Текст книги "Из шотландской поэзии XVI-XIX вв. (сборник)"

 
Я устремлял смятенный взор
На Музу, дочь Небес, в упор;
И думал: мне с давнишних пор
Она – родня;
Добрей заботливых сестер,
Мудрей меня…

– О вдохновенный мной поэт,
Отринь бессмысленный обет!
Ты маешься немало лет,
Но ты не стар!
Награду, коих выше нет,
Получишь в дар.

Великий Гений сей страны¹⁰,
Которому подчинены
Благие духи вышины —
Им несть числа,–
Знаток искусства, и войны,
И ремесла.

Шотландский опекая люд,
Иные духи рать ведут,
Иные поощряют труд;
А от иных
К певцу, родившемуся тут,
Нисходит стих.

Под градом ядер и гранат
Они сердца воспламенят.
И патриот, войдя в сенат,
Внимает им,
И честной речи тяжкий млат —
Неотразим.

Дабы поэт или мудрец
В потомстве обрели венец,
Глаголет дух: найди, певец,
Вернейший звук!
Иль шепчет: выправь сей столбец,
О жрец наук.

И Фуллартон писал в пылу,
И Демпстер злу слагал хулу,
И Битти пел богам хвалу,
Как менестрель,
Пуская в скептиков стрелу,
Что била в цель.

Скромнейшим духам отведен
Меньшой разряд людских племен —
Поэт-крестьянин, плотогон,
Столяр, пастух;
Кому не помогает он —
Хранящий дух?

Он тяжкий колос желтых нив
Спасает, бурю отвратив;
Он учит, как провесть полив;
И от вреда —
Коль пастырь добр и не ленив —
Хранит стада.

Влюбленным даст он без помех
Вкусить восторгов и утех;
Поправит пахарю огрех
На борозде;
И позаботится, чтоб смех
Звучал везде.

И если дух окрестных сел
Меж прочих малышей нашел
Того, кто певческий глагол
Обрящет впредь,
Дух бережет его от зол
И учит петь.

Я – Койла: фея, коей здесь¹¹
Дано лелеять град и весь,
Где Кэмпбеллы сбивали спесь
С южан-громил;
Избранник давний мой! Доднесь
Ты Музе мил.

Я встарь видала много раз,
Как ты, уставши от проказ,
Слагал ряды нестройных фраз
Под струнный звон,
Услышав песню иль рассказ
Былых времен.

Ты на морской стремился брег —
Увидеть волн ревущих бег;
И ты любил мороз и снег,
Когда очаг
Желанней многих вешних нег
И летних благ.

В лугах, с их майских покрывал,
Ты попусту цветов не рвал;
Ты слышал радостный хорал
В любом лесу;
Как ты впивал, когда был мал,
Весны красу!

Когда серпы срезали рожь,
По вечерам кипел кутеж;
А ты, не враг веселью, все ж
Наедине
Бродил, покинув молодежь,
Внимая мне.

Когда любовь, и с ней – тоску
На юном ты узнал веку,
Давалась трудно языку
Признаний речь;
И я учила, как в строку
Ее облечь.

Тебя порой безумный пыл¹²
В трясины страсти заводил;
Лучам обманчивых светил
Ты шел вослед;
Но светом этим все же был
Небесный свет!

А я учила, как верней
Воспеть любовь простых парней;
Ты славен стал в пределах всей
Моей страны;
И многие из лучших в ней
С тобой дружны.

Я не учу – и ты б не смог
Воспеть, как Томсон, лес и лог;
Возжечь, как Шенстон, огнь тревог¹³
В груди людской;
Излить, как Грей, чей светел слог,
В сердца покой.

Но подле несравненных роз
Цветет и скромный медонос;
И пусть вознес лесной колосс
Ветвей шатер —
Вблизи боярышник возрос,
И тешит взор.

Не сетуй же, и слез не лей;
И в меру сил – твори смелей;
И верь: ни милость королей,
Ни блеск наград
Не могут песне дать твоей
Желанный лад.

И вот речей моих итог:
Пребудь возвышен, прям и строг;
И верь: коль скоро ты сберег
В душе огонь,
То над тобой хранящий Бог
Простер ладонь.

Носи, поэт! – она рекла¹⁴,
И подарила мне с чела
Венец невянущий – светла,
Добра, проста;
И прочь умчалась – как стрела,
Иль как мечта.
 

Жалоба, навеянная злополучной участью некоего влюбленного друга

 
Луна! Ты светишь с высоты,
И мир почиет без забот;
Но зришь ли бедолагу ты,
Что вдаль бредет, и слезы льет?
Я стражду ночи напролет,
Мой скорбный нескончаем стон:
Утрата – наихудший гнет…
Любовь и жизнь – всего лишь сон.

Ты ледяные льешь лучи
На дальний холм и ближний луг;
Твой серп колеблется в ночи
На зеркалах речных излук…
Уйми, о сердце, горький стук!
О Память, совладай с тоской!
О, где скончанье лютых мук?
Ужель навек ушел покой?

– Не об измысленной беде ль
Притворно плачется пиит?
– Нет, не аркадская свирель
О мнимых муках говорит!
Обет, исторгнутый навзрыд,
Взаимный пламень… Видит Бог,
Таков – презрен и позабыт —
Любви взаимной был залог!

Как мы впервые обнялись!
Объятий не было нежней.
Как я душой стремился ввысь —
Во славу ей, одной лишь ей!
И вдруг… О сжалься, иль добей!
Ушла – как лед по водам рек!
Ужели стон презрела сей?
Ужель навек ушла, навек?

Ужели сердцем столь черна,
Чужда и чести, и стыда,
Что молвив: буду век верна,
Меня отвергла навсегда?
Увы! Коль горе, иль беда
Заступят ей житейский путь,
Несчастий грянет череда —
Кто их умерит хоть чуть-чуть?

Я мыслил: время, погоди,
Сложи проворные крыла!
И всякий миг в моей груди
Любовь заветная цвела.
Ты выжгла грудь мою дотла,
И там – безжизненный простор,
И там – убийственная мгла
С тех самых пор, злосчастных пор!

Рассвет вещает всякий раз:
Мученья новые близки.
И вновь ползет за часом час
Тягучей, медленной тоски.
И вновь страдать не по-людски,
Сражаться с памятью, доколь
Не сядет солнце – но в виски
Стучит и ночью та же боль!

Утихни, скорбь! Любовь, молчи!
В постель ввергаюсь, точно в ад,
И не смыкаю глаз в ночи,
Когда не спит лишь конокрад.
А коль усну – сто раз подряд
Разлука наша снится мне;
И дню томительному рад,
Проведши ночь в подобном сне.

Луна! Ясна и высока,
Ты озаряешь окоем;
Сияла так же ты, пока
Бродили с нею мы вдвоем.
В луче серебряном твоем
Струили свет ее зрачки…
Былое поросло быльем,
И эти ночи далеки!

Забыть восторги тех минут,
Забыть, коль скоро не вернешь,
Забыть! Но память тут как тут —
И снова жар, и снова дрожь!
Безрадостный, бессчастный – все ж
Влачу бессмысленные дни.
О, женщины бесчестной ложь,
О, безысходность западни!
 

Третье послание Дж. Лапрейку

 
О Джонни, будь без перерыва
Здоров и счастлив – речь не лжива;
Теперь, когда поспела нива —
Усердно жни,
И пей с устатку вдоволь пива
Во всяки дни.

Да не осмелится Борей
Снести снопы с твоих полей,
Метнуть на вереск и пырей!
Спеши на ток,
И все до зернышка скорей
Ссыпай в мешок.

О том же и моя забота —
Но ливнем прервана работа,
А мне писать пришла охота
Уже давно.
Авось, дождется обмолота
Мое зерно!

Я задолжал тебе, когда ты
В письме без подписи, без даты
Твердил: попы не виноваты,
Умерь-ка пыл —
И адской ругани ушаты
На друга лил.

Да пусть с амвона мелют гиль —
Давай споем о дружбе! Иль
Ты ждешь – когда, взметая пыль,
Примчит Камена?
Виноторговка да бутыль —
Вот ей замена.

Я друг тебе, и друг до гроба.
А не мила моя особа —
Давай, дружище, клюкнем оба
Лицом к лицу:
Минутная минует злоба,
Придет к концу.

Когда окончится страда,
Когда в хлева уйдут стада,
Когда высокая скирда
Украсит двор,
Я загляну к тебе тогда —
Залить раздор.

Любезные Каменам зелья
В разгаре сладкого похмелья
Опять подарят нам веселья
Былых годин…
Не тридцать нам, как мнил досель я —
Двадцать один!

Но снова солнце – в облаках,
И вихри подымают прах.
Колосья, что стоят в снопах,
Бегу спасти я!
Подписываюсь впопыхах:
Твой Роб-Вития.
 

Послание к г-ну Мак-Адаму, владетелю поместья Крэйген-Гиллан, в ответ на любезное письмо, адресованное мне в начале поэтического моего пути

 
Письмо за чаркою винца
Я прочитал, милорд.
– Глядите, кто признал Певца! —
Я крикнул, рад и горд.

Коль хвалит Крэйген-Гиллан сам —
Иду, бесспорно, в гору!
И шлю теперь ко всем чертям
Тупиц убогих свору!

Вы благи родом, и весьма
Сужденья ваши благи;
Хвала высокого ума
Мне придала отваги.

Зоилы, рухните во прах:
Я – Македонский Сэнди!
Стою на собственных ногах —
Доколь не клюкну брэнди.

А коль на званый ужин вдруг
Донесть не могут ноги,
Ячменный хлеб жую, и лук,
Присевши у дороги…

Продли Господь на много лет
Благополучье ваше
И дочек ваших, коих нет,
Мне говорили, краше!

А ваш наследник молодой —
Скажу, не привирая,–
Седой украшен бородой,
Составит гордость края.
 

Девица Мэг

 
Девица Мэг решила прясть
Под вересковым под кустом;
А Дункан Дэвисон за ней
В пылу пустился озорном —
Чтоб честью честь рядком присесть,
И побеседовать ладком.
Но пареньку пробить башку
Грозится Мэг веретеном.

Они сам-друг бегут на луг,
Там речка блещет серебром;
И молвит Мэг, ступив на брег:
– Любезнейший, отстань добром!
Клянется Дункан: «Все равно
Стоять нам завтра под венцом!»
И в воду Мэг веретено
Метнула, сжалясь над юнцом.

«Гляди, красотка, веселей:
Мы сладим дом, уютный дом.
По-королевски там, ей-ей,
Вдвоем с тобою заживем!»
Коль в битве смел – пребудешь цел,
Коли не хром – не свалит ром,
А коль целуешь от души —
Лететь не будешь кувырком.
 

На посещение полуразрушенного королевского дворца в Стирлинге

 
Великих Стюартов смели
С престола их родной земли.
Дворец их нынче – тлен и прах,
И скипетр их – в чужих руках.
В могиле Стюарты лежат…
И нами столько лет подряд
Подлейший помыкает сброд,
А на престоле – идиот!
Чем лучше знаешь эту дрянь,
Тем крепче изрыгаешь брань.
 

Мохлинская свадьба
(Отрывок)

 
Был восемьдесят пятый год,
А месяц был восьмой —
Когда обломный ливень льет
И гонит нас домой.
Тут Миллер, всем купцам купец, —
Не ровня голытьбе! —
Решил жениться, наконец,
На деньгах Нэнси Б. —
Назначен день!
 

 
Почиет мирный Блэксайдин,
Светлеет свод небес…
Но, вставши враз, уж битый час
Хлопочут Нелл и Бэсс!
Горяч утюг – везде вокруг
Разбросано белье…
Но Муза молвит: «Здесь, мой друг,
Уйми перо свое
В подобный день!»
 

 
Напишем так: расстегнут лиф,
Распущены шнуры…
Ох, чувствую стыда прилив,
И смолкну до поры.
А впрочем, нет! К чему корсет,
Коль талия тонка?
Я буду смел: и Бэсс, и Нелл —
.................................
[Не записал последних строк вовремя,
а нынче подводит память. – Бернс.]
 

 
Чепец порхнул на ближний стул,
А сброшенный халат
У белых ног девичьих лег…
Но мне молчать велят!
Хотел бы грудь упомянуть —
Увы, боюсь беды,
Мирской хулы! Но сколь белы
Мощнейшие зады
Нежнейших дев!
 

 
Пусть кучер пьян – да прям и строг:
Ему девиц везти.
Одно скажу: помилуй Бог
Обеих по пути!
Поедет с ними Джонни Трот —
Достойнейший старик:
И в рот спиртного не берет,
И пудрит свой парик
Он что ни день <…>.
 

Гэвин Тернбэлл
(ок. 1765 – не ранее 1808)

Элегия на кончину именитого философа

 
Хвалить живых не стану впредь —
Лишь мертвым должно славу петь!
Поникни, Смерть, покайся! – ведь,
Тобой сражен,
Достойнейший червям во снедь
Достался Джон!

Ты губишь, всех и вся круша,
И рыцаря, и торгаша,
И старика, и малыша,
Мужей и жен…
Наука! Где твоя душа?
Скончался Джон.

О Смерть! Несмысленный упырь,
Косящий всех и вдаль, и вширь!
Сколь дивно разумел цифирь
Покойный Джон!
Наука! Нынче ты – пустырь:
Ведь помер он!

О Смерть! Сразила, словно пса,
Треклятая твоя коса
Того, кто славно словеса
Был плесть учен!
Наука! Где твоя краса?
Ох, помер Джон.

Он созерцал за годом год
Ночных светил круговорот,
Он постигал небесный свод
Со всех сторон.
Горюй, наука! Плачь, народ:
Загнулся Джон!

Он утверждал за часом час,
Нещадно возвышая глас,
Что Ньютон – сущий свинопас,
И что должон
Сие признать любой из нас.
О, мудрый Джон!

Непревзойденный богослов,
К Писанию он был суров —
И повторял, подъемля рев,
Что искажен
Безбожным сборищем ослов
Святой закон.

А если возражал ханжа,
То Джон, от ярости дрожа,
Переть на лезвие ножа
Иль на рожон
Готов был – Богу в сторожа
Стремился Джон!

Он, истины апологет,
Вещал: безумен целый свет!
И вот, угас во цвете лет…
И слышно стон
Всеместный: Джона больше нет!
Загнулся Джон.
 

Сэмюэл Томсон
(1766 – 1816)

Послание к Роберту Бернсу

 
Певец шотландский! Чем венчать
Создателя таких творений,
Коль Феба самого печать
Легла на твой волшебный гений?

От Музы видя лишь добро,
Ты стал ее вернейшим другом!
Возможет ли мое перо
Воздать поэту по заслугам?

Да, Рэмси резво плел стихи —
Но был небрежен, хоть задорен.
У Бернса – меньше шелухи,
А полновесных больше зерен.

О, ты Горацию сродни!
Тобой воспетых не забудем
Собак разумных – как они
Беседуют, подобно людям!

А вместо лиры взяв свирель,
Проказлив ты в стихах и прыток!
О, как ты славишь пенный эль,
И виски – древний ваш напиток!

Цена притворной вере – грош!
Порой придешь под своды храма —
И вспомнишь, как тупых святош
Ты заставлял сгорать со срама!

А как строкой стегал сплеча
Ты эскулапа-коновала!
Встречаю в городе врача —
И за три обхожу квартала…

Воспел ты Праздник Всех Святых
В селе беспечном и веселом:
Резвись, ребята! Передых
Неведом до рассвета селам!

Со мной – Вергилий и Гомер,
Гораций, Спенсер, Драйден, Гэй,
И Мильтон – мудрости пример! —
И Томсон, Голдсмит, Шенстон, Грэй…

Но ты – им ровня и собрат!
Я чту поэта-исполина,
И с «Энеидой» ставлю в ряд
«Субботний вечер селянина»!

Берешь ты всех навеки в плен:
Не скроются под слоем пыли
На книжной полке твой Тэм Глен
И твой беспутный, буйный Вилли!

Безукоризненно творишь!
Не на живую сшиты нитку
Стихи про полевую мышь
И луговую маргаритку.

«Прощайте!» – молвишь ты лесам
Шотландским, и холмам, и долам…
Скорблю с тобою вместе сам —
Сочувственным внимай глаголам!

Я – словно верная жена,
Что лишь и мыслит о супруге…
Эх, выпить бы вдвоем вина
В твоем краю, в твоей округе!

Да путь не близок, и не скор:
Меж нами бурные пучины,
И кручи неприступных гор —
Ох, есть причины для кручины!

И все же, верю, грянет час
(Когда – угадывать не стану):
Сведет счастливый случай нас —
И вместе выпьем по стакану!

Не знай ни бед, ни передряг,
О Бард, любезный Вышним Силам!
Певец! Желаю вящих благ!
Твори усердно, с прежним пылом!

Когда ж душа покинет плоть —
Лети, как полноправный житель,
Туда, где издавна Господь
Своим певцам отвел обитель.
 

18 апреля 1792.

Карнгрэнни, близ Белфаста

Александр Вильсон
(1766 – 1813)

Одинокий наставник

 
Бродя в поречье Скьюкэла, пройдем
Пол-мили от паромной переправы.
Там, на лугу, – опрятный школьный дом.
Три кедра, ветхи деньми, величавы,
И мощные маститые дубравы,
И тополи, насаженные в ряд,
Взирают на беспечные забавы
И шалости проказливых ребят,
Что, выучив урок, резвятся и шумят.

Здесь рощи, лиственный раскинув полог,
Пичугам кров надежнейший дают.
А странникам, чей трудный путь был долог,
В жилье наставника готов приют:
Ни зной, ни холод им не страшен тут.
А, кстати, школа «Доброю Вдовицей»
Зовется – ибо пряник, а не кнут
Здесь правит. И наваристой ушицей
Здесь потчуют гостей, и пирогом с корицей.

Есть кузница при школе – посмотри,
Как пышет пламя и кипит работа!
Бела снаружи кузня, да внутри —
Черным-черна: ох, символ патриота!
Вот пляшет конь, подкован для кого-то,
А подмастерье крепкою рукой
И крепким словом держит обормота —
Сиречь, коня: уймись, такой-сякой!
Да оводы жужжат – поди, сыщи покой!

А мимо школы тянется дорога,
И движутся по ней вперед и вспять
Возы, фургоны, брички – сколь их много!
А всадников – не пробуй и считать!
Скрипят колеса, крутятся, но глядь —
В колдобине застрянут, либо в луже…
Обильна и разнообразна кладь:
Мешки, бутыли, бочки; а к тому же
Любая утварь – и получше, и похуже.

Поодаль, угнездившись меж древес,
За каменную спрятавшись ограду,
Ютится домик – чудо из чудес, —
Дарящий обитателю отраду
Пройти в тиши по маленькому саду
Среди катальп, среди плакучих ив,
Меж тополей – и обрести прохладу
В беседке, и вкусить созревших слив…
Неспешен всякий день, и час нетороплив!

Неугомонных сорванцов учитель
Здесь обитает, как анахорет.
Британии когда-то был он житель,
В горах шотландских он увидел свет.
Родители мечтали много лет —
С надеждой, с умиленными слезами, —
Что сын, рукоположен, даст обет,
Забыв о суете мирской и сраме,
Священником служить в Господнем строгом храме.

Надежда! Скольким смертным ты несла
Восторг и радость – и несешь доныне…
Владычица волшебного жезла!
Взмахнешь им – и унынья нет в помине.
Влачимся мы по жизненной пустыне,
Средь горестей, несчастий, передряг —
Но смертный, даже близясь к домовине,
Последний совершить готовясь шаг,
С надеждою себе загробных чает благ.

Увы! Надежд не оправдало чадо,
Чуждавшееся праведных высот.
Когда Природа властно кличет, надо
Идти туда, куда она зовет.
Она мечту влекла в иной полет;
И юноша любил поля и горы,
Морской прибой и солнечный восход,
Березняки любил, дубравы, боры,
И голосистых птиц ликующие хоры.

Когда темнили тучи небосвод,
Когда свергались молнии потоком,
На хлещущий разгул огня и вод,
Застывши на утесе одиноком,
Взирал он жадным, восхищенным оком.
Он радовался, если буйство гроз
Сменялось беспощадным солнцепеком;
Он звал метель, приветствовал мороз:
Он другом всех стихий и сил стихийных рос.

Вполне бездарен с точки зренья скряги,
Не вырос он в умелого дельца.
Копить монеты, ценные бумаги,
Златого чтить по-жречески тельца —
Не дело для младого удальца:
Куда милей бродить по летним долам…
Богатство – пыль? О нет, скорей – пыльца!
И, как цветок пыльцу дарует пчелам,
Он деньги раздавал своим друзьям веселым.

Сколь безотраден старой дружбы пыл,
Коль старые друзья – за океаном!
Но, если б он забыл, кого любил,
То бессердечным был бы истуканом.
Тоскуешь? Одолей тоску обманом:
Наполни взор блистанием озер,
Окутай сердце утренним туманом,
Душой отправься в луговой простор —
Уныние лишь так берется на измор.

Влюбился он в задумчивую фею —
Науку, и к нему Наука льнет.
А девять мудрых Муз бок-о-бок с нею
Веселый, дружный водят хоровод.
И мил математический расчет,
И живопись желанна в час досуга,
И гордые аккорды звонких нот.
И властно за предел земного круга
Поэзия влечет – надежная подруга.

Меж двух ручьев обрел скиталец дом,
И скромно зажил добрым господином.
Ручьи струятся розно, а потом
Сливаются в течении едином:
Журчит поток по радостным равнинам,
Прохладен и прозрачен искони.
И злакам, и деревьям-исполинам,
И в знойные, и в пасмурные дни
Благотвори, вода, – играй, теки, звени!

Беги, вода, и по каменью прядай —
И тихим озерцом, чиста, светла,
Содейся там, где бурою громадой
Замшелая возносится скала.
Там жимолость обильно расцвела,
Там вязы возвышаются, и буки,
Не там ли, у корявого ствола
Сыскав приклон, и книгу взявши в руки,
Любезно помечтать служителю науки?

И там, наедине, за часом час
Наставник ищет мира и свободы,
Покинув опустелый школьный класс.
Как любят мудрецы и сумасброды
Блуждать на лоне девственной Природы!
Здесь шепчет ветер, шелестит листва,
Щебечут птицы и лепечут воды —
А все же слышно, как растет трава,
Иль сонный жук ползет, шурша едва-едва.

О, волшебство! Каким английским словом
Наречь сие? Названий нет, как нет:
В краю британском, сером и суровом,
Их не измыслил ни один поэт.
Лучами солнца всякий лист согрет,
И каждая былинка осиянна.
Здесь вездесущи лавр и бересклет,
Здесь царство клена, ясеня, платана —
И не видать нигде ни лорда, ни тирана.

Звеня, журча, струятся два ключа
Вблизи утеса. Здесь покой, дремота.
Здесь олеандры, тисы, алыча
Теснятся подле маленького грота.
Здесь мыслям нет узды и укорота,
Здесь ни души на много миль окрест!
Мечтай весь день, коль явится охота!
Здесь лучшее средь лучших здешних мест,
И приходить сюда вовек не надоест.

Приди, присядь под вязом или буком —
И с Мильтоном внимай напеву Муз,
Бесстрашно плавай с капитаном Куком,
Сражайся там же, где сражался Брюс;
И римской роскоши изведай вкус,
Раздумьем упоительным окутан.
Любимый томик – невеликий груз:
Потянет полистать – и вот он, тут он.
И Голдсмит при тебе, и многомудрый Ньютон.

Щебечет птица, и звенит оса,
Цветочный венчик дышит ароматом…
Забраться бы в укромные леса
И век не покидать их! – но куда там:
Закрыт заветный том перед закатом,
Дочитана последняя глава —
Пора домой… Крылатым провожатым
Вокруг витает серая сова:
Уже вступила ночь в законные права.
Вот так учитель коротает время
Среди занятий школьных и забот…
Никчемной суеты мирское бремя
Влачи кто хочет, лей напрасный пот!
Наставник же сыскал себе оплот
В лесах, в уединении счастливом —
И флейту иногда в леса берет,
И, внемля птичьих песен переливам,
Родным, шотландским он ответствует мотивом.
 

1804

Джордж Мак-Индоу
(1771 – 1848)

Сыр и виски
(На мотив «Милашка, прости мне вранье»)

 
Мы с Вилли беспутным – хоть верь, хоть не верь! —
Забыли про свары и драки:
Друг друга мы потчуем виски теперь
И сыром… И это не враки, не враки,
Ей-Богу, приятель, не враки!

Чаек да леденчик? Хорошенький пир
Для пьяницы и забияки!
Лишь виски лакаю, да трескаю сыр —
Хоть режьте, а это не враки, не враки,
Хоть режьте, а это не враки!

Ужели пристало нагуливать жир,
Иль жить голоднее собаки?
Целебное виски, питательный сыр!
Без них – околею, и это не враки,
Ей-Богу, приятель, не враки!

Да я бы в горящий ворвался трактир,
Откуда сбежали гуляки —
И допил их виски, дотрескал их сыр!
Не веришь? А это не враки, не враки,
Не веришь? А это не враки!
 

Форель
(На мотив «Милашка, прости мне вранье»)

 
Нашел преогромную нынче форель —
И сцапал братишка мой Джеми:
Погибшую вынесло рыбу на мель…
И Джеми хвалился добычей пред всеми,
Хвалился добычей пред всеми.

Близ нашего дома, чиста и светла,
Речушка стремится сквозь ельник.
Форель подле берега ночью спала —
И камнем злодейски пришиб ее мельник,
И камнем пришиб ее мельник!

А мы, из добычи изъяв потроха,
Форели провялиться дали,
А после – сварили. Ох, вышла уха —
Какой отродясь короли не едали,
Клянусь: короли не едали!

Такая форель – преотличный обед,
А вкусный – хоть вылижи плошки!
Мы все уписали. А хвост и хребет
Желанной поживою стали для кошки,
Желанной поживой для кошки.

Хоть каждому чудилось: лопнет живот —
Но мы это чудище съели!
И дружно сказали: пускай, что ни год,
Исправно в речушке плодятся форели,
Плодятся такие форели!