Текст книги "Кубок Брэдбери-2022"

Ариадна Эйзенхарт

Букет из кленовых листьев

Уже наступил октябрь, а небо превратилось в необъятную сине-фиолетовую тучу, вот-вот готовую прорваться, когда старушка, озябшими пальцами собиравшая кленовые листья, увидела в роще девочку. Старательно обрезая походным складным ножом ветки рябины, она с тревогой и ожиданием оглядывалась по сторонам. Эти двое никогда не были знакомы, однако, заметив пожилую женщину в шляпке из фетра, девчушка обрадовалась и замахала руками.

– Хотите, я и для вас несколько веток срежу? Они дополнят золотой букет! – сказала девочка.

Старушке подумалось, что это будет кстати. Ведь такую композицию смело можно отнести на кладбище. И она молча приняла из детских рук несколько веток с резными листьями и красными плотными ягодами.

– Я тоже составляю осенний букет. Может, отправимся вместе? – радостно прозвенел голосок.

– Нет-нет, крошка, – отозвалась старушка, – я собираюсь на кладбище.

И она отправилась на ту самую могилу одна. Оказалось, что отыскать её непросто, и кутающаяся в тонкий плащ бабушка долго блуждала по сырым торфяным тропинкам. На расстоянии нескольких метров каждый холмик с крестом за невзрачной оградкой казался опознавательным. Приблизившись, она видела незнакомые лица на фотографиях и чуждый пейзаж вокруг. А тёмное небо опускалось всё ниже, задавливая кладбищенских гостей.

– Сейчас заплачет по нашей Машеньке, – послышался неподалёку уставший мужской голос, тонущий во множестве шагов.

Тихонько проследовав за тучкой из чёрных зонтов, старушка увидела, как чей-то маленький гробик опускают в уже продрогшую землю. К соседней оградке прислонялся одинокий крест, рядом, такой же неприкаянный, стоял отец девочки. Той, которая, казалось, только сейчас срезала ветки рябины, а на самом деле мирно и бездыханно спала в деревянной колыбели детского гроба. На фотографии она весело улыбалась, волосы заплетены в два колоска, щёки румяные, глаза радостные и непростительно живые. Портрет сняли на фоне залива или моря, и вода там синяя-синяя.

А за заборчиком, где облокотили свежий деревянный крест с металлической табличкой и выгравированным именем, притаилась давнишняя могилка. Та самая, на которой старушка хотела оставить букет из кленовых листьев и веток рябины, собранных в роще. Цоколь и цветник затянулись мхом и пестрили коричневыми ссохшимися и свежими, лишь недавно упавшими и всё ещё яркими листьями. Снимок на покосившемся кресте выгорел под солнцем и размылся бесконечными дождями. Трава на могиле пожухла. И не было ни следа от принесённых когда-либо цветов, потому что сюда уже пятьдесят с лишним лет никто не приходил.

Впервые бабушка, у которой из-под шляпки выбились короткие волосы цвета баклажана, навестила её много лет назад, будучи совсем юной. Дыхание давалось тяжело из-за сильного хриплого кашля. Тогда она накинула широкий шарф поверх тонкого пальто и вжала голову в плечи, но всё равно ей было холодно. Октябрь забрал всё тепло и до липкости охладил стопы. И снова осень. Прошло уже чуть больше половины века, и тот шерстяной кашне давно был утерян. Она вернулась, также кутаясь в плащ, когда за оградкой хоронили девочку.

Малышка вдруг появилась и теперь молча стояла неподалёку. Бледная, она обнимала себя руками и с горечью смотрела, как плевки земли постепенно закрывают очертания детского гробика и принесённого ею букета, недавно составленного почившей для себя самой. Спутанные, выбившиеся из кос волосы, невероятно усталые для двенадцатилетнего ребёнка глаза. На ней была накинута лишь ночная сорочка. Движения давались с трудом, по-прежнему откликаясь болью, хотя её больше не было. Едва ли можно было узнать ту радостную девчушку, которая срезала для незнакомой старушки пару веток рябины.

Иногда украдкой погружённая в искусственный сон девочка мечтала сюда попасть. Позже она поделится этим с той самой бабушкой. Что стыдилась своего ожидания надвигающейся смерти и обрадовалась, почувствовав скорое освобождение. А сейчас всё изменилось. Она рванулась за отцовской машиной, ещё не успевшей скрыться за поворотом, который разлучит их навсегда.

В её горле застрял комок чего-то горького и непонятного, когда измотанная ветром старушка подошла поздороваться. Глаза наполнили едкие слёзы. Но храбрая крошка не позволила им облепить щёки.

– Ни за что не заплачу, – внезапно сказала девочка и закрыла глаза, пальцем поправив влажные слипшиеся ресницы.

Они стояли рядом и глядели вслед удаляющемуся автомобилю, чтобы проводить его в добрый путь, углядев, как задние колёса исчезнут за поворотом. Когда последнее скроется из виду – можно больше не смотреть. Старушка тоже хорошо знала эту примету. Так прощаются, чтобы уберечь от беды и пожелать счастливого пути. Домой и по дороге жизни.

Кладбищенская аллея опустела. Девочка развернулась и пошла дочитывать книгу, которую хотела закончить ещё в тот самый день, когда ехала из школы домой на велосипеде. Именно тогда, когда её сбитое большим красным автомобилем тельце распялось на асфальте, а пальчики согнулись в разные стороны. Теперь, наконец умерев, она может читать книгу, оставленную на могилке отцом, сколько угодно.

Ей защипало глаза, и они сильнее, чем обычно, почувствовали прикосновения ветра. Отец уехал. Она подумала, что стоило обнять его на прощание. И в тот день, тем сентябрьским утром, когда бабушка заплела ей колоски и она отправилась в школу на новом велосипеде, девочке не пришло в голову к нему прижаться.

На некоторое время чтение помогло забыться. Но когда она принялась за распаковку багажа, что прибыл с безвременно ушедшей в сумрачный мир, мысли взяли верх над печатной крепостью, оставленной отцом книги. Наваждение победило грифонов, охраняющих дивный сад на горе, и захватило его тенистые дорожки. Но девочка оказалась не готова уйти.

– А вы чего здесь? – спросила она.

– Я принесла букет на эту могилу, – отозвалась старушка.

– Кто там похоронен?

Пожилая дама с минуту думала над ответом, а потом честно сказала:

– Я не помню.

Дитя в ночной рубашке и старушка в ветхом плаще и аккуратной шляпке присели на лавочку у неизвестной могилки, куда последняя принесла осенний букет. Они не вели никаких разговоров, а просто держались за руки. Это оказалось необходимо каждой из них. А потом недавно погибшая девочка прикрыла глаза и неожиданно для обоих взлетела. Взмыла высоко-высоко. И у неё появилось желание подняться ещё выше.

– Вот это да! – послышался с высоты восхищённый восклик.

Внутри у освободившейся девочки всё перевернулось щекоткой. Слёзы брызнули из синих глаз и, не касаясь щёк, вырвались на волю. Изображение исказилось и пошло водоворотом. Её начало поглощать непостижимое блаженство! Всё тело одолела слабость. И не было сил даже сжать кулак. Девочка наконец засмеялась.

Она сделала глубокий вдох, и он не отдался в сердце. А воздух стал мягким, чистым и немножечко сладковатым. Ей захотелось отбросить из головы всё остальное – уже больше не нужное и пустое. Оставить только мечту. Парить и светить.

– Полетели со мной, – предложила юная соседка.

Но старушка замотала головой. Она не хотела отрываться от никогда никем не открытой книги. Не дописанной, скомканной и прожжённой чахоткой. Осенняя женщина, следуя интуиции, нашла её под слоем мха на подставке у самого креста. Теперь она могла заполнять страницы с забавными, увлекательными и грустными (и, конечно, не состоявшимися) историями о той молодой женщине, что когда-то была жива, сколько душа потребует. И до бесконечности тщетно откладывать страшный, и само собой, бессмысленный суд внутренней планеты над собой. Тем самым зачем-то себя наказывая. Но какое всё это имеет значение, когда книга захлопнута, а история оборвавшейся, всего в двадцать пять лет жизни уже написана?

– Идёте? – донеслось сверху.

Старушка, решившись, подпрыгнула, но взлететь ей не удалось. Что-то помешало, остановило. Она повалилась на влажную землю, смягчив падение ладонями. Пожилая дама обернулась назад и увидела, что от её собственной босой ноги протягивалась плотная нить, петляя и путаясь среди оградок и деревьев. И тут же старушка ощутила себя обманутой. Она не ожидала, что надежда случайно отвязаться и улететь окажется напрасной. Будто кто-то нарочно заверил её, наивную, в том, что этот внезапный прыжок прибавит сил и пустит щекотку по телу, как это случилось у девочки. Вот несчастную и окатило волною страха, что так она может провести всю загробную жизнь, привязанная то ли к кладбищу, то ли к детской ручке.

– Я останусь, – осадила себя старушка, – я просто принесла на могилу букет.

– Но вам тоже пора, – сказала девочка и сделала в воздухе сальто, – давайте полетим вместе!

– Не уверена, что получится избавиться от этой нити, – посетовала бабушка, присаживаясь обратно на хлипкую скамейку у могилки, где покоился, принесённый ею букет из кленовых листьев и рябины.

Девочка тут же предложила:

– Мы можем обрезать её. Я помогу!

– Нет! Ни в коем случае! – запротестовала старушка, – я никогда не обрежу свою нить. Лучше останусь здесь, на этой скамейке. Ведь кто-то должен ухаживать за моей могилой…

2008, 2019, 2020

Юрий Черкасов «Грольд»

Под прикрытием

Джип подпрыгнул. Стык. Никогда не привыкну, что теперь из Москвы до Питера около трёхсот километров. И станет ещё меньше, если подтвердится информация стукача. И прибавится несчастных озлобленных людей, которые будут называть нас тварями и нелюдями. Мир жесток. Особенно сейчас.

– Раз, два, три, четыре, пять. Иду тебя искать, – едва шевеля губами, прошептал я.

Толчок разбудил моего напарника Зубника.

– Слышь, Угрюмый, долго ещё? – зевнув, поинтересовался он.

– Опоздать боишься?

– Вчера перебрал, отлить хочу.

– Десять минут потерпишь, – сверившись с картой-самоделкой, ответил ему.

– У-у…

Вокруг простирался набивший оскомину однообразный пейзаж: жухлая серая трава, голые покрученные деревья, ржавые остовы автомобилей, пустые коробки домов, следы пожарищ и пылевые вихри. Я прибавил газу.

– Моя первая операция была неподалёку отсюда, – глянув в окно, подал голос Зубник.

– Ты ещё помнишь?

– А как же, – оживился тот и любовно потрогал ожерелье на шее. – Шесть лет назад. Я тогда кандидатом был. Дело мелкое – отправили одного в посёлок. Там, в саду, у какого-то агронома рос небольшой орех… Да-а. Самого хозяина не застал. В командировке он был. С ореховкой по неопытности возился неделю, но и оттянулся – пытал, драл его жену с дочкой-малолеткой. Потом вырвал у них по зубу на память и грохнул. Как вернулся, меня сразу взяли в штат.

– И какова добыча?

– Мелочь, я же говорил. Участок пять на семь километров.

– Понятно.

– Слышь, Угрюмый, – оживился он, – когда приедем, давай жёстко. Там дом сирот – крику, слёз будет!.. И, чур – молоденькие воспитательницы мои. Они за сытную пайку сами раздвинут ноги. Зря, что ли, я сумку выпивкой и консервами набил.

– Разберёмся.

Служба старалась постоянно тасовать пары, чтобы сотрудники не вступали в дружбу и сговор. С Зубником я пересекался по работе всего раз пять-шесть.

Стык-прыжок. Стык-прыжок.

– Ты у нас четыре года, а чем занимался раньше? – лениво поинтересовался он.

Я молниеносно выхватил пистолет и приставил к его виску.

– Не твоё собачье дело.

– Когда уже получится отследить, как это у тебя выходит? – ухмыльнулся тот. – Ну, мастер!

– Заткнись. Достал своей болтовнёй.

* * *

Окраины Питера. Дом сирот прятался за высоким забором. Разумно. Переставшая плодоносить земля стала довольно пыльным местом.

Ворота нам открыл пожилой мужчина в сером халате поверх ватника.

– Вы предметники? Это я сообщил, – заискивающе глядя на нас, шепнул он. – Мне зачтётся, зачтётся? Всего два места. Хоть на краю, на выгоне, умоляю.

Я хмыкнул. Вечно одно и то же.

– Получишь по заслугам, – солидно сказал Зубник, а когда въехали во двор, добавил: – Пулю.

Проехав по длинной подъездной дорожке, джип встал у главного входа в большой обветшалый особняк. Нас встречала целая делегация. Впереди стояла рыжеволосая женщина с одностволкой наперевес в руках. Наверняка хозяйка заведения. По бокам от неё высились тётки в белых халатах и поварских шапочках. Дальше, нервно подёргивая шеей, переминался с ноги на ногу лысый субъект в очках. А за ним вперемешку располагались опрятно одетые худенькие, бледные, недокормленные дети, пожилые женщины и девушки в чепчиках.

Я не спеша вылез из машины, лениво помахал папкой и проворчал:

– Не усугубляйте. Разрешение у нас есть.

– Причина визита, – хрипло произнесла хозяйка.

– Вы уже неделю скрываете у себя рябинницу, – обронил я, обошёл её и тихо добавил: – Ярость вам, Ольга Волохова, к лицу. И это… курок взведите и вставьте патрон.

Следом, хмыкнув, проскользнул Зубник.

– Видел, как вспыхнула? Забирай. Для меня она старовата.

Прочитав в голове считалочку, я ухватил за лацкан пиджака очкарика.

– Веди.

– К-куда?

– Сам знаешь.

– Ребёнок почти нормальный, уверяю вас, – послушно пристроившись рядом, пролепетал тот. – Рисует динозавриков, ложку уже самостоятельно держит…

– Это навыки, – оборвал его.

Девочка сидела в игровой комнате и, высунув от усердия кончик языка, старательно рисовала гуськом фигурки, которые при большом желании можно было принять за динозавриков. Она посмотрела на нас бессмысленным взглядом и снова склонилась над альбомом.

– Почему в комнате так много посторонних предметов? – резко спросил очкарика.

Тот забегал глазами.

– Играются тут.

– Тяпкой, миксером, шумовкой, флакончиками от духов?

– Не ко мне вопрос.

– Где сама рябина?

– Там, в лесу. Детей водили на прогулку и случайно наткнулись.

– Зубник, сходи с ним туда, удостоверься и нанеси на нашу карту координаты будущего проглота.

Тут в комнату влетела хозяйка.

– Дайте бумаги!

Поджав губы, она пролистала документы.

– Кто же информатор?

– Если скажу, что сделаете, в угол поставите?

Зубник рассмеялся.

– Я буду жаловаться, – предупредила женщина.

– Да не вопрос. И приготовьте нам две комнаты. Дело может затянуться.

* * *

Спустя пять минут после ухода напарника я собрал всех молодых сотрудниц, коротко с ними переговорил, сходил в джип и принёс им свой туго набитый рюкзак. Затем пошёл бродить по территории за особняком, где обнаружил большой вольер с курами, развалившуюся кладовую, полупустой погреб и массу ржавеющих каркасов теплиц без драгоценной укрывной плёнки. Под любой мешковиной или клоком полиэтилена сидел какой-нибудь корнеплод. Разновозрастные дети тихонько копались в земле, но при моём приближении поспешно разбегались.

Половину огорода занимали холмики сырой перекрученной ботвы. Склонившись, я разгрёб одну и украдкой улыбнулся. Под прикрытием! Внутри по стеблю зрела картошка. Внизу лежал кусок картона с крестообразной прорезью, куда уходили корни. Раздобыв лопату, копнул землю. Искусственный плодородный слой был около пяти сантиметров.

– Большого урожая тут не снять. Хитро придумано. Интересно, кому это пришло в голову? – пробормотал я распрямляясь.

Лужайки укрывали искусственные зелёные коврики, а в фонтанах было чисто подметено. Во всём чувствовалась твёрдая рука и разумный подход хозяйки приюта.

– Удовлетворены? – раздалось над ухом.

Судя по горечи в голосе, Ольга подрастеряла надежду и иллюзии.

– Да, – я на рефлексах выхватил пистолет и теперь, чертыхнувшись про себя, постарался незаметно вернуть его обратно.

– Вас не мучает совесть?

– Есть квоты…

– Ой, только не надо, – оборвала меня женщина. – Сиротские дома в программе переселения стоят позади всех. Нас же разделят и отправят в другие приюты нахлебниками.

– Какие претензии ко мне? – глядя в сторону, поинтересовался я.

– Если получится разбудить рябинницу, проглот будет где-то в двадцати квадратных километрах.

– И?

– Нас пятьдесят три человека – места хватит. И прокормиться сможем.

Я покачал головой.

– Можно что-нибудь сделать, чтобы вы нам помогли? – запинаясь, с отвращением выдавила Ольга и покраснела.

– Идите занимайтесь своими делами и не мешайте, – посоветовал ей.

– Нелюдь! – процедила она и убежала.

Слово прозвучало, но в нём не было настоящих чувств. Лишь усталость и безнадёга.

* * *

Мы с Зубником стояли возле двух крохотных комнат, в которых раньше, судя по стойкому смраду, хранились моющие средства. Суровые тётки притащили раскладушки и постели.

– Очкарик слёг, – ухмыльнулся напарник.

– Что так?

– Нервный срыв.

– Властью пользуешься, прыщ? Смотри, когда-нибудь получишь сдачу.

– Ума не приложу, каким образом дети помещаются в деревьях? – пропустив мимо ушей мои слова, произнёс Зубник.

– А тебе-то что?

– Интересно.

– С той стороны наверняка это выглядит как дверь.

– Деревянная?

– Забей, – смерив его взглядом, посоветовал я и сделал отметку в памяти.

Небогатый умом и сообразительностью напарник устроил мне проверку. Ну, дела-а-а…

– Угу. Кстати, хозяйка рвёт и мечет. Ты довёл? – чихнув, поинтересовался он.

– Всегда одно и то же, – пробурчал в ответ.

– Ха-ха. Соврал бы, дал надежду, побарахтался в постели, а дальше не наше дело. Кстати, у неё красивые зубы.

– Заткнись. Пойдём. Будешь перечислять предметы, что рябиннице уже показывали, а я – записывать.

… Земля теряла соки постепенно. Плодородный слой превращался в пыль. Натренированное тревожными звоночками человечество не стало рассуждать, а занялось делом. Счетоводы вывели цифру, что только у пятой части населения сохранится шанс не умереть с голоду. Первоочередной утилизации подлежали дармоеды: иждивенцы, немощные и работники умственного труда.

Всё, что летало, плавало и бегало, закатали в консервы и спрятали в закрома. По густонаселённым странам разгорелись войны строго на истребление живой силы. Человеческая жизнь стоила не дороже клочка бумаги для объяснительной. Власти установили жёсткие лимиты питания, но еды не хватало. Масса народу подалась в леса жевать кору деревьев и подъедать падаль. Больше их никто не видел.

Время шло. Земля стала стерильной, а из живности сохранилась лишь та, которой позволили люди. Производства худо-бедно работали, ископаемые добывались, реки несли безжизненные, но пригодные для питья воды.

Химики и биологи изобрели прикормку самого ядрёного качества. И постепенно в местах компактного проживания насыпали слой искусственной почвы. Угроза голода немного отступила, но всё равно мерилом богатства оставалась еда.

Однажды произошёл странный случай. Из леса к посёлку вышел дикий немой мальчик. Люди, проявив милосердие, не убили его и разрешили питаться отбросами. А спустя несколько дней ребёнок удивлённо что-то промычал, указал пальцем на печную трубу… и три четверти посёлка исчезли. Оставшиеся жители подняли шум. Случаем заинтересовались.

Спустя неделю в другом месте произошло то же самое. Ребёнка забрали для изучения в лабораторию. Вскоре и она испарилась. Но благо велась онлайн-съёмка: мальчик удивился, увидев горящую свечу, и…

После этого военные занялись прочёсыванием лесов и выяснили, что дети выходят из деревьев. К следующему случаю уже подготовились, и, как только пришелец указал на нарисованную вазу, медсестра быстро вколола ему дозу снотворного.

Ребёнка перевезли в новое место. Подобрали добровольцев и снова сунули под нос картинку. Спустя секунду все исчезли. Как и добрый кусок территории. Но наблюдатели увидели, что в момент переноса на той стороне пролетела птица. Большего знака не требовалось – там есть жизнь!

Значит, получается, ушедшие в леса люди самым невероятным способом договорились с природой, сгинули сами, но зато пристроили детей, которые… Дальше никто не разматывал. Некогда, да и некому. Чудо из академической плоскости мгновенно перешло в практическую и на поток.

Военные составили каталог деревьев, из которых выходили дети. Землемеры высчитали километражи проглотов. Власти категорически запретили жителям вырубать леса, сады и уж тем более самостоятельно пробуждать пришельцев. Само собой, выстроилась очередь желающих навсегда покинуть мёртвую землю. А правительство создало службу предметников, которые были способны не только показывать картинки пришельцам и ставить уколы, но и жёстко решать вопросы с недовольными…

Дитя леса безучастно таращилось в потолок. Зубник громко называл, а я записывал.

– Много, – отметил он.

– Нормально. Всем жить хочется. Э-э, не знаешь, кому достанется участок?

– Барыге с гаремом. Жирный кот. Расплатился тонной галетного печенья, – жадно блеснув глазами, ответил напарник.

– А-а.

– Всё, я закончил. Пойду пошарю под юбками у воспитательниц.

– Валяй. Только не вздумай выбивать им зубы.

– Само собой, – ухмыльнулся тот. – Знаю когда. Кстати, мы имеем полное право, как закончим дело, пристрелить пару-тройку буйных. А ты размяк, приятель. Запала в душу рыжая бабёнка? Не хватайся за пушку, ухожу.

Я присел рядом с девочкой на свободный стульчик, выложил шприц и раскрыл первый каталог.

– Смотри, – повернул её лицо к картинкам.

Замелькали виды соборов Мадрида, внутренностей Лувра, окрестностей музея Прадо, достопримечательностей Ватикана, залов Эрмитажа. Следом схема устройства кукольного домика. Никогда нельзя было понять, что именно пробудит дикарей. Прошелестели страницы сказок Бажова и Андерсена. После просмотра упал на пол каталог «Авто». Следом – древняя «Бурда». За ней толстая иллюстрированная книга образцов поделок конструктора «Лего». Набор вкладышей от жевательных резинок оставил её равнодушной. Моя большая надежда – красочно разрисованные матрёшки тоже не сыграли.

– Хватит на сегодня, – пробурчал я и вышел из комнаты.

В коридоре маячил какой-то юнец.

– Кто таков?

– Медбрат.

– Чего надо?

– Вы… сволочи! Как смеете, – он затрясся, пошёл красными пятнами и замахнулся на меня молотком.

Я чуть сдвинулся в сторону, перехватил его руку, заломил, прижал лицом к стене и душевно поинтересовался:

– Слушай, медбрат, а кто занимается огородами?

– Так все понемножку, – сдавленно просипел он.

– Понятно.

* * *

По моей комнате, натыкаясь на сумки с наглядными пособиями, слонялся обиженный на весь свет Зубник.

– Корчат из себя недотрог, суки, – цедил. – Говяжью тушёнку предложил – отказались! Ну, ничего, они у меня ещё попляшут.

– Иди спать.

– Оторвался на дочке сторожа-стукача. Эта сразу ноги раздвинула. Тьфу. Бревно, неумеха. Только и разговоров, чтобы их спасли.

– Хватит ныть, – оборвал его.

– Да пошёл ты.

– И тебе, паскуда, спокойной ночи.

Я не запомнил, что снилось, но утром проснулся с мокрым от слёз лицом.

* * *

Зубник был в своём репертуаре. Он показывал рябиннице «фирменный» набор: куклу с выдавленными глазами, замусоленные порнографические карты, бейсбольную биту, презерватив, пепельницу в виде расширенной вульвы, собачий намордник, хлыст, рулон туалетной бумаги…

– Пройдусь, – буркнул ему.

В коридоре меня снова поджидал медбрат. На этот раз с ручкой от метлы. Получив по заду ею же, он истерично разрыдался.

Детей было не видно, не слышно. Учебные комнаты пустовали. Наверняка Ольга велела проводить занятия в спальнях. Впрочем, они вполне могли паковать вещи. В холле висело зеркало, и мне стоило больших трудов, чтобы не зачесать волосы набок. К чёрту, к чёрту!..

Вооружившись линейкой и каталогом, я до метра рассчитал на карте место будущего проглота. Обследовал сараи со столярными инструментами и огородным инвентарём. Спустившись в подвал, собрал на себе всю древнюю паутину и, чихая, вылез на свежий октябрьский воздух.

Во дворе столкнулся с тоненькой девушкой. Её лицо опухло от побоев. Дочка сторожа. Она несмело улыбнулась и поклонилась мне.

– Раз, два, три, четыре, пять. Иду тебя искать, – отвернувшись, сквозь зубы процедил я.

После полудня сменил напарника.

«Букварь» и два тома «Энциклопедии для девочек» оставили дикарку равнодушной. Плохо. Наглядные пособия у меня не безграничны.

Ольга издали смотрела на меня оценивающим, задумчивым взглядом. К чёрту!

Поздним вечером снова ввалился Зубник. В этот раз он был пьяным до неузнаваемости.

– Суки, какие суки, – проскулил он.

– Оставь их в покое.

– Я сторожа грохнул, – словно не услышав меня, тот подбросил на ладони покрытый кариесом и кровью коренной зуб.

– Зачем?

– Под руку попался. Водку допью и дочку его прикончу.

– Совсем с катушек съехал, урод. На беспомощных отыгрываешься.

– Иначе сейчас нельзя, – пьяно осклабился Зубник. – В будущем станет ещё хуже.

– Это ты о чём? – насторожился я.

– Не твоё дело.

– Мы же напарники.

– А ты убей хозяйку, может, и замолвлю словечко. Тогда глядишь, станешь гарантом новой справедливости.

Я вздрогнул, подорвался с раскладушки, молниеносно вытащил пистолет и вырубил Зубника ударом рукоятки по макушке.

* * *

Тусклая лампочка едва освещала неуютные стены самого глухого закутка подвала. Напарник застонал и попытался подняться. Я подошёл к нему и точно рассчитанным ударом выбил несколько передних зубов.

– А-а-а, – пронзительно завыл тот.

– Нас никто не услышит.

– За фьто!

– Рассказывай о новой справедливости, – холодно приказал Зубнику.

Уже полгода я постоянно сталкивался с непонятными намёками, ловил обрывки фраз и перемигивания среди молодых предметников. Нутром понимая что дело нечисто, никак не мог ухватиться за ниточку, чтобы размотать клубок. И тут напарник услужил.

– Ты труп, не фнаешь, ф кем фвявался, – пригрозил он и харкнул кровью.

Я добавил.

Как все садисты, Зубник боялся боли и вскоре запел павлином. От его слов мне стало неуютно.

– Фсё, клянуфь! Поффяди! Фто хотефь отдам. А-а-а!

Я сидел на корточках напротив него, слушал непрерывный скулёж и тяжело размышлял.

– Где тайник?

Тот продиктовал адрес и получил в челюсть. Потом ещё.

– Повторяю вопрос.

Так продолжалось до тех пор, пока Зубник не сломался окончательно.

– Теперь верю.

Пуля в висок завершила дело.

– Раз, два, три, четыре, пять. Неужели тебя нашёл? – тихо произнёс я и почувствовал, как морозом обдало кожу.

* * *

– Ольга, чёрт возьми, Ольга Волохова, выйди! – прошипел в замочную скважину.

– Вы?

Поверх ночной сорочки женщина накинула халат и сжала ворот рукой. Меня шатнуло. С растрёпанными от сна волосами, она выглядела трогательно и беззащитно. Следующий удар подстерёг, едва глянул в её глаза. А тёплый уютный запах окончательно доконал.

Я сбивчиво пробормотал несколько слов и развернулся, чтобы уйти… сбежать.

– Мне девоч…

– Надо поторопиться.

Спустя пять минут перед безучастными глазами заспанной дикарки из рябины мелькали страницы, игрушки, поделки, открытки, предметы одежды, засушенные цветы…

– Пожалуйста, – взмолился я, – пробудись. Дорога каждая минута.

Ольга притащила сумку из моей комнаты и растерянно сказала: – Эта последняя.

Я тяжело выдохнул.

– Как дочка сторожа?

– Терпимо.

– Очкарик отошёл от нервного срыва?

– Это его обычное состояние, – поморщилась она.

– А подопечные?

– Готовятся. Вы уверены, что нужно собрать весь урожай?

– До малейшей крошки. Инвентарь и столярные инструменты не забудьте. Кур рассадите по корзинам.

– Так и велела, – кивнула хозяйка приюта и, усевшись рядом, случайно коснулась меня грудью. Я судорожно схватил очередной каталог.

– Пожалуйста, малышка…

Девочку пробудили шнурки с ботинок. Вот уж рандом так рандом…

Быстро сделав ей укол со снотворным, я выскочил в коридор.

Прямо напротив двери маячил медбрат с одностволкой.

– Нет, ну идиот, – я отправил его в нокаут.

Ольга посмотрела на меня странным взглядом. Гордость за настоящего мужика читалась отчётливо, но было что-то ещё, давно забытое, из прежней жизни…

– Патронов всё равно нет, – внезапно охрипшим голосом сказала она.

– Понятно, – промямлил я и, неловко потоптавшись на месте, добавил: – Время поджимает. Через восемь часов девочка проснётся. А теперь слушайте внимательно. Если не вернусь, сделаете вот что…

* * *

Джип с трупом Зубника в багажнике вырулил на трассу. Ольга перекрестила меня.

Никогда не привыкну, что теперь из Питера до Москвы около трёхсот километров. Но сейчас это только радовало. Стык-прыжок, стык-прыжок.

Чтобы удержать голову холодной и скоротать время, я занялся разрешением парадоксальной задачки.

– Счетоводам хватило ума приграничные районы объявить заповедной зоной, и формально границы государства остались прежними. Но визуально же не так? Следовательно, проглоты, как карманы реальности, пошли в зачёт…

Покружив по окраинам города, наконец добрался до тайника Зубника.

– Раз, два, три, четыре, пять, – под считалочку растоптал и смешал с пылью все находки.

Снова прыгнув за руль, проехал до заброшенного деревянного склада, выгрузил из машины мертвеца, снял с его шеи ожерелье и разлил кругом канистру бензина. Затем отогнал джип на соседнюю улицу, вернулся и набрал номер командира отряда специальных операций.

– Вал. Это агент под прикрытием Угрюмый.

– Кхм, зря бы не звонил в три часа ночи. Есть новости?

– Некие предметы у меня. Только условие – приезжай сам, – продиктовав ему адрес, потребовал я.

– Десять минут, – ответил Вал и отключился.

Мне с трудом удалось досчитать до двухсот и не сбиться. Вспыхнула спичка – здание склада полыхнуло. Я притаился в засаде.

Спустя минуту кругом замелькали вооружённые люди. Злой как чёрт Вал метался и орал не своим голосом. Сломав телефон, я добежал до джипа и малым ходом слинял.

* * *

Дороге, казалось, не было конца. Меня мутило от голода.

– Зато выиграл время, – удовлетворённо процедил. – Пожар ещё надо потушить, а потом разобраться, чей труп. Ох, Вал!..

Именно старый однокашник Валера – Вал когда-то вытащил меня из петли, убедил вступить в отряд, а четыре года назад внедрил к предметникам. Спецы сочинили отличную легенду, обучили трюкам с оружием, грубым манерам и предложили начесать волосы на лоб – все остальные премудрости освоил сам. Задача была собирать досье на борзых и невменяемых. Я собирал. Писал пространные характеристики, и оставлял для Вала в тайнике.

«Мы гаранты новой справедливости», – его любимая присказка. Чтобы убогий на голову садист Зубник слово в слово его процитировал? Таких совпадений не бывает.

– Кругом подстава, – я вдавил педаль газа и погрузился в размышления.

Весь заговор начался с невинного увлечения. Предметники – закрытая служба с постоянным составом, доступом к хорошей пище и правом вершить судьбы в отдельно взятых участках. Такое сочетание, как любая кроха власти и превосходства, непременно приводит к выпендрёжу. Не у всех, но у многих. И вот дрищ, которому в обычной жизни светили лишь унижения и вечное воздержание, что называется, дорвался. Зуб к зубу – получилось ожерелье. Родился позывной. Как любому угрёбку ему было мало, и он принялся выбивать зубы у детей леса.

Однажды он остановился отлить на месте проглота участка, где когда-то отработал, и его выдернуло, прямо с расстёгнутой ширинкой. На той стороне бушевала зелень, сыто жили люди. Он напоролся на дитя леса, и то потребовало свой зуб. Мол, это пропуск. Зубник заартачился, начал торговаться, а потом, испугавшись, попытался сбежать и, перейдя невидимую черту, вернулся обратно. Он проделал подобный трюк с половиной из двух дюжин зубов, и везде было то же самое.