Текст книги "Жизнь языка: Памяти М. В. Панова"

Е. А. Земская (Москва). Устная речь Иосифа Бродского (лексико-семантический аспект)

В «Диалогах» выявляется самопредставление, самовосприятие Бродского.

Яков Гордин

…Кто-кто, а поэт всегда знает, что то, что в просторечии именуется голосом Музы, есть на самом деле диктат языка; что язык не является его инструментом, а он – средством языка к продолжению своего существования. Язык же – даже если представить его как некое одушевленное существо (что было бы только справедливым) – к этическому выбору не способен.

Иосиф Бродский. Нобелевская лекция. 1987

Вступительные замечания

Идея речевого портрета (в первую очередь – фонетического), выдвинутая М. В. Пановым (1990), была подхвачена многими учеными. Создавались индивидуальные портреты и групповые (см., напр., [Крысин 2004]). В этой статье я хочу охарактеризовать некоторые особенности устной речи поэта Иосифа Бродского, используя материалы его разговоров с Соломоном Волковым [Волков 2004].

Материалы статьи – не живая устная речь, а магнитофонные записи, сделанные С. Волковым. Я рассматриваю эти записи как подлинные диалогидвух интеллектуалов, родившихся в России и проживших часть жизни за рубежом. Это не материалы разговорной речи, а именно записи устной речи, о чем свидетельствует тематика разговоров. Бытовые сюжеты не составляют основного содержания диалогов. Книга многоаспектна – тут и воспоминания о разных событиях жизни поэта (арест, тюрьма, суд, процесс, ссылка, психиатрическая больница, путешествия), и беседы о поэзии и литературе, о роли языка в поэтическом творчестве, об отдельных поэтах (Цветаева, Ахматова, Оден, Фрост и др.), и многое другое.

Широта и разнообразие тематики диалогов определяют выбор именно лексики для исследования. Использовать эти тексты для изучения фонетики невозможно. Но вместе с тем это, несомненно, подлинные факты устной речи поэта и его собеседника. Соломон Волков пишет: «Наличие магнитофона исключает фактор даже непредумышленной интерпретации. Перед читателем не волховский (курсив автора. – Е. З.) Бродский, но Бродский как таковой. Ответственность за все сказанное на нем самом» [Волков 2004: 7].

Во вступительной статье Я. Гордин отмечает: «"Диалоги", условно говоря, состоят из двух пластов. Один – чисто интеллектуальный, культурологический, философский, если угодно. Это беседы о Цветаевой, Одене, Фросте. <…> Ситуация меняется, когда мы попадаем во второй слой „Диалогов“, условно говоря, автобиографический» [Гордин 2004: 12]. Эти два пласта (или слоя) сюжетов влияют и на использование лексики – сниженной, нередко жаргонной и сугубо книжной, подчас высокой, философско-научной, специальной.

С. Волков пишет, что начальным импульсом для работы над «Диалогами» послужили лекции И. Бродского в Колумбийском университете (Нью-Йорк), прочитанные им осенью 1978 г. После этого началась многолетняя работа, результатом которой явилась книга, насчитывающая 635 стр., распадающихся на 12 глав.

Важно отметить, что Волков отнюдь не ограничивает себя функцией включения и выключения магнитофона. Он – искусный собеседник, направляющий разговор, но не влияющий на характер сказанного И. Бродским. «Его задача – определить круг стратегических тем, а внутри каждой темы он отводит себе роль интеллектуального провокатора» [Гордин 2004: 8].

Лексико-семантический аспект

В соответствии с сюжетно-тематическими пластами содержания лексика «Диалогов» делится на два основных слоя – сниженный и книжный. Начнем с первого.

Сниженная лексика состоит из нескольких разрядов: жаргон, просторечие, мат. Внутри сниженной лексики можно выделить такие подразряды: грубовато-фамильярные прозвища, тюремная лексика, лексика психиатрических больниц; сниженная фразеология. Особое положение занимает разговорный язык (РЯ). Он входит в литературный язык, но отличается от кодифицированного книжного языка (КЛЯ), см. об этом подробнее: РРР – 73. Внутри самого РЯ, однако, можно выделить лексику сниженную, но, тем не менее, находящуюся в пределах литературного РЯ. Сл. X. дает к такой лексике помету разг. сниж. Граница между лексикой разговорной и разговорно-сниженной очень тонкая, она может проводиться по-разному разными лингвистами. Здесь неминуемы разные оценки. Мы будем опираться на свое чутье и словоупотребление тех носителей литературного языка, которых мы считаем образцовыми. Кроме этого, важную роль играют пометы в словарях, в частности в Сл. X, Сл. Ел.

Далее в примерах реплики Бродского указания на автора не имеют. Реплики Волкова отмечаются его фамилией. Если приводится диалог, то фамилии указываются сокращенно: Б. – Бродский, В. – Волков.

Жаргон

Этот слой лексики занимает в языке Иосифа Бродского важное место – и по выразительности, и по многочисленности.

Жаргонизмы, как правило, обладают экспрессивной окраской. Наиболее многочисленна глагольная и шире – любая предикатная лексика. Уничижительные наименования лиц также образуют большой пласт слов. Наименования конкретных предметов малочисленнее. Таковы употребляемые Бродским слова башли – деньги (В семье не было башлей), табуретовка – самогон или водка плохого качества, изготовленная из древесного спирта (…водка там была чудовищная, няндомской выделки. То есть чистая табуретовка, поскольку делали ее из древесного спирта); водяра – водка.

Излюбленный разряд жаргонизмов И. Бродского – глагольная лексика со значением 'испытывать восторг, наслаждаться, восхищаться'. Это слова балдеть, торчать и подобные.

Вот некоторые примеры:…солнце заходит за горизонт, и ты балдеешь от этого; [Блок] балдел от петербургских закатов, да?; Я думал, мы поедем на Камчатку. И от этого, конечно, обалдел – как сейчас помню, но вышло ровно наоборот: вместо Камчатки мы отправились на Белое море; И когда смотришь на это зеленое с белым [этикетка водки]… то очень сильно балдеешь.

Характерно, что слово балдеть имеет и другое, прямо противоположное значение: не восторгаться, а испытывать чувство большой горести, неудачи, такого огорчения, что теряешь ум: Ахматова говорила: «Когда стихи не пишутся, жить очень неуютно. Когда поэт составляет книгу? Когда можно этим заниматься? Когда не занимаешься стихописанием как таковым. Но когда ты не занимаешься стихописанием, ты совершенно балдеешь. Ты звереешь в первую очередь по отношению к самому себе».

Вообще энантиосемия в области жаргона – явление нередкое.

Нередко Бродский выражает восторг, восхищение с помощью глаголов торчать (и производных от него) и висеть: Я всегда торчал от индустриального пейзажа; Я, как всякий пацан, чрезвычайно торчал от всех этих вещей – знаете? [Волков уточняет: погоны, кителя, кортики]. Встречается и производное от торчать – затарчивать: Он [Уфлянд] сказал: «Знаешь, Иосиф, мы сейчас затарчиваем от этой картинки [этикетка на джине: гвардеец в Тауэре во всех этих причиндалах]. А они там на Западе затарчивают, наверное, от отсутствия какой бы то ни было картинки на нашей водяре».

Увлечься чем-н., испытывать сильное желание выражает глагол завестись на что-н.: И вот кто-то сказал, что существуют такие геологические экспедиции. Я страшно завелся на это дело.

Крайнее эмоциональное состояние, восторг, изумление выражает слово отпад: «Они как бы в отпаде».

Для высокой оценки чего-либо положительного Бродский использует слово феня: «Главная феня у Ахматовой – это афористичность».

Слово феня имеет и иное значение – нечто неожиданное, шутка, новость: «Это была такая феня, о которой я совершенно не подозревал, для меня это было большим открытием об ту пору: что писатель устраивает банкет для тех, кто помог протолкнуть, пропихнуть его произведение в журнал».

Из слов с отрицательной семантикой (что-н. плохое, нежелательное) Бродский часто употребляет слово лажа: Мне все время казалось, что тут кроется какая-то лажа; С сердцем лажа; С глазами лажа, астигматизм левого глаза.

Словари чаще указывают при этом слове значение 'ерунда, чушь, безделица'. В этом значении у Бродского слово лажа не встретилось.

Широко употребительны в речи Бродского жаргонные глаголы разной семантики. Среди них много слов, обозначающих конкретные физические действия, не связанные с идеей наказания (арестом, доносом, убийством и под.). Это: капать (идти), охмурять (обманывать), зафигачитъ (забросить), отвалить (уехать), пасти (следить за кем-н.; ухаживать – о девушке); закидон (странность, причуда). Очень грубый, особенно высокочастотный в речи школьников глагол отлить (помочиться).

Иллюстрации: Значит, канаю я в издательство для заключения договора…; Но до ближайшей церкви им капать было очень далеко; Короче, я говорю Шахматову: «Олег, будь я на твоем месте, я бы просто сел на один из этих маленьких самолетов, вроде „ЯК-12“, и отвалил в Афганистан. Ведь ты летчик!»; Ты сюда приезжаешь, чего-то там залупаешъся, с кем-то сшибаешься из-за каких-то принципов; Вы знаете, Соломон, у меня есть, вероятно, свои предубеждения и, если угодно, профессиональные закидоны.

Очень грубо:…он отлил в галоши и бросил их в суп на коммунальной кухне в общежитии, где жила его подруга, – в знак протеста против того, что подруга не пускала его в свою комнату после двенадцати часов ночи; На этом Шахматова попутали, он загремел, потом освободился, опять приехал в Ленинград.

Многие грубые слова (типа сопля, сопли, сопляки) употребляются метафорически.

Основную часть жаргонных глаголов составляют слова, семантика которых включает понятия преступления (арест, убийство, донос и под.): пришить (убить), загрести, загреметь (арестовать), настучать (донести; имя лица – стукач), шмонать (обыскивать).

В значении 'арестовать, забрать' Бродский употребляет глагол попутать: Но в третий раз я миновал Большой дом. Меня попутали на улице и отвезли в отделение милиции.

Вот рассказ о том, как поэт работал в морге и цыган [родственник препарированных] чуть его не убил: Он [цыган] когда увидел их разрезанными, то среагировал на это довольно бурно: решил меня тут же на месте и пришить. <…> А я бегал от него между столами, на которых лежали покрытые простынями трупы. То есть это такой сюрреализм, по сравнению с которым Жан Кокто – просто сопля.

Наименование лиц

Эта группа слов значительна по составу. Бродский употребляет названия лиц по профессии (мусор – милиционер, гэбэшник, кагэбэшник), по сексуальной принадлежности (пидер, гомик, гей). Мужчин именует такими словами: хер, кореш, хрен, чувак (чуваки), блатарь, бич, жлоб (жадный человек), фраер, падла, стукач, фарцовщик; шпана (собират.), сволочь (грубо, жарг.).

По отношению к женщинам использует обычно слова: баба, девка иногда, девка славная, нейтрально девушка.

Вот некоторые иллюстрации: Приезжаю я, значит, в ОВИР. Мусор стоит, отпирает дверь;…может быть, это и правда, что среди всяких западных херов приезжают какие-то там шпионы (о посещении издательства);…вхожу в кабинет заместителя Шестинского по хозяйственным делам, где такие дела всегда проворачиваются. Там два этаких чувака; …этот американский хрен [профессор] прислал мне откуда-то из Италии открытку…; я там «пас» девушку.

Рассказывает о поведении учеников музыкальных школ: Так вот, эти милые, музыкально одаренные дети регулярно целыми кодлами отправлялись бить гомиков, пидоров – выслеживали их и жестоко избивали. <…> Многие из них знали, что их любимый Чайковский был пидором.

Некоторые из употребляемых Бродским слов были не вполне понятны С. Волкову. Вот диалог. Волков: А что там была за публика в этих геологических экспедициях?

Б. Ну, публика – с бору по сосенке. Главным образом бичи. Знаете, кто такие бичи?

В. Бродяги. Те, кто здесь, в Америке, называются «хобос».

Б. В общем – да. Но все-таки хобос куда более смирное племя, нежели бичи. Бичи – это люди со сроками, с ножами.

Прозвища

В особый разряд выделим прозвища тех лиц, которые часто упоминал Бродский: Евтух (Евтушенко), Маяк (Маяковский), Толяй, Толъка (Анатолий Найман). Отмечу, что от фамилии Евтушенко по законам русской морфонологии образуется Евтух (а не Евтуш), т. е. восстанавливается основной вариант фонемы (аналогично в детской речи: от ложка образуется лога, а не ложа). Слово Евтух – наиболее частое, встретилось более 10 раз; Маяк – 2 раза. Любимых писателей Бродский называл только по фамилии или по имени и отчеству, иногда с добавлением и фамилии.

…У Евтуха русский язык все-таки лучше, чем у Вознесенского; Звоню Евтуху. Евтух говорит…; Маяка самого можно переложить на все, что угодно; Толяй явно напутал.

Остановлюсь на прозвище Гуталин, которое поэт использовал один раз. По всей вероятности, оно жило только в узком кругу питерской молодежи диссидентского толка. Показательно, что Волков не понял этого прозвища и попросил объяснения.

Б. Время было такое смутное. Гуталин только что врезал дуба. При Гуталине папашу [отца Бродского] выгнали из армии.

В. А кто такой Гуталин?

Б. Гуталин – это Иосиф Виссарионович Сталин. Он же Джугашвили. Ведь в Ленинграде все сапожники были айсоры.

В. В первый раз слышу такую кличку.

Б. А где вы жили всю жизнь, Соломон? В какой стране?

В. Когда умер Сталин, я жил в Риге.

Б. Тогда понятно, в Риге так, конечно, не говорили.

Отмечу, что ни в одном из известных мне словарей эта кличка не значится. Возможно, это объясняется страхом перед цензурой. Среди знакомых мне москвичей я ее тоже не встречала.

Выше уже было сказано, что наиболее частотная жаргонная лексика в речи Бродского – глагольная; затем идут имена лиц; названия конкретных предметов им уступают в употребительности. Прилагательных почти нет: совписовская шпана; гэбэшная полка.

Тюремная лексика

И. Бродский трижды был в тюрьме. Естественно, что соответствующая лексика была ему хорошо известна и входила в его лексикон. Он ее использует как нейтральные номинации, необходимые для разговора. Но так как его собеседник незнаком с этой лексикой, поэту приходится постоянно давать разъяснения. Из рассказа об одиночных камерах:

Б. Вас запирают. И вы оказываетесь тет-а-тет со своей лежанкой, умывальничком и сортиром.

В. Что же еще в ней было?

Б. Тумбочка, умывальник и очко. Что еще?

В. Что такое «очко»?

Б. Очко? Это такая дыра в полу. Это уборная. Я не понимаю, где вы жили, Соломон?

В. Я в то время уже жил в Ленинграде, в том самом городе, где и вы, в интернате музыкальной школы при консерватории. И такого слова – «очко» – никогда не слышал.

Б. Что еще? Окно, сквозь которое вы ничего не можете увидеть. Потому что там кроме, как полагается, решетки еще снаружи намордник. Сразу объясняю: это такой деревянный футляр, чтобы вы не могли высунуться, скорчить кому-нибудь рожу или помахать ручкой. И вообще, чтобы вам было максимально неприятно. <…> В двери, естественно, глазок и кормушка.

В. Кормушка открывается вовнутрь, как в фильмах?

Б. Да, вовнутрь.

Бродский продолжает свой рассказ. <…> Тюрьма – ну что это такое? Недостаток пространства, возмещенный избытком времени. Всего лишь.

В. Я вижу, к тюрьме вы как-то приноровились, чего нельзя сказать о психушке.

Б. Потому что тюрьму можно более или менее перетерпеть. <…> Конечно, в тюрьме вам могут дать по морде или посадить в шизо.

В. Что такое шизо?

Б. Штрафной изолятор! В общем, тюрьма – это нормально, да? В то время как сумдом… [сумасшедший дом].

Отмечу, что Бродский обычно говорил психушка. Сумдом встретилось один раз.

Далее Бродский рассказывает о том, как их везли в лагерь.

Б. Ехали в «Столыпине».

В. А что такое «Столыпин»?

Б. «Столыпин» – это тюремный вагон. Так называемый вагонзак. <…> У нас был старенький «Столыпин». Окна в купе забраны решетками и заколочены, забиты ставнями. Купе по размеру рассчитано на четырех человек, как обычно. Но в этом купе не четырех везут, шестнадцать, да? То есть верхняя полка перекидывается и ее используют как сплошной лежак. <…> Как сардинки в банке. <…> Это был, если хотите, некоторый ад на колесах. Федор Михайлович Достоевский или Данте. На оправку вас не выпускают. Люди наверху мочатся, все это течет вниз. Дышать нечем. А публика главным образом блатари.

Поэт объясняет еще один тюремный жаргонизм – слово «конь». Сл. Ел. так толкует это слово: «Один из методов связи между камерами в тюрьме». Вот рассказ Бродского (сам он в это время работал в морге): Самое смешное в том, что морг находился стенка в стенку с «Крестами» [тюрьма]. И заключенные оттуда перекидывали к нам записки на волю, посылали друг другу «коней»…

В. А что такое «конь»?

Б. «Конь» – это средство общения в тюрьме. Способ передачи разных сообщений, а также хлеба, вещей. Например, вы фраер. Вы попадаете в тюрьму, а кто-то, наоборот, освобождается, и ему не в чем выйти. Тогда у вас берут пиджак, затем связывают тряпки, или носки, или простыни в длинную веревку. Пиджак свертывается в комок и привязывается к этой штуке. Затем рука высовывается за оконную решетку и размахивает этой веревкой с пиджаком, пока не попадает в окно другой камеры. А в другой камере его ловят, высовывая руку или лапку. Это и называется послать вещь «конем».

Разговорная лексика

Литературная разговорная лексика широко употребляется Бродским, но не она составляет особо частотный и выразительный пласт его речи. Далее пояснения я даю только к тем словам, которые, по моему мнению, могут быть непонятны читателю. Многие из используемых Бродским слов имеют в Сл. X. помету разг. сниж.

Разг. междометие бенц: У него в голове происходит полный бенц; Самый большой раздрай (Сл. X.: полный беспорядок, путаница, отсутствие ясности в делах, мыслях); Они [Пунины] всучили мне свидетельство о смерти Анны Андреевны и сказали: «Иосиф, найдите кладбище».

В. И какова же была судьба ахматовского архива?

Б. Весь он попал в лапы к Пуниным;

Ты вдруг видишь <…>, какую глупость ты сам только что наворотил (Сл. X. – разг. сниж.); Шмаков такого отношения нахлебался в Штатах вдоволь;…когда лезли в Венгрию, в Чехословакию, в Польшу…;…его [Мандельштама] образность цепляет потом здесь довольно сильно (Сл. X. – разг. сниж:.; 'затрагивает'); плести (говорить), сдюжить.

Что скажет Фрост, увидев «будку» Ахматовой? Эту конуру? (оба названия никак не соответствуют представлению о даче поэта); Я, как всякий пацан (подросток; Сл. X. дает помету к этому слову разг. сниж:.); …Я думал, что погорю на физике или на химии. Но это я как раз сдал. Как это ни комично, погорел я на астрономии (не сдал экзамен; провалился); Сейчас буду отбрехиваться; …и вот сижу я и колю их (орехи) тем самым камнем, которым намечал этого летчика по башке трахать;

В. Ведь когда Барышкин сказал, что книги Шмакова не читал, – это был чистой воды выпендреж: за счет друга.

Б. Ну да, наверное, это был выпендреж:, а может быть, и не выпендреж:, я не знаю.

(Сл. X. толкует какразг. сниж:.; на мой взгляд, скорее жарг).

Среди грубых бранных слов встречается у него и слово сволочь. Сл. X. дает: разг. сниж:. К разг. сниж:. отнесем и слова жрать, жратва.

Характерно для поэта использование некоторых синтаксических черт РЯ. Очень часто у него встречается завершающая вопросительная частица да? которая служит для привлечения особого внимания собеседника, вызывает его отрицательную или положительную реакцию на слова поэта:

Все мы начинали с чтения биографий великих людей, все мы думали, что они – это мы. Да?

Частица да? употребительна и в конце, и в середине фразы.

Другая типичная для Бродского черта разговорного синтаксиса – резко выделяющееся ударное местоимение те! (или: те еще!), такой! О своих ранних стихах говорит: Хотя стихи были еще те!

Употреблял Бродский и разговорные слова широкой семантики, типа дело, штука.

Просторечие

Просторечие редко встречается у Бродского, питерского еврейского мальчика. Можно отметить лишь слово ихний (2 раза), давеча (1 раз), видать (в знач. 'видно'), ужо и опосля.

Пример: «…когда наступает избыток информации, человека берут и начинают его раскручивать согласно ихнему (гэбэшному) прейскуранту».

Слово ихний до сих пор употребительно у многих литературноговорящих и в Питере, и в Москве. Свойственно оно и русским эмигрантам первой волны.

Наречие давеча жило как литературное долгое время. Оно обычно для многих писателей XIX в. (Куприн, Достоевский и др.).

Причины употребления двух других просторечных слов (ужо, опосля) для меня не вполне ясны, скорее всего, это языковая игра, шутка:

«А Катенин! Ничего более пронзительного про треугольник любовный ни у кого нет. Посмотрите ужо, как гудзонские закаты под Катенина ложатся».

Слово опосля Бродский употреблял и в стихах (в рифме).

Мат

Среди сниженных пластов лексики Бродский менее всего употреблял мат. На книгу в 625 с. встретилось лишь три случая употребления мата, причем один из них – при передаче чужой речи (Евтушенко), а два – в передаче внутренней речи (мыслей) самого Бродского.

Поэта уговаривают чиновники, чтобы он доносил на некоего западного профессора, который должен его посетить. Идет долгий разговор. Бродский упорно отказывается: «Но тут я вдруг вспомнил своего приятеля Ефима Славинского, который в ту пору сидел. И думаю: „Ёб твою мать, Славинский сидит, а я тут с этими разговариваю. А может быть, один из них его сажал“».

Другой пример: «Я смотрю на него таким голубым глазом и думаю: „Ёб твою мать!“».

Третий случай – рассказ о «смелом» поведении Евтушенко: «И слыша таковые слова, Евтушенко будто бы восклицает: "Ёб вашу мать!", что является дополнительной ложью, потому что уж чего-чего, а в кабинете большого начальника он материться не стал бы».

Книжная лексика

Выделю некоторые излюбленные Бродским книжные слова. К ним относятся: сантимент (чувство); моветон, публика (в значении 'народ, люди'; в современном языке воспринимается как несколько устарелое); Weltschmerz (нем. 'мировая скорбь'). См. книжные слова разного рода ниже в разделе «Прием стилевого контраста», а также во второй части статьи (в печати).

Фразеология, сравнения и метафоры

В этом разделе представлены фразеологизмы, как общеязыковые, так и индивидуальные, созданные Бродским, а также одиночные слова, используемые как сравнения или метафоры.

Один из излюбленных фразеологизмов Бродского всю дорогу в значении 'все время':

«А мне в Среднюю Азию всю дорогу хотелось; Поскольку уж чему-чему, а одной вещи нас в России всю дорогу учили <…> это прощать, извинять, оправдывать. А не судить».

Еще несколько примеров: Пока мы дуба не врежем; Это было бы уже совсем ни в какие ворота, да?; [требуют] доказательств, что он не верблюд; Гонит всякую чернуху; Дескать, сидим мы как свиньи и лаптем щи хлебаем…; Против чего я лично встаю на задние лапы; с бору по сосенке; можешь убираться на все четыре стороны; без дураков; намозолить глаза; балаган; елки-палки, что происходит?; пес с ними.

К индивидуальным можно отнести такие выражения: Ну, это полный бред! Это ночь абсолютная. Чего я только там не насочинял!» (из рассказа С. Волкову о своих старых «стишках»); Это был полный зоопарк (о судебном процессе); полный моветон; наворотили бы такого ералаша [при составлении сборника]; принес, как собака, в зубах свою информацию.

Речевые игры и другие виды приемов выразительности

1. Уменьшительность

Как средство легкой шутки, с целью самоиронии Бродский часто использует уменьшительные существительные. Например, обычно он не говорит стихи или стихотворения, чаще – стишки: Вы знаете, Соломон, я тут перечитал какие-то свои старенькие стишки; Поэтому со стишками – знаете как это? день так, день иначе – непонятно, что происходит…

Аналогичные примеры. Обращаясь к Шмыкову: «Дай мне эти твои переводики Кавафиса, мы посмотрим, что с ними можно сделать; предбанничек, умывалъничек.

Б. (о себе). Но один сборничек я все же составил.

В. «Новые стансы, к Августе»?

Б. Да.

2. Имена собственные с суффиксом – ша

Бродский императора именует Николаша, Карла Маркса – Карлуша. Поэт питал пристрастие к подобным именам, передающим фамильярность. Это было особенно выразительно, так как относилось к лицам исторически и социально далеким.

Рассуждая о тоталитарном обществе, поэт говорит: «И поэтому нет ни у кого никакого права опосля на государя или первого секретаря все сваливать. Само оно и виновато, что читает выборочно. Знали б Вяземского с Баратынским получше, может, глядишь, и на Николаше так бы не зациклились».

В одном из интервью Бродский называет Маркса Карлуша (см. пример далее).

3. Игры, основанные на словообразовании

Не очень многочисленны. Вот несколько примеров: У него [Фроста] нет всех этих цитат и перецитат из Данте.

Более частый прием: употребление глаголов с двумя и более приставками, передающими многократность, интенсивность, повторяемость действия (что нередко приводит к отрицательному результату): доотражалосъ.

Характерен такой диалог:

В. С другой стороны, то, что по-русски называется несколько высокопарным словом «изгнание», дает фантастическое преимущество в виде эффекта остранения.

Б. Но у меня этого самого остранения навалом. Я вообще чересчур уже наостранялся, вы знаете.

Среди слов, сочиненных Бродским, можно назвать «борцовщики». Рассказывая Волкову о ссылке, Бродский отмечает активизацию правозащитного движения: «Но все-таки какое-то шевеление правозащитное начиналось. <…> Все эти молодые люди – я их называл «борцовщиками» – они знали, что делают, на что идут, чего ради. Может быть, действительно ради каких-то перемен».

Бродский создавал слова-универбаты. Он часто говорил нобелъка или нобелевка вместо Нобелевская премия.

Поэт использует и окказионализмы, созданные другими людьми. Приведу фрагмент диалога с Волковым:

В. Кстати, одно обстоятельство меня удивляет. Поэзия ваша весьма эпична и все более и более эпичнеет, что ли…

Б. «Эпичнеет» – это замечательно…

Глагол эпичнеет ('становится все более эпичным') выразителен и прозрачен по своей структуре.

Рассказывая об Ахматовой, поэт дает такую предельно лаконичную характеристику ее жизни: «Анна Андреевна была <…> бездомна и – пользуясь ее собственным выражением – беспастушна». Обращает внимание семантическая емкость этого слова. Ахматова была существом особого рода («королева-бродяга»), и в применении к ней слово беспастушный приобретает особую выразительность. Что значит пастух для королевы? Эта метафора именует словом пастух того, кто оберегает, заботится, холит и лелеет. Ср. жаргонное пасти детей, пасти девушку. Ему было не чуждо и слово ахматовка, употребляемое в кругу Анны Андреевны (о семантике и функционировании этого слова см. ниже).

4. Прием стилевого контраста

Язык второй половины XX в. обнаруживает богатую дифференциацию стилей, что нередко позволяет говорящему или пишущему объединять их в одном дискурсе. Это явление может быть просто «языковой чересполосицей», но может использоваться и как стилистический прием (ср.: [Земская 1959; Языковая игра 1983; Санников 1999]).

Этот прием Бродский нередко использовал, объединяя в одном контексте лексику и фразеологию разных пластов. Стилевые контрасты у Бродского возникают и непреднамеренно – к этому принуждает тематика разговоров, и сознательно, для особого эффекта: самоиронии или иронического, насмешливого изображения объекта речи.

Вот несколько иллюстраций. Бродский объясняет Волкову, какие произведения он отдает в печать: «Какие эклоги у меня написаны, те я и отдаю в книжку». Контраст особенно выразителен, потому что до этого поэт много раз называет свои произведения «стишки».

Еще примеры: «Холуи наши времен Иосифа Виссарионовича Сталина по сравнению с Тютчевым – сопляки <…>. Тютчев имперские сапоги не просто целовал, он mil лобызал» (ср. целовать и лобызать).

Бродский: «А что касается „Комедии Дивины“… Ну, я не знаю, но, видимо, нет, уже не напишу. Если бы я жил в России, дома, тогда, может быть, я и предпринял бы подобную попытку в третий раз. Знаете, ведь такие вещи можно сочинять, только находясь в каком-то естественном контексте. Когда ты начинаешь думать: ладно, я им сейчас всем врежу – и старым, и малым. То есть и предшественникам, и потомкам, да? Подобный сантимент может вас одолевать исключительно в том случае, если вы находитесь в своей естественной среде. Когда же вы из нее выпадаете – или выбываете, – то существование начинает носить несколько более отчаянный характер. И уже не до грандиозных замыслов».

Соседство сниженной лексики и фразеологии (типа: пока мы дуба не врежем) с книжными словами (типа радиация, эманация) в высшей степени характерно для стиля Бродского: «Ничто нас так не сформировало, меня, по крайней мере, как Фрост, Цветаева, Кавафис, Рильке, Ахматова, Пастернак. Поэтому они наши современники, пока мы дуба не врежем. Пока мы живы. Я думаю, что влияние поэта – эта эманация или радиация – растягивается на поколение или на два».

Богат стилевыми контрастами рассказ Бродского о банкете в журнале «Юность», который авторы устроили в благодарность журналу за публикацию их произведений: «Гладилин встал и, обращаясь ко всем этим падлам и сволочам, начал что-то плести: «Только благодаря вашей мудрости…» <…> Я понимаю, что это этикет. Я понимаю, что все эти люди лишь исполняли свою работу, но объективно это падлы, да? А Гладилин выдает им этот тост, этот шпиль минут на 15. <…> Меня от этого дела просто начало физически мутить. Тем не менее Гладилина-то я еще сдюжил. Думал, ну сейчас жрать начнем. Но не тут-то было! Встает Евтух и выдает спич на таком уровне холуйской элоквенции, что мне действительно стало сильно не по себе. С сердцем началась лажа [стал валидол лизать]. Потому что так этих падл в лицо за столом, уставленным жратвой, превозносить нельзя. Это было сильно выше определенной черты. Это была уже такая, как бы сказать, ионосфера безнравственности».

Но, пожалуй, наиболее силен по выразительности и издевательски ироничен другой пример. Рассматривая соотношение живого языка с языком государственным в разных странах, поэт говорит: «В России ситуация еще более показательная, потому что там так велик контраст между государственным языком и языком образованных людей. Язык, которым пользуется государство, во многих отношениях не русский. Это язык сильно онемеченный, загаженный жаргоном марксистских трактатов начала века, полемики Ленина с Каутским и пр. Это жаргон полемических социал-демократических программ, который внезапно оказался языком людей, пришедших к власти». И далее смешно и едко он продолжает: «Трогательно было наблюдать, как советская пресса пыталась этот язык русифицировать: "5 деревне Большие Пасюки, што стоит по-над Волгой…" (курсив мой. – Е. З.) и так далее. Отсюда ясно, почему литература в советском обществе выполняла такую примечательную роль. И отсюда же – все конфликты власти с литературой. Литератор пользуется языком, не совпадающим с жаргоном центрального органа».