонную: отделяющую собственно жилое пространство и от нашей общей (надо же им где-то готовить!) кухни, и от крошечного коридора, из которого, как легко себе представить, попадаешь либо на лестничную клетку, либо в санузел. Примерно представили себе? Ну, вот… Отгородились они, значит, и – коврик для ног положили на входе «к себе». Я не утерпел. Что, говорю, неужели у меня так грязно? («У меня», ха-ха!) Они замялись. Да не то чтобы, отвечает Люба, просто, ну, вы понимаете, мы у себя, внутри, обувь-то снимаем и босиком ходим, так что…

А у меня грибок, что верно, то верно. Из армии его привез, спасибо родине за подарочек… и мне теперь босиком ходить нельзя, чтоб рецидива не было. Только в носках – это в лучшем случае, но и их менять ежедневно (и не дай бог тебе ноги промочить: немедленно беги мыть, насухо вытирай потом и сухие, слышишь, сухие носки надевай сразу же!) – а лучше всё-таки в тапках…

И немудрено, что стало мне завидно (вот, мол, живут же люди), а где зависть, там и злость… Ну, короче, молча отвернулся, шасть в коридор, шапку, шарф, пальто хвать, и на выход!

Иду, листья жёлтые пинаю в задумчивости, на душе светло: уж больно погода сегодня солнечная выдалась, как нарочно к выходному дню! Весь бульвар будто насквозь лучами прострелян, и галки, галки… Сколько же в этом году галок! Откуда!

Однако холодно просто так бродить-то, денег, оказалось, я не захватил, кофе с круассаном даром нигде не получишь, так что… ничего, погулял полчаса, и хватит с тебя.

Возвращаюсь, отпираю дверь (а, надо сказать, делаю я это всегда тихо: не потому, что таюсь от кого, а просто привычка такая), снимаю ботинки, вдруг слышу: какой-то ритмичный шум… Так и есть, из «их» комнаты доносятся характерные звуки. Ну, понятно, дело молодое… но среди бела дня!

Нарочито громко топая, прошёл на кухню и – так хлопнул дверью, что на голову дуршлаг с шумовкой посыпались. И жду. Минуты через четыре (я засекал!) на кухню Рома является, морда пятнами красными пошла, в глаза на глядит, стыдно, и правильно. Мы, бормочет, думали, вы надолго ушли. А я что, говорю, моё-то какое дело, развлекайтесь, вы у себя в комнате имеете полное право делать всё, что угодно! Не ответил, обратно ушёл…

И – что вы думаете! – через минуту слышу: у них там всё продолжилось.

Нет, ну нормально, а?!

…Так и повелось у нас с того дня. Отсутствую ли я, дома ли, им всё равно: едва с работ своих возвращаются – получаса не проходит, как начинается долбёжка эта… Причём как долго всякий раз долбятся-то! – у меня и в лучшие времена столько энтузиазма по данному поводу не бывало.

…Энтузиазм, господа, вот залог э… да всего. Не только, скажем, победы с большой буквы П, но и вообще любого успеха! И – в конечном счёте – радости, испытываемой от самого процесса жизни.

Что сегодня, в настоящее то есть время, способно вызвать во мне энтузиазм? Ну, скажем, те же листья. Тот же бульвар. То же, кофе, не спорю… Но вся штука в том, что там будет не только кофе. Там будет играть музыка. Какая-нибудь Кристина, мать её, Агилера, да ещё и закольцованная, чтобы пытка никогда не кончалась… И девушки за стойкой будут коситься на тебя, перешёптываясь. И кондиционер будет дышать арктическим холодом прямо в лоб. А на бульваре будет полно детей, демонстративно сыплющих матерными словами.

Я не жалуюсь. Просто… не удивляйтесь, что я такая сволочь. Просто мне не повезло.

А этим двоим повезло необычайно. Неимоверно, непропорционально… несправедливо повезло! Во-первых, они молоды… И это же – во-вторых, в-третьих и в-пятых. В шестых – им повезло встретить такого покладистого человека, как я. В-девятых…

В девятых классах было полнó красивых девочек, а мне почему-то нравилась невзрачная, её тоже звали Любкой. Однажды я подарил ей букетик ночной фиалки, но, думаю, она не знала, что это «её» цветы. Думаю, она так никогда и не узнала…

В общем, жизнь (дома, с этой парочкой) превратилась в ад. Уж и не знал, что делать. А потом просто взял и… проснулся.

Вы не забыли? Ведь это был сон!

А Любки больше нет. Разбилась, когда ехала с одним придурком на мотоцикле. Он по пьяни не справился с управлением и на полном ходу въехал под фуру. Сам-то успел пригнуться, убрать голову, а Любку – которая сидела сзади, обняв его ногами, а руки положив на плечи красной искусственной кожи, Любку – которая за всю свою короткую жизнь никогда никому ничего плохого не сделала! – её…

Больше нет, как я уже и сказал. Но есть бульвар, пронизанный светом, дети ходят сюда, с родителями и без, за оградкой ездят автобусы, галки мечутся в кронах… Иногда попадаются очень симпатичные собаки.

Одна, гладкошёрстная, окрас бурый с белыми пятнами, сегодня подбежала, когда я сидел на скамеечке, и положила морду мне на колени. На секунду, не больше, а такое счастье… Но её сразу позвал хозяин, и она убежала, да.

8 декабря 2017 г.

Стихосложение

Бурятов Есен Мартыныч шёл по улице и бормотал, пытаясь удержать в голове лезущие туда, толкаясь и беспорядочно теснясь, строки:

Жизнь – она не стóящее дело,

Вон, ведь и природе ближе сон:

И листва на клёнах поредела,

И…

Зажурчал рингтон, нужно было ответить.

– Да!

– Это я, – ответила труба, – ты вечером когда будешь?

– Ой не знаю. Сегодня у нас мероприятие…

– У вас каждый день мероприятие. Нужно ребёнка забрать от бабушки.

– Ну!

– А я не могу. У меня сегодня сдача проекта.

– Прекрасно… А заранее предупредить никак?

– Вот, предупреждаю. Заранее.

– Ясно всё с тобой…

В сердцах он с силой надавил на значок отбоя, так что экран, и без того уже треснувший в двух местах, предупреждающе хрустнул. Не, ну что за жизнь, а?!

Попытавшись вернуться в состояние внутренней сосредоточенности, убедился, что оно тут как тут: ждёт наготове, дай только возможность отрешиться от повседневного, и…

И листва на клёнах поредела,

И с небес…

Мобильник опять пробудился ото сна.

– Наверно, связь плохая, – сообщил он, когда Есен Мартыныч поднёс его к уху. – Так я на тебя надеюсь.

– Слушай, да не могу я сегодня, ну ты что, в конце концов! – Е Эм даже поперхнулся. – Ты понимаешь, что Рейн из Кёльна прибывает?

– А ты понимаешь, что от этого проекта зависит, поеду ли я в Мексику одна или мы втроём? И увидит ли ребёнок раз в жизни Акапулько и музей подводных скульптур – тоже целиком и полностью…

– Слушай, ну, пусть ещё денёк у мамы побудет! Той только в радость…

– Ей, может, и в радость, а ему? Ты знаешь, что она его Римму Казакову наизусть учить заставляет?! А я хочу, чтобы мальчик нормальным мужиком вырос, а не такой закомплексованной бледной немочью, как некоторые…

– Это вот ты зачем сейчас сказала? Чтобы меня унизить? Хорошо, ты меня унизила, дальше что? Говорю тебе, сегодня я не могу! Никак, ясно?

Бурятов выключил телефон и задумался.

Да, мама всегда любила Казакову. А вот он с детства предпочитал старую добрую Ахматову. Потому, наверно, и увлекся в итоге её «сиротами»…

Кажется, всему милее сон:

И листва на клёнах поредела…

В очереди строк образовалась маленькая заминка (ну, наподобие «за мной занимала вон та, в бежевой курточке, а вас я вообще не помню»); впрочем, уже в следующий миг недоразумение разрешилось и процесс возобновился опять:

…и трава на склонах поседела.

Даже строки Рины Левинзон…

Он вздрогнул: при чём тут Рина Семёновна, это его строки! Ну-ка…

И трава на склонах поседела,

И сарай на площади снесён…

Тьфу ты, не идёт… Никак не идёт из головы эта патовая ситуация с вечером. Он включил чудо техники, ввёл пин и приготовился. Через полминуты, как и следовало ожидать, раздался сигнал вызова.

– Слушай-ка, – как ни в чём не бывало заворковала благоверная, – тут одну курточку хорошенькую продают, совсем новую, зато цена… таких сейчас просто не бывает, я не преувеличиваю! И, если можно…

– Погоди, а с ребёнком-то что будем делать?

– А, расслабься: Мария Дмитриевна не возражает против ещё одного дня. Максимум двух. Потом она на конференцию улетает.

– Почему двух? Завтра заберём.

– Если ты сможешь. У меня завтра корпоративчик.

– А я делегацию писателей Лаоса в Малый зал веду…

– Ну вот! Потому и двух. Если не больше.

– Слушай, я же не виноват, что график…

– А ты никогда не виноват! Другие виноваты, один ты весь в белом! Как Эл Добычин, заедаемый средой, ага…

– Ну что ты городишь! Я разве когда дистанцировался? Наоборот, как лучше хочу… Просто потерпеть надо, немножечко потерпеть… И мыслить стратегически: сегодня вот это вот всё, зато завтра… хорошо, послезавтра, пускай даже послепослезавтра, но всё ведь будет же! Поверь, даже в наше время люди неплохо устраиваются в этой сфере, нужно только терпение… и труд, само собой! Вот именно поэтому я и верчусь, как…

Короткие гудки. Ну что за хамство – не давать оправдаться! Зло берёт.

И листва на клёнах поредела,

И… из моды вышел тот фасон,

Что когда-то милая носила!

…Перевал. Равнина. Взгорье. Падь…

Велика великая Россия.

Некуда в России отступать.

Он перевёл дух и огляделся. Небо над головой утробно рокотало, а из клубящихся туч уже летели первые – редкие, но крупные, как пули, – градины.

8 декабря 2017 г.

И насилие

Атакованный гигантской лепрозорией, Ханиф не заметил изготовившегося экслибриса и немедленно поплатился: несмертельный, но очень болезненный разряд, имитирующий действие яда, скомкал стройное тело спазмом, а затем претендент мешком рухнул на татами. Ренат выключил симулятор, монстры исчезли, сквозь стремительно тающие в воздухе остатки иллюзии проступили знакомые стены пещеры.

– Нет, парень, так не годится, – вздохнул тренер. – Влюбился ты, что ли? О чём думаем, а? Чем голова занята? Я же вижу, ты сегодня не здесь, витаешь где-то… Ну, так давай перенесем на завтра! или на послезавтра! Потому что мне моё время дорого и тратить его впустую смысла никакого не вижу.

– Господин Старший унций… – начал было канючить Ханиф, но тот в зародыше прервал все оправдания невинным, казалось бы, вопросиком: – Ты когда в последний раз убивал-то?

– Я?

– Да, ты. Не мама, не бабушка. Лично ты.

– Ну… В прошлом месяце.

– В начале прошлого месяца, если быть точным. А сейчас уже этот кончается. Значит, около двух… Хорошо, полтора. Полтора месяца без убийств! Милый, ты о чём вообще думаешь-то? На носу соревнования, а ты… Ты понимаешь, что без регулярных тренировок тебе как спортсмену, да что там как спортсмену, даже просто как воину, рядовому гражданину – цена агора*?!

Ханиф опустил голову. Слов нет, Старший прав: не тренируясь хотя бы раз в три-четыре дня поражать пускай лёгкие цели – как ты можешь надеяться отразить укол экслибричьего жала или, скажем, отрубить голову кинувшемуся на тебя ленточному фасцию! Однако… вот не лежит душа, и всё тут. Рассеянно ковыряя циновку пальцем ноги, юноша, чтобы не смотреть тренеру в глаза, уставился, будто увидел нечто новое, на затвор своего ручного демотиватора, с деланой озабоченностью смахнул ладонью воображаемую пылинку… Обратив наконец внимание на эти беспомощные хитрости, Ренат подошёл и решительно отобрал пукалку.

– У нас на Балканах мужчины (если ты до сих пор на затвердил это назубок!) славятся тем, что, любя время от времени позабавиться сказками, они тем не менее ни на минуту не забывают истинного положения вещей, парень. Знаешь ли ты имена трёх котов, на которых базируется любой успех?

– Собранность, Сообразительность и…

– Хорошая попытка, курсант. Жаль, мимо.

– А как же… я слышал, когда…

– Плевать, что ты слышал. Возможно, когда-то, давным-давно, это и было правдой. Но сегодня мы живём в мире изменившихся обстоятельств. А это значит, что и приоритеты к настоящему моменту сместились таким образом, что…

Снаружи послышался шорох. Учитель замолчал, а ученик инстинктивно присел на корточки. С осторожной грацией, неуклюжесть которой выдавала громадные размеры, невидимое в предвечернем тумане НЕЧТО топталось перед входом. От его дыхания мусор, скопившийся за порогом, ритмично вспархивая и вновь опускаясь, с каждым новым толчком воздуха всё ближе и ближе подкатывался широким веером к замершим в ожидании людям. Прошло минут десять. Наконец существо вздохнуло особенно тяжко, так что двое поперхнулись поднявшейся пылью, и… затихло. Подождав ещё минуты три, Ренат нарушил молчание:

– Итак, первый кот – это, конечно, Любовь. Любовь мужика и бабы. Любовь мужика к бабе и бабы к мужику. Всё на свете делается ради Любви, прямо или косвенно. От начала времён каждый поступок, каждое предприятие, каждый подвиг совершается только затем, чтобы потом встать подбоченившись перед своей ненаглядной (которая в это время набивает себе цену, демонстративно пялясь в зеркало или рассматривая маникюр) и скромно (якобы скромно) потупиться… Чтобы, как следует поломавшись, через некоторое время она смилостивилась и проговорила, делано шепелявя: «Ну, умничка, умничка… Иди сюда, дай пацалую!». О да, я утрирую: так проще ухватить суть… И, кстати, самки поступают точно так же, как самцы, просто подвиги у них иные…

Соответственно, когда приходит время и ты вступаешь в общую борьбу за место под солнцем, именно Любовь наполняет тебя мощью. Она и есть мощь.

Однако… скажем, лень – тоже мощное животное. Взрослый самец лéня, если случайно заденет тебя боковым гребнем, пополам переломит. Случайно, вот именно… Ведь он никогда не сделает этого специально! Наоборот: чтобы никому не причинить невзначай вреда или беспокойства, предпочитает убегать от самых мелких тварей. А будучи загнан ими в ловушку или окружён, цепенеет и покорно позволяет пожирать себя заживо. И… поэтому-то на сегодняшний день их и осталось всего ничего. Поучительно, не находишь?

Лично я не хочу быть сожранным, да и для тебя такой судьбы не желаю, усёк? Поэтому запомни имя второго кота: Страх.

Да-да, не удивляйся. Страх – естественное состояние любого живого существа. Не тот парализующий ужас, который, мешая действовать, сковывает по рукам и ногам в миг, когда от тебя требуется действие! – нет, я говорю всего лишь о Страхе, о нашем надёжном щите… Думаешь, для понимания смысла проще было бы назвать его Инстинктом Самосохранения? Возможно… если бы смысл исчерпывался одним лишь этим инстинктом.

Но Страх – это не только он. И не столько. Это… скажем так: спокойное… но в то же время и страстное, да! – желание исполнить своё предназначение в этом мире. Точнее, осознанная решимость не дать никому помешать тебе выполнить это предназначение. Любой ценой не дать…

Страшный удар потряс пещеру, и сверху посыпались отколовшиеся от свода глыбы. Быстрота – вот что сейчас было важнее любых иных качеств: и воли, и опыта… и даже мудрости. Люди знали это, но их тела – больше чем знали: чуяли; поэтому среагировали именно тела, а не люди. Тела – в мгновение ока юркнули под консоль симулятора и затаились.

…Пыль понемногу оседала, и всё же пока ещё видимость вокруг была практически нулевая. Что, впрочем, не мешало слышать, как вернувшееся животное старательно принюхивается, пытаясь угадать положение источников столь аппетитного запаха. А пахло сейчас в пещере, между прочим, будь здоров. И отнюдь не Любовью…

Минут двадцать или двадцать пять прошло в полной тишине. Однако ещё через четверть часа положение казалось уже просто смешным… и Ханиф не выдержал-таки, прыснул. Тотчас он получил от Рената локтем в челюсть, да так зубодробительно, что, не сдержавшись, поклялся (про себя, разумеется), что, когда подрастет, обязательно сделает тренеру «красный тюльпан». Или как минимум «рубашку с короткими рукавами».

В ноздри проник нестерпимый запах (более всего похожий на аромат гречневой каши, да только усиленный в десять тысяч раз), и двуногие принялись надсадно кашлять. Всё сразу стало ясно, и это действительно было – ВСЁ: только одна форма жизни пускает из особых полостей мощного своего тела токсичный газ, чтобы по спонтанной реакции будущей добычи установить точное место её укрытия, и это…

Отменный экземпляр тупорылого апокалипсиса (отдалённо напоминающего реликтового муравьеда, но гораздо, невообразимо бóльших габаритов) хлестнул тьму пещеры титанической плетью острого языка, превосходящего массой любую тропическую клитемнестру, и не промахнулся. Сдавленный вопль Старшего унция свидетельствовал об этом с неумолимой определённостью. Вздрогнув от ужаса (на этот раз именно от него), Ханиф увидел, как тело Рената, стиснутое кольцами отвратительно розовой «змеи», отрывается от пола пещеры.

– Учитель, а как же третий? Третий кот! Любовь, Страх и… что третье?!

На секунду гримаса страдания на лице тренера уступила место саркастической ухмылке.

– А ты сам-то как думаешь? – захрипел он. – Что, совсем никаких идей? Ну, напряги голову! Оно же перед тобой, дубина, перед самым твоим носом… Ну! Неужели так и не догадаешься?

Кровь вперемешку с чёрной жёлчью из проткнутой печени бежала из уголков рта, унций то и дело захлёбывался, и всё же ему удавалось… раз за разом – неимоверным усилием воли удавалось заставить себя говорить… сбиваться, путаться, но – снова и снова повторять это:

– Главное наше оружие, парень… Запомни: наш меч – и наша метла! Хотя и почти все теперь морду воротить предпочитают, чистоплюи… И ведь вся, абсолютно вся в жизни грязная работа всегда на нём, на этом третьем коте, а вместо благодарности…

Неуловимо быстрым рывком липкий канат выдернул Рената наружу, и больше Ханиф его не видел.

А утром в составе поисковой партии явились мама с бабушкой, и тут такое началось… такое… В общем, досталось по первое число. Даже вспоминать боязно.

8 декабря 2017 г.

* 1/100 шекеля

Грацие

Если вы думаете, что сейчас будет любовное послание какой-то козе, то нет. Просто на нас тут хотят повесить это дело, а не надо! Машина – была, не отрицаю, но вот остальное всё – это не к нам.

Нас двое. Двое всё быстрее делают. Пока один отжимает стекло, второй пасёт по сторонам, всё ли тихо; первый уже в салоне, кнопкой капот пытается открыть, тот, естественно, не открывается, замок заблокирован, фиг ли, сигнализация! – не беда, напарник уже тут как тут, монтировкой тот капот отводит чуток… совсем чуточку, однако ножницы уже пролезают… ну, и так далее. Без напарника кисло, вот те крест.

И в этот раз мы, как обычно, были вдвоём. Именно вдвоём! – а не, как этот говорит, «человек пять» его били… Да и никто его не бил. Так, толкнули… он и упал. В сугроб, на мягкое.

…Не, ну а вы вот что предлагаете? Работа уже фактически сделана, сирену отломали нахрен и выбросили, не нужна она как бы, с зажиганием, в принципе, тоже почти разобрались… и тут с заднего сиденья поднимается этот хмырь в бежевой курточке (мы вообще сначала подумали, что баба, но, как щетину заметили, сообразили, что мужик… хотя и неровный какой-то… явно не наш, ну!) и с ходу начинает лопотать. Ничего не понятно, одни «вабене» какие-то и «порфаворе»… Вот по этому «вабене» я и догадался, что тут у нас итальянец, самый что ни на есть натуральный: помните, мультик был про капитана Врунгеля, а в нём два гангстера? – один из них, который мелкий, говорил всю дорогу «вабене», «вабене»… А этот, в бежевом, ещё и в ноль похож как раз на него!

Ну, мы не то чтоб обрадовались (сами понимаете, не вовремя нарисовался), но развеселил он нас, это да. Сидит такой, глазами лупает, ничего не понимает, перегаром от него несёт, на голове воронье гнездо, после здорового сна-то, а в руке ещё и букет роз, нормально?

Розы немного прижухли: мороз… и в салоне тоже не май-месяц, между прочим. Этот тоже кашляет уже, но из последних сил щерится – и всё чего-то объяснить норовит. «Это, – говорю, – мне цветы?» – он ещё шире заулыбался, обрадовался, видать, что с ним разговаривают, истосковался человек по общению… «Ладно, – говорю, – ты их пока у себя подержи, хорошо? Ну, ферштейн? А сам выметайся, нам ехать пора!» – и за рукав его беру, легонько.

А он совсем развеселился, вырывается, мою ладонь зачем-то ловить начал, тут я уже обеими руками беру его, вынимаю наружу и…

Не-не, вот этого не надо, никто его не бил в лицо, это кто-то после нас уже… Да вы его больше слушайте! Он же пьяный был, пьяный! Ну, не пьяный, но с такого бодуна, что всё равно не соображал ничего.

…Напарник замки на педалях и руле перекусил, уже на водительском месте сидит и, перегнувшись, в бардачке ищет, чё есть послушать, блин, а я тут время теряю… Тогда-то я и оттолкнул этого клоуна, один раз! Два? Может быть… А потому что не удалось мне от себя с первого раза оторвать его, вот почему… Короче, бережно усадил его в снег, вместе с букетом, и скорей систему впрыска оптимизировать: есть у нас маленькая канистра, специальная, так я её туда же, под капот – и к той системе шлангом подсоединяю, ситуация-то типовая… Осталось рядом провода бросить, а в салоне замок на коробке раздавить гидротисками, и – чё, всё, погнали!

А этот никак из сугроба вылезти не может, барахтается там, причём как-то уже вяло: то ли сморило его заново, то ли… Да откуда ж нам знать! На нём не написано, что у него сердце… Хорошо, а мы-то при чём?! Мы его не поили, так ведь? И в машине спать не укладывали… и не били, говорю же! Наоборот, я, когда понял, что сам он не встанет уже, руку ему даю, он за неё уцепился, тяжёленький такой дяденька… «Грацие», – говорит. Но тут напарник меня из открытой двери в плечо пихает, поехали, мол, хорош… Ну, и поехали. А этот остался, естественно. И никто его не бил. При нас, во всяком случае.

– Расскажите о своих отношениях с Драбкиной.

О каких отношениях? Никаких отношений не было. Целовались пару раз – это не отношения. У неё с Кóцаным отношения, это да. А если у них отношения, то я-то тут каким боком? Коцан, знаете… Если я к ней только подойду теперь, он меня… Короче, никаких отношений. Были, а теперь нет. И куда она пропала, не знаю, вы у Коцаного спросúте… Тоже пропал? Ну… тогда Кота можно спросить, они с ним тесно… Не-не, я только так, краями, привет-пока…

Мотоцикл? Нет, не попадался. Хотя не знаю: вёл-то Серёга… А я чё? Сзади спал, на месте придурка итальянского. Серёга-то видел что-нибудь? Потому что я тем более не видел… А, Серый, салют! Присаживайся… Вот, вы лучше у Серёги узнайте… Что? Говорю же: как я мог видеть, раз я спал!

Никого мы не подрезáли! Серый, ты что молчишь? Рожай чего-нибудь, а то что я один-то?.. Было в дороге что-нибудь, пока я спал, эй? Слышишь?.. Это чё у него? Какой такой шок?

– Вернёмся к господину Спаллетти. Вы утверждаете, что, когда видели его в последний раз он был…

Да абсолютно! И жив, и здоров, клянусь мамой! В смысле, не знаю, что у него там было с сердцем, но… Да ведь он мне «грацие» сказал, Серёга свидетель! Серый, ну скажи…

Говорите, нашли в Кирове? В каком конкретно? В том, который… ну, реальный такой Киров? или Калужской области?.. Во-от. А нас повинтили где? В Орле! Ну, и где Орёл, а где Киров?!

…Почему под задним сиденьем лепестки от роз? Да потому что, я ж говорю, он там спал, на заднем сиденье, с букетом этим! – спал, да не проспался, видимо… Не вывозили мы его ни в какой лес! Это другие какие-нибудь… Кто опознал, по какой фотке?.. Дайте мне глянуть на его показания! Не, я просто хочу видеть своими глазами: типа, такой-то и такой-то, подтверждаю, и подпись. Ах, не успели снять, помер, бедненький? Ну, а сказать можно всё, что угодно…

Слушайте, мы с напарником вообще не по этой части. Наше дело – вон, машины всякие… А на экскурсию в лес – это не к нам. Серёга! Ну скажи им!

– Вам известно, что мы нашли тело Любови Драбкиной в кювете как раз по пути вашего предполагаемого…

Любку? Любку – нашли? Нифигассе… Что ж вы со мной крутите-то?!.. Ну, всё. Мне полагается адвокат, разговор окончен… Да знаю, знаю я, что она и Коцаный… хорошо, Концевич… живут в одном подъезде, так и чё! Кто этого не знает-то?

Да. И машину – от этого самого подъезда… и итальянец… А при чём тут Концевич-то? Э, не-ет, на Концевича я показывать не буду.

Да и нечего показывать! Серёга и я видели, как они с Любкой заходили в подъезд… Ладно, Серёга, может, и не видел, он в бардачке рылся… разве только через боковое зеркальце, да и то… А я как раз канистру под капотом устраивал и лицом к подъезду стоял… Концевич? Думаю, не видел. Видел бы – подошёл бы, поздоровался, он такой… Я ему денег должен немного…

Нет, я не утверждаю, что итальянец выдумал. Но ведь он и ошибиться мог, так? Бухой, да ещё и с приступом… Не имею ни малейшего представления, кто конкретно. Значит, после нас повстречался, факт… А насчёт Коцана – скорее всего, они с Любкой в это время сидели и мирно выпивали с кем-нибудь… Да с кем угодно. В этом подъезде ещё знаете сколько наших живёт! И Вано, и Кот, и Пузо… и Герман ещё… Почему именно с Коцаным? Что?.. Не-не-не, такого я не говорил, не пишите!! Если только итальянец сам не…

Были знакомы? Кто? Любка с этим?! Да ты гонишь мне… В цветах открытка была для неё?.. А чё он тогда не у неё, а в машине спал? Корпоратив поздно кончился?.. Ах, делика-атный?.. Значит, и машина его? Ишь ты… Мы думали, бомжик.

Любка… Да что у них общего! – он же для неё старый… плюс ещё и по-русски ни полслова.

…У кого тупым предметом размозжена? У Любки тупым предметом голова размозжена?!.. Так, постойте… Но – кто? Кому понадобилось… Какие враги? У неё враги? Не было никаких врагов, глупости… Ах ты ж… Думаете, это чиполлино её так?..

Мы?! Говорю же, мы в это время уже Подольск проезжали… Всё, я не буду больше разговаривать.

…А, вспомнил! – когда ехали, машина вдруг вильнула, я ведь даже проснулся от этого, да? Серёга!

Ты ещё сказал тогда, что вот, байкеры, мол, блин… и – матом их… А потом замолчал и…

[Запись прервана.]

9 декабря 2017 г.