Текст книги "Историк и власть, историк у власти. Альфонсо Х Мудрый и его эпоха (К 800-летию со дня рождения)"

Мне бы хотелось особо подчеркнуть некоторые аспекты, которые не были в достаточной мере выделены авторами, занимавшимися этой темой. В преамбуле к тетради 1252 г., разосланной в кастильские города, Альфонсо Х ясно говорит: «я видел договоренности, установленные моим прадедом королем доном Альфонсо[105]105
   В тетрадях, отправленных в королевство Леон в 1253 г., он по очевидным причинам вместо своего прадеда Альфонсо VIII ссылается на деда Альфонсо IX. Я обращаюсь к экземпляру, сохранившемуся в Муниципальном архиве Ледесмы. См. (Martín Expósito, Monsalvo Antón 1986: 19–36), док. № 2, датированный 10 февраля 1253 г. в Севилье и обозначенный как «Хартия Альфонсо Х консехо Ледесмы, в котором содержится уложение о ценах и различные нормы, … которыми должны будут руководствоваться жители». Мы ссылаемся на это издание.


[Закрыть] и моим отцом королем доном Фернандо, направленные на их благо и благо их народа и всей их страны». И чуть ниже продолжает: «и вы мне указали на зло, произошедшее оттого, что договоренности не соблюдались так, как они были установлены. А также множество раз вы мне говорили о злоупотреблении властей и о великой дороговизне вещей. И я счел за благо и пользу, чтобы те договоренности, которые они установили, и те, о которых мы сейчас договариваемся, выполнялись, и это будет в моих интересах и интересах всех[106]106
   С незначительными изменениями этот текст воспроизводится в версии, которая хранится в Ледесме.


[Закрыть]».

Во-первых, нужно выделить тот факт, что как Альфонсо VIII Кастильский и Альфонсо IX Леонский, так и Фернандо III прибегали к практике (нельзя сказать точно, насколько она была распространена) оформлять договоренности с советами своих королевств. Эти договоренности, как отражено в определении «Зерцала», заключались для «их [королей] блага и блага их народа и всей их страны». Насколько эта практика была общепринята в королевствах Леона и Кастилии? Мы этого не знаем, но из слов Альфонсо Х из преамбулы к договоренностям 1252–1253 гг. следует, что в первой половине XIII в. она была достаточно распространена. Более того, рискну предположить, что многие привилегии, пожалованные монархами советам, могли быть результатом предварительного договора – договоренности – между королем и представителями советов.

Во-вторых, судя по всему, договоренности необязательно должны были быть оформлены во время заседания кортесов. Учитывая, что Альфонсо Х отсылает к эпохам правления Альфонсо VIII и Альфонсо IX, все указывает скорее на то, что их составляли в королевской курии, либо в момент, когда король находился в соответствующих землях, либо когда представители консехо приезжали ко двору, чтобы заключить соглашения с королем. Таким образом, более чем вероятно, что договоренности обсуждались заранее и затем утверждались в присутствии членов королевской семьи, высших чинов церкви, знати, рыцарей военных орденов (все они входили в курию) и, разумеется, «добрых людей» – представителей низшего сословия – из городских консехо, явившихся для обсуждения договоренностей с королем. Неудивительно, что договоренности заключались «по совету и с согласия» («con conseio e con acordo») членов курии – королевской семьи, высших церковных иерархов, магнатов и рыцарей военных орденов, – учитывая важность, которую они могли иметь для королевства или для отдельных его частей. И именно это отразилось в тетрадях договоренностей для Кастилии и Леона в 1252–1253 гг.

В-третьих, обязательно ли присутствие «добрых людей» из городов и иных «добрых людей» подразумевает, что речь идет о заседании кортесов? Даже если мы предположим, например, что несколько представителей консехо кастильской Эстремадуры прибыли ко двору короля, чтобы изложить ему свои проблемы и нужды, и даже если они были призваны самим королем, стоит ли рассматривать это собрание как кортесы? Очевидно, нет. Я полагаю, что при определении собрания курии в полном составе как кортесов придается чрезмерное значение присутствию горожан. Присутствие представителей городов является одной из отличительных особенностей кортесов, но, на мой взгляд, не единственной.

В-четвертых, из пролога однозначно следует, что соглашения, упомянутые в договоренностях, подписанных Альфонсо VIII, Альфонсо IX и Фернандо III, не могли быть выполнены из-за «войн и великих бедствий», которые принесли вред городам. Сюда нужно добавить «творившиеся злоупотребления и великую дороговизну вещей»[107]107
   В леонских тетрадях: «вред, что вы претерпевали вследствие злоупотреблений, когда продавалось даже то, что продавать не должно».


[Закрыть]. Ввиду этого Альфонсо Х счел за лучшее признать все договоренности, установленные его предшественниками, к которым добавились те, что были согласованы с ним.

Возможно (это не более чем гипотеза), что 27 договоренностей[108]108
   В версии тетради Асторги 24 договоренности, так как копист объединил некоторые из них. Договоренности были опубликованы М. Родригесом Диесом: Rodríguez Díez 1909: 698–701.


[Закрыть], присутствующие в леонских тетрадях, в отличие от кастильских, были заключены – и не выполнены, как свидетельствует сам Альфонсо Х, – с Альфонсо IX Леонским. Действительно, в двух из них упоминается непосредственно «король Леона дон Альфонсо». В равной степени важно то, что эти первые 27 леонских договоренностей имеют принципиально иной характер и контрастируют с остальными, которые, в свою очередь, совпадают с договоренностями кастильских тетрадей. На самом деле, в то время как последние в большей степени касаются экономических вопросов, первые договоренности леонских тетрадей направлены на решение проблем общественного порядка и связаны с аспектами процессуального и уголовного права.

Так, например, в 4‑й договоренности устанавливалось новое регулирование в отношении права «мира дома» («paz de la casa»[109]109
   См.: Orlandis 1944.


[Закрыть]) – института, упомянутого, как известно, во многих средневековых фуэро.

Сосредоточимся на тетрадях, отправленных в консехо Ледесмы. В фуэро этого города[110]110
   См.: Castro, Onís 1916, в частности, фуэро Ледесмы: Castro, Onís 1916: 215–286.


[Закрыть] были включены пять предписаний, регламентирующих означенное право. В первом рассматривался случай разрушения дома[111]111
   Fuero de Ledesma, 14: «Todo uizino de Ledesma aquien su casa deronpieren, se poder prouar, peche CCC soldos; e se non, iure con XII uicinos».


[Закрыть]. Во втором, помимо разрушения, предусматривался случай, когда житель находился внутри дома и был ранен[112]112
   Fuero de Ledesma, 16: «Todo omne de Ledesma aquien su casa desronpieren e dentro firieren, se firmas podieren auer, peche CCC soldos; e si non poder firmas, iure con XII uizinos e ixca de calomia».


[Закрыть]. В третьем обеспечивалась защита сельских домов и хижин[113]113
   Fuero de Ledesma, 17: «Et quien aldea o casa de aldea o cabanna ayena o era derompier, peche CCC soldos; e si firmar non poder, iure con XII e ixca de calonmia».


[Закрыть]. В четвертом устанавливалось наказание для того, кто с оружием в руках или безоружный жестоко вторгся в чужой дом или корраль, ранил, схватил за волосы, толкнул или сбил с ног хозяина[114]114
   Fuero de Ledesma, 18: «Todo omne que por sanna fura casa ayena, e corral ovier, o casa sin corral, e armas leuar o sin armas, e de la puerta adentro entrar e ferir o mesar o enpellar o derribar, peche CCC soldos; se negar e non ouier firmas, iure con XII e iure manquadra».


[Закрыть]. И, наконец, еще одно предписание, схожее с предыдущим, предусматривало меры в случае проникновения в чужой дом или за ворота корраля или погони, с оружием или без, с намерением ранить или обесчестить, но без совершения преступного деяния – то, что сейчас мы называем покушением. В этих случаях фуэро устанавливало денежное взыскание меньшего размера[115]115
   Fuero de Ledesma, 19: «Todo omne que ua acasa ayena con armas, e de la puerta del corral o de casa entrar con armas por ferir o por deshonrar, e en carrera otrossy, o sin armas, e non ferir nin mesar nen enpellar nin derribar, peche LX soldos, si lo poder firmar; se non iure si quinto».


[Закрыть].

Если обратиться к 4‑й договоренности из тетради Ледесмы, совпадающей с соответствующей договоренностью из тетради Асторги, можно заметить, что вторжение в дом другого человека с целью нанесения ему вреда влекло за собой гораздо более серьезные последствия: разрушение дома правонарушителя, изгнание из королевства и, кроме того, штраф в 1000 мораведи в королевскую казну. Если вследствие вторжения в дом нападающий становился причиной гибели одного из его обитателей, он становился «подозреваемым», что подразумевало объявление его «врагом»[116]116
   Cuaderno de posturas del concejo de Ledesma [4]: «Qui fuere a casa de otri de morada por fazerle mal, derríbenle a él las casas e salga del regno e peche al rey mille moravedis; e si omne matar (vaya) por (sospechoso)» (ed. cit. p. 21). В кратком изложении этой же договоренности в тетради Асторги есть ошибка, допущенная копистом: «De qui prendar a otri».


[Закрыть].

Таким образом, мы можем удостовериться, что, в соответствии с данной договоренностью, «мир дома» приобрел территориальный аспект или, если угодно, «сверхправовой», начиная с того момента, когда монарх (нам неизвестно, был ли это Альфонсо IX, Фернандо III или сам Альфонсо Х) с согласия консехо ввел гораздо более строгое наказание для нарушителей этого мира, при этом теперь король получал денежную комиссию за исполнение карательных мер, ранее предназначавшуюся консехо (если действие было совершено на королевских землях) или сеньору (в случае, если преступление произошло в сеньориальных владениях).

В этом исследовании я не буду касаться вопроса о сфере воздействия или влиянии этих 27 договоренностей из сохранившихся леонских тетрадей (Асторга, Ледесма и Сантьяго) на фуэро соответствующих городов, но нельзя отрицать, что результатом их принятия была территориализация этих распоряжений и доработка форальных уложений.

Сделанные в отношении договоренностей уточнения с неизбежностью заставляют нас по-новому подойти к вопросу о природе ассамблей, по итогам которых были составлены тетради 1252 и 1253 гг. Я склоняюсь к гипотезе Г. Мартинеса Диеса[117]117
   Martínez Díez 1988: 133.


[Закрыть]: речь идет о разных протоколах, хотя в леонские были включены договоренности, составленные кастильскими консехо и королем за несколько месяцев до этого. Равным образом, нормативная природа этих тетрадей – договоренностей, а не уложений, как их определяет вышеназванный ученый, – указывает на то, что они были оговорены, согласованы представителями нескольких консехо Кастилии в 1252 г. и Леона в 1253 г. Скольких консехо? Этого мы не знаем.

Трудно предположить, как это сделали некоторые авторы, что монарх созвал кортесы в Севилье в 1252 г. для Кастилии, а несколько месяцев спустя – в том же самом городе для Леона. Кроме того, это были его первые кортесы – событие настолько значимое, что даже первая часть «Хроники» Альфонсо Х, столь неполная и изобилующая хронологическими ошибками, не могла умолчать о нем. Следовательно, договоренности 1252 г. и 1253 г., на мой взгляд, были оговорены, согласованы и затем утверждены в соответствующих куриях, а не кортесах.

Толедские кортесы 1254 г.

Еще Бальестерос в свое время отметил, что мы не имеем даже «отдаленного представления» о решениях, принятых во время Толедских кортесов, ни о вопросах, которые там обсуждались[118]118
   Ballesteros Beretta 1984: 90.


[Закрыть], хотя он и ссылается на оригинальный документ той эпохи, в котором ясно указано на время, «когда король дон Альфонсо созвал первые кортесы в Толедо». Еще раз подчеркнув, что неизвестно, о чем шла речь на этих кортесах, Бальестерос рискнул выдвинуть предположение об их решениях. Считая несомненным собрание кортесов в 1252 и 1253 гг. в Севилье, ученый утверждал, что, поскольку «консехо не выступали с каким-либо прошением», Толедские кортесы были созваны специально, поскольку монарху был необходим сервиций[119]119
   То есть внеочередной платеж, устанавливавшийся кортесами по запросу короля.


[Закрыть] для ведения войны[120]120
   Ballesteros Beretta 1984: 90. Затем Бальестерос приводит грамоту, датированную в Толедо 11 мая 1254 г., в которой речь идет о «рассмотрении тяжб и судебных запретах», высказывая предположение, что она могла быть составлена на этих первых кортесах в Толедо (Ballesteros Beretta 1984: 92). Мартинес Диес относит это последнее утверждение Бальестероса к «Уложениям о назначении и поведении в суде алькальдов Толедо», датированным 15 мая, а не к документу от 11 мая. См.: Ballesteros Beretta 1935: 473.


[Закрыть].

Учитывая тот факт, что не сохранились тетради с записями того, что обсуждалось и было принято в Толедо, Бальестерос предполагает, что их не существовало, поскольку, по его мнению, в тетрадях фиксировались только «законодательные акты, при этом почти ото всех кортесов, целью которых было получение денежных субсидий, не осталось документальных свидетельств»[121]121
   Ballesteros Beretta 1984: 90–91.


[Закрыть].

Проктер принимает объяснения Бальестероса, согласно которым тетради не сохранились, «потому что не содержали законодательных актов», и при этом приводит другой документ, в котором Альфонсо Х упоминает, что ездил в Толедо, чтобы «созвать там свои кортесы». При этом позиция исследовательницы отличается в вопросе о том, чему были посвящены Толедские кортесы 1254 г. По ее мнению, на них инфанта Беренгела, первенец короля, родившаяся за несколько месяцев до этого, была провозглашена законной наследницей кастильской короны при отсутствии наследников мужского пола. Согласно свидетельству, датированному маем 1255 г., прелаты, знать и представители городов прибыли в Толедо, чтобы принести присягу и оммаж донье Беренгеле, в мужья которой был предназначен сын французского короля Людовика IX[122]122
   Procter 1980: 141. На самом деле, в оригинальном тексте говорится «generali curia celebrata», но в присутствии «ciuitatum castrorum et villarum procuratores ad hoc a suis communitatibus destinatos». Выражение «generali curia» Проктер отождествила с кортесами, и таким же образом его понял О’Кэллэген (O’Callaghan 1996: 71–72). По мнению этого исследователя, именно в 1254 г. был впервые использован термин «кортесы» для обозначения ассамблеи, собравшейся в этом году в Толедо. См.: O’Callaghan 1988: 158.


[Закрыть].

В подобном же ключе высказался О'Кэллэген, который помимо этого выдвинул гипотезу о том, что на этих кортесах также обсуждался проект Мудрого короля по вторжению на север Африки посредством «традиционного созыва крестового похода»[123]123
   O’Callaghan 1989: 36; 1996: 213.


[Закрыть].

Вальдеон утверждает, что первые кортесы правления Альфонсо Х прошли в Толедо в 1254 г., и разделяет мнение Проктер относительно цели этого собрания – принесения присяги донье Беренгеле как наследнице короны[124]124
   Valdeón 1977: 60; 1986: 151.


[Закрыть]. Гонсалес Хименес также поддерживает эту точку зрения, в соответствие с которой Толедские кортесы 1254 г. связаны с провозглашением Беренгелы наследницей. Дату проведения собрания он определяет как конец февраля или начало марта[125]125
   González Jiménez 2004: 80.


[Закрыть].

Де Айяла и Вильальба собрали имеющиеся данные, указав источники, в которых упоминается собрание кортесов в Толедо в 1254 г. По мнению этих исследователей, признание доньи Беренгелы наследницей короны было одним из вопросов, рассмотренных на тех кортесах. При этом гипотеза Бальестероса, согласно которой кортесы были созваны для получения военных субсидий, напротив, ставится ими под сомнение, равно как и предположение о том, что тогда было утверждено «Зерцало».

Наконец, Мартинес Диес снова упоминает документы, совпадающие по времени с проведением этих кортесов: подтверждение Альфонсо Х привилегии, дарованной его отцом Толедскому собору, датированное 2 марта 1254 г., в котором кортесы упоминаются как уже произошедшее событие; грамота Педро Нуньеса де Гусмана, в которой ясно говорится, что король «созвал свои первые кортесы в Толедо»; наконец, документ, датированный в Паленсии 5 мая 1255 г. и упоминающий принесение присяги донье Беренгеле как наследнице престола.

Мартинес Диес утверждает, что кортесы были созваны вскоре после рождения принцессы (6 декабря 1253 г.) в Толедо, чтобы облегчить доступ прокурадорам кастильских и леонских городов, и заседали с 20 января по 1 марта 1254 г. По его мнению, не сохранилось никакого постановления, поскольку целью кортесов было исключительно принесение присяги принцессе Беренгеле как наследнице. И добавляет: «Снова очевидным становится разделение между кортесами и уложением; в 1252 г. есть уложение без кортесов, а в 1254 г., наоборот, кортесы без уложения»[126]126
   Martínez Díez 1991: 134–135.


[Закрыть].

Таким образом, все действительно указывает на то, что первые кортесы при Мудром короле прошли в Толедо в 1254 г. и заседали с конца января до начала марта. Поводом для их созыва, вероятно, было признание королевствами доньи Беренгелы наследницей короны. Несомненно, по поводу этого события должен был быть составлен торжественный акт, затем переданный на хранение в королевскую канцелярию и позднее утраченный, как и вся документация, во время войны комунерос.

Кортесы в Бургосе 1254 г.

Единственное указание на эти кортесы содержится во Второй анонимной Саагунской хронике, в которой зафиксировано, что в год 1252 король «созвал очень большие кортесы с князьями и знатными людьми своих королевств».

Бальестерос не упоминает эти кортесы[127]127
   О праздновании свадьбы доньи Леонор и церемонии инвеституры принца Эдуарда см.: Ballesteros Beretta 1984: 100–101.


[Закрыть], равно как и Проктер, хотя О’Кэллэген[128]128
   O’Callaghan 1989: 34–36; 1996: 72.


[Закрыть] и Р. А. Макдональд[129]129
   McDonald 1986. К этой гипотезе я вернусь позднее.


[Закрыть] признают их таковыми. О’Кэллэген считает, что брак инфанты Леонор, сестры короля, с Эдуардом, наследным принцем Англии, был заключен во время заседания кортесов в Бургосе в 1254 г. Не похоже, что королевская свадьба могла послужить поводом для созыва кортесов, а если они уже заседали ко времени ее проведения, причины их собрания неизвестны. Макдональд, в свою очередь, предположил, что на этих кортесах было обнародовано «Зерцало».

Гонсалес Хименес, следуя за О’Кэллэгеном, сначала признал собрание в Бургосе 1254 г. пленарными кортесами[130]130
   González Jiménez 1993: 214.


[Закрыть], но позднее не высказывался в этом ключе и, касаясь вопроса о браке принцессы Леонор с принцем Эдуардом Английским, не выдвигал смелых предположений (как это делал североамериканский ученый) о том, что данный союз был заключен во время Бургосских кортесов в День Всех Святых[131]131
   González Jiménez 2004: 77; cfr.: O’Callaghan 1989: 36.


[Закрыть]. Вальдеон[132]132
   Valdeón 1977: 60; 1986: 151.


[Закрыть] также не признает и даже не упоминает собрания кортесов в Бургосе в 1254 г. Де Айяла и Вильальба[133]133
   Ayala, Villalba 1990: 241.


[Закрыть] называют «необоснованным» предположение о проведении кортесов в Бургосе в конце 1254 г., а Мартинес Диес также их не упоминает.

Судя по всему, бургосское заседание было ограничено полным собранием курии, более соответствующим празднованию бракосочетания принцессы Леонор.

Кортесы в Витории 1255–1256 гг.

Единственное упоминание о собрании кортесов в Витории в 1256 г. встречается в тексте Чудес на романсе, автором которого был приор монастыря Санто-Доминго-де-Силос Педро Марин. В одном из «чудес» рассказывается о посещении монастыря Альфонсо Х во время войны, которую тот вел с королями Наварры и Арагона. Святой Доминик явился Мудрому королю и сообщил, что его молитвы будут услышаны и воцарится мир с его недругами. Здесь есть отрывок, в котором упоминается, что король Наварры Тибо явился в Наварру, где находился Альфонсо, «в его кортесы и стал его вассалом».

Бальестерос упоминает, что в январе 1256 г. Альфонсо был в Витории и «возможно, собрал кортесы, чтобы признать и принести присягу инфанту дону Фернандо». Далее он поясняет: «Толедские кортесы были созваны для присяги инфанте Беренгеле, и с еще большим основанием можно предположить, что эти собрались для оммажа первенцу мужского пола». И немного ниже: «Единственное свидетельство в пользу существования кортесов в Витории нам дает Педро Марин, который, приведя упомянутый пассаж, считает правдоподобным, что принесение клятвы верности Тибо совпало с заседанием кортесов»[134]134
   Ballesteros Beretta 1984: 146.


[Закрыть].

Эвелин Проктер также обращалась к тексту Педро де Марина, но, так как договор о заключении мира с Наваррой не сохранился, она считает, что нет доказательств принятия вассалитета Тибо I, хотя Сан-Себастьян и Фуентераббия стали феодами наваррского короля, что могло бы быть поводом для принесения оммажа в Витории[135]135
   Procter 1980: 142.


[Закрыть]. Британская исследовательница, таким образом, не отрицает возможности проведения кортесов в Витории в 1256 г.

О’Кэллэген, в свою очередь, обходит молчанием это собрание, прошедшее в алавских землях, в то время как Гонсалес Хименес сначала счел его маловероятным[136]136
   González Jiménez 1993: 214.


[Закрыть], но затем, вслед за Бальестеросом, высказал точку зрения, согласно которой Альфонсо Х в 1256 г. созвал в Витории кортесы для принесения присяги наследнику дону Фернандо. От также обращается к пассажу Педро Марина, уточняя, как и Проктер, что Теобальд I никогда не значился в перечне вассалов кастильского короля. Ученый ссылается на новый текст, свидетельствующий в пользу проведения кортесов в Витории: в «Хронике наваррских королей», написанной в середине XV в., упоминается, что, согласно мирному договору, заключенному в Витории, король Наварры или его сенешаль должны были являться в кортесы для возобновления вассальной клятвы каждый раз, когда это потребуется[137]137
   González Jiménez 2004: 88.


[Закрыть].

Вальдеон не упоминает таких кортесов. Де Айяла и Вильальба считают, что трудно допустить существование этого собрания, поскольку «не очень убедительным выглядит главный аргумент, к которому прибегают для их констатации». Действительно, фраза «поехать в кортесы» («ir a las cortes») необязательно означает «поехать в собрание сословий»[138]138
   Ayala, Villalba 1990: 242, nota 13.


[Закрыть]. Мартинес Диес придерживается этой же точки зрения, поскольку фраза Педро Марина указывает лишь на «присутствие наваррского короля в курии Альфонсо Х». Не самым целесообразным было бы проведение генеральных кортесов у границы королевства в Витории в разгар войны и во время мятежа Лопе Диаса де Аро, сеньора Бискайи[139]139
   Martínez Díez 1991: 139.


[Закрыть].

Таким образом, мы видим, что мнения историков относительно проведения кортесов в Витории в 1256 г. разделились: Бальестерос, Проктер и Гонсалес Хименес признают их существование, в то время как О'Кэллэген, Вальдеон, де Айяла и Вильальба, а также Мартинес Диес – отрицают. Аргументы последних мне кажутся в достаточной мере убедительными для того, чтобы разделить их точку зрения: в 1256 г. в Витории генеральные кортесы не собирались.

Кортесы в Сеговии 1256 г.

Бальестерос, опираясь на сведения, которые приводит Кольменарес в «Истории прославленного города Сеговии», считает несомненным проведение кортесов в этом городе в 1256 г. По мнению исследователя, это собрание имело большое значение, поскольку в его ходе были достигнуты соглашения относительно цен и порчи монеты. Утверждение Диего Кольменареса Бальестерос подкрепляет отрывком из «Хроники», где речь идет о повышении цен, в результате которого король был вынужден установить предельные цены на все товары, хотя позднее ему пришлось отменить их и разрешить свободную торговлю.

Бальестерос идет гораздо дальше и утверждает, что «проведение кортесов» совпало «с законодательной деятельностью короля». Ученый соотнес проведение Сеговийских кортесов с прологом Партид, в котором указано, что составление этого кодекса началось на несколько дней ранее – 23 июня 1256 г. Далее он перечисляет пожалования, сделанные королем во время его нахождения в Сеговии в июле 1256 г., зафиксированные в «Королевском фуэро»[140]140
   Ballesteros Beretta 1984: 167–168.


[Закрыть].

Проктер высказала серьезные возражения против аргументов Бальестероса и сочла факт заседании кортесов в Сеговии в 1256 г. «недоказанным»[141]141
   Procter 1980: 142–143.


[Закрыть]. По мнению О’Кэллэгена, речь идет лишь и собрании, на котором присутствовали представители городов[142]142
   O’Callaghan 1996: 72.


[Закрыть]. Гонсалес Хименес по этой причине определил собрание в Сеговии как «съезд», где собрались представители городов Старой Кастилии, Кастильской Эстремадуры и королевства Толедо[143]143
   González Jiménez 1993: 214; 2004: 93.


[Закрыть]. Вальдеон не упоминает эти кортесы. Также их существование отрицают де Айяла и Вильальба[144]144
   Ayala, Villalba 1990: 243, nota 14.


[Закрыть], равно как и Мартинес Диес, который полагает, что Кольменарес, опиравшийся на «Хронику» короля, совершил ошибку, датировав 1256 годом договоренности 1252–1253 гг., заключенные в Севилье[145]145
   Martínez Díez 1991: 140–141.


[Закрыть].

Таким образом, Бальестерос – единственный, кто признает без оговорок собрание кортесов в 1256 г. в Сеговии. О’Кэллэген и Гонсалес Хименес определяют это собрание как «съезд», поскольку на нем не присутствовали привилегированные сословия и представители леонских городов. И, наконец, Проктер, Вальдеон, де Айяла и Вальальба, а также Мартинес Диес не признают существования этих кортесов.

Кортесы в Вальядолиде 1258 г.

Вальядолидские кортесы 1258 г., напротив, не связаны с такого рода научными проблемами. Сохранилось несколько тетрадей соглашений, принятых во время их заседания, которые Королевская Академия истории использовала для своего издания[146]146
   В частности, оригинал от 18 января 1258 г., который хранился в муниципальном архиве Ледесмы. Он был дополнен достоверной копией оригинала, датированной 1577 г., которая находилась в муниципальном архиве Понферрады. См.: CLC 1: 54–63. Также сохранились тетради Бургоса, Эскалоны, Лорки и Леона. См.: Ayala, Villalba 1990: 243, nota 15.


[Закрыть]. Проведение кортесов в Вальядолиде в 1258 г. признают все историки без исключения: Бальестерос[147]147
   Ballesteros Beretta 1984: 201–206.


[Закрыть], Проктер[148]148
   Procter 1980: 143.


[Закрыть], О’Кэллэген[149]149
   O’Callaghan 1989: 35; 1996: 72.


[Закрыть], Вальдеон[150]150
   Valdeón 1977: 60; 1986: 151–152.


[Закрыть], Гонсалес Хименес[151]151
   González Jiménez 1993: 214; 2004: 128–130.


[Закрыть], де Айяла и Вильальба[152]152
   Ayala, Villalba 1990: 243.


[Закрыть] и Мартинес Диес[153]153
   Martínez Díez 1991: 141. Ученый, однако, отмечает, что ни в уложении, которое тогда было принято, ни в каком-либо известном нам указе того времени не встречается точного определения «кортесы», но это не мешает ему признать, что, вполне возможно, собрание это «имело институциональный характер кортесов».


[Закрыть]. Проблема, которую ставят перед нами Вальядолидские кортесы 1258 г., заключается, на мой взгляд, не в сомнительности самого факта собрания, а в природе соглашений, которые были там достигнуты.

Бальестерос посвящает несколько страниц комментированию наиболее важных соглашений, достигнутых на этих кортесах, которые, по его мнению, «не имели такого значения, как соглашения 1252 г.», поскольку «копируют многие их пункты». Эти положения он оценивает как «беспорядочные», так как в них оказываются смешаны «административные и гражданские вопросы с чисто процессуальными» и присутствуют, хотя и в меньшей степени, «нормы, регулирующие цены, а также законы, направленные против роскоши».

Очевидно, что для Бальестероса предписания, содержащиеся в тетрадях Вальядолидских кортесов 1258 г., – это «законы» («leyes»). Чуть ниже он ссылается на то, что они «начинаются с применения закона к королевскому дому». Или что «в законе против роскоши идет речь о разделении классов в зависимости от их одежды». Исследователь настолько увлечен этой идеей, что не задумываясь называет «статьями» соглашения, содержащиеся в тетрадях. Наконец, давая общую оценку Вальядолидским кортесам, он пишет: «Они скорее служили указанием на контакт суверена с его вассалами, позволивший с помощью законов решить безотлагательные проблемы, нежели были значительным законотворческим достижением, несмотря на некоторые нововведения»[154]154
   Ballesteros Beretta 1984: 206.


[Закрыть]. Для Бальестероса, таким образом, соглашения кортесов 1258 г. являются «законами».

Проктер, в свою очередь, называет принятые на этих кортесах решения клаузулами или декретами, не делая различия между терминами[155]155
   Так, она отмечает, что клаузулы кортесов 1258 г. снова обнародовали декреты 1252 и 1253 гг. Далее она настаивает на клаузулах тетрадей кортесов 1258 г., чтобы затем назвать декретами соглашения этих кортесов. Говоря об аспектах, регламентированных на кортесах, исследовательница упоминает «законы, касающиеся одежды», и включает в их состав принятые в 1258 г. решения. И чуть ниже снова ссылается на «декреты 1258 г.» (Procter 1980: 143, 222, 223, 231–232).


[Закрыть]. О’Кэллэген, напротив, не оставил без внимания, что в протоколах Вальядолидских кортесов 1258 г. соглашения обозначены термином «договоренности», хотя и полагает, что они были «обнародованы». Далее он выдвигает смелое предположение, согласно которому «тетради кортесов в Севилье 1252 г., Вальядолиде 1258 г. и Севилье 1261 г. базировались на текстах, предварительно одобренных королем, приспособленных к текущим обстоятельствам и затем заново переданных для утверждения монарху»[156]156
   O’Callaghan 1989: 136–137.


[Закрыть]. Я не разделяю мнения североамериканского историка, поскольку, как мы имели возможность видеть, договоренности, согласно установлениям «Зерцала», реализовывались в форме «привилегий» или «грамот», которым, в отличие от законов, не требовалась процедура промульгации.

Согласно другим авторам, договоренности, вероятно, составляли уложение[157]157
    «Согласно уложению Вальядолидских кортесов 1258 г. …» (O’Callaghan 1996: 98).


[Закрыть]. Этот термин, помимо О’Кэллэгена, используют Вальдеон[158]158
   Valdeón 1977: 60; 1986: 152.


[Закрыть], Гонсалес Хименес[159]159
   González Jiménez 2004: 129–130.


[Закрыть], де Айяла и Вильальба[160]160
   Ayala, Villalba 1990: 258, 264.


[Закрыть] и Мартинес Диес[161]161
   Martínez Díez 1991: 141–143.


[Закрыть].

Сравнительный анализ содержания севильских договоренностей 1252 и 1253 гг. и договоренностей Вальядолидских кортесов 1258 г. выходил бы далеко за рамки этого исследования. Значительная часть севильских договоренностей перешла в вальядолидские. Этот факт лишь подчеркивает низкую эффективность договоренностей как нормативных актов. Напомню, что еще в договоренностях 1252–1253 гг. отмечалось, что многие из них были утверждены при Альфонсо VIII, Альфонсо IX и Фернандо III, но не выполнялись и не помогли избежать «злоупотреблений», творившихся в те времена.

Тем не менее мне бы хотелось сделать несколько уточнений в отношении договоренностей кортесов в Вальядолиде в 1258 г. Во-первых, как уже отметил Мартинес Диес, адресатами этих договоренностей были жители всех королевств Альфонсо Х. Это следует из 19-й договоренности, в которой речь идет о всех землях, входящих в состав кастильской короны[162]162
   Как верно отмечает Мартинес Диес, сохранившиеся леонские тетради предназначены не для конкретных консехо – как это было с договоренностями 1252–1253 гг. – а для всех жителей королевства Леон, в то время как адресат сохранившихся кастильских тетрадей, отосланных в Бургос, – консехо Арлансона и его пригородов (Martínez Díez 1991: 142). Исследователь не пытается объяснить причину этого различия, которое, в конечном счете, может быть связано с определенной практикой или манерой писцов Канцелярии, назначенных для оформления документов для этих королевств.


[Закрыть]. Таким образом, они имели территориальный характер, что неудивительно, поскольку, как мы уже видели, договоренности 1252 г. были предназначены для королевства Кастилия, а договоренности 1253 г. – для королевства Леон, что демонстрирует очевидное стремление к территориальному разделению соглашений, по крайней мере, в этих двух королевствах.

Во-вторых, очевидно, что речь идет не о тетради законов («cuaderno de leyes»), поскольку в конце текста его содержание определяется как «договоренности»: «Я, вышепоименованный король Дон Альфонсо, повелеваю, чтобы руководствовались этими договоренностями и следовали им»[163]163
   CLC 1: 63.


[Закрыть]. Кроме того, в некоторых случаях в соглашении появляется самоназвание «договоренность»: «Также приказывает король, чтобы все хартии, касающиеся ростовщичества, которые были составлены до этой договоренности, были действительны в соответствии с их условиями вплоть до вступления в силу договоренности»[164]164
   CLC 1: 60.


[Закрыть].

В-третьих, договорная природа принятых решений отражена уже в преамбуле. Монарх уточняет, что он получил «согласие и совет» своих братьев, архиепископов, епископов и магнатов Кастилии и Леона и «добрых людей городов Кастилии и Эстремадуры и леонских земель, которые были со мной в Вальядолиде»[165]165
   CLC 1: 55.


[Закрыть]. Заключению соглашения – и в этом преамбула совпадает с договоренностями 1252–1253 гг. – способствовали «многие злоупотребления, которые происходили и были во вред нам и всей моей земле». Наиболее важно в этом смысле то, что «добрые люди» изложили королю суть злоупотреблений, и он обязался удовлетворить изложенные просьбы и обеспечить соответствующий надзор во всех своих королевствах. Таким образом, договоренности появились как результат инициативы представителей королевств. Такое заключение можно сделать на основе того, как составлялись тетради.

Действительно, из некоторых договоренностей следует, что они были приняты не единичным субъектом – королем, а коллективным: «Сочли правильным»[166]166
   CLC 1: 56, 58, 60–63. Этот же критерий можно использовать по отношению к тем договоренностям, которые начинаются фразой «Также король повелевает» и которым предшествует другая, начинающаяся со слов «Считаем правильным».


[Закрыть] или «Согласились и сочли правильным»[167]167
   CLC 1: 59.


[Закрыть]. Исчезает повелительное наклонение, которое можно встретить в севильских договоренностях 1252–1253 гг. («Повелеваю» или «Также повелеваю»), что указывает, по моему мнению, на желание подчеркнуть пактовый характер договоренностей.

В равной степени важно, что о монархе говорится всегда в третьем лице («король повелевает»), что наводит на мысль о том, что договоренности были составлены представителями королевств, представлены монарху и одобрены им. Кроме того, инициатива королевских подданных обнаруживается в некоторых договоренностях тетрадей, где уточняется, что они были представлены «на милость короля»[168]168
   CLC 1: 57, 59.


[Закрыть].

Наконец, то, что соглашения Вальядолидских кортесов 1258 г. не являлись законами (их даже нельзя назвать декретами или постановлениями), доказывают меры, предусмотренные для обеспечения соблюдения договоренностей. Действительно, в преамбуле указано, что все – король, архиепископы, епископы, магнаты и представители консехо королевств – «принесли клятву и обещание защищать их и исполнять, и архиепископы и епископы постановили отлучить от церкви всех, кто не будет их соблюдать». Очевидно, для того, чтобы приступить к исполнению закона, не требуется клятва и обещание адресатов охранять его и угроза отлучения от церкви. Тем не менее король, помимо специальных норм, содержащихся в некоторых соглашениях, в конце устанавливает санкции против нарушителей договоренностей, которые, как уже было сказано, видимо, соблюдались отнюдь не в точности. Наказание для нарушителей договоренностей было таким же, что применялось к преступившим клятву и не подчинившимся приказам своего сеньора[169]169
   CLC 1: 63 in fine.


[Закрыть].

Таким образом, кортесы, по крайне мере, в начале правления Альфонсо Х, предстают не только как институция, чьей единственной целью является выполнение совещательной функции, но и как орган, служащий для заключения политических сделок, где представители королевства оговаривали и согласовывали с королем меры для устранения злоупотреблений и решения проблем королевств.

Толедские кортесы 1259 г.

Историки единодушно признают собрание кортесов в Толедо в 1259 г., хотя до нас не дошло никаких протоколов или непосредственной информации о том, что обсуждали и постановили во время их заседания. Только два диплома того времени свидетельствуют о том, что причиной для созыва кортесов был вопрос об имперском троне[170]170
   Ballesteros Beretta 1984: 224–229; 1918: 71; Procter 1980: 144; O’Callaghan 1996: 191; González Jiménez 1993: 214; 2004: 133–136; Valdeón 1977: 60; 1986: 152; Ayala, Villalba 1990: 243, 264; Martínez Díez 1991: 143–144.


[Закрыть]. О’Кэллэген также рискнул предположить, что Мудрый король воспользовался этим собранием кортесов, чтобы провозгласить свою гегемонию на полуострове, «возобновляя тем самым имперские притязания королей Леона, считавших себя потомками вестготских королей, правивших всей Испанией»[171]171
   O’Callaghan 1989: 115.


[Закрыть].

Кортесы в Севилье 1261 г.

Также не вызывает вопросов признание[172]172
   Procter 1980: 145; O’ Callaghan 1989: 35; 1996: 80, 130, 155, 162; González Jiménez 1993: 214; 2004: 141–142; Valdeón 1977: 60; 1986: 152; Ayala, Villalba 1990: 243, 264; Martínez Díez 1991: 144–146.


[Закрыть] кортесов, собравшихся в Севилье[173]173
   Справедливая критика Эвелин Проктер не позволяет принять во внимание свидетельство Ортиса де Суньиги относительно собрания кортесов в Севилье в 1260 г. По предположению Бальестероса, оно могло проходить в конце этого года (Procter 1980: 144–145).


[Закрыть] в январе 1261 г., от которых сохранилась по меньшей мере одна тетрадь[174]174
   Опубликовано (Rodríguez Díez 1909: 715–720) и более новое издание с небольшим исследованием М. Гонсалеса Хименеса (González Jiménez 1998a), на которое мы ссылаемся.


[Закрыть]. Как полагает Гонсалес Хименес, собрание должно было быть в высшей степени многочисленным, а предметом было не что иное, как обсуждение заморского похода: только что успешно завершилась экспедиция в Сале, и Альфонсо Х стремился получить дополнительные сервиции, чтобы начать кампанию в Марокко. Согласно преамбуле сохранившегося уложения, король обратился за советом к кортесам, и ему «дали хороший и верный совет, как и подобает настоящим преданным вассалам». Однако, согласно решению, вынесенному «добрыми людьми городов Кастилии и Леона и всех наших королевств и владений», монарх оказался вынужден удовлетворить встречное требование: «И они пришли к соглашению и сказали нам, что для того, чтобы сделать наилучшим образом то, что мы хотим, и чтобы это было угодно Богу, мы должны устранить злоупотребления, которые случаются в наших землях, и выправить все так, чтобы это было угодно Богу и на пользу и ради сохранения наших королевств»[175]175
   González Jiménez 1998a: 301.


[Закрыть]. Король признает, что принял соглашение и учел, чтó можно было бы улучшить так, чтобы это было угодно Господу, ему и во благо всем.