Текст книги "Исторические судьбы женщин"

Глава XV

Эмансипация женщины в Средние века и в эпоху Возрождения

Средние века и эпоха Возрождения, ознаменованные стараниями феодализма и католичества поработить женщину, были также периодом усиленной борьбы ее за свою свободу, за самостоятельность своей личности, и современная женщина найдет немало поучительного в истории упомянутых столетий.

В браке, который в большинстве случаев был делом фамильных расчетов и родительского произвола, в семействе, которое старались превратить в неограниченную деспотию, женщина была пассивной рабыней только в редких случаях; большей же частью она, своими постоянными протестами и сопротивлением деспотическим притязаниям домовладыки и его сторонников, превращала домашнюю жизнь в тот семейный ад, изображением которого так часто занималась и занимается европейская литература. В старинном немецком сочинении «О злых женщинах» представляется следующая картина супружеской войны. Муж и жена постоянно ссорятся и ежеминутно готовы начать битву; один вооружен кулаками, дубиной, сапогами, другая – связкой ключей, швабрами, ухватом. Жена во всем противоречит мужу, все делает назло ему; начинается перебранка и немедленно переходит в обоюдную потасовку. Эти битвы перемежаются часто примирениями, но нередко они доводятся до окончательного разрыва между супругами, до жено– и мужеубийства. Такой характер семейная жизнь носила во всей старинной Европе. В средневековой Англии, например, говорит Райт, женщины были крайне строптивы, буйны, семейная жизнь была полна ссор, раздоров, возней, и вскоре после брака наступало полное разъединение между супругами. Женщины, будучи не в силах ни освободиться от мужниной власти, ни ограничить ее, нередко предпочитали своей судьбе смерть и заканчивали свои страдания самоубийством. Но чаще всего они избавлялись от своих тиранов посредством мужеубийства, прибегая для совершения его большей частью к яду. Постоянная оппозиция жены часто заставляла мужа не только отступаться от многих своих притязаний, не только смягчать свою супружескую власть, но даже в некоторых случаях женщины являлись судьями и наказательницами своих владык. Так, в Шотландии вплоть до XIX века господствовал обычай, в силу которого женщины, предварительно сговорившись между собой, нападали на мужчин, злоупотреблявших своей властью над женами, привязывали их за руки и за ноги к длинной жерди и обносили их с позором по улицам. Подобные карательные наклонности женщин можно заметить во всех странах и классах старинной Европы, но они редко могли быть осуществляемы без посторонней помощи. В средних и низших сословиях эта помощь носила охранительный и патриархальный характер, стремилась к водворению семейных добродетелей и более или менее человечных отношений между супругами. В некоторых городах Германии мужей, неверных своим женам или жестоко обходившихся с ними, схватывали, с позором обводили по улицам и наказывали обливаньем их холодной водой из помп. В Швабии крестьяне выбирали честного человека, который, нося название батьки (Datte), с двумя своими помощниками секретно наблюдал за семейной жизнью обывателей. Если они узнавали, что такие-то супруги ссорятся между собой или что один из них обижает другого, то ночью врывались в дом к ним и наказывали виновного. Женщины высших классов имели сильную помощь и защиту в рыцарстве, обязанность которого состояла в покровительстве «женщинам, вдовам, сиротам, людям угнетенным». «Вооруженный деревом, железом и сталью, – поет один трубадур, – я поддерживаю слабых против сильных». Рыцарство возникло по голосу женщины, которую угнетали в семействе, которую продавали в брак и которая собирала все свои силы для сопротивления притеснителям. Многие знаменитые рыцари отважно пускались на самые отважные подвиги с единственной целью освобождения женщин от упомянутой тирании. Например, в послании одного трубадура к известному маркизу де Монферра поэт воспевает подвиг такого рыцаря, освободившего девушку, которую тиран отец хотел выдать замуж против ее воли. Фориель в своей Histoire de la poésie provençale приводит много подобных фактов. При этом нужно заметить, что все рыцари действовали под непосредственным влиянием женщин, по их просьбам, советам и приказаниям, повиноваться которым они были обязаны и неисполнение которых навлекало на них неудовольствие дам; а дама могла предать рыцаря суду, и суд навсегда исключит виновного из ордена. «Ни даме, ни девушке, – говорит одна рыцарская поэма, – никогда нельзя отказывать в совете и помощи; должно уважать женщин и всеми силами бороться за их права». Те же принципы выражались и в законодательстве. По некоторым французским «Assises», например, «если член суда отказывается дать совет вдове или сироте, то он исключается из общества рыцарей, изгоняется из города, не может выходить на дуэль, теряет свой лен и все, что имеет от короля»! Даже в период полного падения рыцарства голос угнетаемой женщины мог поднимать целые ватаги на службу ей. Рыцарь Лебедя возвратил одной даме ее владения, отнятые у нее саксонским герцогом. Во Франции, при Карле VI, многие дамы жаловались королю на свои страдания и лишения, причиняемые хищными баронами, и на то, что выродившееся рыцарство вовсе не помогает им. На голос этих женщин поспешил храбрый Бодико, собрал банду рыцарей и организовал из них братство с целью покровительства дамам, возвращения им похищенных у них имений и мести благородным разбойникам. Самое воспитание в рыцарях идеи служения дамам и защиты их от насилий семейных тиранов и посторонних разбойников принадлежало женщинам. Красотой, фантазией, чувствительностью женщина приобретала себе поклонников, делалась царицей, в придворном штате которой состояли мужчины всех возрастов, начиная с малолетнего пажа и оканчивая седовласым вздыхателем. Все эти люди жили под ее влиянием. Мальчику уже внушали тогда, что «он должен выбрать себе благородную госпожу, которая могла бы руководить его своими советами и помогать ему, а он обязан верно служить ей и неизменно любить ее». Целые поколения мужчин воспитывались женщинами для служения дамам, в награду за которое они получали их любовь. Отношения рыцаря к даме образовались по образцу отношений вассала к сюзерену. Рыцарь обязывался служить даме, быть ее вассалом и защитником, а она за это награждала его любовью. Сюзерену вассал служил ради его силы, а даме – ради ее любви. Угнетаемая в семействе, отверженная церковью женщина нашла в рыцарстве вознаграждение за свою униженность. Рабыня своего мужа, она была царицею для всех посторонних. Она председательствовала на турнирах, она пользовалась всеми съездами и праздниками, охотами и свадьбами, рейхстагами и церковными процессиями, чтобы увлечь мужчин своей красотой и кокетством, пением и музыкой, танцами и остроумием. Внушаемая ею страсть обуздывала и покоряла грубую натуру феодала. В Испании встретившийся с дамой рыцарь обязан был сойти с коня и предложить ей свои услуги, беспрекословно исполнить все ее приказания. При всех безобразных жестокостях средневековой войны было принято, однако ж, за правило, чтобы победители не только не трогали дам, но даже обходились с ними с полным уважением. Когда англичане взяли замок Дю-Геслен, то навлекли на себя упреки в том, что нарушили правила войны, начав штурм ночью и потревожив сон жительниц замка. Во время гвельфо-гибелинских войн император Конрад осаждал Виннисберг и отказал гарнизону его во всех предложенных последним условиях капитуляции; но, как истинный рыцарь, он не мог не согласиться на просьбу женщин о дозволении выйти им из города, забрав с собой все, наиболее драгоценное для них. Когда ворота отворились, то осаждающие увидели большую вереницу женщин и девушек, и каждая из них несла на себе отца, мужа, брата или сына. Войска Конрада были поражены подвигом женщин и разразились в честь них рукоплесканьями и выстрелами. Имя дамы сердца служило тогда воинственным криком рыцаря, оно воодушевляло его и на турнирах и в действительных битвах, а самые войны, сопровождавшиеся обыкновенно грабежами, приносили дамам существенные выгоды. Знаменитый трубадур времен Генриха II, Бертран де Борк, говорит, что «законы чести прежде всего предписывают воевать и обогащать женщин военной добычей». Это служение дамам доходило часто до комического и породило особый тип рыцаря, который пускался на самые нелепые предприятия, на самые сумасбродные подвиги, чтобы только угодить царице своей души и заслужить поцелуй или более существенные знаки ее любви. Дамы часто сами требовали таких услуг от своих поклонников, что последние из любовников превращались в мучеников, но все-таки выполняли свой обет служения прекрасному полу. Таков был, например, Ульрих фон Лихтенштейн (род. 1200), этот действительный, а не вымышленный, подобно сервантесовскому, Дон Кихот Германии. Ульрих еще мальчиком посвятил себя служению женщинам и, выбрав своей «госпожой» одну замужнюю аристократку, начал подвиги в ее честь. Он пьет с удовольствием воду, в которой мылась его дама; он отрезывает свою уродливо-толстую нижнюю губу, так как, по его мнению, возлюбленной она могла бы мешать поцелуям, когда Ульрих заслужит их. Отрубив себе палец, он посылает его своей даме в доказательство, что он без меры любит ее и может перенести для нее всякое страдание. Одетый и замаскированный Венерой, шатается он по всей стране и на турнирах, ломает копья в честь своей владычицы. По ее приказанию он поселяется даже вне общества, среди прокаженных отверженников, и ест с ними из одной чашки. Все эти сумасбродства имеют одну цель – заслужить ночь возлюбленной. Наконец, она соглашается; Ульрих приезжает к ней; постель уже готова; но бедный волокита снова получает жесточайший афронт и отказ и снова с неизменной покорностью пускается на подвиги. Другим примером такого любовника может служить Петр Видаль: влюбившись в одну даму, имя которой означало волчицу, он облекся в волчью шкуру, начал ходить на четвереньках около замка своей возлюбленной, выть волком и продолжал такую жизнь до тех пор, пока его чуть не до смерти затрепали собаки. Такие мученики были далеко не редкостью. За неимением действительных подвигов и страданий в честь дам, рыцари выдумывали их. Особенно был распространен обычай бичевания. В Испании молодежь каждую неделю ходила по городским улицам, разряженная в любимые цвета своих дам. При встрече с красивыми женщинами, эти кавалеры начинали изо всей силы хлестать себя плетьми, так что кровь ручьями текла с их спин; дамы кланялись и благодарили. Любовники также имели обыкновение полосовать себя перед окнами или балконами своих возлюбленных, которые любовались на истерзанные спины обожателей, жалели их и награждали улыбками. Измена рыцаря даме, даже простое невыполнение ее желаний, часто нелепых и капризных, подвергали виновного не только женской мести и пренебрежением рыцарства, но и мучениям собственной совести. Ричард де Барбесье, нарушив обет верности, данный им одной принцессе, удалился в лес, выстроил там хижину и поклялся не возвращаться в общество до тех пор, пока не получит прощения своей возлюбленной. Рыцари и дамы, терявшие в нем любимого друга и менестреля, напрасно умоляли его вернуться. Сто рыцарей и столько же дам обратились к оскорбленной принцессе и на коленях перед ней просили прощения Ричарду; наконец, он был помилован и вышел из своего пустыножительства.

Рыцарская любовь, любовь свободная и честная, была прямой реакцией феодальному браку, основанному на расчетах фамилии и произволе домовладыки, порабощавшему и унижавшему женщину. Женщины порешили, что в браке нет и не может быть любви, что муж не имеет права любить свою жену, а жена свободно может любить постороннего мужчину. Эта эмансипация чувства началась в страстной Италии и на благословенном юге Франции, среди нив, виноградников, богатых городов и великолепных замков Лангедока, куда рано проникли от арабов комфорт, образованность, турниры и сладостное искусство любви. Здесь впервые возникли новые антибрачные идеи, развитию которых много содействовали трубадуры, устраивавшие даже поэтичные состязания, на которых противники спорили о разных вопросах, относящихся к женщине и страсти. Трубадуры и романисты действовали под тем же женским влиянием, благодаря которому и возникли во Франции формальные суды любви, состоявшие из дам и рыцарей, под председательством князя любви, и вырабатывавшие новые правила жизни, благоприятных для эмансипации чувства. Такие суды в XII веке были в Авиньоне, Лилле, Турнэ, Париже, а в XIII веке появились и в Германии. Главным их занятием было обсуждение встречавшихся в жизни любовных отношений, ссор, измен, неудовольствий. Приговор не наказывал виновных, а только решал дело в отвлеченной форме. Иногда, впрочем, налагались и наказания. Так, один секретарь, посланный своим господином к даме по интимному делу, осмелился просить ее любви для самого себя и получил ее. Суд, состоявший из 60 дам под председательством графини Фландрской, приговорил виновных к исключению из общества рыцарей и дам. Один любовник, изменив своей даме, полюбил другую; первая донесла на него виконтессе Нарбонской. Суд любви постановил, чтобы ни одна честная женщина не отдавала своего сердца такому изменнику. Путем подобных приговоров, а главным образом, посредством решения отвлеченных вопросов, вырабатывалась целая система свободной любви, которая разносилась по Европе в романах и в звучных песнях трубадуров. Подавляемые произволом феодализма и моралью католичества, женские сердца быстро усваивали новые идеи, ведшие за собой жизнь, полную страсти, удовольствий и приключений. Брак отрицается; мужа любить невозможно, но следует любить кого-нибудь, без любви нет жизни, говорит та философия, радикально противореча на каждом пункте догмату и морали католичества. Любовь выше всех других радостей; все поклонники ее, даже набожные миннезингеры открыто признаются, что они скорее готовы отказаться от райского блаженства, чем от удовольствий любви. Предмет этой страсти, женщина, которую католицизм считал источником греха, является теперь у трубадуров «образцовым произведением Божьим»; для достойного прославления ее поэты не находят слов. Католичество клеймило женщин за Еву, певцы любви опровергают его обвинения, говоря, что людей погубил Адам, а Ева спасла их, так как она была родоначальницей Христа. По католицизму, любовь – корень погибели, по словам же партизанов средневековой эмансипации, она – «высший источник всякой добродетели, всякой нравственной заслуги, всякой славы. Она улучшает самых хороших людей и облагораживает самых дурных». «Любовь свободна; она получает законы только от самой себя; поэтому ее и не может быть в браке, где она становится обязанностью». Многие считают эту философию любви системою распущенности, между тем как она требовала, чтобы каждый мужчина выбирал себе одну возлюбленную и оставался верным ей до гроба; она требовала также, чтобы дама не принимала подарков от своего возлюбленного и не унижалась таким образом до степени куртизанки; она требовала любви чистой, бескорыстной и свободной, даже рутинно противоречила себе, предписывая пожизненную обязательность этого чувства. Другое противоречие излагаемой системы состояло в том, что женщина, отрицая возможность любви в феодальном браке и чувствуя себя не в силах избавиться от этого союза, хотела примирить права мужа с правами любовника, оставляя на долю первого чисто физические удовольствия и награждая второго всей полнотой любви и дружбы. Грубые феодалы понимали страсть только в последнем акте ее и видели верность жены только в материальной целомудренности ее. За нарушение последней они расплачивались жестоко и с женой и с ее любовником, между тем как платоническое ухаживанье чужих мужчин за дамой не только не возбуждало ревности мужа, но даже щекотало его самолюбие. В самых ревнивых странах Европы, в Италии и Испании, независимо от рыцарей, женщины открыто имели при себе постоянных друзей, чичисбеев, которые всюду сопровождали их и стояли с ними на короткой ноге. Мужья не вооружались против этого обычая, если только не видели полной связи своих жен с их чичисбеями. Многие женщины также мало думали о другой любви, кроме платонической; половые брачные отношения, не освященные никаким нравственным чувством, возбуждали, наконец, в них отвращение, и они, мечтая о любви чистой и свободной, воображали ее себе без этих опротивевших им отправлений. Все эти обстоятельства вели к тому, что любовь многими понималась сначала чисто в платоническом смысле. «Любовь перестает быть любовью, коль скоро она обратится к реальному», – говорит один поэт. «Чистая любовь, – говорит Андре, автор «Principalia Amoris Praecepta», – соединяет сердца двух любовников узами взаимной нежности. Эта любовь состоит в духовном созерцании и в пламенной страсти; она может доходить до поцелуя, до объятия, даже до взаимного прикосновения двух обнаженных тел, но отнюдь не далее». И в Средние века нередко практиковались в этой трудной любви, целовались, спали на одной постели, обнимались, но все-таки удерживались от окончательных удовольствий. Понятно, что такое воздерживание могло продолжаться недолго, и раздражаемая постоянно страсть вырывалась все-таки на полную свободу. Даже у людей, которые более других могли бы ограничиваться платонизмом, даже у Абеляра и Элоизы под покровом духовной любви скрывалась самая жгучая чувственная страсть, как это можно видеть из их переписки. То же самое отношение можно заметить и в любви рыцарей вообще; все они и трудятся, и сражаются, и служат своим дамам с единственной целью заслужить удовольствие их ложа. Отступая от своих первых постановлений, запрещавших финальное удовольствие, новая система скоро провозгласила принципом, что «любовь ни в чем не может отказывать любви». Если же обожателям не всегда удавалось достигнуть цели, если дамы, как об этом постоянно рассказывают средневековые хроники и романы, часто ограничивали свои ласки поцелуем и многих поклонников, как упомянутого уже Ульриха фон Лихтенштейна, не награждали вовсе своими милостями, а только забавлялись их любовной угодливостью, то это свидетельствует лишь о сдержанности подобных женщин. Они не могли удовлетворять страстным поползновениям всех своих многочисленных поклонников, потому что хотели не разврата, а только свободной любви, хотя самолюбие и заставляло их, не ограничиваясь одним любовником, привлекать побольше обожателей и держать их около себя, питая их надежду на сладостную награду. Любовь и наслажденье жизнью сделались девизом конца Средних веков и особенно эпохи Возрождения, когда католицизм со своими идеалами почти вовсе потерял кредит в среде образованного общества, когда вследствие возрождения древних наук, влияния арабов, умственной самодеятельности европейцев и развития материальной культуры общество более и более предавалось рационализму и эпикурейской философии, когда разум и природа были вознесены выше всех других авторитетов, которым до тех пор поклонялись люди. В этом антикатолическом движении главную роль играла женщина; она своей красотой и любовью отвлекала умы от мрачных идеалов католицизма, заставила их жить и наслаждаться, научила их думать не об отвлеченных фантасмагориях, а о природе и действительности. Поэты, философы, странствующие трубадуры, рыцари и дамы – все говорят и поют, пишут и мечтают о наслаждениях свободной любви, об эмансипации чувства. Любовь делается главным предметом литературы; известия о замечательных любовных историях обходят всю Европу; страдальцы за любовь занимают место мучеников в новом культе; даже сам суровый Данте стоит за свободу чувства и увековечивает память двух таких мучеников в пятой песне своего «Ада», рассказывая историю Франчески ди Римини, очаровательной девушки, выданной за безобразного и злого хромца, полюбившей брата его и убитой мужем вместе со своим любовником. Когда через двести лет после их трагической смерти открыли их тела, то они оказались совершенно целыми и в объятиях друг друга. По словам Данте, их пламенная любовь перешла и в загробную жизнь… И культ любви, кроме многих подобных мучеников за свободу чувства, имел также, подобно католицизму, своих апостолов, учителей, подвижников, свои кодексы, свою мораль, свои обряды и мистерии. Женщина царила над жизнью и превращала ее в ежедневное празднество, в непрерывный ряд балов, турниров, охот, увеселительных поездок и т. д. «Не только поэты, но и все образованные люди, – говорит Лоран, – считали тогда любовь самым серьезным занятием жизни. Это подтверждается свидетельствами лучших средневековых историков. В 1284 году, рассказывает, например, Виллани, во Флоренции составилась богатая и благородная компания, которая, с князем любви во главе, не думала ни о чем другом, как об играх, танцах и увеселениях». Через пять лет хроники опять прославляют другие подобные же общества, состоявшие из дам и кавалеров, которые постоянно пировали в шелковых шатрах и расхаживали, под предводительством князя любви, по улицам города, увенчанные гирляндами, с песнями, танцами и музыкой. Так жила Флоренция, так жила и остальная Европа. Искусительница Ева побеждала своих гонителей. Домостройные принципы падали, женщина делалась главой общественной жизни; не только семейные праздники, балы и турниры, но даже охоты и дуэли не обходились без нее. Будуар и гостиная сделались главными комнатами дома. В королевских дворцах, замках феодалов, домах цивилизованных буржуа – везде на переднем плане стали дамы. Отношения полов между собой, мало стесняемые с самого начала средних веков, под конец их получили полную свободу. Все это неизбежно вело за собой крайнюю развращенность. Аристократический эпикуреизм всегда губит общество. Женщины достигли свободы чувства, но воспитанные, как и мужчины, в тех понятиях, что единственная цель жизни благородного человека – любовь и наслаждение, что труд есть удел презренной массы народа, не занятые никакой серьезной работой, беззаботно жившие на чужой счет, они отдавались без всякого удержу страсти и естественно доходили до всех ее излишеств. Дамы и девушки модничают своей полураздетостью, своим костюмом, оставляющим на виду все тайные прелести; полунагими или даже вовсе нагими принимают они мужчин в своих будуарах; провожают гостей в их спальни, раздевают их и нередко сами ложатся с ними в постель; придворные дамы и принцессы стараются превзойти друг друга в необузданности, дочери графов проникают ночью в комнаты чужих мужчин и принуждают их удовлетворять своим желаниям. Угощение путешественника женским телом сделалось как бы обязанностью феодального гостеприимства. В одном французском стихотворении рассказывается, как рыцарь приехал в графский замок и как графиня, обрадовавшись его посещению, велела изжарить ему огромного гуся и приготовить роскошную постель. «Когда же графиня пошла спать, то, позвав красивейшую из своих девушек, она сказала ей потихоньку: “поди, ляг в постель к этому рыцарю и угоди ему как следует. Я охотно бы сделала это сама, если бы не моя стыдливость и не граф, мой муж, который еще не уснул”». Все общественные увеселения были направлены к раздражению полового инстинкта, на балах танцы перемежались интимными rande-vous в отдельных комнатах, в театрах цинические до крайности пьесы приправлялись еще непристойными жестами актеров, а иногда и наготой актрис; маскарады часто оканчивались сплошным спальным грехом; в балах и купаньях оба пола зачастую мылись вместе; при этом на баденских водах над купальнями устраивались галереи, на которых мужчины собирались болтать с купающимися дамами и бросали им деньги и другие подарки, а красавицы старались взапуски подхватить их подолами своих рубашек; сводничество сделалось самым прибыльным и распространенным ремеслом; ни одна почти девушка из высших классов не выходила замуж невинной, по свидетельству тогдашних компетентных писателей; женские монастыри приняли вид домов терпимости, а королевские дворцы, наполненные благородными проститутками, содомитами, вельможными сводниками, были даже развращеннее любого публичного дома. История превратилась в скандальную хронику дворов; живопись, скульптура, поэзия занялись исключительно изображением любви на все манеры, отрицанием семейной жизни, осмеянием мужей и патриархальных добродетелей. В низших и средних классах отражались те же влияния и вместе с войнами, разбойничеством, забиранием мужчин в солдаты, страшными злоупотреблениями власти совершенно уничтожали здесь и брак и семью. Сотни тысяч разного народа вели бродячую жизнь без семейства, без собственности, и среди них царил полный гетеризм, дети не знали не только своих отцов, но часто даже и матерей. У странствующих актеров, фигляров, нищих и мошенников жены сплошь и рядом были общие. Разложение семейства происходило даже в среде патриархальных крестьян и бюргеров. Таверны в средние века были местом, в котором протекала большая часть жизни людей низшего и среднего классов. Даже женщины постоянно пили, играли и вели любовные интриги в этих увеселительных заведениях, иногда с ведома мужей, а большей частью тайком от них. Мужья же, в свою очередь, пировали в других тавернах и наслаждались с другими женщинами. Дом и семейство, оставшись на произвол судьбы, брак, не удовлетворявший чувству, был в пренебрежении. Сильное развитие проституции шло параллельно с падением семейства; сифилис свободно разгуливал по Европе, губя сотни тысяч народа; целые ряды итальянских кардиналов и французских королей сведены в могилу этой болезнью. Между тем окончательное падение семейства возбудило умы к изысканию средств для реформы никого уже не удовлетворявших брачных отношений. Влияние классицизма, в особенности Платона и эпикурейской философии, наталкивало рассуждавших об этом людей на идею о безусловной свободе половых отношений. Автор самого распространенного из произведений средневековой литературы, «Roman de la Rose», говорит, что женщины должны быть общими:

 
Toutes pour tous et tous pour toutes,
Chacune pour chacun commune
Et chacun commun pour chacune!
 

Остальная беллетристика, хотя и не выражалась так ясно, но проводила в сущности ту же мысль, которая в подробности была развита утопистом-реформатором Кампанеллой в его «Республике Солнца». Верховный глава этого государства, Гог, имеет трех помощников – Силу, Мудрость и Любовь. Последняя заботится главным образом о том, чтобы браки устроились целесообразно с рождением хороших детей. «До супружества каждый мужчина может жить с каждой бесплодной женщиной». Старцы-начальники и матроны-начальницы, досконально узнающие молодых людей обоего пола, когда они, совершенно обнаженные, занимаются гимнастикой в палестре, «сводят тех, которые более сладострастны и более возбуждаются. Если вступившая в брак женщина не зачнет от одного мужчины, ее отдают другим, если она и после этого остается бесплодной, то делается общей…» По окончании кормлений материнской грудью дети поступают в общественное заведение, где они получают образование, одинаковое для девочек и мальчиков. Мужчины и женщины носят одинаковую одежду и одинаково участвуют во всех занятиях войны и мира. В многочисленных социально-демократических сектах, реакцией которым была реформа Лютера, Кальвина и Цвингли, мы видим то же стремление к радикальным переменам в области семейства и брака, к эмансипации женщины. «Свободный мистицизм, – по выражению Мишле, – решился поднять женщину, которую священническая суровость волочила в грязи». Наступила великая религиозная революция. Во многих сектах женщины были допущены к проповеднической и жреческой деятельности наравне с мужчинами; проклятие Евы было снято с них; любовь объявлена свободной. Во многих других сектах женщины являются главными их учительницами и проповедницами эмансипации. Таковы были, например, девица Шурман, принцесса Палатинская Елизавета, Гиллермина Миланская, девицы Броган и Шере, Антуанета Буриньон, Маргарита Поррет; все они, более или менее, примешивали к своим мистическим учениям идеи эмансипации. Во многих других сектах мы также видим отрицание брака и семьи. Анабаптисты, например, вместе с общностью имущества проповедовали и общность жен, доказывая благодетельность ее местами из Библии. Женщины и девушки играли в этой секте первенствующую роль, как вдохновенные свыше пророчицы и учительницы. Но подобно многим другим мистикам, у которых чувство и страсть всегда преобладают над разумом, анабаптисты в своей реакции тогдашнему браку ударились совершенно в сторону и объявили, что многоженство не противно ни закону Божескому, ни закону природы. Когда же они овладели Мюнстером и во главе основанной там Сионской республики стал страстный, фанатический Иван Лейденский, когда при криках неистовавших еретиков «перекрещивание или смерть», в занятом ими городе рухнули все основы прежнего общественного и религиозного порядка, тогда были установлены общность имуществ и многоженство. Иван Лейденский первый подал тому пример, заведя у себя 17 жен, блиставших красотой и богатыми нарядами. Другие анабаптисты следовали своему главе и обзаводились несколькими женами. Но полигамия вводилась в обществе анабаптистов только силой мужчин и встречала энергическое противодействие со стороны женщин. В католичестве также немало было подобных проявлений. В начале XIV века возник «орден братьев и сестер свободного духа», проповедовавших полную свободу половых инстинктов. В том же роде были братства «бичующихся», «плясунов» и т. д.

Читатель видит, что и суды любви, и песни трубадуров, и скандальные новеллы Боккаччо, и средневековый разврат, и идеи Кампанеллы, и учения еретиков – все это стремилось к отрицанию брака, к реформе семейства. Как бы ни были уродливы проявления этого нравственного переворота, в них беспристрастный исследователь найдет известное число совершенно справедливых мыслей, подобно тому, как в бреднях средневековых мистиков мы находим начатки общепринятых теперь идей прогресса и личной свободы, а в алхимии – зародыши истин химических. Дело в том, что женщина и партизаны ее чувствовали и сознавали нерациональности женской бесправности и отверженности, а как устроить дело лучше, они не понимали и поэтому вдавались в нелепости. Республика Кампанеллы, например, есть не что иное, как плод больной фантазии, действовавшей под влиянием платоновской утопии, но тот же Кампанелла высказывает и совершенно справедливую мысль, – впрочем, не свою, а тоже платоновскую, – что женщины должны быть допущены ко всем занятиям мужчин. Такая смесь истинного с ложным, здравых идей с утопией, смесь, характеризующая собою почти все проявления молодой мысли Средних веков и Возрождения, проявляется и в других тогдашних сочинениях по женскому вопросу. Многие сознавали тогда нерациональность рабского, отверженного положения женщин, но почти никто не понимал вполне, в чем должно состоять ее освобождение и какие реформы должны совершиться вместе с ним в обществе. Многие итальянские и французские женщины в естественном порыве своего эмансипационного энтузиазма писали книги и доказывали в них, что природа мужчины ниже женской, что женщина во всем стоит гораздо выше своего владыки. Такую мысль пропагандировали, например, Маргарита Наваррская, первая жена Генриха IV, и Христина Пизанская. Один из величайших средневековых ученых, Агриппа Нетерсгеймский, написал также книгу, доказывавшую превосходство женского пола перед мужским. Из этой мысли естественно вытекала другая, о том, что роли полов должны перемениться и женщины должны сделаться владычицами своих бывших господ. Во всей этой пестрой серии идей и стремлений мы, однако, видим несколько ясно сознанных мыслей, именно, что женщина не должна быть рабыней мужа и семьи; что брак должен быть договором двух свободных личностей; что любовь есть чувство свободное и нельзя превращать его в обязанность. Что же касается требования Кампанеллы, чтобы мужчины и женщины одинаково участвовали во всех делах мира и войны, то мы, хотя и не находим у тогдашних авторов не только более подробного его развития, но даже подтверждения, однако ж в действительной жизни Средних веков и эпохи Возрождения мы видим, что женщина, наравне с мужчиной, принимает участие и в делах мира и в делах войны.