Текст книги "Самому себе не лгите. Том 3"

Экзистенциальное

 
Качался дымок сигареты,
Похожий на локон волос,
Ты искоса взглядом поэта
Немой задавала вопрос.
Ты будто бы пишешь с натуры,
Сама же стоишь у окна,
И круглая тень абажура
Казалась границей холста.
Вечернее черное платье
И траурный твой силуэт,
Конечно же, все люди братья,
И те, кого с нами уж нет.
Они всех родней и дороже,
Ушедшие в небытие,
Во тьме нам дорогу проложат
И проложили уже.
За каждым, не отвертеться,
Придут, отведут и запрут,
Но нам еще радостен ветер,
Раскрывший любви парашют.
Исполнить нам нужно работу
И кое-какие мечты,
О нас проявили заботу —
Нам чистые дали холсты.
Напишем потомкам не броско,
Но ярче, смелей, чем всегда,
Дороже любви отголоска
Не знает старушка Земля.
 
 
К чему тебе черное платье
И этот заплаканный рот?
Я жив, пока есть это счастье,
В глазах твоих видеть восход.
 

Регина Рего

Регина Рего (Якучюнайте) журналист, искусствовед. Окончила Вильнюсский университет, Вильнюсский педагогический университет. Автор и соавтор 10 книг об искусстве, путешествиях. Преподаватель фотографии. Стихи пишет со школьных лет. Публиковалась в поэтических альманахах. Лауреат конкурсов Союза сельских писателей Литвы в номинации одного стихотворения (2013, 2018). В 2018 г. Союзом сельских писателей Литвы присвоено звание «Поэт столетия». Член СЖ Литвы, МАПП, Поэтического содружества «МИР». Пишет на русском и на литовском языках. Занимается альпинизмом и горным туризмом.

Прозрачная печаль

 
Птицы,
Как
Бусы,
Повисли
На
Провода,
Луга
Холодным
Туманом
Окутались…
Осень
Скользят,
И на поле
Озимь
Посеяла,
Дрожат
Цветы
Последние
В сумерках.
На заборе
Повисли
Уже
Георгины.
Заплакали
Горько
Анютины
Глазки…
Паук
Нашёл
Уголок
Тёплый,
Заснул
Сладким
Сном.
Как
В зимней
Сказке.
Танцуем
Танец
Жизни,
Мой
Милый.
Держи
Мою
Руку
Крепко,
Любимый…
Поцелуй
Меня
В губы…
Затерялись
Мы оба
В позднем
Осеннем
Цветении,
И роковые
Птицы
Над нами
Уж
Кружат…
 

 
О моя
Берёзовая
Грусть!
Что
Белеешь
У серой
Дороги?
Жизнь
Свою
Я знаю
Наизусть.
То, что
Будет, —
Лишь
Спросить
У Бога.
Всё равно
Спасибо
Я скажу
За мгновение,
Что жизнь
Дарила,
И за тёплый
Взгляд,
За доброту
И за то,
Что
Миг
Тебя
Любила.
 

 
Я не могу
Напиться
Как
Из
Бездны —
Винa
Лесов,
Полей,
Нектар
Цветов.
Иду я
С солнцем
На руках,
Где дом
Родимый,
Где дым
Знакомый,
Как
На вечный
Зов!
Несу
С собой
Я песни
Соловьиные
И запах
Поля,
Крики
Журавлей…
И понимаю:
Ты – моя
Отчизна
И нет
На свете
Никого
Милей.
Танцую
Вальс
С опавшею
Листвою,
В окнах
Светит
Знакомое
Лицо.
По
Небосводу
Лишь
Луна
Хохочет…
Куда
Стремилась —
Нет уж
Никого…
Заплакала…
Вернуться
Не могу
В то поле,
Где лишь
Ветер
Веет,
Воспоминания
Горечью
Горчит.
Судьба
Спокойно
Мои
Слёзы
Сеет…
С душою
Тихо
Небо
Говорит.
 

 
На устах
Осеннего
Солнца
Печальная
Тает
Улыбка,
А ветер
Кружит
Вальс
С осенней
Листвою.
Тают
В памяти
Знакомые
Лица,
Осень
Приползла —
А мы
Не с тобою…
Лишь
Анютины
Глазки,
Прищурившись,
Печалиться
Стали:
И к чему
Радоваться?
Зима
Во двор
Скоро
Грянет!
А глаза
Синие,
Что издали
Долго
Сияли, —
Погаснут,
Как звёзды,
И в душе
Ни следа
Не останется!
 

 
Мне
Без
Тебя
Не
Скучно.
А ты —
Всё
Будешь
Скучать,
Когда
Ветви
Дрожащие
Ясеня
Печально
В окно
Постучат.
Когда
Ивы
Крикливо
Заплачут
Со стаей
Журавлей,
Кто
Для тебя
Останется
Любимой
И милей?
Кто же
Тебя
Приголубит?
Кто тронет
Щёку
Рукой?
Завыла
Ранняя
Вьюга
И всё
Унесла
С собой.
 

 
В день
Усопших,
Когда
В ночи
Моргает
Море
Свечек,
Ты вспомнишь
Обо мне,
Но не
Горюй
И не гони
Печаль.
Только
Теперь
Начнёшь
Ценить,
Как горячо
Тебя
Любил я,
Прошедших
Дней
Безумно
Станет
Жаль…
Но не вернётся
Ни секунда…
Слеза уж
Высохла,
Не плачь!
А свечи
Маются,
Шуршит
Листва
Воспоминаний…
Хохочет
На ветру
Судьба
Палач.
 

 
Море
Воет,
И волны
Плещут,
Упало
Солнце,
Вода
Темнеет,
А моё
Сердце
Тоска
Застала,
Костёр
Любви
Лишь
Только
Тлеет…
Где ты
Теперь,
Моя
Поздняя
Радость?
Кто
Тебя
Любит
И кто
Приголубит?
Бушуют
Волны
Вечерние
В сумерках,
На берег
Падают,
Ноги
Целуют.
 

 
Прозрачная
Печаль
На
Мою
Душу
Легла.
Не
Помогают
Весна,
Шампанское,
Вино…
Уплыли
Вдаль
Златые
Времена,
И, кажется,
Счастливой
Была
Так
Давно…
Бездонные
Глаза
Манили
Издали,
И трепет
Тела,
И объятье
Рук…
Осталась
Лишь
Голубизна
Озёр,
Вершины
Гор
И…
Направление:
Юг!
О, сладость
Губ,
Как
Горный
Мёд
Горит!
Паденье
Вниз
С гаснущей
Волной…
Мгновение,
Остановись,
Я так
Хочу
Ещё
Побыть
С тобой…
 

Александр Резников

Родился 26 января 1978 года в промышленном городе, на берегу Каспийского моря. Его детство и юношеские годы прошли в тихом солнечном городе Ставрополе. Здесь же получил образование и впервые попробовал себя в написании стихов. Сейчас живет в городе Москве, искренне любя этот современный, шумный, многоликий и очень интересный город.

Стихи автора опубликованы в антологии «Литературная Евразия» (том 7), литературном журнале «Русский свет» (номер 1), альманахе «Против шерсти», издании «Русская история чародейства», сборнике «Поэт года – 2019», сборнике «Дебют – 2019», альманахе «Русь моя – 2020».

Злая стая

 
Разгульной свадьбой воронья
Над лесом вьется злая стая,
Как будто жертву поджидая,
Протяжным карканьем маня.
 
 
Волною черной восходя,
Как туча солнце застилая,
Крылами крылья задевая,
Все множатся, ряды тесня.
 
 
Потоки в хаосе сводя,
В разгуле бьется птичья стая,
Падут, свои крыла ломая,
К земле, как камень, уходя.
 

Луна

 
Луна полупрозрачным серебром
На крону старой яблони осела.
Подобно дикой птице за окном,
Пугливо до утра в ветвях сидела.
Расправив свои крылья на заре,
Лишь дымкой отразится в небосводе,
Бледнея ликом в утренней поре,
Растает в теплом солнце на восходе.
 

Покидая дом родной

 
Покидаю дом родной,
Отец помашет вслед рукой,
И долго-долго вдаль смотря,
На путь благословит меня.
 
 
Выйдешь только за порог,
Увидишь множество дорог.
Влекут большие города,
Ждут самолеты, поезда…
 
 
Родной далекий уголок,
В чужом краю я одинок,
И только в мыслях иногда
Я возвращаюсь вновь сюда.
 
 
Глядя в темный лик икон,
Старушка-мать все бьет поклон.
О сыне молится она,
А по щеке бежит слеза.
 
 
Не вернусь я, дом родной.
Долго выть в степи пургой.
Разлука, душу мне тесня,
Все тяжелей день ото дня.
 

Край родной

 
Дорога лентой серой вьется.
В поле звонко песня льется.
Рожь волнами, словно море.
Петух горластый на заборе.
Лист лопуха в дорожной пыли.
Вдоль тропы дома застыли,
Склонились набок и присели,
Стенами срубов почернели.
Стога разбросаны как шапки.
В сенях лечебных трав охапки.
Пятном в траве пчелиный улей.
Две баржи на реке уснули,
Прильнули к берегу, ржавея,
В илистой заводи стареют.
И нет милей другого края,
Прекрасна сторона родная!
 

Накануне

 
Серой дымкой скрыт лес,
Предрассветный туман.
Звездный полог небес.
Восход алым румян.
 
 
Дым из труб над селом.
Кое-где в окнах свет
Манит добрым теплом.
В палисадниках цвет.
 
 
Яблонь белый наряд
Ароматом пьянит,
В саду робко стоят,
Лишь листва шелестит.
 
 
У реки растет ель,
Как девчонка, стройна.
Соловья слышна трель.
А на утро война…
 

Rasim Safe

Прогулки в Темноте

Люди не лгут себе, просто они заблуждаются, ибо фабрика заблуждений работает исправно с 1917 года.

Олигарх

Весьма забавный персонаж. Любит покупать земли там и сям, яхты и замки. На русской земле предпочитает придерживаться рабовладельческо-феодального уклада хозяйствования. Ибо считает, что это гораздо экзотичней и проще. В Европе предпочитает поливать французским шампанским всех, кто готов ему широко улыбаться, и раздавать чаевые в таком количестве, что об этом еще полгода пишет желтая пресса. А получатели чаевых открывают дома для убогих и больных.

Оракул

Необычайно забавный персонаж. Любитель одеваться в мужское и женское одеяния до такого состояния, что запутывается, какого он пола. Запутавшись, одевается в замысловатые одеяния самых фантастических цветов и фасонов и тогда называет себя Оно. И в такие моменты любит присутственные места и песнопения на золотой лире. Часто мурлычет себе под нос мартовским котом: я оро, оро, оро, оро, я зерро, зерро, зерро. Отличительная черта при всех переодеваниях и состояниях своего Я: на пальцах рук золотые украшения и бриллианты такого размера, что сложно шевелить пальцами и поднимать руки. На груди часто носит также весьма массивные золотые украшения весом от килограмма и более. Очень умен и начитан. Состоит в свите Олигарха. Поет удалые похабные частушки на закрытых вечеринках.

Юморист

Один из приближенных в свите Олигарха. Любит подшучивать о том, что американцы тупые и жирные. Большой любитель и знаток женского пола.

Чревовещатель

В свите Олигарха работает как личный чревовещатель. Плюгавенький молодой человек с прыщавым лицом, мутными глазками, слабеньким детским голосом и реденькими светлыми волосами, которые у него встают дыбом, когда происходит чревовещание. Многие и в самом деле испытывают суеверный страх и озноб, когда только что писклявый голосок резко обрывает свою речь и стальной утробный голос, словно из загробного мира, произносит то, что обычно не принято говорить в хорошем обществе.

Классик

Классический художник всех времен и народов. Изящная бородка, изящные усы. Умеет не просто перенести копию фотографии на полотно чисто механически, а создать иллюзию необычайной красоты, в которую мечтает запрыгнуть всякий человеческий глаз и там остаться навечно. Его портреты стоят так дорого, что об этом шушукаются в таких местах и так долго, что создается впечатление, что им (шушукающимся) за эти шушуканья доплачивают. В свите Олигарха выполняет самые щепетильные и ювелирные поручения, с которыми не справится ни один юрист, ни одно законодательство.

Либерал

Безумно одаренная личность во всех направлениях. Любит с Юмористом, Классиком, Оракулом, Чревовещателем показывать язык в сторону Америки. Обожает заседать в Государственной Думе для сочинение благих законов во благо России. Законы сочинил, но благо к ним как-то не приклеилось.

 
Оракул
В былом мой ум любил пасти стада цитат,
И пьяным пастухом следить за состояньем стада,
И в нужном направленье посылать ума снаряд,
Чтобы паслись, где выгодно и надо.
 
 
Теперь мой мир цитат, как стадо бешеных коров,
Желает лишь быстрей покушать.
Побольше запастись кормов
И настрогать лапши на уши.
Но тайно в сердце я стабильно
Лелею взяток золотые купола
И нуворишам стильным
Готов за дорого продать себя.
 
 
Олигарх
Вчера коммун отличник славный,
Готовый грызть идей кровавых сахарную кость,
Сегодня фабрик и заводов главный
И всюду самый лучший гость.
 
 
И что достойно умиленья,
Так это новой веры четкий шаг:
Все бытовые уравненья
Решаются через ворованный общаг.
 
 
Юморист
И знамо дело, если кушать сытно щи
И заедать икрой зернистою коньяк,
То вся Америка накакает в штаны,
Когда узнает, что по-русски есть ништяк.
Мы – ништяки в значении ништяк.
И будет вечно так!
 
 
Чревовещатель
(Детский голосок)
Так можно всё на пайки разделить
Иль выдавать отдельно, как медали.
И не жиреть, а возлюбить
Нам данные от олигарха идеалы.
 
 
(Стальной загробный голос)
Хотя работник мощных фабрик,
Свой возлагая в дело тяжкий труд,
За изнурительный поденный график
Имеет обстоятельств бытовых жестокий кнут.
 
 
Когда б возможно было бы убрать беспутство,
Подобно рычагам, что крутят колесо,
Я б выстроил дворец восторгов для искусства,
Куда бы благо лучшее вошло.
 
 
Все б веселились, глядя на дворец.
Туда б ходили думать, причащаться
И, вынося из храма дивный свет,
Могли бы с Истиной общаться.
 
 
Ведь были времена кровавых вурдалаков,
В разврате гибельных идей,
Мы жили как рабы в бараках,
Лишь внешне украшая звание людей.
Мы были стадом, где пастух
От лицемерий окровавленных протух.
Но мы старались, мы могли
Идти к вершинам истинной любви.
 
 
(Детский голосок)
В чем я виновен, милые друзья, для вас?
Хотите золотом слегка покрашу,
И будете, как золотистый ананас,
Всех лучезарнее, всех краше.
 
 
И в вас поверят, так устроен глаз.
Никто не любит зла разруху.
Все любят бешеной любви запас,
А не безумную с косой старуху.
Все любят сказок сахарный лубок,
Где пляшет обезумевший Тик-Ток.
 
 
Олигарх
Язык лукавых песнопений, словно помело,
Всегда легко метет пургу противоречий.
Необходимо некое иметь ядро,
Чтоб избежать ума увечье.
 
 
Я – беспристрастий вдумчивых разумный плод.
И я не раб на каторжной галере,
Который лишь крушенья ждет,
Чтоб случай выбросил его на берег.
Могу, хочу, люблю работать,
И в этом есть известный кайф.
До наступленья одинокой ночи
Приятно, дело сделав, вовремя кончать.
Мужской оргазм похож на фейерверк,
А член – на маленькую пушку.
Приятно, совершив к свободе искренний побег,
Не стать заложником продажной шлюшки.
 
 
Классик
Я – гений счастья, я желаю знать,
Как жизнь грядущее рисует.
И точно, гордо понимать,
Как о любви она тоскует.
 
 
Не той любви, что сочиняют все:
Изыски трепета не есть любви реалий.
И той, что происходит в темноте —
 
 
В алькове теплых спален.
Воздушный шар, ушедший в маленькую точку,
Как ни укрась продуманной резьбой,
Всего лишь воздух, заключенный в оболочку,
Подверженный заняться с ветром резвою игрой.
 
 
Так если б я ночами шастал к бесам в гости,
А днем бы перья ангелам лудил,
И тайно промывая ближним кости,
Себе бы званье гения купил?!
 
 
А я тружусь, я создаю нетленку,
А не пустое барахло.
И все хотят мои творенья,
Как ювелира избранного ремесло.
 
 
Либерал
Кто либералом не желает стать
И сам себе на рынке счастья
Лепить грядущего финансовый запас
С любовью искренней в единой связке.
И не вступать в борьбу со злом,
Где может быть бездомный водоем.
Где обнищать вполне легко,
Как простодушное быдло.
 
 
Я тоже в сердце – лучший в мире либерал!
И всем свободам самый верный!
Но кто-нибудь, когда-нибудь создал
На тленных идолах портрет нетленный?
А мы умеем, мы способны
Из тлена сделать гвозди-звезды!
На спички распилить все сосны!
И на Майями ездить каждый месяц в гости!
 
 
Чревовещатель
(Детский голос)
Я в детстве строил замки на песке
И никогда не был в занудстве и тоске.
 
 
(Загробный голос)
Откуда ж знать нам тонкости больших интриг.
Кто ближе всех к слоям верховной власти?!
И как там шьют из золота божественный прикид,
Чтоб избежать войны траншейные объятья?!
 
 
Куда уж нам горбатым и слепым
Понять, как сложно писать в раскорячку?!
И золотом прогнивший тлен лудить,
И в пустоте развешивать душевную горячку?!
И пышных деклараций вычурную медь
Лепить с Тельцом златым как истинный хозяин.
И сладенькие песни петь
В волшебной бане с девками, как барин.
 
 
Юморист
В разборки глупые тупых соседей
Бесчинно влез другой сосед.
И так увлекся глупенький, что не заметил,
Что и в него вселился дикий бред.
 
 
Мораль здесь явно на лицо:
Полезно благо делать ближним,
Когда ты свет и все в тебе светло,
А не когда ты бестолково лишний.
Мы братья по одной крови,
И с Олигархом мы блистаем.
И горизонты жизни и любви
Восторженно стране желаем.
 
 
Ботинком били по трибуне.
Ботинок бросили в лицо.
И весело всем дядям Сэмам пнули
Лаптями в сытое мурло.
Давайте просто веселиться
И в пустоте с пустыми не глумиться.
 
 
Оракул
Зачем так много пышностей и злата
В отдельном месте, как мечта?
А где-то нищета горбато
Не может прокормить себя.
Не мы стеною плотной закрываем
Наши объемы вечной красоты!
Мы золотистым флюгером играем
На самых лучших постаментах высоты.
 
 
Мы открываем миру мир грядущий.
Мы помогаем миру стать умней.
Мы для сознанья – лучшая на свете пища.
Мы – солнце лучшее для лучших дней.
Давайте сделаем стране добра,
Чтоб вечно как весна цвела!
И на алтарь любви внесем
Все лучшее, что тайно
Для себя любимых прем.
Давайте все дадим родной стране!
И ни копейки, уворованной себе!
 
 
Либерал
Как могут лебедь, рак и щука
Понять любви совместную науку?!
Как утомляет глупость бездарей, желающих цвести
На почве чахлых заблуждений
И свой продукт неполноценный искренне нести
Другим как радость лучших откровений!
 
 
Храни меня, Любовь, от этих глупых простаков,
Что взяли роль Апостолов от дури,
Объединив вокруг себя бездарных мудаков
Для улучшения условий личной шкуры.
 
 
Мы все, прости Господь, не идеалы!
Но стоит ли так извращенно мерзко лгать
Ради того, чтоб телеса еще полней желали
Плодов земных без устали желать?
Я каюсь, я желаю благо
Для нашего зачуханного стада!
 
 
Классик
Мечты о счастье так забавны!
И кто о счастье не мечтал,
Когда оно приходит явно,
Как терпкого вина бокал?!
 
 
И ты берешь и пьешь и весело пьянеешь!
И мир несчастий позади!
И ты все радости любви имеешь,
А завтра – еще больше впереди!
 
 
И ты не ты, ты – гений и лунатик,
Кто ночью вышел на крыльцо
И так от счастья спятил,
Что позабыл свое лукавое лицо.
 
 
Я напишу такой большой портрет,
Который вытравит российский бред!
 
 
Юморист
Встал я утром на крыльцо
Почесать свое яйцо.
Сунул руку, нет страны —
Лишь огрызки мусора видны.
За что же мы боролись,
Когда опять на грабли напоролись?!
И как же мне веселым быть —
Опять Америку дерьмом лудить?!
 
 
Олигарх
Как много классных, красных кирпичей
Ушло в стране за сотни лет на стены.
И тени прежних хищных палачей
Все так же закрывают солнце перемены.
 
 
И та же дикая война за свет под солнцем.
И нет раздорам и вражде конца,
И все вокруг, как стервы,
Все рвут и давят под себя.
Лишь я каким-то чудом
Черпаю из России благо блюдом.
 
 
Чревовещатель
(Детский голос)
Счастье – ребенок смешной – распростер объятья
Легко и вольно, как крылья фламинго.
И запутался в розовом облаке чистой страсти,
Подобно в коконе чистом живая икринка.
 
 
Так воскресаем мы – для дел любви,
Словно родник из бездны,
И восходя сосками благ из тьмы земли,
Даем всему поток блаженства.
 
 
(Загробный голос)
Так все в земном раю рождалось изначально.
Но умирает счастье в глупостях интриг,
И смотрятся опять печально
Ловушки благостных вериг.
И все опять по каверзному кругу
Взнуздаем злом легко друг друга.
И бес всегда похвалит беса,
Если вместе косят хрень,
Но при разных интересах
Философий дребедень
Создадут в таком объеме
И с таким лукавством тем,
Что свихнется разум здравый,
Угодив в понятий липкий плен.
Нет у них желаний жить
Чистым светом на рассвете.
Лишь бы весело блудить,
Словно брошенные дети.
Нет и цели здравой быть —
Созиданьем здравой чести.
Лишь бы призрачно мутить
Те – общественные вести,
Что дают им власть и силу,
Что блуждающий народ
Носит глупо, словно гирю.
 
 
И серьезный аргумент:
Всяк, кто скажет, так нельзя,
В некий выгодный момент
Отречется от себя.
 

Владимир Хованский

Родился и вырос в г. Люберцы Московской области. После окончания средней школы служил на Тихоокеанском флоте.

Окончил дирижерско-хоровое отделение Московского государственного института культуры. Работал в хоровых коллективах Москвы, пел в церкви, преподавал академический вокал.

Владимир Иванович является членом Союза писателей России, Союза журналистов России. Автор прозаических и стихотворных произведений. Лауреат национальной премии «Писатель года – 2014» и других литературных конкурсов.

Девочка и клавиши
Сказка

В одном большом городе, на тихой улочке, в маленьком старинном особнячке жила девочка. Девочка как девочка, с двумя косичками-хвостиками, в которые мама вплетала узенькие разноцветные ленточки, с большими, чуть удивлёнными голубыми глазами и маленьким вздёрнутым носиком, который придавал ей немного надменное выражение. Впрочем, так думали те, кто впервые видел девочку, а те, кто знал её давно, понимали, что это говорит лишь о весёлом и несколько своевольном нраве, и только.

У девочки были две большие мечты. Первая мечта совсем уже скоро должна была сбыться: осенью она шла учиться в школу, а вторая…

Со второй было значительно сложнее. Дело в том, что девочка страстно любила музыку. Ещё не научившись лепетать первые слова, она старательно подпевала папе и маме, которые пели ей колыбельную, а едва научившись ходить, неуклюже и смешно приплясывала под музыку, потешая и умиляя взрослых.

«Какая музыкальная девочка», – говорили они, и от этих слов у неё сладко замирало сердечко.

«Я буду музыкантом, обязательно буду», – твердила она про себя, но только никак не могла выбрать инструмент, который был бы ей по душе. Сначала девочке нравился рояль, потом скрипка, затем рояль и скрипка, взятые вместе. Выбор окончательный и бесповоротный она сделала в детском саду, слушая бойко извлекавшую весёлые искорки звуков из новенького пианино музыкального воспитателя.

«Когда я вырасту, я стану пианисткой», – однажды вечером заявила она папе и маме.

«И ещё певицей и балериной», – усмехнулся папа.

«Нет, только пианисткой», – сжала кулачки девочка, и носик её задрался в самое верхнее своё положение.

«Ну хорошо, хорошо, – успокоила её мама, – вырастешь и будешь пианисткой или ещё кем захочешь, а теперь пойдём умываться и спать».

Но только с этого вечера девочка изо дня в день донимала родителей рассказами о «таком прекрасном пианино, с такими замечательными клавишами», что однажды они сдались.

«Будешь лениться – продадим», – предупредил её папа.

«В любом случае от этой покупки только выиграет наша квартира», – улыбнулась мама, и они уехали в магазин.

О, как ждала их возвращения наша девочка, с каким нетерпением подбегала она к двери, заслышав шум в парадном. Наконец, к дому подкатила машина, и трое развесёлых парней, вежливо отстранив суетящегося папу, внесли сверкающее лаком чудо в квартиру.

Пианино и впрямь было хорошо. Стройное, с ровным рядом загадочно поблёскивающих клавиш, оно уютно устроилось у дальней стенки между креслом и книжной полкой, и папа с мамой сразу поняли, что именно его им так недоставало раньше. А девочка?..

Она робко подошла к пианино, протянула руки к клавишам, но вдруг отдёрнула и бросилась в ванную мыть их душистым розовым мылом.

Это очень понравилось клавишам. «Какая чистая, аккуратная девочка, – зашептали они и согласно закивали головками, – какая умница».

Надо сказать, что клавиши, даже чёрные, очень любили чистоту и порядок. До того, как собраться всей семьёй в этом пианино, они лежали в большом цеху фабрики, на которой делали музыкальные инструменты. Их было много. Восемьдесят восемь сестёр и братьев, старших и младших, чёрных и белых, с разными именами. Впрочем, имён было не так уж и много: До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля и Си – всего семь у белых клавишей. У чёрных и того меньше: пять, но зато двойных, так как каждая чёрная клавиша была двойняшкой – братом и сестрой, чем они очень гордились. Вся эта большая и дружная семья была разбита на маленькие семейки по двенадцать клавишей в каждой, и каждая такая семейка называла себя октавой. Самой старшей октавой, обладавшей густым низким тоном, была контроктава. Все её клавиши были степенными, важными и неторопливыми в словах и движениях. Старшим у них считался братец «До», говоривший густым рокочущим басом и которого побаивалась не только семейка контроктавы, но и все двоюродные, троюродные и прочие дальние братья и сёстры. Только шустрая и весёлая семейка четвёртой октавы, с утра распевавшая озорные песенки своими тоненькими голосами и наделённая весьма легкомысленным нравом, веселилась и резвилась, не обращая внимания на старшего брата. Он был от них слишком далёк и всё своё свободное время отдавал уходу за тремя совсем старыми родственниками субконтроктавы.

Клавиши с нетерпением ожидали возвращения девочки, ведь им так хотелось похвастать перед ней своими звонкими и чистыми голосами. К ним ещё никто не прикасался, если не считать настройщика на фабрике, который довольно невежливо обошёлся с некоторыми из них, но это было так давно, да и клавиши совсем не помнили зла.

Девочка, чисто умытая, с пунцовыми от волнения щёчками, стремглав вбежала в комнату и остановилась возле пианино. Близко-близко. Потом, оглянувшись по сторонам, ласково провела рукой по его откинутой крышке и поцеловала её.

«А нас, а нас», – наперебой закричали весельчаки четвёртой октавы, всячески стараясь обратить на себя её внимание.

«Тише, мелюзга», – зарычал на них братец «До» своим страшным басом, и на этот раз вертлявая семейка сразу угомонилась.

Девочка протянула свой тоненький палец и прикоснулась к братцу «До» первой октавы. Он тотчас ответил ей своим серебристым голоском и, довольный, посмотрел по сторонам. Затем девочка послушала голоса сестриц «Ми» и «Си» и братца «Фа» диез, который вовремя успел закрыть ладошкой рот своей сестре-двойняшке «Соль» бемоль, непременно хотевшей запеть вместе с ним.

«Пожалуйста, не порти новую вещь, – строго сказала вошедшая мама и захлопнула крышку пианино. – Я договорилась с учителем музыки, он завтра придёт заниматься с тобой».

Девочка нехотя подчинилась и пошла укладываться спать в свою комнату, а клавиши ещё долго недовольно ворчали под плотно закрытой крышкой.

Учителем музыки оказался не «Он», а «Она» – молодая скромная студентка консерватории. Она очень понравилась девочке, которая своим сердечком сразу почувствовала её доброту. Учительница легко пробежала пальцами по клавишам пианино, взяла несколько громких аккордов и осталась довольна инструментом. Клавиши оценили это. «С таким музыкантом приятно работать», – пророкотал братец «До» контроктавы.

«Очень приятно, очень приятно», – подхватили остальные, а шустрики четвёртой октавы на радостях чуть не устроили кучу-малу.

Девочка оказалась прилежной и способной ученицей. Каждый день, даже по воскресеньям, она садилась за своё любимое пианино и играла, играла. Клавиши чувствовали, как растёт умение маленькой пианистки, как крепнут и наливаются силой её пальцы. Ведь клавиши лучше всех знают всю тяжесть труда музыканта и умеют ценить его. Если за инструмент садится человек равнодушный к музыке или пустой и ленивый, они нехотя отвечают ему колючими и резкими голосами, а если же с ними начинает разговаривать влюблённый в музыку… О, тогда они с радостью показывают ему всё богатство своих голосов, становятся упруго-лёгкими и послушными.

Правда, сначала девочка разговаривала лишь с белыми клавишами первой октавы, чем вызвала обиду остальных. «Наверное, мы чем-то не угодили ей, – говорили они, – она нас любит меньше этих выскочек первой октавы». «Подождите, – успокаивал их старший братец „До“, – дойдёт очередь и до всех нас, вы уж поверьте моему слову». Он так убедительно говорил это, что все, даже чёрные двойняшки, переставали ворчать и терпеливо ждали наступления следующего дня. Однажды девочка заболела. Не очень сильно, но так, что заниматься с учителем у неё не хватило сил. Тогда учительница сама села за пианино, и для клавишей наступил настоящий праздник. Она не обошла вниманием ни одну клавишу, даже старичков субконтроктавы, а уж четвёртая заливалась под её пальцами такими трелями, которым позавидовал бы самый голосистый соловей.

Под конец учительница сказала девочке: «Сейчас я сыграю пьесу на одних чёрных клавишах. Её написал польский композитор Шопен и назвал концертным этюдом». Чёрные клавиши, услышав это, возликовали, выпрямились во весь рост и замерли в радостном ожидании. Учительница подняла руки и… пальцы её с непостижимой быстротой забегали по чёрным клавишам, которые уже ждали встречи с ними и, мягко и упруго прогибаясь, запели чудесную песню, которую когда-то услышал в своём сердце великий Шопен.

Девочка плакала и не скрывала своих слёз, и слёзы её были чистыми и прозрачными, как капельки утренней росы, и радостными, как алая заря, ибо их породило великое волшебство музыки, а это значило, что душа девочки распахнулась во всю ширь навстречу этому волшебству и останется с ним навсегда.