Текст книги "Историк и власть, историк у власти. Альфонсо Х Мудрый и его эпоха (К 800-летию со дня рождения)"

«Тот, кто притворяется другом, таковым не являясь, – самый жестокий и худший враг».

«Откажись от неблагодарного друга; давай, когда уверен, что даешь в хорошие руки».

«С тем, кто притворяется другом, не будучи им, притворяйся тоже: хитростью обманывают хитрость».

«Будь умерен в похвалах: однажды ты увидишь, что друг твой – именно тот, кого ты превозносил».

«Не думайте и не верьте, что ради друга люди будут подвергать себя опасности».

«Тот, кто находит в тебе совершенства, которыми ты не обладаешь, хочет лишить тебя каких-то благ».

«Чем выше возносится тот, кому вы помогаете, тем меньше он вас поддержит, когда это будет необходимо».

«Если помогаешь человеку и не видишь за это благодарности, не жди от него помощи, когда он возвысится».

«Не верь лжи, не слушай ее и сам не произноси»[489]489
   Villa Prieto 2016: 208.


[Закрыть].

Это негативное представление о дружбе, преданной из-за эгоистического стремления к социальному возвышению (subir), на протяжении XVI в. будет отражаться в эмблематике – новом жанре, появившемся благодаря изобретению книгопечатания, образцы которого можно найти в «Сборнике…».

В заключение стоит подчеркнуть, что в сентенциях «Сборника…», определяющих восприятие книги в целом, концепт друга-советника уже не играет значительной роли. Этот относительно неожиданный факт можно объяснить разными причинами: социополитические и экономические изменения; перестройка феодального уклада, монархии и элит, в том числе, отношений между королем и его приближенным[490]490
   См.: Foronda 2020.


[Закрыть]; интеллектуальные и идеологические импульсы гуманизма и, наконец, не в последнюю очередь, смена материального носителя (рукопись vs. печатное издание), а также стилистические и структурные трансформации жанра, обусловливающие разницу в восприятии «Калилы и Димны» и «Сборника…». В связи с этим необходимо учитывать неизменную актуальность средневековой политической литературы «в придворных кругах и даже в монаршей семье XV в.»[491]491
   Lacarra 2006: 131.


[Закрыть]. Книги в духе зерцал принцев продолжают читать, что подтверждается как «инвентарной описью некоторых дворянских библиотек», так и датировкой двух сохранившихся манускриптов с переводом, выполненным по приказу Альфонсо Х, которые относятся, соответственно, к первой и последней трети XV в. Отдельного упоминания заслуживает рукопись из библиотеки Эскориала X–III‑4, чье «копирование завершено в 1487 г.», то есть чуть меньше чем за пять лет до печатного издания второго испанского перевода. Эта рукопись, помимо всего прочего, «содержит пометы и заметки, авторство которых приписывается Изабелле Католической»[492]492
   Lacarra 2006: 132.


[Закрыть].

Таким образом, можно сделать вывод: руководство для правителей, переведенное в середине XIII в. по приказу инфанта Альфонсо, и бревиарий 1493 г., отражающий мораль городского общества, на пороге Нового времени сосуществуют как два варианта интерпретации одного и того же восточного пратекста[493]493
   Здесь я возвращаюсь к интерпретации, предложенной мной в работе Albert 2021.


[Закрыть]. Однако, заглядывая вперед, нужно сказать, что художественные тексты больше не будут использоваться в образовании правителей и знати, за очень редкими исключениями, такими, например, как басни Жана де Лафонтена. В раннее Новое время преемственность традиции рефлексии на тему идеального правителя обеспечат специализированные трактаты и зерцала правителей, отражающие идеологию испанской монархии, гуманистические влияния и глобальные устремления. В этом контексте, полемизируя с соперничающими концепциями, например, Макиавелли, будет развиваться идея христианского короля, повелителя Империи, которая внесет свои дополнения в обновленную концепцию отношений монарха и его друга-советника.

Ульрике Беккер
«Калила и Димна»: вымысел, политические концепции и мир Альфонсо Х

Настоящая работа посвящена сборнику «Калила и Димна» и его значению применительно к политической культуре Альфонсо Мудрого. Мы изучим динамику, связанную с притязаниями на мудрость и требованиями к мудрости в «Калиле и Димне», представим краткое описание сборника и предложим анализ этих изменений. Затем мы обсудим политику мудрости с особым вниманием к аспектам перформативных практик, чтобы ответить на вопрос: «Как король приобретает мудрость?» На основе сделанных выводов мы обратимся к разговору о политической культуре Альфонсо Мудрого.

«Калила и Димна» – первый нарративный прозаический текст, переведенный с арабского языка на кастильский в 1251 г. по заказу Альфонсо – в то время еще наследника престола. Этот сборник, фабульная форма которого построена по принципу матрешки, стал частью кастильской сапиенциальной литературы и, прежде всего, существующей во многих культурах традиции «зерцал правителей» восточного происхождения. Под «восточным происхождением» здесь подразумевается богатейшая история и традиция, восходящая к самому первому предшественнику «Калилы и Димны» – «Панчатантре», составленной в начале IV в. на санскрите ради «обучения политической дальновидности (и хорошему санскриту)»[494]494
   Scharfe 1989: 22.


[Закрыть]. С самого начала санскрит служил lingua franca и «сакральным» языком, на котором формулировали философские, религиозные, мифические и политические концепции[495]495
   Encyclopedia of Buddhism 2013: 15.


[Закрыть]. Следующий шаг в цепочке translatio наступил во второй половине VI в., когда сасанидский шах Хосров повелел перевести этот сборник на пехлеви. Непосредственный источник кастильской книги «Калила и Димна», арабская «Калила ва-Димна», появился благодаря переводу, или вернее адаптации и компиляции, составленной по пехлевийскому оригиналу Ибн аль-Мукаффой около 750 г. Именно Ибн аль-Мукаффа подарил мусульманскому миру литературный жанр «зерцало правителей», основанный на переводах ряда пехлевийских сочинений.

Итак, «Калила и Димна» служит образцом характеристики, которую Явари и Форстер сформулировали следующим образом: «множественность контекстов – яркая черта зерцал правителей, которым свойственна интеграция греческого, доисламского иранского, индийского и арабского материала»[496]496
   Yavari, Forster 2015: 1.


[Закрыть]. Мы обратим особое внимание на то, какое отражение получили эти многочисленные контексты в специфической структуре «Калилы».

Чтобы ответить на вопрос «Как король приобретает мудрость?», сначала следует обратиться к проблеме пересечения литературы мудрости и ее политического контекста, увидев в «Калиле» образец зерцала правителей. Поэтому необходимо проанализировать статус мудрости и его изменение в традиции. Этот анализ можно провести с опорой на два конкретных аспекта: «статическая мудрость» и представления групп реципиентов.

«Калила и Димна» начинается с предисловия Ибн аль-Мукаффы, за которым следует первая глава, «Commo el rey Dexerbe enbio a Berzebuy a tierra de Yndia» [Как король Дешербе отправил Берзебея в землю Индии], где шаг за шагом пересказывается история написания и передачи сборника. Начало рассказа, которое можно рассматривать как внешний слой, содержит историю самых последних этапов передачи, откуда делается шаг в прошлое. Промежуточная часть главы – средний слой – пересказывает самый архаичный, то есть индийский пласт:

И поместил в эту книгу переведенное из индийских книг, вопросы, которые задавал король королей Индии по имени Дицелен своему альгвасилу, которого звали Бундобет и он был философ, и [король] больше всех любил его и больше всех доверял ему, и он знал больше всех. И повелел он, чтобы ему дали на эти [вопросы] правдивый и обоснованный ответ глава за главой и приводили примеры и подобия, так чтобы видна была истинность этого ответа, и собрали бы в одну книгу, чтобы он взял ее в наставление самому себе, и сохранил в своих сундуках, и оставил в наследство королям, которые придут после него[497]497
   «Desi puso en este libro, lo que traslado de los libros de Yndia, vnas quistiones que fizo vn rrey de los rreyes de Yndia que avia nonbre Diçelen a vn su aguazil a que dezian Bundobet, e era filosofo a quell el mas amaua et de quien mas fiava et a quien mas bien fizo et el que mas sabia. Et mando le que rrespondiese a ellas capitulo por capitulo rrespuesta verdadera et apuesta et que le dixese enxenplos et semejanças por tal que el viese la çertydunbre de su rrepuesta, et que lo ayuntase a vn libro entero, por tal que lo tomase por castigo para sy mismo et quo lo lançaria en sus armarios et que lo dexaria por heredat a los rreyes que despues del veniesen» (Döhla 2009, manuscript B, 123f.) Ссылки на рукопись даются ниже с указанием буквы А или В перед номером страницы. Выделения курсивом, разбиение на блоки и подчеркивание Дёлы в контексте данной статьи не учитываются.


[Закрыть].

Выделяются два момента: книга (изначально вопросы индийского короля и ответы его «философа») служит пособием (см. цитату выше: «чтобы он взял ее в наставление самому себе») для заказавшего ее короля. Эта мысль неразрывно связана с идеей, что ученик завершает обучение, дойдя до определенного уровня. Такое представление о закрытом сосуде подразумевает фиксированный набор знаний, некую статическую мудрость, которая хранится в надежном месте («и сохранил в своих сундуках, и оставил в наследство», см. выше). Разумеется, круг получателей этой мудрости ограничен, как явствует из того факта, что книгу заказал король и она предназначена для использования будущими королями или королевскими наследниками «королям, которые придут после него»).

Таким образом, доступ к мудрости ограничен самим правителем, и именно в функции правителя. «Наставления» предназначены только для того и доступны только тому, кто стоит в центре власти. Тем самым «наставления» такого рода помещаются в сферу тайного знания; оно не создано для широкой аудитории и не подлежит разглашению, это «драгоценный секрет», «сокровище» (tesoro), «тайна» (poridat). Семантическая близость к заглавию псевдоаристотелевской книги «Тайная тайных» (Poridat de las Poridades) не случайна, она связана со статичным, самодостаточным образом мудрости, ограниченной конкретным реципиентом или очень узким кругом реципиентов, имеющей отношение к определенному намерению, особой прагматике[498]498
   О разнообразных значениях см.: Morín 2020: 49–75, 52.


[Закрыть]. Это явление связано с базовой стратегической концепцией, которую мы находим еще в «Панчатантре» в виде нити. Нити следует понимать как утилитарный концепт, созданный ради чьей-то пользы, в котором желание удержать власть превосходит любые аргументы морального характера[499]499
   Berriedale Keith 1956: 451.


[Закрыть]. Прагматический аспект способности принимать правильные решения напоминает греческий фронесис. Если правитель применяет эти концепции в политике, он правит достойно и безопасно и считается мудрым, и об этом – совет Аристотеля Александру в «Золотых устах»:

И наставлял Александра, и говорил: Первым делом сделай так, чтобы думали люди, что никто не будет тебе мил, кроме того, кто тебе истинно споспешествует; а те, кто мыслит дурно и кто творит зло в твоей земле, те понесут от тебя весьма суровое наказание. И с этим устоит твое правление, и будут тебя считать мудрым[500]500
   «E castigó a Alixandre, e dixo: Sea la primera cosa que fagas, que aguises, como crean los omes que el tu bien fazer non lo podrá aver ninguno, si non, el que te ayudare a la verdat; e que crean los falsos, e lo que fazen daño en tu tierra, que avrán de ti muy cruel pena. E con esto se manterná el tu regnado, e serás tenido por sabio.» (Bocados de Oro 1971: 102) (выделено автором).


[Закрыть].

В то же время приведенная цитата демонстрирует еще один, более широкий аспект мудрости – это качество, которое приписывают правителю другие люди (см. «чтобы думали люди»), указывая на внешнее воздействие правителя, нуждающегося в партнере – публике – и группе реципиентов.

Исходной точкой для анализа круга реципиентов служит следующий описанный этап передачи персидского «слоя» «Калилы и Димны», описанный в арабской версии Ибн аль-Мукаффы, а именно описание поисков Берзебея и его возвращения в Персию с текстами (escripturas), которые он перевел на пехлеви: «и испросил их [этих королей Индии] позволение, чтобы пойти на поиски того, за чем он пришел. И они даровали ему позволение и помощь»[501]501
   «et demando les [aquellos rreyes de Yndia] lyçençia para yr buscar aquello por que era venido. Et ellos dieron le todos liçençia e ayuda» (Döhla 2009: A, 121).


[Закрыть]. Поиски завершаются успешно, и повествование продолжается:

И тогда вернулся он к королю, своему сеньору. Этот король был очень любознателен и любил философов больше других. Он неустанно постигал знания, и любил это больше всех радостей, коим предаются короли. И когда пришел Берзебей в его землю, повелел всему народу взять эти писания и прочитать их и молить Бога, чтобы Тот даровал им способность понять их, и дал их тем, кто состоял ближе всех к королю и его дому. И одно из этих писаний – эта книга о Калиле и Димне[502]502
   «Desy torno se al rrey su señor. Et este rrey era muy acuçioso en allegar el saber e en amar los filosofos mas que a otri. Et trabajaua se en aprender el saber, et amaua lo mas que a muchos deleytes en que los rreyes se entremeten. Et quando fue Berzebuey en su tierra, mando a todo el pueblo que tomasen aquellos escriptos e que los leyesen et rrogasen a Dios que les diese graçia con que los entendiesen, e dio les aquellos que eran mas priuados en la casa del rrey. Et el vno de aquellos escriptos es aqueste lybro de Calila e Dina» (Döhla 2009: A, 123).


[Закрыть].

Эти цитаты свидетельствуют о существенном изменении предыдущего подхода: в Индии Берзебею нужно было особое разрешение, чтобы найти «лекарство» (melezina), которое он искал. Но когда он возвращается в Персию, где процессу обучения предшествует введение «правильного» понимания мудрости, его translatio обращается к более широкому кругу реципиентов. Писания становятся доступны почти любому (см. выше: «повелел всему народу взять эти писания»). Берзебей обладает авторитетом как мудрец, передающий мудрость, а придворные составляют расширенный круг реципиентов («те, кто состоял ближе всех к королю и его дому»). Это свидетельствует о крупной перемене в придворной культуре и соответствует историческому контексту, даже в следующем этапе в истории передачи, потому что именно сасанидскую придворную культуру Хосрова заимствовали Аббасиды, для которых писал Ибн аль-Мукаффа.

Из этого мы делаем вывод, что сасанидская политическая культура обусловила идеологию, стоящую за арабским переводом Мукаффы. Придворная культура и ее правила продолжают развиваться. Так, Ибн аль-Мукаффа популяризовал жанр адаба прежде всего книгой «Калила и Димна», которая служила (политической) концепции. По словам Сальваторе, адаб основан на «пересекающихся измерениях повествования, опривычивания и, наконец, нормативности <…> Он был популярен преимущественно среди придворных и интеллектуалов, состоявших при различных исламских дворах, и чиновников, обслуживающих эти дворы»[503]503
   Salvatore 2018: 9.


[Закрыть].

Следует отметить, что в арабской адаптации происходит фундаментальное изменение, которое позднее перешло в кастильский перевод. Знание и мудрость идут рука об руку с «отношением», подразумевающим процесс приобретения мудрости, а также с «внешним эффектом» его восприятия окружающими – иными словами, с престижем. Исходя из этого мы перейдем к анализу политического значения процесса накопления мудрости.

В политических исследованиях используется три ключевых термина: политика как образ правления (polity), политика как линия поведения (policy) и политика как убеждения (politics). Для аспектов, к которым мы будем обращаться ниже в связи с изучением процесса передачи мудрости, особенно важен термин politics, потому что он связан с анализом политических процессов[504]504
   Mols 2001: 25–65, 27.


[Закрыть]. Эти термины функциональны, потому что они могут помочь отследить притязания на новую политическую мысль или сознания в зерцалах правителей – литературе политического толка.

Структуры и процессы приобретения: перформативные практики мудрости

Кари Палонен распространяет термин «политика как убеждение» на политиканство (politicking), что прекрасно отражает нарративные структуры и процессы, связанные с мудростью в «Калиле и Димне»: «политиканство состоит из перформативных актов <…> вопрошания не только о том, что следует сделать, но также и как это сделать»[505]505
   Palonen 2003: 171–186, 177.


[Закрыть].

Для наших целей этот термин полезен тем, что включает только что упомянутый внешний фактор, а именно престиж, – ведь такие перформативные акты происходят «как действие, поведение и демонстрация»[506]506
   «Любое поведение, событие, действие или предмет можно изучать как перформанс, анализировать в терминах действия, поведения и демонстрации» (Schechner 2002: 22).


[Закрыть], и их можно описать в этих категориях. В «Калиле и Димне» перформативные практики присутствуют на разных уровнях.

Структуру связи рамочных нарративов, макам и перформативных практик в нарративной диалогической форме «Калилы и Димны» описал Уэкс. Он определяет «рамочное повествование» как «серию текстуально закодированных перформативных практик, отражающих персонажей в процессе рассказывания истории»[507]507
   Wacks 2007: 44.


[Закрыть].

На концептуальном уровне «Калила и Димна» является частью традиции, «унаследовавшей аспекты перформативных практик и передачи от санскритского первоисточника [и] практику проповеди и сторителлинга, характерную для средневекового ислама»[508]508
   Wacks 2007: 43.


[Закрыть]. Благодаря арабскому наследию в форме традиций пророка (хадисов) и макам рамочные повествования, по словам Уэкса, «кодируют в письменном виде дискурсивные черты, характерные для устного исполнения»[509]509
   Wacks 2007: 44.


[Закрыть]. Намерение убедить, связанное с дидактической целью, становится очевидно в срежиссированном коммуникативном процессе, который соответствует базовой диалогической структуре зерцала правителей. Поэтому следует отметить, что «Калиле и Димне» свойственна перформативность самого разного свойства.

Так что перформативные практики действия, поведения и демонстрации применительно к передаче мудрости можно показать и на уровне содержания «Калилы и Димны», изучая конкретные стадии в процессе адаптации мудрости. Передача мудрости осуществляется в четыре этапа.

На первом этапе должен существовать некто, кто производит фактическое присвоение книг мудрости. Это будет médico/filósofo, и он реализует аспект действия.

Второй этап заключается в усвоении знания, которое является частью процесса чтения и обучения и происходит в соответствии с персональным отношением индивида. Так реализуется аспект поведения. В нашем случае это относится к Берзебею, который описан как персонаж, демонстрирующий готовность к приобретению знания. Это касается и предисловия Ибн аль-Мукаффы, где излагается отношение, необходимое для процесса апроприации знания: «И тот, кто будет трудиться, постигая совершенное знание и прилежно изучая книги, не пожнет иных плодов кроме трудов и страданий, если он не будет творить добро и стремиться к истине»[510]510
   «Et aquel que se trabajara de demandar el saber perfetamente, leyendo los libros estudiosamente, sy non se trabajase en fazer derecho e seguir la verdat, non avra del fruto que cogiere sy non el trabajo e el lazerio» (Döhla 2009: 114).


[Закрыть]. Но и на этом процесс не заканчивается.

Третий этап – это передача. Прочитав все найденные книги, Берзебей переводит «Aqueste de libro de Calina e Dina» [сию книгу о Калиле и Димне], а вслед за ним ее переводит и Мукаффа, включая в свою арабскую компиляцию ряд дополнительных сюжетов: «А мы, прочитав эту книгу, примемся перелагать с языка Персии на арабский, и мы пожелали и почли за благо включить в нее главу на арабском языке, в которой показан будет ученый, создающий эту книгу, и вот эта глава»[511]511
   «Et nos, pues leemos en este libro, trabajemos de le trasladar del lenguaje de Persya al lenguaje aravigo, et quesymos e tovimos por bien de atraer en el vn capitulo de aravigo en que se mostrase el escolar dyçipulo en la fazienda deste libro, et es este el capitulo» (Döhla 2009: 119).


[Закрыть].

Нарративы процесса приобретения знания подробны и занимают в тексте важное место. Можно сказать, что читатель сопровождает получателя книги, и его действия «демонстрируются»: se mostrase el escolar dycipulo en la fazienda deste libro, как сказано в приведенной цитате.

На четвертом и последнем этапе получатель текста сам становится мудрецом. Становится им в своем роде и реципиент, читающий его «правильно». В результате этой перформативной передачи с правильным отношением создается новая мудрость, которая переходит под опеку короля, а через него становится частью придворной культуры. Престиж автора основан на подробном представлении процесса передачи. Но чтобы сделать передачу мудрости возможной, необходим посредник, и этим посредником выступает книга.

Перформативность, мудрость и книги

Применительно к политике мудрости и намерению дать мудрость королю, предисловие Ибн аль-Мукаффы к «Калиле и Димне» не оставляет сомнений в том, что мудрость обычно приобретается через посредство книг. Это становится очевидно, если мы обратим внимание на то, что книжная культура и мудрость с самого начала арабской цивилизации были неразрывно связаны друг с другом. По словам Грюндлер, «идея, что знание существует в форме книг (даже на чужом языке), была общим местом»[512]512
   Gründler 2011: 4.


[Закрыть]. Большое значение имеет и передача. Роль книги как средства, обслуживающего перформативное намерение, не только важна в истории передачи «Калилы и Димны» вообще – особое значение книги видно и из автобиографической главы («La estoria de Berzebuey»). В «Шахнаме» Фирдоуси разъясняется, что глава эта оказалась в книге по специальному разрешению Хосрова, который уступил Берзебею (Бурзою), желавшему стяжать бессмертие благодаря книге[513]513
   Sacy 1816: 9.


[Закрыть]. Берзебей описывает престиж, который он получает благодаря передаче, почти в плутовской манере: «И меня вовсе не стесняло наслаждаться благами мира и близостью к королям, до того как я отправился в Индию и после возвращения обрел больше, чем желал»[514]514
   «Et non me estoruo esto de auer buena parte de este mundo e de la priuança de los reyes ante que fuse a Yndia e despues que torrne ove mas de lo que queria» (Döhla 2009: A, 132).


[Закрыть].

Итак, на вопрос о том, как король обретает мудрость, можно ответить, разделив процесс на несколько этапов. Политика мудрости начинается с инициативы мудреца-filósofo и с разрешения короля (или по одной арабской версии, с приказа), а завершается опять королем: он заканчивает процесс, когда перестает задавать вопросы, то есть своим молчанием:

И тогда замолчал король, и сказал философ: <…> тебе выпало счастье; ведь тобой увенчалось знание, и благоразумие, и страдание, и мера, и твое совершенное понимание. <…> И я тебе истолковал, и разъяснил, и научил тебя, и дал ответы на вопросы, которые ты мне задал, и ты внял моему совету и моей мудрости, исполняя то, что ты должен исполнить <…> и действовал по моему пониманию и согласно моему совету и верному наставлению и проповеди. И на этом завершается книга Калилы и Димны[515]515
   «En esto callo el rrey, et dixo el filosofo: <…> et ayas buena ventura; ca en ty es acabado el saber e el seso e el sufrimiento e la mesura e el tu perfecto entendimiento. <…> Et yo te he departido e glosado e esplanade las cosas et te he dada rrespuesta de quanto me preguntaste, et por ty loe mi consejo e mi saber en conplir lo que deuia […] trabajando mio entendimiento en el consejo e en el castigo leal e en el sermon que te dixe. Aqui se acaba el libro de Calina [sic] e Digna, <…>» (Döhla 2009: A, 483f.) (выделено автором).


[Закрыть].

Цикл заканчивается упоминанием самой книги: «Aqui se acaba el libro de Calina e Digna».

Как уже было сказано, «политиканство» и перформативные практики применительно к презентации процесса передачи мудрости в «Калиле и Димне» представлены по-разному: применительно к важности книг и их translatio в самом тексте; в паратекстах (в данном случае в предисловии); но также и в виде колофона – в самом конце книги. Это имеет отношение и к нашей следующей проблеме – политической культуре Альфонсо.

Возвращаясь к процитированному выше колофону, ясно, что он завершается явной генеалогической отсылкой: «И на этом завершается книга Калилы и Димны, переложенная с арабского на латынь и романский язык по приказу инфанта дона Альфонсо, сына благороднейшего короля дона Фернандо, в год эры тысяча двести девяносто девятый. Книга завершена, и Господу вечные восхваления»[516]516
   «Aqui se acaba el libro de Calina [sic] e Digna, et fue sacado del arauigo en latyn e rromançado por mandado del infant don Alfonso, fijo del muy noble rrey don Fernando, en la era de mill e dozientos e nouenta e nueue años. El libro es acabado, Dios sea sienpre loado» (Döhla 2009: A, 484).


[Закрыть]. Этот фрагмент следует трактовать как заключительное проявление интереса к политике мудрости: упоминается инициатор, его значение и королевское происхождение. С этим колофоном цепь передачи, начатая в главе, описывающей традицию от индийского царя Дицелема <Дабшалима> до Хосрова/Ануширвана, продолжается еще на одно звено благодаря translatio – к Альфонсо. Появление Альфонсо завершает «Калилу и Димну» и намекает, что как только он воссядет на престол, мудрость будет господствовать при дворе.

Аспекты, которые мы будем анализировать ниже, призваны проиллюстрировать сказанное в применении к политической культуре Альфонсо. Однако это не следует понимать в узком смысле и видеть в «Калиле и Димне» учебник, а в политике Альфонсо – реализацию выученных уроков. Тем не менее, если мы рассматриваем «зерцала правителей» как назидательную литературу, притязающую на литературу мудрости, становятся очевидны структурные отсылки, подтверждающие важность такой политической литературы в целом и «Калилы и Димны» в частности, так что затронутые выше темы позволяют проследить масштаб ряда конкретных амбиций Альфонсо.

С этой целью в завершение следует обрисовать политическую культуру двора Альфонсо, сосредоточившись на трех аспектах: «писание и мудрость», «распространение мудрости» и «политика и мудрость» – то есть тех же самых аспектах, которые мы уже обсудили в связи с «Калилой и Димной».

Писание и мудрость: пролог «Истории Испании»

В самом начале, на почетном месте, в прологе к «Истории Испании» (Е1) связь между устной культурой, книгами и разумными людьми невозможно оторвать от возникновения мудрости. История мудрости пересказана в соответствии с теми же вехами, что и в «Калиле и Димне»: «сотворение» мудрости и знания, авторитет мудрецов и фразеологизм «los sabios dicen» [мудрецы говорят]. Как и в «Калиле и Димне», в прологе к «Истории Испании» описана неразрывная связь между писанием и мудрецами:

Древние мудрецы, те, что жили в изначальные времена и изобрели науки и другие вещи <…> ценившие знание больше всех других вещей и полагавшие его тем светом, то может просветить их собственный разум и разум других в поиске путей для обретения и обучения знанию, а случись им найти его, они бы его не утратили. И в этих своих поисках придумали они изображения для букв и, сложив их, создали из них слоги; и из слогов, сложенных вместе, сделали части; сложив затем части, произвели из них речь; и посредством речи овладели знаниями и сумели воспользоваться их помощью <…> Если же не при помощи записей, то какой человеческой мудростью и каким дарованием ума можно было бы запомнить все дела прошлого, дабы не изобретать их заново, что было бы крайне трудно? Однако поскольку изучение людских дел подвержено самым разнообразным искажениям, то мудрецы древности заранее озаботились этим и записали дела как людей безумных, так и людей мудрых; а также тех, кто был верным закону божескому, и тех, кто не был; а еще оставили записи о священных заповедях и людских законах, о праве духовных лиц и праве мирян; также они описали деяния правителей, как тех, кто поступал дурно, так и тех, кто поступал во благо…[517]517
   Альфонсо Х 2019 1: 395–397.


[Закрыть]

Пересказывается процесс творения. В результате становится видна его динамика («придумали они изображения для букв и, сложив их, создали из них слоги; и из слогов, сложенных вместе, сделали части», см. выше); развитие письма приводит к возникновению речи (razon). Другими словами, записывание сущего – не только способ сохранить его, но и творческий шаг, порождающий нечто новое, как видно из цитаты («сложив затем части, произвели из них речь; и посредством речи овладели знаниями и сумели воспользоваться их помощью»). Кроме того, защита от забвения работает не только ретроспективно, но и в виде назидательной профилактики («Если же не при помощи записей, то какой человеческой мудростью и каким дарованием ума можно было бы запомнить все дела прошлого, дабы не изобретать их заново, что было бы крайне трудно?») В определенном смысле «fechos» [ «дела»] не просто ретроспективно пересказываются, но и служат дидактическим средством обучения политической культуре. Семантика цитаты (Sabios antiguos, estudios de los fechos, leyes de —, pueblos, castigassen (castigos) [мудрецы, древние, запомнить дела, законы…, людские законы, наставления]) также соответствует основе «Калилы и Димны» и сочетает цели историописания и «зерцала для правителей», или по формулировке И. Фернандес-Ордоньес, «хотя “История” Альфонсо играет традиционную роль magister vitae [наставника жизни], она прежде всего служит magister principium [наставником правителей]»[518]518
   Fernández-Ordóñez 2009: 40.


[Закрыть].

Еще больше чувствуется влияние «Калилы и Димны» во «Всеобщей истории» в том фрагменте, где связываются воедино история обретения «Калилы», этимология названия «Афины» и бессмертие через мудрость:

А примером того, что знание есть жизнь, а невежество – смерть, служит имя Афин и жизни ради мудрости. А пример тому мы находим в книге, созданной в Индии, под названием «Калила и Димна». И сказано, что царь Персидский нашел в своих книгах, что <…> благодаря этому знанию мудрецы, хотя и умерли плотью, но вечно живут в памяти[519]519
   «XLI D´un exiemplo de cómo el saber es vida e la neciedad muerte, e del nombre de Atenas, e de la vida por el saber. Onde fallamos un exiemplo d´esto en un libro que fue fecho en India, e á nombre Calida e Dina. E diz que un rey de Persio que falló en sus libros que <…>, ca los sabios d´estos saberes maguer que mueren segund la carne peró siempre viven en memoria» (General Estoria, 2006: f.278). Название главы прямо намекает на «Мудрого короля» – Юпитер, «могущественнейший и мудрейший король, какой был в мире».


[Закрыть].

Гонсалес-Касановас уверен: «Включая “Калилу и Димну” в качестве авторитетного текста в “Историю Испании”, Альфонсо придает индоарабской традиции литературный статус классики, политическую функцию пропаганды и назидательную ценность парадигмы»[520]520
   González-Casanovas 1993: 469–477, 469.


[Закрыть]. Особенно примечательно заявление Гонсалеса-Касановаса о политической пропаганде. То, что арабская версия «Калилы и Димны» должна была послужить отправной точкой для «Истории Испании» вполне понятно, если рассуждать в терминах перформативной практики: в этой версии король служит инициатором; он наиболее активен и организует обретение книги.

В целом, это означает, что существует сдвиг в передаче мудрости – от мудрости, которую накапливают знающие люди, до мудрости, собираемой от имени Альфонсо. Фрагменты «Калилы и Димны», где рассказывается, как была обретена книга, а царственные персонажи берут на себя различные обязанности для достижения этой цели, следует понимать в качестве письменной перформативной практики. В этом случае престиж обретения и передачи книг, их апроприации, восприятия содержащейся в них мудрости при королевском дворе, который становится тем самым носителем мудрости, возлагается на короля. Можно сказать, что процесс translatio «актуализуется». Теперь, благодаря интеграции этой истории передачи в работу, выполняемую в скриптории/мастерской Альфонсо, сама по себе мудрость и история передаются Альфонсо.

Распространение и рассеивание мудрости

Адаб, представленный в «Калиле и Димне» / Калила ва-Димна как некое новшество, сочетает в себе культурные, придворные, социальные и политические концепции. Гонсалес-Касановас отмечает особую связь между традицией «Калилы и Димны» и распространением и внедрением адаба «при кастильском королевском и ученом дворе»[521]521
   González-Casanovas 1993: 476.


[Закрыть]. В «Калиле и Димне» адаб явно сопровождается наставлениями, обращенными к народу. Это возвращает нас к уже приведенной цитате: «И когда пришел Берзебей в его землю, повелел всему народу взять эти писания и прочитать их и молить Бога, чтобы Тот даровал им способность понять их, и дал их тем, кто состоял ближе всех к королю и его дому»[522]522
   «Et quando fue Berzebuey en su tierra, mando a todo el pueblo que tomasen aquellos escriptos e que los leyesen et rrogasen a Dios que les diese graçia con que los entendiesen, e dio les aquellos que eran mas priuados en la casa del rrey» (Döhla 2009: A, 123).


[Закрыть]. Заинтересованность в том, чтобы поставить знание на службу народу, предполагает также сравнение с теми задачами, которые ставил культурный проект Альфонсо и образ правителя как rex magister («короля-наставника») в отношении службы «народу»[523]523
   Márquez-Villanueva 1995: 31.


[Закрыть].

Политика мудрости Альфонсо

Перед тем как перейти к заключению, необходимо отследить этапы, характерные для процесса передачи мудрости, выделенные ранее применительно к «Калиле и Димне», на материале деятельности Альфонсо.

– Материальная апроприация книг и их переводы – это процессы, которые относятся к скрипторию Альфонсо в практическом применении: здесь не место подробно излагать контекст перевода с языка, находящегося на более высоком уровне развития, и аккультурации текста на языке перевода – подобное происходило на каждом из трех этапов перевода «Калилы и Димны» (санскрит, пехлеви/арабский, кастильский). Однако важно подчеркнуть уникальное место «Калилы и Димны» как первого нарративного прозаического текста, переведенного на кастильский язык – по словам Уэкса, это был «амбициозный королевский проект формирования лингвистического престижа»[524]524
   Wacks 2007: 14.


[Закрыть].

– Приобретение знания через чтение и обучение происходит параллельно с соответствующим личным отношением – это поведенческий аспект. Здесь задействованы все аспекты идеалов Альфонсо и ассоциирующихся с ним образов: его желание выступать в качестве rex magister, rex sabio, rex prudens (во всех этих образах, как продемонстрировала Марина Кляйне[525]525
   Kleine 2015: 63–74.


[Закрыть]). Это отражается и в том, какой облик получает текст на следующем этапе.

– Помимо традиции передачи, описанной в самой книге «Калила и Димна», ее перенос, адаптация и компиляция отражают базовый подход скриптория Альфонсо не только к переводам, но и, например, к составлению исторических сочинений. Однако ясно, что теперь этот процесс включает еще одну стадию, а именно создание новых книг. Это явление приводит нас к мысли о важности книги как средства материализации и перформативной пропаганды, сопровождающей творческий процесс, показа: если в «Калиле и Димне» колофон должны был показать участие Альфонсо, то в сочинениях, составленных в его правление и под его патронажем или даже им самим, соответствующая ссылка всегда включена в пролог и сформулирована, как отмечала Инес Фернандес-Ордоньес, по-разному (например, «don Alfonso mandó fazer» [дон Альфонсо повелел составить], «Nós, don Alfonso, compusiemos» [Мы, дон Альфонсо, сочинили])[526]526
   Fernández-Ordonez 2004.


[Закрыть].