Текст книги "Исторические судьбы женщин"

Глава III

Цель патриархального брака – работа и деторождение. Отсутствие у первобытных народов резких половых отличий, романтической любви и ревности. Женщина борется за свою независимость и сохраняет за собой много вольностей. Мужчина употребляет все усилия, чтобы поработить ее. Женщина водворяет моногамию. Участие женщины в общественных делах, в промышленности, религии, медицине

В первобытной жизни семья служит единственной формой общественного союза. Она совершенно необходима человеку не только для брачных и семейных радостей, но также для защиты от врагов, для хозяйства, для экономической самостоятельности. Поэтому в первичную эпоху неженатые люди чрезвычайно редки и брак считается настоятельной необходимостью не только для земной жизни, но и для загробной, в которой холостяки принуждены вести такое же беспомощное, жалкое и бесприютное существование, как и на земле. На этом основании у диких и патриархальных народов возникает брак живых с мертвыми: холостяка-покойника венчают с живой женщиной, которая с этого времени считается его вдовой, а после своей смерти соединится со своим мужем «в месте злачне». Точно так же с умершей девушкой венчают мужчину. Этот обычай был, например, у древних персов. Арабский писатель Массуди говорит, что если у славян мужчина умирал холостым, то его женили после смерти, и женщины охотно обрекали себя на сожжение, чтобы войти в рай с душой мужчины. Малороссы до сих пор верят, что умирающим холостыми нет места на том свете, и поэтому в некоторых местах Малороссии похороны парубков и особенно девушек напоминают свадьбу. По смерти девушки для нее на тот свет назначается жених, который провожает покойницу до могилы и считается зятем в ее семействе. В последнее время первобытный брак живых с покойниками был восстановлен мормонами, этими эклектиками нелепых суеверий всех стран и народов.

Приобретение жены первичный человек считает первостепенной необходимостью, потому, во-первых, что без нее он вовсе не может вести своего хозяйства и достаточно удовлетворять самым обыкновенным житейским потребностям. Жена – прежде всего работница и слуга своего мужа; на ее долю выпадают самые тяжелые и в то же время самые полезные для развития культуры занятия. Поэтому при выборе невесты главнейшее внимание обращается на ее силу и способность к работе. Бечуаны, желая узнать, терпелива ли невеста и годится ли для тяжелой работы, кладут ей в руку добела раскаленное железо и приказывают держать его до тех пор, пока не разрешат от него освободиться. Если девица выдержала эту пытку, то ее признают годной для супружества. Индеец воюет и охотится, а жена его обрабатывает поле, приготовляет пищу, носит дрова и убитую мужем дичь, строит летние и зимние хижины, дублит кожи, делает из них платье и обувь для всего семейства и т. д. У народов пастушеских на женщин падает множество трудов по скотоводству: пастьба стад, доенье и приготовление разных видов молочной пищи, уход за новорожденными животными, стрижка овец и т. д. И чем сложнее промышленность народа, тем хуже положение женщины. Особенно тяжко отзывается на ней развитие земледелия и тесно соединенной с ним оседлой жизни. Земледелие считалось долго занятием недостойным мужчины и поэтому взваливается исключительно на женщин, вместе с постройкой оседлых жилищ, приготовлением посуды и другими хозяйственными работами. Так ведутся дела у всех почти первобытных народов, например, в Африке и Америке. Мужья охотятся, занимаются каким-нибудь легким делом или просто только едят да лежат, а женщины изнывают под тяжестью трудов земледелия, скотоводства и домашнего хозяйства. Иногда переход от кочевой и охотничьей жизни к оседлой и земледельческой бывает для женщин столь убийственным, что через них он губительно действует и на жизнь всего народа. Д-р Тирселен говорит, что все народы Полинезии носят в себе зародыш будущего разрушения, которое зависит от жалкого положения у них женщины. Когда мужчина был постоянно вооружен, постоянно готов к нападению или к защите, женщина должна была ухаживать за детьми и приготовлять пищу, которую она отыскивала в воде или в лесу. Теперь мужчины не воюют, а женщины трудятся более чем когда-нибудь. Прежде они собирали папоротник, теперь же таскают картофель, но сперва должны посадить его, обкопать и выполоть, потом выкопать и убрать в амбары; каждый день носят они его в хижину и угощают своих могущественных господ, которые ничего не делают, кроме присмотра за скотом да иногда ловли угрей и маленьких китов, попадающих в залив.

Другая практическая цель брака есть деторождение; женщина берется в семейство не только как рабочее животное, но и для приплода, для рождения других рабочих животных. И женщина в патриархальной жизни ценится, главным образом, за свою физическую силу и за способность размножения. Степень первой узнать легко, степень второй узнается посредством пробных и временных браков или просто внебрачной связи, устрояемой в виде опыта. Если девушка забеременеет, то мужчина оставляет ее своей женой, если же она оказывается бесплодной или неподходящей к его вкусу, то он расходится с ней.

Такие пробные связи были, например, у некоторых племен, входивших в состав древней Мексики, а в настоящее время они в ходу у негров и многих других народов. Случается даже нередко, что мужчина тем более ценит девушку, чем больше у нее любовников и чем чаще она родит детей от них. Бездетная женщина принуждена терпеть горькую участь, муж прогоняет ее на все четыре стороны, презирает ее, никто никогда не захочет взять ее замуж, и она принуждена бывает или умереть с голоду, или идти к кому-нибудь в рабскую работу. Для дикого охотника, для патриархального скотовода или земледельца, для цивилизованного ориентала – для всех их чадородие служит знаком небесного благоволения, а бесплодие – проклятием. Кто будет работать на семейство, кто будет кормить и защищать родителей во время их старости, кто будет приносить за них искупительные жертвы после их смерти, если у них не будет детей? Желание иметь детей, доходящее у этих народов до мании, нельзя объяснять одной только потребностью в потомстве, и одну из не последних причин его нужно искать в слабой способности первобытной женщины к деторождению, вследствие изнуренности ее работами, дурной обстановки и т. д. У индейцев Северной Америки в 1843 году каждая женщина имела средним числом одного ребенка. В Бразилии индианка редко родит больше четырех ребят, а вообще в Южной Америке не лишенная способности чадородия женщина имеет только двоих или троих детей. У лапландцев, тунгусов, арабов – трое, четверо, пятеро детей считаются уже весьма многочисленным потомством. У многих африканских племен – то же самое. Правда, что и в дикой жизни можно встречать примеры замечательного чадородия, но это исключение. Одно рождение ребенка еще не обеспечивает семейства – оно каждую минуту может лишиться его. Дети во множестве погибают от болезней, диких зверей, воруются неприятелями, тонут, убиваются матерями и т. д. Одним из главных средств для избежания несчастия бездетности служит левиратный брак, о котором мы уже говорили, объясняя связь его с полиандрией, и который существует или существовал в Индустане, Палестине, Египте, у арабов, калмыков, негров, индейцев, амурских и уссурийских гольдов и т. д. На этом же основании возникают и другие формы усыновления чужих детей.

Итак, в патриархальной жизни женщина ценится только как работница и чадородная самка; брак поэтому является не результатом любви, а делом простого хозяйственного расчета. О любви, кроме некоторых исключительных случаев, здесь нет и речи. Многие из диких народов отличаются слабостью половой страсти, как например, старинные германцы. Холодность современных дикарей в делах любви свидетельствуется многими путешественниками; Брюс был поражен ей у шангаласов, Левальен – у готтентотов. Ирокезы говорят, что сношения с женщинами ослабляют их силы и храбрость, а потому они должны пользоваться ими умеренно. Но не это сознание в сущности удерживает дикаря от половых излишеств, а слабость возбуждения, происходящая от деятельной его жизни и от незначительности половых различий. Другие дикари под влиянием международных сношений и развратных иностранцев развращены до крайней степени, у них можно встретить на каждом шагу развратные танцы и самый неудержимый цинизм. В том и другом случае мужчина ничего не чувствует к женщине, кроме физического вожделения, не осложняемого ничем в роде увлечений нежностью сердца, музыкой речей, даже красотой лица. Подобных увлечений в первобытной жизни нет и быть не может, потому что вследствие одинаковой жизненной обстановки женщина мало чем отличается тогда от мужчины. Половые отличия развиваются только с цивилизацией, а в первичные эпохи народной жизни мужчины и женщины не только занимаются одними и теми же работами, не только носят платье, почти одинаковое для обоих полов, но и весьма мало отличаются друг от друга своими телесными и психическими свойствами. У дикарей, даже у простонародья цивилизованных стран, голова мужчины и женщины имеет почти одну и ту же физиономию; резких различий в объемах и росте тела, в физической силе и смелости, в тоне голоса, в манерах и житейских привычках также вовсе нет. Непривычный наблюдатель сразу ни за что не отличит какую-нибудь самоедку или патагонку от самоеда или патагонца; конечно, глаз, привыкший к таким физиономиям и формам тела, уловляет в них начатки половых отличий, но последние заметны только у людей нестарых, старики же и старухи походят друг на друга как две капли воды. Женщина у совершенно диких народов даже безобразнее мужчины, так как ее организм подвергается и разрушительному влиянию самых тяжких работ и болезням, которые выпали на долю одному только женскому полу, и, наконец, варварскому обхождению со стороны мужа. Романтической любви, которая, как увидим ниже, возникает только с полным развитием половых противоположностей, при таких условиях быть не может, и ее нет. Оба пола довольствуются удовлетворением одного только грубого животного инстинкта, и любовь ограничивается чувственным опьянением. Но и это чувственное опьянение возникает только на известной степени развития народа; чистый же дикарь ценит в женщине только силу, усердие к работе, плодовитость и приданое, не обращая никакого внимания на ее красоту и нравственные достоинства. Понятно, что при таких отношениях к женщине мужчина или вовсе не ревнует ее, а если и ревнует, то меньше и иначе, чем это бывает в цивилизованной жизни. Полиандрическая слабость ревности долго еще остается заметной и после падения полиандрии. Женщины ведь не убудет, если она в связи с чужим мужчиной; такая связь, напротив, может принести пользу ее мужу или в виде ребят, рожденных его женой от любовника, или в виде каких-нибудь ценностей, полученных ей от последнего. И мужья сплошь и рядом не только сквозь пальцы смотрят на любовные шашни своих супружниц, но даже сами поощряют их к тому; у многих дикарей домашняя проституция развита очень сильно. И немало есть племен, у которых ни мужчины, ни женщины почти не ревнуют друг друга. Ревность возможна только там, где мужчина имеет законное чувство собственности относительно своей жены. Но в начале патриархального периода женщина еще не побеждена окончательно, еще не снизошла на степень законной принадлежности мужчины. Она пользуется здесь значительной свободой и может отстаивать ее посредством силы, которой она еще не лишилась вследствие изнеженности, и посредством оружия, которым она владеет наравне с мужчиной. Мы уже указывали выше на воинственные образы Брунгильды, амазонок, наших былинных палениц; и история доказывает, что такая воинственность, сила и отвага принадлежала некогда всем диким женщинам. Религия германцев была религией войны, бог и изобретатель которой, Вуотан, окружен девами смерти, валькириями, любящими запах трупов и стоны раненых; накануне больших битв, они, с воинственными песнями, делают ткань из человеческих кишок, вместо челнока им служат стрелы, и кровь ручьями льется на их станок. День битвы – праздник для них; они выбирают себе жертвы между воинами и переносят их в чертоги Вуотана. Когда после разбития тевтонов при Эльби римляне проникли в их лагерь, то навстречу им вышли тевтонские женщины с мечами и секирами и при бешеных криках погнали назад бегущих тевтонов вместе с их преследователями; первых, как изменников, вторых, как врагов: нападая на римлян, они вырывали их щиты, хватались за острия мечей и дрались до тех пор, пока не падали тяжко раненными и изрубленными в куски.

В лагере кимвров были седовласые, одетые в белое предсказательницы, которые, подходя с мечом в руке к пленникам, венчали их и вели к большому железному котлу, перерезывали им горло и по крови, текшей в котел, предсказывали будущее. Когда при Верцелле кимвры были на голову разбиты римлянами, то их женщины предавали смерти своих бежавших с поля сражения отцов, мужей, братьев и сыновей, а малюток они давили, бросали под колеса телег или под копыта быков и лошадей. Наконец, не желая отдаваться живыми неприятелю, они налагали руки на самих себя; одна из них удавилась на дышле фуры, повесив тут же и детей своих. В войну римлян с херусками, свевами и сигамбрами женщины этих племен дрались до последней возможности и за неимением оружия разбивали оземь головы своих детей, а трупы их бросали в лицо неприятелю. О воинственности женщин других народов древности говорит нам и мифология, и саги об амазонках, основанные, как мы уже говорили выше, на исторической достоверности. Хотя амазонство относится преимущественно к периоду полиандрии и гинейкократии, но воинственность сохраняется женщиной еще долго после падения ее преобладания над мужчиной, в чем нас убеждают и история, и этнографические известия о современных дикарях. Во времена Геродота, например, женщины савроматов ездили верхом, как мужчины, участвовали вместе с последними в охотах и выходили замуж не прежде, как убив одного врага. В настоящее время подобных женщин можно видеть под всеми широтами земного шара. В Дагомее, где мужчины храбры в высшей степени, от них не отстают в этом отношении и женщины, из которых состоит вся королевская гвардия, числом в 5000 человек. У курдов женщины храбры не менее мужчин и воспитание в сыновьях воинственного духа и предприимчивости зависит, главным образом, от матерей. Даже в сонливом Китае, при покорении его манджурами, женщины не только участвовали с такой же ревностью, как и мужчины, в работах по сооружению оборонительных средств страны, но и оказывали примеры замечательной храбрости. А у китайских горцев мяо-тзе женщины ходят так же вооруженными, как и мужчины. Одна из них с отчаянной храбростью защищала крепость против китайских войск в продолжение двух месяцев после того, как был перебит почти весь гарнизон. Женщины этого племени пользуются большой свободой и полным уважением мужчин. Не менее смелы и храбры женщины воинственных племен Индии, сражающиеся нередко наряду с мужьями и участвующие в походах верхом на лошадях. Жены африканцев и индейцев Америки не только поощряют своих мужей во время битв, но и сами участвуют в последних, равно как и в опасных охотах на львов, леопардов и тигров. История арабов также выставляет примеры не только отдельных воинок, но и целых военных отрядов, составленных исключительно из женщин. Так, в войсках Каледа был целый отряд вооруженных всадниц, оказавших огромную услугу при победе над византийской армией под Дамаском в 633 году. У неразвитых народов сила доставляет уважение, на силе основывается всякое право, и поэтому, где женщина воинственна, там она и более уважается и имеет более прав и свободы. Оружие служило женщинам не только к освобождению от мужчин, но и к покорению их. И в патриархальной жизни мужчина тогда только успевает окончательно поработить женщину, когда или лишит ее возможности быть воинственной и владеть оружием, или же когда весь народ, а с ним и женщины, бросив войну, обратится к более мирным занятиям. До тех же пор благодаря своему оружию, храбрости и силе мускулов женщина умеет поддерживать свою независимость от супруга. И не имеем ли мы права предположить, что эта борьба была упорна и повсеместна в те седые времена, о которых вовсе нет исторических свидетельств, в те времена, когда только что начиналось порабощение женщин мужчинами? В периоды, доступные историческому наблюдению, сохраняются еще следы этой борьбы и первобытной женской свободы, даже преобладания женщин над мужчинами, о чем мы привели уже много фактов как из древней, так и из современной жизни. Мы видели выше, что женщины, уже обращенные в рабство, пользовались обстоятельствами и силой свергали иго своих поработителей, даже оставаясь покоренными, они постоянно прибегали к той же силе для ослабления упомянутого ига. Еще Аристотель с обычной своей проницательностью заметил, что у воинственных народов женщины пользуются не только свободой, но и преобладанием над мужчинами. Это зависит, как уже сказано, и от воинственности самих женщин и еще от того обстоятельства, что при частых отлучках в походы и набеги мужчин все заботы о хозяйстве и даже общественных делах племени остаются, главным образом, на женщинах, развивая в них и чувство самостоятельности и содействуя их экономической независимости. Экономическая самостоятельность и нравственное преобладание женщины, знаменующие собой эпоху гинейкократии, не только долго сохраняются в патриархальной жизни, но вместе с воинственностью женщины и уцелевшими от отцовского погрома остатками материнского права долго еще поддерживают значение женщины в разных сферах общественной жизни. Приведенные нами в первой главе факты из жизни древних и современных дикарей и патриархалов вполне подтверждают это. Вместе с тем женщина у очень многих народов пользуется значительной половой свободой, как в девичестве, так и в замужестве, как в выборе себе мужа, так и в разводе с ним. О гаремном заточении женщин, об обращении их в монопольное владение мужей здесь нет и речи. Оба пола нередко сходятся друг с другом на общественных собраниях, и их взаимное обращение, по своей вольности, не только не уступает, но даже превосходит поведение европейцев на шпицбалах и в непотребных домах; танцы многих дикарей до крайности сладострастны и циничны. Брачные обязанности женщины, вследствие слабого развития ревности и непрочности семейной власти, редко хранятся ей во всей их строгости. У некоторых народов, например у мальгашей, островитян Южного океана, индейцев Америки, женщины свободно предаются своей половой страсти, мужья не ревнуют их и смотрят на это сквозь пальцы. У других народов легкое поведение жены заставляет мужа вооружаться против него не менее легким образом. У виннебагцев в Африке муж берет только денежный штраф с соблазнителя своей жены и отдает ему последнюю в супружество. В Гросс-Баламе неверный муж платит своей жене в виде пени известное количество золотого песку. В Мингрелии соблазнитель женщины платит ее мужу только двух свиней, которых они тотчас же съедают или пропивают в приятельской пирушке вдвоем. Узы брака у многих диких народов еще чрезвычайно слабы, а развод чрезвычайно легок, и это обстоятельство значительно поддерживает свободу женщины. На Золотом Берегу, например, если муж пренебрегает женой или грубо обходится с ней, то последняя имеет полное право оставить его навсегда; она может бросить его даже и без этих побудительных причин, но в таком случае обязана возвратить полученные ей от него подарки. В Сулимане жена всегда может расторгнуть брак, уплативши мужу сумму данного им ее родителям калыма. У каффров и в землях конго она может бросить мужа, если он плохо кормит и одевает или же бьет ее. У американских индейцев супруги могут всегда развестись, если того желает один из них и если нет детей. У бедуинов жена может убежать к своим родителям, и если она, несмотря ни на какие убеждения своего супруга, не хочет вернуться к нему, то он обязан дать ей разводное письмо. На островах Южного океана, у яванцев, абиссинцев и некоторых других народов жена также имеет полную свободу продолжать свое сожительство с мужем или же бросить его. У европейских варваров расторжение брака было также нетрудно. Понятно, что такая легкая расторжимость брака много облегчает положение женщины и в большинстве случаев желательна для нее как средство избавиться от противного или жестокого мужа и перейти в другую, более хорошую обстановку. Но сколько, с одной стороны, женщина выигрывает от легкой расторжимости брака, столько же, с другой, она и проигрывает. Если жена всегда имеет возможность бросить мужа, то муж тем более вправе вытолкать жену вон, когда ему вздумается. Такое изгнание жен по самым незначительным к тому поводам совершается у дикарей сплошь и рядом, не сопровождаясь у одних никакими формальностями, у других – имея определенную форму, показывающую, что это самовластие начинает превращаться в право. Друзы, например, выгоняют своих жен по самым незначительным предлогам. Если жена просит у мужа позволения сходить куда-нибудь и он отвечает ей: «иди», не прибавляя: «но возвращайся назад», то она разведена. У гренландцев этот произвол мужа оформлен более деликатным образом; недовольный своей женой супруг, не вступая с ней ни в какие объяснения, бросает свой шалаш и не возвращается в него до тех пор, пока его не оставит жена. В совершенно дикой жизни положение прогнанной таким образом женщины ужасно: ей предстоит или умереть с голода, или погибнуть от холода и диких зверей, и она счастлива, если какая-нибудь кочующая семья возьмет ее в рабство. Даже в родовом быте, когда люди начинают уже жить не одиночными семействами, а более или менее многочисленными родами, и когда прогнанной мужем жене не грозит погибель в безлюдной пустыне, ее участь бывает часто не менее плачевной, чем и в первом случае. Даром кормить ее никто не будет, и ей все-таки придется идти в рабство; на второе замужество ей рассчитывать трудно, если в стране много женщин, потому что она считается товаром забракованным, и женихи, естественно, смотрят на нее подозрительно; к тому же она не девушка. Правда, что во многих полудиких странах, особенно в странах, ведущих деятельные сношения с другими землями, такие женщины вместе со вдовами и сиротами находят себе занятие: делаются торговками, проститутками, поступают в услужение к путешественникам, уезжают с ними и т. д. Но в большинстве случаев прогнанная мужем жена идет к своим родителям, которые всегда будут тяготиться ее прокормлением, если только не видят возможности выгодно продать ее в брак во второй раз. Родителям неприятен развод их дочери, и естественно, что они более всего претендуют на мужа ее, который мало того, что повергает их таким образом в экономическое затруднение, но еще и оскорбляет их чувство семейной чести. Поэтому изгнание жены мужем всегда ведет к ссорам и нередко к войнам между родом прогнанной жены и родом ее мужа. Борьба эта в результате приводит к тому, что власть мужа изгонять жену ограничивается известными условиями и употребляется только в случае непокорности, неверности, бесплодия жены и т. д., хотя отсутствие государственных порядков, как во всех других отношениях, так и в этом, дает возможность часто нарушать упомянутые ограничения, выработавшиеся в борьбе мужниных и жениных интересов. Вместе с усилиями родителей жен сделать брачные узы более прочными, тому же содействуют и усилия мужей, желающих водвориться единодержавцами в своих жилищах и привести в безусловную покорность всех своих домочадцев. Утверждение мужниного единовластия и признание его авторитета является только результатом продолжительной и ожесточенной борьбы между ним и женой. Женщина борется с мужчиной за свободу своей личности, и эта борьба сопровождается ссорами, драками, резней, убийствами – казусами, которые в дикой жизни случаются гораздо чаще, чем в цивилизованной, где семейство приобретает уже характер священной институции и в нем с покорностью стушевываются личности его членов. У некоторых африканских народов, например у крусов и конго, супруги ведут такую враждебную жизнь между собой, что смерть одного из них непременно заставляет оставшегося живым оправдываться и очищаться посредством Божьего суда от подозрений в умерщвлении! Из 60 жен одного умершего королевича 31 умерла от яда, выпитого при такой очистительной присяге на ордалии. В Древнем Индустане жены сплошь и рядом умерщвляли своих мужей, выведенные из терпения их деспотизмом. После неуспешных попыток остановить эти мужеубийства посредством жестоких наказаний, брамины ввели, наконец, вдовосожжение. У галлов мужеубийства, в особенности тайные, были обыкновенны. По словам Цезаря, когда умирал какой-нибудь известный глава семейства, то его родственники исследовали причину смерти и при малейших подозрениях в ее насильственности подвергали допросам и пытке как рабов, так и жен покойного. Об австралиянках путешественники рассказывают, что они сопротивляются произволу и распоряжениям своих мужей с большим упорством и делают им сцены более шумные и злостные, чем женщины культурных стран. У бедуинов часто случается, что в ссоре родителей принимают участие и дети, причем сыновья в большинстве случаев стоят на стороне матери и нередко вытуривают своего батюшку из шатра. Эти раздоры бывают так часты, что входят в какую-то странную привычку у дикарей. «Представьте себе кружок пьяных остяков, – говорит очевидец, – сидящих за обедом вокруг котла. Вдруг один из мужчин вскакивает и начинает бить свою жену, таскает ее за волосы по земле, топчет ногами и т. д. Жена не издает никакого стона и только по временам вскрикивает: “Больно, больно!” Устав, остяк снова садится к котлу; жена поднимается и садится тут же. Немного погодя вскакивает жена и начинает ту же операцию над мужем?» Но борьба, на которую указывает множество подобных фактов, сообщаемых наблюдателями дикарской жизни, все более и более склоняется в пользу мужа, по мере того как развивается общество. В изолированной семье женщина может найти помощь в своих детях, и ее противник нередко бывает принужден в таком случае покориться превосходной силе. Но когда семьи соединяются в роды, когда появляется общественная власть, то муж или отец может действовать гораздо успешнее, потому что он имеет помощников не только в родоначальниках, но и во всех соединенных в одно с ним общество мужьях и отцах. Они заставят его взять власть над женой, если бы он даже и не хотел того; по местам эти патриархи даже наказывают мужей за слабое управление их супружницами. Здесь является на сцену такая же общность интересов, какую видим, например, в обществе рабовладельцев, которые враждебно относятся к каждому своему собрату, человеколюбиво управляющему рабами, дозволяющему им своевольничать и подающему этим дурной пример всем другим невольникам, на безусловной покорности и эксплуатации которых основано все плантаторское общество. У древних норманнов мужчина, подчинявшийся своей жене, подвергался общественному осмеянию; у некоторых немецких крестьян до XVI века сохранялся следующий древний обычай: если жена прибила своего мужа, то все мужчины деревни приходили к дому мужа, сбивали конек с его кровли, а жену садили на осла и возили по улицам, «дабы мужья помнили, что они, по заповеди Господа Бога, должны быть владыками и господами». У некоторых племен негров в каждом местечке существует особая полиция, которая тайно следит за поведением женщин и наказывает их за непокорность мужу, за неверность ему и тому подобные проступки; эта полиция носит инквизиционный характер, пуская в ход против женщин и шпионов и пытки, и ордалии, и ужасные наказания. Подобно тому, как для обуздания детей не только в дикой, но даже в цивилизованной жизни взрослые пугают их чертями и другими чудищами, негры-мужчины образуют тайные общества с целью держать женщин в покорности не только страхом наказаний, но и суеверным страхом правосудно-карающего преступниц бога, Мумбо-Юмбо, которым обыкновенно наряжается один из мужчин. Мистерии в честь этого божества совершаются ночью; за несколько дней до его появления в соседних лесах слышится сильный шум, признак, что бог шествует в селение. Все мужчины идут ему навстречу. Одетый в фантастическое платье из древесной коры, сопровождаемый музыкантами, при звуках песен входит он в деревню и поет гимн, особо предназначенный для таких случаев. Здесь со страхом ждут его женщины, составляющие кружок. На несколько времени воцаряется глубокая тишина; Мумбо-Юмбо указывает на тех женщин, которые в течение года чем-нибудь провинились против своих мужей; их немедленно схватывают, и бог собственноручно наказывает их с большей или меньшей жестокостью, смотря по степени их виновности. Подобными-то общими усилиями мужчин и вводятся в жизнь те обычаи, которые лишают женщину всех ее прежних вольностей. У нее отнимается право иметь оружие, и это делается не вследствие только перехода ее к исключительно мирным хозяйственным занятиям, но и для безопасности мужчин. А так как в первобытной жизни жена сплошь и рядом убегает от своего мужа, то и против этого принимаются предупредительные, ограничительные меры. У некоторых индейцев, например, жена не имеет права не только ездить верхом на лошади, но даже надевать на нее узду – ясно, что этот обычай ввелся в видах предупреждения женских побегов, равно как и обычай калмыков, в силу которого жена в первые два года после замужества не имеет права посещать своих родителей. Таким образом, с постепенным развитием общественной жизни крепнет власть мужа, его сила переходит в право. Мало-помалу жена делается законной собственностью мужа, который может продавать, дарить, убивать ее, а на островах Фиджи он имеет право зарезать ее как скотину и съесть. Австралиец отмечает свою жену выворачиванием суставов на ее пальцах и выколачиваньем передних зубов, словно клеймит скотину. Бедуин часто обращается с женой как с вьючным животным и колотит ее за каждую малость. Один бедуин забил жену свою до смерти за то только, что она без позволения взяла его ножик. И родовой суд решил, что муж всегда имеет право убить свою непокорную жену.

Калмык на совершенно законном основании умерщвляет жену при малейшем подозрении в ее неверности, но у жены, убившей супруга, обрезывают нос и уши, и она продается как рабыня. Индейцы пользуются также абсолютной властью над жизнью и смертью своих жен. У австралийцев многие женщины постоянно ходят в синяках и ранах от мужниных побоев, а девушки, из страха мужа, нередко предпочитают здесь самоубийство браку. Притом же муж имеет право отдавать свою жену в кортом, продавать ее для разврата каждому встречному, и, случается, что дикий пьяница уступает ее навсегда за стакан водки. У большинства диких народов жена считается даже вечной рабыней мужа, обязанной служить ему, как в сей жизни, так и в будущей. На этом основано встречаемое у многих диких племен погребение или сожжение вдов с трупами их мужей, чтобы они вступили вместе в загробные обители. Этот обычай мы видим у африканцев, американцев, древних нормандцев, славян и т. д. Нужно заметить, что такое обыкновение убивать овдовевших женщин нередко находило в последних полное сочувствие. Положение вдовы у первичных народов так невыносимо, что смерть кажется ей лучшим исходом, чем жизнь без защитника и кормильца мужа; и где вдов не сжигают, там они нередко сами убивают себя, подкрепляясь верой, что соединившись за гробом с супругами, они получают награду за свое самопожертвование. Вместе с развитием мужниных прав и половой противоположности, усиливается и чувство ревности – один из главнейших источников семейных страданий женщины. У полудиких народов ревность нередко бывает сильнее и нелепее, чем даже в цивилизованных странах Востока. В Кацембе, например, жены, которых выбирает себе государь, под пыткой допрашиваются, не любились ли они до этого брака с мужчинами, и с какими именно; открытые таким образом любовники предаются смерти. Каждый мужчина, увидавший жену своего государя, подлежит жестокому увечному наказанию. Северные индейцы нередко бывают также чрезвычайно ревнивы; сильно подозреваемую или уличенную в прелюбодеянии жену индеец наказывает палками, откусывает ей нос и прогоняет. Соблазн замужней женщины у индейцев, как и у других дикарей, иногда порождает ожесточенную племенную вражду и войны. У бечуанов и конго, новозеландцев и многих других народов прелюбодеяние наказывается смертью; черкес имеет полное право убить свою неверную жену или, отрезав ей нос и уши, обрив голову, отослать ее к ее родителям. Если араб убеждает отца или брата своей жены в неверности ее, то последние, не задумываясь, перерезывают ей горло. Прелюбодеи, соблазняющие жен, отделываются большей частью штрафом, а у некоторые, кроме того, обязываются жениться на соблазненной или перемениться с оскорбленным мужем женами. На Алеутских островах муж, поймавший любовника у своей жены, принуждает его к поединку с собой, и победитель берет себе женщину, бывшую предметом раздора. При введении наказаний за супружескую неверность жены у некоторых народов стараются удержать и за собой то же карательное право над мужьями, какое последние имеют над ними. На Ладронских островах, где, как мы видели выше, царили некогда полиандрия и гинейкократия, муж хотя и имеет право убить любовника своей жены, но ей самой не должен причинять никакого зла. Если же мужчина сблудит, то узнавшая о том жена собирает всех женщин соседства, которые с яростью разоряют его сад, разрушают его хижину, и если находят самого виновника, то подвергают его жестоким побоям. Такие права женщина сохраняет в патриархальной жизни недолго, и почти у всех нецивилизованных народов за прелюбодеяние отвечают только жены и их любовники, а отнюдь не мужья, имеющее право сколько угодно изменять своим брачным обязанностям и подвергать своих супружниц за такую измену каким угодно наказаниям. Но даже при такой строгости диких законов ей подлежат сплошь и рядом одни только замужние женщины, между тем как девушки пользуются полной половой свободой. По мере же того, как мужчины желают иметь женами невинных девушек, строгость ревнивых обычаев распространяется и на девушек, родители которых принуждены бывают стеречь их невинность, чтобы скорее и выгоднее найти им женихов-покупателей. Эта бдительность о невинности женщин принимает иногда чудовищный, варварский характер. У горцев Кавказа на девушку надевается кожаный пояс целомудрия, и его снимает, разрезая своим кинжалом, только жених ее, в первую брачную ночь. В восточной Африке, задней Индии и на Малайских островах девушек подвергают еще большим пыткам. У многих племен Африки женские члены режутся, перекраиваются, перешиваются сообразно со вкусами и физическими свойствами ее мужа. В Сеннааре, например, membrum девочки зашивается и проход сращивается так, что остается только небольшое отверстие для естественных выделений. Перед свадьбой срощенную часть разрезают. В Кордофане поступают точно так же, разрезаемое отверстие делается больше или меньше, смотря по потребностям мужа. При родинах делается большой разрез, а после них края отверстия снова сращиваются, и родильницы таким образом переходят в состояние, равнозначительное девственности!..