Текст книги "Как цари в народ ходили"

Глава IX

Объект вклинился в пространство между Землей и Луной… При вхождении в атмосферу Земли вокруг него «рассыпалось» какое-то яркое поле и, «выключая» все на своем пути, он пролетел расстояние примерно от Сахалина до Испании. Потом, резко потеряв высоту и притормозив, развалился на десятки частей и просто «плюхнулся» в Атлантический океан в районе Бермудского треугольника, накрыв почти всю его площадь (треугольника) разбросом кусков.

Америка почувствовала это только в виде небольшой приливной волны, на которой любят кататься серфингисты. И все!..

А вот путь пролета над Азией, Европой и Атлантикой был замечен и отмечен.

Изумрудно-серебристая полоса в несколько сотен километров шириной легла по всему курсу полета в атмосфере и на земле.

Глава X

Все эти события и ввергли пассажиров «Борта № 1» России, двухэтажного эксклюзивного красавца авиалайнера, изготовленного по спецзаказу авиаконцерном гигантом «Боинг» лично для Президента России, в панику.

Ужас, правда, сразу обуял не всех, а только тех, кто находился в нижнем ярусе самолета. Верхний же, президентский, как-то не сразу отреагировал на произошедшее. Здесь находились только Президент и самые близкие люди его команды (все с женами и детьми), да пара телохранителей… для поручений-побегушек.

Остальные люди, включая даже экипаж самолета, не имели права подняться сюда без особого приглашения. На родных Президента это, конечно же, не распространялось.

В Токийском аэропорту, когда самолет еще даже не вырулил на взлетную полосу, вся эта команда, как это было уже давно заведено, начала праздновать по случаю окончания визита, что называется, «на всю катушку». И, когда лайнер оторвался от земли, все они были уже под шофе.

В особо загерметизированном и шумоизолированном ярусе никто даже не заметил, что произошло. Обратили внимание (кто мог) лишь на то, что везде погас свет. И все! До остального здесь никому не было никакого дела!

Очнулись здешние обитатели только перед самым появлением генерала Иванова. Да и то не все. Один из телохранителей, почувствовав неладное, пытался связаться с экипажем и, поняв бессмысленность этих действий, кое-как разбудил генерал-майора Горчакова – начальника личной охраны Президента, а затем остальных, кого смог. Впустив Иванова и уже давно дежурившего у входа наверх лечащего врача Президента, со сбивчивых их рассказов и их внешнего вида, внушавшего ужас, здесь наконец-то кое-что поняли о случившемся.

И… пока, как говорится, суть да дело… Но об этом уже ниже.

Самолеты сопровождения сразу же исчезли в темноте. Их двигатели и бортовая электроника вышли из строя, и они почти одновременно свалились в штопор. Так и не выйдя в эфир с сигналами бедствия и не сумев катапультироваться, летчики этих машин погибли. К тому же две машины взорвались, столкнувшись в воздухе. Остался один «Миг». Он летел сзади и чуть ниже лайнера, чтобы не попасть в инверсионный след, оставляемый позади него, так как это неминуемо могло привести к аварии. По этой или по какой-нибудь другой причине, но его двигатели, хотя и с перебоями, но работали даже при отключившейся уже аппаратуре. Летчик не «ослеп» от яркой вспышки, поскольку его заслонил собой огромный лайнер, но управлять своей техникой он был бессилен. Пролетев под брюхом авиалайнера, «МИГ» свалился на левое крыло и устремился к земле.

Глава XI

Володя Пронин, молодой парень двадцати двух лет, вышел из кубрика речного толкача-буксира с громким названием «Речной 221» покурить на палубу. Не спалось ему что-то.

Осень начинала входить в свои права, поэтому было уже довольно-таки прохладно. Накинув на плечи китель, парень шагнул за переборку.

– У-ух! Хорошо! – сказал он, выпустив пар изо рта. Потом достал сигарету, прикурил и смачно затянулся. Протяжно выдохнув, облокотился о борт и стал любоваться необъятной ширью искусственного моря – дела рук человеческих.

Его «толкач» стоял на якоре недалеко от огромной плотины гидроэлектростанции и ждал утра: когда ему «дадут добро» на прохождение через шлюзы. На носу у «Речного 221» были пришвартованы друг за дружкой три баржи: «Москва», «Кремль» и «Сибирь». Баржи были большого водоизмещения и использовались не только в речном, но и в морском прибрежном судоходстве. «Москва» и «Сибирь» были чисто баржами, «Кремль» когда-то был самоходкой (имел кормовую надстройку), но из-за поломки двигателя и нехватки средств для его ремонта использовался теперь, как и первые две.

Огоньки плотины и судов, стоящих на рейде, отражались на спокойной водной глади этой сибирской реки. Красота – аж дух захватывает! За бортом нет-нет да и плеснется крупная рыбина. И снова тишина. Только где-то там, вдали, чуть-чуть слышен звук работающих в неполную силу турбин ГЭС.

– Что, Вова, не спится? – раздался сверху с мостика голос вахтенного.

– Да вот, покурить что-то потянуло, дядь Миша. Да воздухом подышать, – ответил парень.

– Надо… Ну как, привыкаешь помаленьку к речному делу? Ты ведь моряк, можно сказать. Масштабы, наверное, не те, да?

– Привык уже. Я ведь море-то видел только с берега. А как в поход пойдем, так не до этого было. Я из трюма-то не вылезал.

Володя недавно устроился на это судно мотористом. И проработал-то еще чуть больше двух месяцев.

Вернувшись прошлой осенью, отслужив два года в разведгруппе морской пехоты Северного флота, в родной город Владимир долгое время маялся, не находя подходящей работы. Здоровья хоть отбавляй! А работы нет. А тут еще с девушкой познакомился. С Мариной. Девушки быстро западают на ребят в форме морпеха! Начали встречаться. Дальше – больше. Решили пожениться, да только денег – ни копейки. Надо было что-то делать.

Володина семья жила скромно. Отец, оставшийся без руки во время аварии на заводе, получал небольшую пенсию. Мать работала учительницей в школе. Братишка – ученик десятого класса. Дальше можно и не продолжать.

А тут еще и зарплату перестали во время платить – на месяцы задерживали. «Экономические трудности переходного периода» – так говорилось в средствах массовой информации. Стало вообще туго. Володя перебивался случайными заработками, да по огороду на пригородном участке помогал родителям. Так и жили.

Марина же была из «обеспеченных». Родители ее занимались торговлей на рынке. Затем открыли свой магазин. Наняли продавцов, платя им гроши. И, конечно, выражение «он тебе не пара» девушка слышала почти ежедневно.

Володя был гордым и сильным духом и решил: «Обязательно заработаю!» «Сделать деньги» здоровому спортивному крепышу, как он, в то время можно было только одним путем. Старые друзья детства, с которыми Вовка Пронин уходил в армию, все «встали на ноги». «Поднялись», как они говорили. Звали и его в свою «бригаду».

Увидев, как «прожигают» жизнь его дружки, Володя чуть было не сломался. Красивые дома, мощные внедорожники, шикарные шмотки и куча денег больно били по самолюбию и нервам молодого парня. Но он не перешагнул через совесть, через родителей, школу, армию. Отказал братве, которая уже начала собирать деньги, чтобы «поднять» и его.

Марину же сначала все устраивало. Но каждодневное «промывание мозгов» ее родителями и близкими дало знать о себе. И они расстались.

Он долго мучился. Родители, как могли, старались его успокоить. И, в конце концов, он решил уехать из своего любимого города куда глаза глядят. Сел в первый же поезд, следовавший куда-то за Урал и… будь что будет!

Позже он узнал из письма братишки, что Марина вышла замуж за одного из «братков». Забеременела. А через месяц ее мужа зарубил топором один парень, торговавший на рынке мясом, выращенным его семьей. У него вымогали деньги. Он отказал. Его стали запугивать, угрожая убийством. Парень был, видно, «не промах». Стал защищаться от бандитов и выхватил топор… Получил, конечно же, на всю катушку!

Марина сидела в это время в роскошном «БМВ», все произошло на ее глазах. Потом она сделала аборт и… стала заливать свою душевную рану водкой. Но былого уже не вернешь! Поезд ушел!.. Ушел.

В купе вагона познакомился Володя с одним речником, ехавшим с отпуска из родных мест в Сибирь. Звали его Святославом. Оказался земляком из-под Владимира. Посидели, поговорили – дорога дальняя. Многие темы о житье-бытье затронули. Оказалось, что деревня, откуда родом Слава, почти обезлюдела. Остались одни старики, да и тех уже немного. Колхоз развалился, так как какие-то дельцы загнали его в огромные долги. Технику всю разворовали и распродали. Работы не стало. И разъехался весь народ кто куда. Деревня у него была старинная. Во времена Великого князя Владимира Красно Солнышко еще основана. Все вынес ее народ. От далекого Батыева нашествия и до наших дней много лиха было. А вот последних «реформ» не вытерпел, не выдержал, сломался… Сломали! Свои! А когда «свои», это намного труднее, горше, обиднее.

Сидели-пили, курили, вспоминали. Далеко еще ехать. Ох, как далеко!

И видели… Все замечали, что за окнами вагона делается. Везде одно и то же.

Кругом разруха, бедность и нищета. И все это без войны-то!

Володя был еще молод. Многое еще не понимал. Молодые жизнь видят в другом, более ярком, что ли, свете и цвете. Так, видно, Богом дано. Он посмотрел на руки своего собеседника. Да такими руками можно горы свернуть!.. А он сидит напротив, говорит сквозь слезы и бьет кулаком об стол, уже опьянев изрядно.

В Святославе чувствовалась какая-то могучая физическая и духовная сила. Но одновременно складывалось впечатление, что его как будто опутали, сковали и затравили какие-то неведомые злые силы.

Вспомнилась Володе одна поездка несколько лет назад. Учился он тогда то ли в восьмом, то ли в девятом классе. Спортсменом был хорошим. Однажды их команду по боксу повезли в Казань на Молодежную спартакиаду. Он тогда кубок и грамоту привез домой.

Организаторы соревнований повезли их в экскурсионном автобусе в Казанский Кремль, и юный Володя увидел там рядом с белокаменной башней памятник. Это был монумент несгибаемому человеку-патриоту поэту Мусе Джалилю, которого не сломила фашистская неволя, и он погиб как герой.

Володя еще раз взглянул на земляка. Что-то было в нем, напоминающее того парня, отлитого в бронзе на века, рвущегося к свободе из пут колючей проволоки. Слава ведь тоже не сломался. Да, ему тяжело. У него семья, старые больные родители. Детей надо учить и воспитывать. А везде сейчас нужны деньги, будь они прокляты! И немалые. Он не опустил руки и не опустился душой, он боролся.

Многие в его возрасте спились и, плюнув на все, плывут по течению, как дерьмо. У него же есть главное. И это чувствуется. В нем есть стержень, который просто так не перешибешь. Стержень этот – основа настоящего русского человека, россиянина.

Многое еще предстояло понять и осмыслить Володе Пронину с его молодым мировоззрением и прагматизмом. Он сам-то как следует, наверное, еще и не вкусил всех прелестей жизни, свалившихся на страну, особенно в последнее десятилетие. Но и ему, «далекому», многое стало ясно.

Володя уставился в окно вагона. Вдруг перед глазами встали лица родных и близких, провожавших его в армию. Не веселые и беззаботные, как у его ровесников друзей, а взрослые. В их глазах уже тогда была какая-то тревога. Оказалось, не зря…

Глава XII

Сибирь как-то сразу «захватила» Володю. Необъятная широта и природа просто завораживали. И люди здесь были немного другие. Даже чиновники и начальство. «Не совсем еще скурвились», – как говорил Слава. Не всех еще здесь достала «рука Москвы» – образ жизни столицы.

Как бы то ни было, но на работу он устроился нормально, без проблем. Мотористом. Работа нравилась. Команда хорошая. Даже денег родителям с первой получки отослал. Здесь их еще платили, хотя и с небольшими задержками.

Помогла Володе любовь к технике с детства.

Бывало, до глубокой ночи пропадал он с друзьями в гараже у местного изобретателя Сан Саныча. Многое выходило и выезжало из этого гаража, люди только рты разевали: чудеса! Диковинную технику и механизмы делали. Дети тянулись к Сан Санычу. Правда, частенько им попадало от родителей за «ночные шляния». Но это было для порядку, не со зла, поскольку папы и мамы знали, где пропадают их пацаны. Любили его дети. Любили и их родители. Уважали.

Будучи военным пенсионером-инвалидом (не было у него левой ноги до колена), он никогда не сидел на лавочке у подъезда, как подавляющее большинство наших стариков, лузгая семечки и судача обо всем и обо всех вокруг. Он работал. Он делал добро.

Дом был небольшой – пятиэтажка в четыре подъезда. Но как он был ухожен и обустроен вокруг и внутри! На зависть соседям. Деревья, кусты, клумбы. Оградки, скамейки, бордюрчики… Все ровно, чисто, аккуратно покрашено. Его даже «немцем» чуть было не прозвали местные домоуправленцы. Народ не дал! И вот почему.

Сан Саныч с детства рос скромным и даже неразговорчивым пацаном. Особенно стеснялся девочек. Чуть что, и зардеют щеки цветом спелой калины…

На войну ушел добровольцем в страшном сорок первом. Многое повидал. Характер изменился. Это был уже не тот Сашка Петров, которого даже девчонки иногда дразнили. Это был уже мужчина! Воин! Дважды был ранен. Заслужил два ордена и медали. После ранения в руку под Будапештом познакомился в медсанбате с девушкой Таней. Она приехала как-то с ребятами навестить своего раненого командира роты морской пехоты. Вспыхнула любовь. Рана долго не заживала (осколок мины делал свое черное дело исправно), и его отправили в тыл. При погрузке в поезд снова встретил Таню, теперь уже раненую: немецкий пулемет зацепил обе ноги. Легко, правда, но по военным временам, так как кости остались незадетыми. Ехали вместе. А дальше…

Три немецких «тигра» невесть откуда прорвались к железнодорожному полотну и в упор, четко и методично, стали расстреливать вагоны с красными крестами по бокам. Саня с одним из раненых бойцов вынес Таню на носилках на обратную сторону от огня. Но тут раздался взрыв. Очнувшись, увидел, что боец убит, а Таня лежит в носилках. Живая!

– Саша, милый! Иди, спасай раненых, – произнесла она, улыбаясь. – Иди. Со мной все в порядке.

– Хорошо, Таня. Ты… ты только никуда! Слышишь? Я сейчас….

Шум боя (по танкам уже откуда-то стреляли, и им было уже не до эшелона) прервал разговор. Вагоны горели.

– Иди же, Саша. Иди…

Саша побежал к эшелону. Он сделал все, что мог, спасая людей. Потом, обгоревший и усталый, вернулся к ней.

Таня лежала бледная и… улыбалась. Ветерок нежно колыхал ее красивые волосы. Весенний ветерок сорок пятого. Он упал на колени и зажал голову руками. Только сейчас он заметил маленькие пятнышки крови на груди и откинутой в сторону ладони руки. Маленький осколочек, ранку от которого она прикрыла ладонью, прося его идти помочь людям, все-таки зацепил ее сердце…

Ногу же он потерял чуть позже, под Берлином, на Зееловских высотах, когда, недолечившись, сбежал из госпиталя и в одной из рукопашных схваток нарвался на разрыв гранаты.

С тех самых пор Сан Саныч жил один… Проклятая война!

А однажды ночью, он, часто ночевавший в гараже, заживо сгорел. Какие-то пьяные ублюдки, хотевшие за бутылку купить у него боевые награды и получившие отказ, улучшив момент, подожгли гараж сразу со всех сторон. Спасти не успели. А этих… Этих так и не нашли до сих пор. Не те времена.

Светлая ему память!

Володя затянулся дважды подряд. Бросил как-то резко окурок в воду. Тот мелькнул в воздухе светлячком и, упав в воду, зашипел и потух. «Ладно, пробьемся. Нас просто так не согнешь!» – мелькнуло в голове. Потом разогнал мрачные мысли: «Эх! Красота-то какая! Порыбачу завтра по утру, если не пойдем. Разрешит, думаю, капитан?»

Хотел было вернуться к себе в кубрик, повернулся, но не успел сделать и шага…

– Вовка, смотри! Смотри, Вовка! – голос дяди Миши, казалось, разбудил всю акваторию вокруг.

Володя обернулся. Резко, аж китель, его китель, привезенный со службы (подарок моряков), упал на палубу. Глаза и рот раскрылись на всю ширь, когда он увидел, как на большой высоте, далеко, с востока на запад, поперек курса их судна пролетело что-то до сих неведомое и огромное, светясь и оставляя за собой след, медленно оседающий на землю и невероятно красиво искрящийся. Даже гладь водохранилища засветилась каким-то чудо-светом.

Объект скрылся вдали, и вдруг… Все огни вокруг погасли и пропал шум турбин электростанции. Наступила темень. И только там, за плотиной, далеко вниз по реке, земля и вода светились изумрудно-серебристым светом.

Володя посмотрел вверх на вахтенного. Тот стоял на мостике, схватившись за перила, и, казалось, вот-вот вывалится за борт.

– Вот это да! А, Вовка, видел, да? – ошарашенный, произнес дядя Миша.

– Свет что-то везде погас, надо бы в склянку пробить, – сказал Володя. Потом добавил: И команду надо поднять.

– А? Да, да…Ну и дела! А? – не отошел еще от шока дядя Миша и стал бить в рынду, висевшую рядом.

На палубу высыпала команда. В рубке появились капитан, помощник и рулевой.

– Дать свет, – скомандовал капитан Антонов.

– Не включается. Даже дежурное освещение вырубилось, – ответил ему помощник.

– Дать сигнал тревоги! – с этими словами капитан взял бинокль и стал осматривать все вокруг.

– Сигнал не работает, – поступил ответ.

– Связь со шлюзом, быстро! Бить в склянки «по тревоге»!

– Связи нет, – помощник щелкал и щелкал тумблерами и рубильниками.

– Отставить, – видя бесперспективность действий, угомонился капитан.

Все напряженно молчали. Наконец Антонов дал команду: – Помощник! Леня! Фонари на нос, корму, мачты. Ты понял, да? Действуй! Вахтенный! Дядя Миша, подойди ко мне.

– Я здесь.

– Что произошло?

Дядя Миша каким-то не своим голосом, заикаясь и путаясь, все же вымолвил кое-что вразумительное.

– Странно, – сказал капитан и, оторвав наконец бинокль от глаз, спросил: Где рупор?

Взяв в руки проверенное устройство, которым в век электроники почти уже не пользовались, дал команду:

– Всем по местам! Леня! Леня! Побыстрее с сигналами.

– Смотрите! – только и успел крикнуть Володя Пронин, устанавливающий фонарь на носу баржи. Черное небо перечеркнуло что-то похожее на молнию и ударило в шлюз. Раздался сильный удар, потом взрыв, и через миг – еще один.

– Господи! Что это? – крикнул кто-то из команды.

В это мгновение где-то там впереди, в районе гидроузла раздался и стал нарастать шум вырывающейся «из неволи» огромной массы воды. Это и был тот самый, последний, «Миг», который на огромной скорости врезался в первые ворота шлюзов и буквально вскрыл их, как консервным ножом. Затем сработали мощные ракеты класса «воздух-воздух» и «воздух-земля» и разнесли последнюю преграду, которая удерживала эту необузданную мощь. Яркий столб огня осветил все вокруг. Капитан направил свой бинокль в ту сторону Крепко сжатый в руках прибор внимательно осматривал тело плотины и шлюзы. На плотине ни огонька, ни какого-либо движения. Будто все вымерло. Перевел взгляд снова на шлюзы. Два огромных столба огня, оставшихся по краям снесенных ворот, освещали море воды, вырывавшееся на просторы вниз по реке. «Вот они, огненные врата ада!» – подумал Антонов и, не отрываясь от бинокля, спросил:

– Леня, что с двигателями?

– Глухо, Семен Семенович. Умерли! Никаких подвижек.

Капитан понял, что держать людей в трюмах, хоть они и на своих постах, нет смысла.

– Всем наверх! – скомандовал он и, опустив рупор, обратился к уже стоящим на палубе людям, посмотрев на их сосредоточенные лица, освещенные заревом пожара.

– Всем надеть спасательные жилеты! Подготовить шлюпки! – вновь скомандовал он уже без рупора. Потом, обращаясь к помощнику, добавил:

– Леша, проверь и доложи.

Помощник побежал вниз, громко дублируя команду капитана. Команда бросилась выполнять ее.

– Рулевому, внимание! – обратился капитан к стоящему у штурвала парню.

– Ваня, слышишь? – он вновь устремил взгляд бинокля на шлюзы.

– Есть, капитан, – спокойно ответил рулевой.

Глава XIII

Антонов был опытным речником. Жил рекой. Еще будучи пацаном, по нескольку дней подряд, бывало, пропадал с друзьями у воды. Рыбачили, плавали на плотах и лодках…

Потом война. Отец погиб под Брестом в сорок первом. С перебитыми ногами красноармеец Антонов добровольно остался прикрыть отход своей потрепанной боями роты. Больше часа удерживал прорыв немцев, стреляя из «Максима», «оседлав» тропинку между двумя болотами, по которой ушли его товарищи. Бой был жаркий: люди слышали неумолкающую стрельбу. Потом все стихло. Погиб геройски. Только кто их, «героев», получил в сорок первом?! Единицы. А его рота в двух-трех последующих боях полегла полностью. И нет больше геройски отдавшего свою жизнь рядового Антонова. А есть «без вести пропавший»… со всеми последствиями тех времен.

Мать сильно надорвалась на оборонном заводе и сильно болела. А получив известие об отце… И остался Семка сиротой. Двух младших братишек взяли к себе родственники. А он, не по годам повзрослевший за войну, отправился в интернат при речном училище.

Опытного капитана не хотели отпускать на пенсию. Жена, бывало, ворчала: «Хватит уже, Сема! Внуки уже выросли. Отдохни. Пора уже». И так уже много лет. Он ей все обещал и обещал «повесить фуражку на гвоздь», но… Речники поймут, о чем речь!