Текст книги "Социальный либерализм"

Чего действительно не хватает методологии экономического анализа?

Экономическая теория (во всяком случае, ее негетородоксная часть) в течение последних десятилетий строилась в соответствии с естественно-научной традицией. В. А. Лефевр характеризовал базовые принципы последней следующим образом: «Естественно-научная традиция, окончательно сложившаяся в первой половине нашего (теперь уже прошлого. -В. Т.) столетия, содержит в своей основе два скрытых постулата. Первый постулат, если его попытаться выразить «апокрифически», гласит: «Теория об объекте, имеющаяся у исследователя, не является продуктом деятельности самого объекта». Второй постулат: «Объект не зависит от факта существования теории, отражающей этот объект…» Первый постулат фиксирует доминирующее положение исследователя по отношению к объекту: не существует объектов, принципиально превосходящих исследователя по совершенству, которые способны проникать в замыслы исследователя и либо мешать ему, либо помогать познавать себя… Второй постулат порождает возможность говорить о свойствах и законах, присущих вещам. Они существуют объективно и лишь фиксируются исследователем. Если же принять возможность влияния научной концепции на объект, то теория, отражающая некоторую закономерность, может изменить эту закономерность, и тем самым произойдет саморазрушение истинности теории» [Лефевр, 1973, с. 5].

Нетрудно заметить, что оба этих постулата не выполняются для наук, изучающих общество, его различные подсистемы, и их основу – человека. Например, экономика – объект, на устройство и функционирование которого влияют знания и идеи относительно устройства и функционирования этого объекта. Прежде всего в качестве действующего фактора нужно выделить известные индивидам экономические теории и нормативные выводы из них. Иногда их влияние сильно преувеличивается (см., например, [Ghoshal, Moran, 1996]), подчас – преуменьшается [Santos, 1997], но в целом воздействие экономических теорий на экономическую политику, в свою очередь меняющую экономику, общепризнанно. Разумеется, трудно не согласиться с К. Зоидовым, подчеркивающим, что «постановка вопроса о действенности научных теорий в сфере конкретной экономики и сконструированных на базе этих теорий социально-экономических программ в принципе несостоятельна. Она берет начало из «вождистских» представлений о роли науки в преобразовании общества, которые укоренились вследствие долгого господства «вечно живого учения»… Не может экономическая теория по самому существу отношений с действительностью «вести и побеждать»: она может быть использована определенными политическими силами для улучшения экономической ситуации на короткий период и в меру весьма относительного совпадения с конкретными нуждами экономики в данный период» [Зондов, 2002, с. 38–39].

Тем не менее в форме личностных знаний и убеждений политиков (лиц, принимающих решения, ЛПР), экономические теории влияют на экономику. В новейшей российской истории достаточно вспомнить разрушительное влияние на экономику убеждений отдельных членов государства о том, что «рынок все расставит по своим местам» (как если бы в природе отсутствовали общественные блага); о том, что Центробанк должен «поддерживать товаропроизводителей» (а не валютный курс), и т. п. Безусловно, влияние на экономику оказывают и «малые» решения частных лиц, если они становятся массовыми: живые примеры с «самоосуществляющимися пророчествами» о банкротстве того или иного банка кочуют из экономики в экономику.

Все это свидетельствует о том, что экономика относится, согласно подходу Лефевра, к классу рефлексивных систем, элементы которых учитывают в своих решениях и ожидаемые реакции других элементов на эти решения, и свои собственные реакции на эти реакции, и т. д. – до тех пор, пока это им позволяет их ограниченная рациональность. При этом уровень ограниченности у разных индивидов тоже разный: одни просчитывают подобные «отражения отражений» на десяток «ходов», другие не могут оценить прямые последствия своих действий.

Однако ЛПР принимают решения в соответствии не с теорией как таковой, а со своими интерпретациями той или иной теории, меняя экономическую реальность, которая затем исследуется теорией и, будучи измененной решениями и действиями, может уже оказаться не соответствующей положениям и предсказаниям теории. При этом интерпретации обусловливаются как уровнем знания и понимания ЛПР соответствующей теории, так и его интересами: сплошь и рядом политики ссылаются на те или иные теории, отнюдь не следуя строго их рекомендациям.

Очерченные рефлексивные свойства экономических систем известны, разумеется, давно, однако не нашли пока достойного места в методологическом арсенале экономической теории. Даже в публицистическом ключе внимание к ним было привлечено лишь совсем недавно [Сорос, 1996]. Одной из причин этого, как представляется, было длительное отсутствие компьютеров с высокой производительностью, которые позволили бы реализовать взаимодействие масштабных «сообществ» адаптивных конечных автоматов с функцией рефлексии для имитации различных процессов в экономике. В последние годы, однако, это техническое ограничение фактически снято ([Бахтизин, 2008; Макаров, 2012] и др.), и агент-ориентированное моделирование (АОМ) уже способно стать мощным средством экономического анализа, соответствующим природе экономики как рефлексивной системы.

В этой связи, возвращаясь к проблеме соотношения теории и методологии, затронутой в начале статьи, хочу подчеркнуть два момента. Во-первых, сам метод АОМ был создан отнюдь не методологами экономической науки и даже не представителями ее гетеродоксной ветви, особенно активными по части методологического анализа и критики мейнстрима. Его идеи базируются на работах «чистого» математика Дж. фон Неймана, а «технология» такого моделирования развивалась также математиками. Во-вторых, методология экономической теории (пока?) практически никак не отреагировала ни на само понятие рефлексивной системы, ни на АОМ как метод, позволяющий анализировать это свойство. Так, интернет-поиск в ведущем «Journal of Economic Methodology» показал, что за почти 20 лет его работы в нем было опубликовано только 16 статей, в которых как-то упоминается сочетание «agent-based», однако ни в одной из них нет действительно методологического анализа этого феномена. Эти моменты, как представляется, подтверждают соображения о том, что преодоление кризиса экономической теории (если таковой имеет место) нужно искать скорее на путях применения новых методов, чем в сфере методологического анализа уже полученных экономистами результатов.

Список литературы

Автономов В. С. За что экономисты не любят методологов? (вступительная статья к книге) // Блауг М. Методология экономической науки. М., 2004.

Ананьин О. И. Структура экономико-теоретического знания. Методологический анализ. М., 2005.

Ананьин О. И. Экономическая теория – дитя кризисов? // XII Международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества. В 4 кн. Книга 4. М., 2012.

Балацкий Е. В. Мировая экономическая наука на современном этапе: кризис или прорыв? // Науковедение. 2001. № 2.

Бахтизин А. Р. Агент-ориентированные модели экономики. М., 2008.

Блауг М. Несложный урок экономической методологии // THESIS. 1994. Вып. 4.

Блауг М. Тревожные процессы в современной экономической теории. Чем на самом деле занимаются экономисты // К вопросу о так называемом «кризисе» экономической науки. М., 2002.

Болдырев И. А. Экономическая методология сегодня: краткий обзор основных направлений // Журнал Новой экономической ассоциации. 2011. № 9.

Будон Р. Место беспорядка. Критика теорий социального изменения. М., 1998.

Бьюкенен Д. Избранные труды. М., 1997.

Зоидов К. Х. К проблеме создания синтетической теории преодоления трансформационного кризиса // Экономическая наука современной России. 2002. № 2.

Колпаков В. А. Экономическая теория в поисках новой парадигмы // Знание. Понимание. Умение. 2008. № 1.

Лефевр В. А. Конфликтующие структуры. М., 1973.

Макаров В. Л. Искусственные общества // Экономика и математические методы. 2012. Т. 48. № 3.

Макашева Н. А. Несколько слов о методологии // История экономических учений. М., 2001.

Мизес Л. фон. Человеческая деятельность. Трактат по экономической теории. Челябинск, 2005.

Полтерович В. М. Кризис экономической теории // Экономическая наука современной России. 1998. № 1.

Полтерович В. М. Становление общего социального анализа // Общественные науки и современность. 2011. № 2.

Поппер К. Р. Логика социальных наук // Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Карл Поппер и его критики. М., 2000.

Рубинштейн А. Я. Введение в новую методологию экономического анализа. М., 2012^б.

Рубинштейн А. Я. Социальный либерализм: к вопросу экономической методологии // Общественные науки и современность. 2012^а. № 6.

Сорос Дж. Алхимия финансов. М.: ИНФРА-М, 1996.

Тамбовцев В. Л. О кризисе в экономической науке // Экономический Вестник Ростовского государственного университета. 2003. Т. 1. № 3.

Тамбовцев В. Л. Формальное и неформальное в управлении экономикой. М., 1990.

Худокормов А. Г. Развитие экономической мысли через ее периодические кризисы (к вопросу об общем принципе эволюции мировой экономической теории в XX веке). М., 2012.

Bell D., Kristol I. The Crisis in Economic Theory. New York, 1981.

Che Y.-K. Revolving Doors and the Optimal Tolerance for Agency Collusion // Rand Journal of Economics. 1995.Vol. 26. № 3.

Cohen J. E. The Dynamics of the «Revolving Door» on the FCC // American Journal of Political Science. 1986. Vol. 30. № 4.

Dix G., Klaassen P. Economics: a Science in Crisis? // Krisis: Journal for Contemporary Philosophy. 2010. Issue 3.

Frank A. G. The Economics of Crisis and the Crisis of Economics // Critique: Journal of Socialist Theory. 1978. Vol. 9. Issue 1.

Ghoshal S., Moran P. Bad for practice: A critique of the transaction cost theory //

Academy of Management Review. 1996. Vol. 21. № 1.

Gormley W. T. A Test of the Revolving Door Hypothesis at the FCC // American Journal of Political Science. 1979. Vol. 23. № 4.

Kirman A. The Economic Crisis is a Crisis for Economic Theory // CESifo Economic Studies. 2010. Vol. 56. № 4.

Kotios A., Galanos G. The International Economic Crisis and the Crisis of Economics // World Economy. 2012. Vol. 35. Issue 7.

Krugman P. How Did Economists Get It So Wrong? / The New York Times (http://www.nytimes.com/2009/09/06/magazine/06Economic-t.html?_r=1. 02.09.2009).

Lawson Т. A Realist Perspective on Contemporary «Economic Theory» // Journal of Economic Issues. 1995. Vol. XXIX. № 1. March.

Lawson Т. The Current Economic Crisis: its Nature and the Course of Academic Economics // Cambridge Journal of Economics. 2009. Vol. 33. № 4.

Lawson Т. Reorienting Economics. London, New York, 2003.

Lebowitz M. A. The Current Crisis of Economic Theory // Science & Society. 1973. Vol. 37. № 4.

March J. G., Simon H. A. Organizations. New York, 1958.

McGuire M. C., Olson M. The Economics of Autocracy and Majority Rule: The

Invisible Hand and the Use of Force // Journal of Economic Literature. 1996. Vol. 34. № 1.

Milgrom P. R., Roberts D. J. An Economic Approach to Influence Activities in Organizations // American Journal of Sociology. 1988. Vol. 94 (Supplement).

Olson M. Dictatorship, Democracy, and Development // American Political Science Review. 1993. Vol. 87. № 3.

Pierce J. L., Kostova T., Dirks K. T. The State of Psychological Ownership: Integrating and Extending a Century of Research // Review of General Psychology. 2003. Vol 7. № 1.

Robinson J. The Second Crisis of Economic Theory // American Economic Review. 1972. Vol. 62. № 1/2.

Santos J. F. All Managers Have a Theory of the Firm. Faculdade de Economia e Gestão, Universidade Católica Portuguesa (Porto), WP 97-005, 1997

Stiglitz J. Information and the Change in the Paradigm in Economics // American Economic Review. 2002. Vol. 92. № 3.

Towards a Renewal of Economics as a Social Science. 104 Professors of the Germanspeaking

World Issue Memorandum for Paradigmatic Openness and the Integration of Ethical Reflection into Economics. Berlin, 13 March 2012 (http://www.memwirtschaftsethik.de/fileadmin/user_upload/mem-denkfabrik/2012/Memorandum_Renewal_Economics.pdf).

Weber M. Economy and Society. Berkeley, 1968.

М. В. Курбатова, С. Н. Левин. Методологические альтернативы экономического «мейнстрима»: сравнительная характеристика

Дискуссия о соотношении и роли понятий «индивидуализма» и «коллективизма» в современной российской науке, начатая статьей А. Рубинштейна «Социальный либерализм: к вопросу экономической методологии», весьма своевременна. С одной стороны, в России после выборов 2011–2012 гг. открылось «окно возможностей» для проведения непопулярных реформ в социальной сфере (в образовании, здравоохранении, пенсионном обеспечении и т. и.), что сразу же привело к обострению идейного противостояния в обществе, идущего вокруг степени и способов либерализации данных сфер. С другой стороны, в научно-образовательной сфере все большая пропасть разверзается между сторонниками экономического мейнстрима и приверженцами традиций российской экономической мысли, стоящими на принципиально различных методологических позициях в отношении экономического либерализма. Показательно, что в свое время в качестве одной из важнейших традиций отечественной экономической мысли Д. Сорокин выделил «повышенное внимание кроли государства в организации экономической жизни общества с акцентом на его определяющем влиянии в сочетании с проблемой примата общественных интересов [Сорокин, 2001, с. 24].

В этой связи статью Рубинштейна можно рассматривать как программную, предлагающую научно-исследовательскую программу альтернативную мейнстриму, которая в качестве идейного основания имеет либерализм, а в качестве основополагающего методологического принципа – методологический индивидуализм. В этой связи представляется, что при характеристике исследовательского потенциала предложенной программы «социального либерализма» необходимо провести ее сравнительный анализ с другими концептуальными подходами, позиционирующими себя как методологические альтернативы мейнстриму и предлагающими как свое видение соотношения «индивидуального» и «социального» (общественного), таки подходы к их исследованию.

Специфика современных методологических дискуссий в экономической науке: дискуссия без дискуссии

Большинство методологических работ, не относящихся к современному мейнстриму, начинается с критики его методологии, прежде всего принципа методологического индивидуализма и модели homo economicus. В определенной степени это напоминает борьбу оппозиции против правящей партии: обвинения, направляемые в адрес мейнстрима – фактически борьба против его научной картины мира, ставшей господствующей в экономической науке и во многом формирующей представления общества о путях развития экономики и социума. Такая ситуация отражает тот факт, что современная экономическая наука выступает не только как теоретическая дисциплина, но и как социальная инженерия. На эту ее функцию в отношении макроэкономики обращает внимание Н. Г. Мэнкью. Он пишет: «Господь дал нам ее не для того, чтобы выдвигать и проверять различные элегантные теории, а ради решения непростых практических задач» [Мэнкью, 2009, с. 86]. Поэтому за критикой методологии мейнстрима стоит не только и даже – не столько поиск научной истины, а борьба за право формировать экономическую картину мира для общества, прежде всего для элит и власти, активно влиять на выбор направлений экономического и социально-политического развития на национальном и глобальном уровнях. Достижение этой цели возможно лишь при условии, что оппонентам господствующего научного сообщества удастся не просто подвергнуть критике методологические основы, отдельные выводы и рекомендации мейнстрима, а сформировать целостную и при этом привлекательную для общества и политиков альтернативную экономическую картину мира.

Наличие мейнстрима, выступающего в качестве доминирующей в глобальном масштабе научно-исследовательской программы, определяет специфику современных методологических дискуссий. Они сильно отличаются, например, от ставшего классическим примером подобных дискуссий «спора о методах» между лидером германской исторической школы Г. Шмоллером и основателем австрийской школы К. Менгером. Тогда это была борьба между формирующимися научными программами за потенциальное лидерство, а ее промежуточным итогом стало закрепление преобладания каждой из «школ» на национальном уровне, соответственно, в Германии и Австро-Венгрии.

Современные методологические дискуссии, касающиеся прежде всего основы мейнстрима – методологического индивидуализма, характеризуются, как это ни парадоксально, тем, что дискуссии как таковой нет. «Правящее» научное сообщество обычно не снисходит до ответа своим оппонентам, считая для себя решенными те проблемы ее методологических оснований, которые поднимают оппоненты. Прежде всего это относится к экономическому либерализму и принципу методологического индивидуализма. Как зрелое научное сообщество (по Т. Куну – «нормальная наука»), оно отдает себе отчет в ограниченности и назначении собственных конструкций, не выходя при этом за пределы своей парадигмы (или «твердого ядра» научно-исследовательской программы в терминологии И. Лакатоша) [Кун, 2001]. Согласно Т. Эггертсону, ядро микроэкономической парадигмы, лежащей в основе мейнстрима, «образовано концепциями устойчивых предпочтений, рационального выбора и равновесных схем взаимодействия» [Эггертсон, 2001, с. 19]. При этом оно достаточно успешно расширяет свой «защитный пояс», интегрируя в свои модели достижения других направлений, например новой институциональной экономической теории (НИЭТ). Последняя, в лице таких своих направлений, как «теория контрактов», «экономика права», «теория общественного выбора», интегрируется в мейнстрим, превращаясь в расширенные и модифицированные версии неоклассики, которые предлагают объяснительные схемы социальных взаимодействий и социальных изменений как на уровне отдельных рынков и фирм, так и общества в целом. При этом сохранение мейнстримом прочных позиций в настоящее время обеспечивается:

– близостью по методологическому инструментарию к естественно-научным дисциплинам. Эта близость заключается в способности строить «точные» формальные модели, которые можно подвергнуть стандартным процедурам верификации и фальсификации (хотя при этом и возникает специфическое именно для современной экономической науки противоречие между «точностью» и «достоверностью»);

– предложением целостной научной картины мира, построенной на единых принципах ее научно-исследовательской программы, способностью ее достраивать и совершенствовать, используя как новые эмпирические данные, так и новый исследовательский инструментарий.

– возможностью обосновывать прогнозы и предложения по экономической политике ссылками на модели и эконометрические расчеты, что придает им форму «точного» знания и вуалирует их нормативные основания, заключающиеся в экономическом либерализме.

Методологические преимущества мейнстрима в предложении обществу и политикам «точного» знания оказываются настолько высокими, что нереалистичность предпосылок ее теоретических моделей (в том числе предпосылок крайнего индивидуализма экономических агентов) отодвигается на задний план. Как заметил М. Фридмен, «вопрос о “предпосылках” теории состоит не в том, являются ли они «реалистичными» описаниями, поскольку таковыми они никогда не являются, но в том, являются ли они достаточно хорошими приближениями к реальности с точки зрения конкретной цели» [Фридман, 1994, с. 29].

Данные преимущества мейнстрима институционально закрепляются более высоким социальным статусом представителей этого научного сообщества в научном мире, что обеспечивает доступ к финансовым ресурсам и привлекательность научно-исследовательской программы для будущих поколений исследователей (см., например [Олейник, 2002; Коллайдер, 2009, с. 85]). Причем данная привлекательность обеспечивается и возможностью для молодого исследователя, владеющего математическими методами, добиваться признаваемого научного результата с минимальными затратами на изучение социально-экономической реальности, отличающейся еще и высоким динамизмом. В результате социальный контекст экономических процессов, качественные изменения в экономических системах, происходящие под воздействием социальных факторов, оттесняются из центра их исследовательского интереса формальными моделями, наличие которых в исследовании становится критерием и для принятия докладов на конференции, и для публикации в высокорейтинговых научных журналах. Таким образом, экономический либерализм и принцип методологического индивидуализма как идейной и методологической основы мейнстрима укореняются в структурах научного и экспертного сообществ. Что же в настоящее время можно противопоставить этим бастионам мейнстрима? Как оказывается – мало что. Ряды его оппозиции разрозненны, а попытки формирования платформы для объединения – единичны.

Различные направления экономической науки, как отмечает Л. Тевено, отличаются по способу описания экономического поведения индивида. При этом возможны варианты подобного описания, основанные на разных ответах на два методологических вопроса [Тевено, 2001, с. 88–89]. Первый: чем определяются действия человека – социальными нормами или рациональностью? Второй: как осуществляется координация этих действий – результат она установленного порядка или же равновесия, вытекающего из рационального выбора индивидов? Мейнстрим выбирает пару «рациональность – равновесие», а альтернативные теории, отстаивающие свой статус социальных наук, обычно склоняются к паре «норма – социальный порядок» либо ведут поиск особых методологических схем. К подобным попыткам выработки особых методологических схем и формирования платформ для объединения альтернативных теорий можно отнести: «системную парадигму» Я. Корнай [Корнай, 2002] и «Манифест институциональной политической экономии» [Буайе… 2008].

«Системная парадигма» Я. Корнай и «институциональная политическая экономия»

«Системная парадигма» Я. Корнай и манифест «К созданию институциональной политической экономии» – две пересекающиеся концепции формирования рамочных параметров альтернативных мейнстриму исследовательских программ, но так пока и не развернувшиеся в систему теорий, предлагающих общее научное объяснение экономических процессов и явлений. Корнай предлагает гносеологическое решение проблемы обоснования альтернативной научно-исследовательской программы. Он выделяет общие рамочные принципы познания, объединяющие теоретические концепции, выступающие как альтернатива мейнстрима. Такими принципами являются:

1. Анализ социально-экономической системы как единого целого, включая взаимосвязи между этим целым и его частями.

2. Междисциплинарный характер исследования: экономика рассматривается во взаимосвязи с другими сферами жизни (политикой, культурой, идеологией). Это предполагает использование в дополнение к методам различных направлений экономической теории инструментария и результатов социологии, политологии и других общественных наук.

3. Приоритет перед рассмотрением событий и процессов отдается исследованию институтов, управляющих этими событиями и процессами. При этом институты трактуются широко и берутся во взаимосвязи друг с другом, что означает рассмотрение экономических, социальных институтов, норм права и морали как элементов целостной интегрированной структуры, характерной для данной системы. Особое значение в рамках системной парадигмы придается выделению системно-специфических характеристик функционирования общества, не зависящих непосредственно от разного рода изменчивых и специфических обстоятельств (например, личности политического лидера, текущей политической и экономической ситуации, влияния мировой конъюнктуры и др.).

4. Рассмотрение индивидуальных предпочтений как преимущественно заданных социально-экономической системой. Такой подход базируется на представлении о том, что предпочтения индивида и возможности свободного выбора определяются качественными параметрами этой системы.

5. Признание наличия у каждой социально-экономической системы внутренне присущих ей недостатков (дисфункций). Это означает, что каждая из них представляет собой противоречивое единство преимуществ и недостатков. Поэтому вопрос о предпочтительной для того или иного общества экономической и социальной системе может быть решен только путем сравнения с другими реальными альтернативами, причем имеющимися в данный исторический период.

6. Широкое использование исторического и сравнительного анализа. Это означает, что свойства любой социально-экономической системы рассматриваются в контексте ее исторического развития и при этом сравниваются со свойствами других систем.

Системная парадигма носит в отличие от неоклассической исследовательской программы принципиально гетеродоксный характер. Показательно, что среди ее пионеров Корнай называет авторов разных социально-политических ориентаций: К. Маркса, неоавстрийцев, К. Поланьи, И. Шумпетера, ордолибералов. Общим для их теоретических подходов является рассмотрение прежде всего «макросистем» (чаще всего капитализма и социализма) и методологический монизм разного типа. Марксизм использует формационный подход, в рамках которого производственные отношения, определяемые уровнем развития производительных сил, рассматриваются в качестве базисных. Неоавстрийцы оперируют праксеологической моделью, в рамках которой люди выступают как ограниченно рациональные индивиды, свобода выбора которых ограничивается рамками морали и права, сложившимися в ходе спонтанной эволюции. Ордолибералы выделяют базовые типы координации, а затем рассматривают их различные сочетания в рамках хозяйственного порядка, взятого во взаимосвязи с природной, духовной, политической и социальной средой. Отнесение столь разных подходов к системной парадигме обосновывается тем, что все они, опираясь на избранные абстрактные исходные модели, обеспечивают определенную целостность и комплексность исторического и междисциплинарного анализа социально-экономических систем.

В то же время приверженность различным версиям методологического монизма ограничивает возможность сочетания инструментария разных подходов, а ориентация большинства концепций на анализ макросистем затрудняет их использование для выявления специфических альтернатив в рамках капиталистической системы, которая сейчас господствует в мировом масштабе. Отмечая слабую разработанность проблематики альтернативных версий капитализма, Корнай, в частности, пишет: «В качестве замены идеальных типов, опирающихся на обобщение реального исторического опыта и пригодных для теоретического анализа, используются лишь конкретные описания страны-прототипа (например, Японии, Швеции или США)» [Корнай, 2002, с. 18]. Идеи Корнай ориентированы на обеспечение интеграции инструментария различных теоретических концепций и конкретизацию анализа до уровня институциональных альтернатив в рамках рыночной капиталистической экономики на разных этапах ее развития. В данном аспекте здесь и рассматривается проблема разного соотношения «индивидуального» и «социального» в рамках капиталистической системы.

Тем не менее системная парадигма пока не представляет собой целостной концепции с едиными методологией, предметом исследования и рекомендациями для общества и политиков. По существу, она выступает в роли специфического «открытого кода», позволяющего интегрировать различные теоретические подходы, которые объединяет трактовка индивидуального и коллективного экономического действия как «социально укорененного» в складывающихся в ходе исторической эволюции институциональных системах. Соответственно, системная парадигма не образует непосредственной альтернативы мейнстрима, а только создает предпосылки для ее формирования на основе иной модели исследования и познавательных инструментов.

Проект формирования «институциональной политической экономии», объединивший представителей целого ряда альтернативных мейнстриму экономико-теоретических и экономико-социологических концепций, – «встречная» по отношению к «системной парадигме» попытка формирования рамочных параметров новой научно-исследовательской программы. Данный проект строится на примате онтологического подхода к проблеме, то есть иного представления о предмете исследования экономической науки. Своеобразным манифестом сторонников этого направления стала статья «К созданию институциональной политической экономии», первоначально написанная А. Кайе, а также Р. Буайе, Э. Бруссо, О. Фавро и в дальнейшем поддержанная группой неортодоксальных экономистов и экономсоциологов. В ней провозглашены следующие принципы выдвигаемой научно-исследовательской программы:

1. Институциональная политическая экономия относится к числу социальных наук, a economics рассматривается как ее аналитическая составляющая: «мы воспринимаем экономическую науку не как техническую или математическую дисциплину (хотя, конечно, роль математики сейчас трудно переоценить), но как дисциплину, тесно связанную с общей социальной теорией, а также с политической и моральной философией» [Буайе… 2008, с. 18].

2. Институциональная политическая экономия реализует интегрированный подход к исследованию рынков, хозяйства и институтов, причем экономические институты рассматриваются во взаимосвязи с политическими, юридическими, социальными и этическими нормами.

3. Институциональная политическая экономия реализует ситуативный подход: «Одно из важнейших заключений институциональной политической экономии состоит в том, что никакой единственный с экономической точки зрения «наилучший путь» не существует и не может существовать. Нет никаких универсальных рецептов или технических решений, которые можно было бы применить вне времени и пространства, без детального изучения исторических, социальных и географических условий, без учета зависимости от первоначально избранного пути и понимания специфики конкретной хозяйственной системы» [Буайе… 2008, с. 20].

Провозглашенные в программной статье принципы исследования призваны объединить общей платформой ряд неортодоксальных школ экономических исследований (теорию регуляции, теорию соглашений, новую экономическую социологию и т. п.). Фактически же «институциональная политическая экономия» в настоящее время не представляет собой научно строгой системы знаний о социально-экономической системе, скорее это – совокупность ad hoc теорий, успешно объясняющих отдельные экономические явления или процессы, имеющих иной взгляд на их природу, и применяющих методологический инструментарий, принципиально отличный от того, что используется в мейнстриме.