Текст книги "Мертвые не плачут"

После полуночи прибудут, если, конечно, выедут. Пастух встретит. И, коли он все-таки не ошибается в избранном сроке проведения акции, то и проводит.

Вот только что ему со своей «коробчонкой» делать? Светить ее нельзя. А на чем добираться? Да еще с нестандартного вида грузом…

Дальнобойщик с груженой фурой вообще-то подошел бы. Они сквозь Страну быстро едут. Им не по силам узнать, что случилось там, позади, когда они уже проехали это «там» на хорошей скорости. Да и зачем им узнавать что-либо из жизни, которая мелькнула за окном и осталась в минувшем? Проехали и – с концами. Все их новости всегда и только впереди. И ловить кого-то из них, напрашиваться в попутчики следует на основной трассе, на скоростной, где они, собственно, и пилят по ночам.

Подсадили, поболтали, подвезли, попрощались. И покатили дальше, забыв о попутчике.

Попутчик на нужном ему километре высадится из кабины и потопает на место пехом. Там не близко, но и не так уж далеко: километра три с небольшим лихом. Для бешеной собаки и для бывшего спецназовца вообще не крюк. И вес груза невелик: два приборчика плюс тренога. Ну, пять-шесть кэгэ – пушинка ведь…

Ночь, правда, будет, а ночью дальнобойщики в основном предпочитают «соньку придавить», то есть покемарить перед дневным гоном. Но есть исключения. Их и станем отлавливать.

В блоге Спортсмена Пастух просмотрел видеосюжеты, в коих присутствовали мотоциклисты. Мотоциклы были – отвал мозга, Пастух таких даже не видел живьем, не то, что не ездил сам! У фигуранта их было два. Один – кроссовый, легкий японец, четырехтактный, двести пятьдесят кубиков, хороший бегун. А второму Пастух даже позавидовал. Тоже японец, мощный, шоссейник, двести лошадей, с объемом больше тысячи кубиков, максималка – за триста кэмэ в час. Тяжеловат, конечно: под двести килограммов. Но как дорогу держит – улет!

Были у Спортсмена и еще два кроссовика, два тоже японца. Пастух на них полюбовался, положил информашку на полочку в башке и сосредоточился на шоссейной машине. Даже по Интернету полазил, отыскал и технические подробности, и отзывы.

И впрямь хорошая машина! Двести кэгэ живого веса – в буквальном смысле живого! При падении на бок улетает из-под гонщика ракетой. А если свечка на большой скорости? Ну, тут уж как повезет. И как гонщик среагирует. В худшем случае…

Понятно, что в худшем случае.

Хотя Спортсмен может нынче и другую машину выбрать.

Да все у него для дела годятся…

Ехать пора. Часики тикают.

И подумав про часики, вспомнил Мальчика. Первый раз за день вспомнил. И как-то что-то некомфортно стало, как-то холодно и тревожно, и гонка эта сегодняшняя – его, Пастуха, риски, причем – несчитанные. И что будет, если ничего не будет? Если нынешний вечер тире ночь окажется всего лишь прогулкой?..

Повторил себе в тысячный раз: да ничего не случится, ни-че-го, не грузи себя, солдат! И с Мальчиком ты поступил так, как должен был и как мог. А иначе – не мог и не должен. И вообще он сам ушел. Не морочь ты себе голову перед делом. Завтра, все завтра, в том числе и Мальчик! Если нынче дело сладится, то…

Что «то» – не додумал, но эмоций вложил в частицу черт-те сколько.

В два черных мусорных пакета запаковал обернутую простыней треногу с прицелом и лазером, клейкой лентой закрутил, взял под мышку и пошел к машине.

Темнело еще не рано, но уже споро. А и то: разгар августа, конец лета.

Свою машинку оставил, не доезжая до пересечения кольцевого шоссе и улицы Первого Космонавта. Пошел пехом в сторону аэропорта, оборачиваясь то и дело, вылавливая попутную фуру. Пара-тройка мимо пронеслись, водилы не желали никого в ночь подсаживать. А зря. Если уж не остались у обочины кемарить до рассвета, то с попутчиком ночью и поговорить славно, и сон отходит. Но – их дело. Да и ждать пришлось недолго.

Рядом тормознула могучая красная громадина, дверь открылась:

– Куда?

– Недалеко, – крикнул Пастух. – Примерно сто десятый километр. Я покажу.

– Анекдоты знаешь?

Анекдотов Пастух знал очень много. Не потому что любил, хотя и любил, а потому что они почти безошибочно помогали разговорить любого нужного незнакомца. Ну и ненужного – тоже.

– Знаю, – крикнул.

– Тогда лезь.

До анекдотов дело, как ни смешно, не дошло. Водителю требовался не собеседник, а слушатель. И битый час Пастух слушал истории из жизни конкретного дальнобойщика, который этой жизнью не очень доволен. Пастух иного и не ждал. Опыт был, не впервой на подброс фуру ловить.

Но прощались как лепшие кореша. И еще – как навек. Что разумно.

От шоссе до параллельной дороги пехом было – минут пятьдесят. Да и речка между этими дорогами текла, неширокая в эту пору и неглубокая, самая знаменитая в Стране неглубокая речка, где ухитрился утонуть легендарный красный командир. Но в месте, которое выбрал Пастух, наличествовал деревянный пешеходный мост, повторять подвиг командира не придется. О мосте Пастух узнал из Интернета. Оттуда же выяснил не очень хорошую подробность: в пятидесяти примерно метрах от моста располагался населенный пункт типа деревня. Случайная встреча с аборигенами Пастуха не грела: у аборигенов хорошая память на чужаков. Но тут уж как Бог, темнота и армейская сноровка помогут.

Он довольно скоро миновал и мост, и деревню, никого, по счастью, не повстречал и через тридцать семь минут после прощанья с водилой оказался на дороге, которую Спортсмен сотоварищи используют как мототрассу. По ночам. Под выходные. Дороги и без того пусты, а милиция, как знал Пастух, героев-мотогонщиков страхует на всякий случай: со стороны Города-в-Степи авто-патруль дежурит, а на сто двадцатый километр второй автопатруль уезжает. На всякий случай перекрывают дорогу, чтоб никто гонщикам не мешал.

Судя по мертвому «безмашинью», уже перекрыли. Или здесь всегда так пустынно. Как в песне: степь да степь. Плюс – темень. Одиннадцатый час. И – ни огонька кругом. Лишь одинокие фонари на столбах, отстоящих друг от друга метров, на глаз, на восемьдесят. Или даже на сто. А как положено? Пастух точно не знал, но местные опоры его устраивали. И лампы в фонарях – тоже. Вряд ли они были галогенными: освещенность дороги оставляла, как говорится, желать. С желаниями в Стране все всегда было обильно.

Пастух расставил посреди шоссе треножник, направил объектив прицела в сторону Города-в-Степи, лазер тоже туда целился. Долго примеривался, глядя в окуляр, сдвинул треногу чуть-чуть вправо.

Впереди, метрах в ста пятидесяти от точки прицела, трасса плавно уходила вправо и скрывалась за лесополосой. Мотоциклист идет со скоростью… ну, не меньше ста восьмидесяти, а то и за двести, здесь дорога хорошо лежит, особых увечий дорожного покрытия типа асфальт не наблюдается. Особых. Выбоин на обочинах, конечно, до черта. Получается: он, чтобы пройти не шибко крутой вираж, ложится на правый бок, выходит из виража, встает и…

Тут-то Пастух и врубит лазер. На секунду-две. И сразу сматывается с асфальта со штативом в руках.

А серьезного прямого отрезка у трассы здесь практически нет. Есть длинная, метров триста – триста пятьдесят, дуга. И есть лесополоса, на которой – черные в ночи деревья и черные непрозрачные кусты. И штатив – на центре дороги.

И что?

Будем ждать. Осталось не так и много: в полночь, если никаких форс-мажоров не случится, они начнут гонку. По логике, минут через сорок… ну, пятьдесят!.. они домчат до выбранного Пастухом длинного поворота. Тишина кругом мертвая. Муху слышно, как самолет. Вой мотоциклов он услышит за километры. Двести километров в час это три с лишним километра в минуту или пятьдесят метров в секунду. Круто, а?

На часах двадцать три сорок одну натикало. Около часа томиться. Можно посидеть в кустах на обочине, подышать жарким и от того не шибко свежим воздухом, подумать о вечном.

Вечное – оно только для таких элегических дум и сочинено.

А треногу с приборами – с трассы пока убрать, убрать. Ночь, тишина, ветерок дует, милиция дорогу караулит, да. Но кто в силах предвидеть явление на этой милой дороге… кого?.. ну, например, селянина на тракторе, на своей машиненке, на велосипеде, наконец? Предвидеть не может никто. Хотя и вероятность явления на проезжей части кого-то местного на чем-то колесном в эту пору крайне мала. Вероятнее – пеший может пройти. Он – потенциальный свидетель.

Значит – что? Значит – по обстоятельствам.

Комбат любил повторять: никакие обстоятельства спецназу не помеха. Фигура речи, конечно, перебор, но по сути – верно.

Но лучше бы без этих обстоятельств обойтись…

4

Хотя в эту ночь все ложилось в масть.

Так-то оно так, но требовалась страховочная оговорка: пока ложилось.

Пастух, как и его коллеги по судьбе, был суеверен. Не то чтобы по полной, нет. Но кое-какие приметы – исключительно из собственного опыта! – уважал.

Вот, к примеру, луны не было, облака ее прикрыли. Это хорошо. Луна ночью – прожектор на вышке, все видно кругом. А это надо?..

Или еще: ни с того ни с сего пришел несильный и горячий ветерок. Кого как, а Пастуха он вряд ли успокаивал, нет, но почему-то создавал иллюзию утишения, от слова «тишь». Тишь да гладь. Пастух знал, что это и впрямь иллюзия, но это была его персональная иллюзия, он к ней привык – еще в горах, ему с ней удобней работалось.

А как без иллюзий-то? Никак без них! Надо только все время помнить: реальны в этом утишенном пространстве лишь ты и твой враг.

Но ты – сильней.

Брат, когда обижался на жизнь, садился в угол и зажмуривался. Мог – долго. Он тоже уходил в свой утишенный мир и был в эти минуты сильнее всех. Сам себе такую мульку придумал, Пастух – ни при чем.

Пастух лежал в траве у обочины дороги и смотрел в небо. Черно-серое, бессветное, даже луна куда-то подевалась. А тишина кругом была жаркой и густой. В какой-то давно читаной книжке герою хотелось резать такую тишину ножом. С чего бы? Пастух не помнил. Ему сейчас ничего не хотелось. Когда он ждал, он был деревом, кустом, камнем. Что время для дерева или камня? Миг. То же и для Пастуха, коли он ждет. А если без красивостей, то он просто умел делать свою работу – единственную, другой не представлял.

Ночи ли бессветной и молчаливой в том заслуга – кто бы знал, но ничего не потревожило ее тишину до мгновения, в какое Пастух вдруг вскочил на ноги, подхватил штатив, мухой очутился на точке, которую пометил камушком, поставил штатив, начал выверять уровень, глядя в окуляр прицела. И только тогда въявь услыхал чужой звук. Чужой в тишине – не более, но жданный Пастухом. Мотоциклы, прикинул он, где-то в нескольких километрах от него.

В четырех.

В трех.

Слышно далеко…

Время ожило и ускорилось бешено.

Он не отрывал глаза от окуляра, держа палец на пусковой кнопке такого игрушечного и, как предполагалось, такого взрослого лазера. И когда из-за поворота дороги зверем вырвался темный в ночи болид и начал – ну, доли секунды! – перекладываться на правый бок, чтоб войти в вираж, Пастух выстрелил зеленым лучом в забрало шлема мотоциклиста.

Не стал дожидаться, когда тот начнет выходить из виража…

Странно описывать в словах то, что в действительности заняло несколько секунд. Но не странно понять, что время и у Пастуха, и у мотоциклиста если и не остановилось вовсе, то замедлилось в сотни раз.

И в нем, в этом вязком ненастоящем времени мотоциклист очень медленно выпрямил машину, очень медленно поднял ее на заднее колесо, очень медленно вывернул руль… Вздыбленным конем она протанцевала на одном колесе к обочине – в сторону лесополосы, подпрыгнула на каком-то камне, сучке, неровности, взвилась в воздух, перевернулась, от нее отделился всадник в черном в ночи шлеме и шлемом вперед упал в землю.

А мотоцикл лег сверху. Тот самый шоссейник-японец, о котором в досье…

Двенадцать секунд, отметил Пастух.

И тишина разорвалась мощными моторами остальных – на эти секунды отставших! – мотоциклов, седоки пытались их затормозить, но те виляли по сухому асфальту, рыча и визжа резиной, а седоки сбавляли обороты, сбрасывали скорость, но мотоциклы инерционно влекло вперед, кто-то падал, кто-то вскакивал и бежал, чтобы чем-то помочь Спортсмену, чтоб хотя бы шлем снять…

Вечная спонтанная ошибка дилетантов: снять шлем с упавшего.

А Спортсмен всегда и во всем хотел быть первым: в службе, в бизнесе, в любви, в гонке.

И был…

Пастух ничего этого уже практически не видел. Разве что боковым или каким-нибудь задним зрением, если все это не фигура речи.

Он ушел.

Он ничем не рисковал: падение головой вниз с высоты даже полутора метров плюс падение сверху тяжеленного куска железа – все это, увы, несовместимо с жизнью, как выражаются доктора. Плюс – снятый шлем, то есть сдвинутые шейные позвонки, что в девяноста процентах – кирдык гонщику.

Впрочем, точнее, почти ничем не рисковал.

Фигурант теоретически мог остаться в живых. Те же доктора так же теоретически смогут вытащить его из смерти и оставить жить – овощем, приложением к койке. Теории ничего не доказывают, они лишь помогают потянуть время.

Кстати, о времени.

У Пастуха в запасе есть еще целых три дня – из отпущенных им самим на выполнение акции в Городе-в Степи. Можно будет исправить брак. Это несложно. Но тогда в беспорочном послужном списке Пастуха непременно появится какое-нибудь примечание: мол, недостаточно продумал акцию, поспешил, увлекся внешней ее стороной, вторая ошибка влечет за собой немедленную ликвидацию исполнителя.

Теоретически – так?

Даже теоретически – никак!

Хотелось верить.

Нормальным шагом – бег сейчас был бы лишним, подозрительным, пусть даже время за полночь! – дошел до основной трассы. Понимал, что со странным негабаритным грузом в руке он выглядит, как минимум, сумасшедшим, а как максимум, татем ночным. Но не встретил и не учуял никого. И вряд ли кто-то таился в кустах и деревьях. Хотя скоро появятся: шум от аварии в неподвижном ночном воздухе был слышен в поселке. А через какое-то недолгое время всех уж точно поднимут сирены полиции и «скорой помощи». Но Пастуха здесь уже не будет. И драйвер с фуры, которую Пастух остановит, если и узнает об аварии, то вряд ли совместит ее с появлением в кабине попутчика.

А и совместит – то что? Ночью все кошки серы…

Он встал на обочине и уставился в ночь.

И услышал сзади:

– Он совсем мертвый?

Резко, слишком резко обернулся:

– Откуда ты здесь? – Сам почуял нотку испуга в собственном голосе.

Ну не любил он сказок, фантастики и вообще неожиданностей!

Тем более невероятных…

А Мальчик стоял перед ним в сине-черной полутьме и по-взрослому, без улыбки смотрел на Пастуха.

– Из Города, – ответил.

– Откуда ты знал?.. – Дурацкий, в принципе, вопрос, зато ответ был внятным.

– Что вы здесь?.. Я следил за вами.

Пастух резко выбросил свободную левую, схватил Мальчика за грудки, рванул на себя – майка порвалась до пуза. И странно: ситуация – бред полный, великий Пастух не заметил слежки. Да и с чьей стороны? Со стороны двенадцатилетнего пацанчика! Пастуху бы на себя злиться, а он…

Отпустил мальчишку.

Тот пытался соединить разорванные части.

– Ну вот, – беззлобно сказал, – майке конец пришел.

– Да купим мы тебе майку, купим, – рявкнул по инерции злобно. И вопрос получился злобный и глупый, даже два подряд: – Зачем следил? Как ты мог за мной следить, что я тебя даже не почуял?

– Не знаю, – ответил Мальчик. – Просто следил.

– А зачем, зачем?

– Я же один здесь, в Городе…

– Тогда какого хрена ты сбежал из квартиры?

– Я же чувствовал, что мешаю…

– Сучонок. – Пастух внятно и смачно произнес слово.

Но не как выругался, а даже с легким оттенком уважения.

Сам это понял, застыдился, но тут к месту и фура показалась.

Замахал рукой.

Водила тяжко, шумно и длинно притормозил. Перегнувшись через сиденья, открыл правую дверь:

– В Город, что ли? Садитесь. Груз назад положь… – и, как уселись, перешел к ночному допросу: – Чего это ты с пацаном посереди ночи бродишь? Из дома выгнали? Ну, тебя – понятно. А малого за что?

– Мы в гостях были. – Мальчик легко и непринужденно опередил Пастуха. – Мамины родители здесь живут, мы навещали…

– Чего ж не заночевали? – Водила был настойчив.

Скучно ему. А тут – какие-никакие, а все ж собеседники.

– Мы ночевали, – складно и убедительно врал Мальчик. – Целых две ночи. А сегодня не стали ночевать. У нас – билеты на самолет. В восемь утра рейс. В Столицу.

– Тогда я вас у поворота на Аэропорт высажу.

Помолчали.

Водила заметил:

– Батька-то твой закемарил. Разбудить?

– Не надо, – ответил Мальчик. – Пусть поспит. Он устал сегодня…

Они нынче поменялись ролями: Пастух спал, а Мальчик караулил его сон.

Пастух проснулся, как и уснул: внезапно и сразу.

Он, в общем-то, и не спал – в буквальном смысле слова. Он мог подолгу не спать, немалым опытом проверено. Да и за годы войны как-то ненароком наблатыкался то ли спать, то ли не спать, а вернее, какой-то половинкой мозга уходить из действительности, а вторую оставлять на стреме. И, в общем-то, высыпаться. Хватало. Соратники об этом знали и завидовали, а Комбат тоже завидовал, но беззастенчиво пользовался редкой особенностью подчиненного.

– Ты же все равно выспишься, даже половиной башки, – убеждал он, – а пацаны покемарят от души. И тебе зачтется. А я тебе потом отпуск дам. На трое суток.

Чаще – врал. Но дважды давал. И Пастух мотался в детдом – к брату. Это сразу после первой войны случалось, когда Пастух еще служил на Юге, и попозже – когда готовился к поступлению на спецкурс Разведки.

Хорошее время было. Честное. И очень ясное: где друг, где недруг…

А водила с пацаненком разговоры разговаривать не стал, не захотел. Молча ехали, а потом он сообщил:

– Ваш поворот, мужики. Кончай ночевать!

Вытаскивали груз, водила все ж спросил:

– Чего это такое длинное?

– Штатив для фотоаппарата, – сказал Пастух, обретший вторую половинку мозга.

И ведь не соврал.

Зла на Мальчика не было. Все выспал.

Спросил все же недовольно:

– С чего это ты про самолет наболтал? Как теперь добираться?

– С чего? – переспросил Мальчик. – Да с того, что мы для этого водилы – в Столицу утром улетим. Это если его спрашивать будут: не подвозил ли кого ночью… А как добираться? На автобусе, на такси… Но – из аэропорта. Мы только-только прилетели. Разве не так?

Это все же был какой-то другой Мальчик. Не тот, кого Пастух подобрал на выезде из Города-на-Реке. Живой. Деятельный. Наглый даже. Он такой Пастуху больше нравился. И еще ему нравилось, что Мальчик никаких лишних вопросов не задает. Пока.

– Тут до аэровокзала километра два, если я точно помню…

– Осилим, – сказал Мальчик. И добавил: – А вот этот ваш… – слово поискал, – пакетик… лучше бы в Город не брать. Пока идем, может – поищем место?

– Логично мыслишь, – оценил Пастух.

И они пошли. Молча. Говорить было о чем, вопросы к Мальчику у Пастуха имелись, но задавать их отчего-то не хотелось. Хотелось приглядеться к Мальчику: он ли это? А коли он, что само собой разумеется, то с какого хрена сия трансформация: от томного, инфантильного, послушного – к деятельному и даже несколько наглому. Ребенок еще, конечно, всяко бывает, но Пастуху никогда не нравилось «всяко бывающее», он любил знать точно: место, время и цену. Всем и всему с кем-чем он сталкивался.

Пока шли к аэровокзалу, нежданно и сказочно повезло: в метрах ста от дороги горела какая-то свалка. Крюк был невелик. Дошли. Горели деревянные ящики из-под овощей. Откуда они здесь взялись, Пастух не знал, и знать, в принципе, не стремился. Снял прицел с пластмассовой треноги и бросил ее в огонь. Туда же отправил лазер.

– А остальное? – полюбопытствовал Мальчик.

– Остальное – в других местах.

Пастух отметил, что объясняет пацану нехитрые азы конспирации. Но Мальчик встречного вопроса не задал, значит – понял ответ. Это не удивляло Пастуха: обилие боевиков в телевизоре и на ди-ви-ди позволяло, не отходя от экрана, учиться очевидным азам того, что Пастух четыре года изучал на спецкурсе. А Мальчик, соответственно, у экрана.

Если честно, этот новый вариант Мальчика Пастуха пока удивлял. Если не настораживал. Шкурка – та же самая, а программу, похоже, поменяли. Был тихий и несчастный, стал активный и жизнелюбивый. Что произошло между сном на топчане и появлением на сто каком-то километре трассы?

И сам себя переспросил: а не все ли тебе равно?

И сам себе ответил: все равно. Но уж коли прицепился – там, на дороге из Города-на-Реке, то пусть будет таким, какой нынче. Понятнее так. Хотя что значит «коли прицепился»? А отцепить насильно?..

И сам себе признался: чего-то пока не хочется отцеплять, пусть побудет.

Но, если по большому счету, то все служебные жестокие инструкции – побоку, верно? Ответ известен: работа «в поле» позволяет адаптировать инструкции к полевой ситуации. Разве не так в тех же инструкциях понаписано?..

Мешок с прицелом был невелик и не очень приметен, но Пастуху все равно не нравился. Прицел все-таки, а не, к примеру, труба нивелира. Но оставлять его в каком-нибудь мусоре рядом с аэропортом – не стоит. Военный объект, оружейный прицел, ненужная параллель с трагической аварией на трассе – многовато. Погодим. Тем более площадь аэровокзала – вот она. И машины-такси на ней имеются.

Обогнули здание вокзала сбоку, там и вошли, а через минутку-другую вышли из центрального выхода, где и сели в первую же машину.

– В Город? – бессмысленно, но радушно спросил водитель.

– На Центральную площадь, – ответил Пастух.

До съемной квартиры оттуда было недалеко.

Ехали – молчали. Как прежде. Даже таксист с вопросами не набивался.

Высадились у памятника Вождю, пошли пешочком по пустому Городу. Но уже не очень ночному: в ночь робко-робко втекал рассвет. А и то верно: четвертый час утра.

– Есть будешь? – спросил Мальчика Пастух.

– Не хочу, – сказал Мальчик.

– Спать станешь?

– Выспался, пока ехал…

Вопрос про еду был лишним: по дороге на съемную квартиру они не встретили ни одной живой торговой или общепитовской точки. Чай, не Столица…

– Я, пожалуй, покемарю минут сто двадцать, – сообщил Пастух, когда они вернулись наконец в местное пристанище.

– А новости? – спросил Мальчик.

– Какие новости?

– На часы взгляните.

Взглянул.

– Без трех четыре. И что?

– И то. Зайдите в Интернет. В Городе наверняка существует новостной сайт. Если они продвинутые, то и в онлайн…

Мальчик говорил дело. Скверно, что это он дело вспомнил, а не Пастух.

Включил машинку, набрал в поисковике «Город. Новости», выплыл сайт «Город-в-Степи. ру». И на главной странице – информашка: «По неподтвержденным пока официальными источниками сведениям сегодня в полночь на сто двадцать седьмом километре старой восточной дороги произошла большая автомобильная авария. Как утверждает наш информатор, есть человеческие жертвы. Корреспонденты „Город-в-Степи. ру“ уже выехали к месту происшествия. Следите за новостями».

– И что? – Пастух отвел глаза от экрана и посмотрел на Мальчика.

– Пока ничего, – ответил тот. – Вы поспите, поспите, вид у вас – как будто в аварии побывали… – не сдержался, повел кончики губ в стороны: это он так улыбался. – А я в Интернете пошарю, если можно.

– Можно, – сказал Пастух.

Он ничем не рисковал. Жесткий диск был практически пуст. А следы поиска Пастух потом уничтожит. Как и свои всегда уничтожал.

Упал на койку и исчез из действительности. И ничего не видел, не слышал, не ощущал. Как обычно. Шарик сдулся.

И через два часа надулся опять.

– С добрым утром, – сказал ему никуда не исчезнувший Мальчик.

Вот уж на ком бессонная ночь практически не отразилась. Он был умыт, свеж, а майка оказалась зашитой на груди – только почему-то красными нитками.

Об этом Пастух и спросил, как только глаза растопырил.

– Я поискал и нашел в кухне, в шкафчике, катушку с красными нитками. Ну и зашил вот… – Погладил пальцами неровный шов: красное на белом.

Что-то это Пастуху напоминало.

– А новости?

– А новостей нет. Висит на сайте старая информация, вы читали. Я пошарил в Сети – пусто. Может, засекретили?

– От кого? – Пастух встал, потянулся. Душ принять хорошо бы… – От жителей той деревни, что рядом? Вряд ли. Коли они знают, то и все знают. Или узнают. А журналюги просто решили перебдеть, когда инфа от их спецкоров пришла. Или им с Площади приказали. Что вернее. Большой все-таки человек погиб.

– Уверены, что погиб?

– Я уверен только в том, что мыслю и существую. Но вопрос хороший, соображаешь. Попробуем на него поскорее ответить…

Засек: с чего бы взялось множественное число и, в подтексте, местоимение «мы»? А ни с чего. Взялось и взялось.

Принял душ, побрился. Отбыли оба. По дороге завернули в кафушку – позавтракать. Мальчик опять ел символично.

– Не будешь жрать по-человечески – не вырастешь, – сообщил ему Пастух страшную инфу.

Мальчик только улыбнулся угрозе. Пил кипяченое молоко, помалкивал, поглядывал на утренних прохожих. Немного их было.

Если честно, Пастух в который раз уже за эти авральные дни задавался вопросом: на кой черт он подобрал Мальчика – раз, а два – чего он с ним возится? В принципе ответ найти можно было и – даже не придумывать. Но зачем? Любые поиски любого ответа на вопросы, которые не поддаются формальной логике, бессмысленны и, случается, беспощадны. Они, как на опыте проходил Пастух, плохо сказываются на здоровье и на скорости мышления. Говоря проще, тормозить человек начинает…

И, словно бы услыхав мысли Пастуха, Мальчик спросил:

– Трубочку не забыли прихватить?

Пастух постучал по карману куртки: не забыл.

– Самое время… – Мальчик указал на мусоровоз, который сам в себя грузил мусор, закинув подъемником контейнер, а водитель наблюдал за процессом и помогал механике рукой в брезентовой варежке. Второй контейнер ждал своей очереди.

Мальчик протянул Пастуху руку ладонью вверх. Пастух, чуть помедлив, положил ему в ладонь целлофановый пакет с прицелом. Мальчик поднялся, утер молочные губы салфеткой:

– Пошли, что ли?

И сам неторопливо пошел по улице, остановился около мусоровоза, смотрел. Когда водитель стал колотить ломиком по днищу опустошенного контейнера, Мальчик нежно положил сверток с прицелом во второй контейнер.

И в этот момент Пастух, расплатившись за завтрак, подошел к Мальчику, приобнял за плечи, чуть подтолкнул: пошли, мол, пора.

Обычная уличная сценка.

– Все правильно? – спросил Мальчик.

Пастух не хотел, а улыбнулся.

– Все тип-топ, парень.

Так ему, не слишком многословному, захотелось сказать. А про что это «тип-топ» – не знал.