Текст книги "Квадрат для покойников"

Глава 5

В полной темноте, каждую секунду ожидая нападения, на дрожащих от страха ногах Николай спускался по ржавой лестнице в земные недра. Он не ведал, что ждет его впереди, но позади точно не было ничего хорошего.

Сберегая здоровье, он цепко держался за перила, старательно нащупывая под ногами ступени. Путь казался ему очень длинным. Несколько раз он оступался, один раз чуть не упал, но, подвернув ногу, удержался. Наконец, внизу мелькнул свет.

Николай оказался в большой трубе. Высоты потолка для его роста не доставало, поэтому он преклонил голову. Кругом видно ничего не было, кроме освещенного светом фонаря островка. На этом островке сидели три здоровенные серые крысы. Захарий попытался прогнать их словесно, но крысы не реагировали на человеческую речь и ползали по земле без дела и страха. Захарий рассердился, обругал их "собаками" и отпихнул одну ногой. Остальные, щурясь на свет фонаря, нехотя отползли.

Казимир Платоныч осветил стены. Они стояли в длинной трубе, впереди у нее имелись закоулки и повороты. Выложена труба была кирпичом, как видно, в старину, и местами порушилась; внизу валялись выскочившие кирпичи, мусор, а среди этого мусора мелькали крысы и молодые крысятки. Все следили за светом фонаря с удивлением и страхом.

– Что же это… – проговорил Владимир Иванович. Голос его прозвучал глухо, как под одеялом. Тишина давила на уши. Слышно было только шебуршание крыс между выпавших кирпичей. Казимир Платоныч посветил в другую сторону – там наблюдалась та же картина. Труба шла в две стороны, так что выбор имелся. Наверху что-то стукнуло, вероятно, японцы обнаружили люк.

– Сматываемся, – скомандовал Захарий.

Вперед с фонариком пошел Казимир Платоныч. Он не сделал и нескольких шагов, как раздался воинственный писк, и огромная крыса, подпрыгнув, вцепилась ему в рукав. Оказавшийся рядом Алексей сшиб грызуна кулаком.

– Вперед! Быстрее! – воскликнул Захарий, толкая всех в спины свертком.

Эсстерлис, освещая путь светом фонаря, неуверенно двинулся вперед, он отчаянно махал перед собой бамбуковой тростью. Но крысы нападать больше не решались.

Теперь Николай шел в середине, и было страшно, но не очень. Как только он сделал первые два шага, то больно ударился головой о низкий потолок, дальше он продолжал путь низко согнувшись. Впереди шипел на грызунов и восклицал от страха Владимир Иванович.

Пройдя около тридцати шагов, они свернули в другую трубу и сделали это вовремя, потому что сзади раздались голоса и японская речь, блеснул свет. Беглецы замерли, Казимир Платоныч погасил фонарь. В полной темноте стоять на месте было страшно. Каждую секунду Николай опасался нападения грызунов. Этих четвероногих тварей он боялся куда больше, чем японцев. И он никак не отреагировал, когда в нескольких шагах от них в проеме трубы промелькнули четыре человеческие тени. У первого был в руках фонарик. Они очень спешили и, впопыхах бросив мимолетный луч света в трубу, где прятались беглецы, их не заметили.

Когда шум, издаваемый преследователями, стих, они двинулись дальше. Крысы, к счастью, не нападали, но угрожающе пищали со всех сторон. Их распугивал палкой шедший впереди Эсстерлис. Временами труба сворачивала в сторону, но за всеми поворотами было одно и то же.

Мешал продвигаться ломаный кирпич и мусор – он попадался под ноги в изобилии. Но поначалу шедший с огромным трудом Николай вскоре наловчился и прежде, чем наступить, высоко поднимал колени. Особые муки доставляло согбенное положение. Поясницу и шею ломило, эта боль отвлекала от страха перед нападением крыс.

– Все, здесь передохнем, – сказал Казимир Платоныч. Они дошли до перекрестка труб. Раньше перекрестков им не попадалось, только развилки. И нужно было решать, куда из четырех сторон направить свои стопы.

– Выбираться отсюда нужно, – сказал научный сотрудник смерти, оглядываясь назад. – Страшно здесь.

Они остановились, сгрудившись в одном месте.

– А куда выбираться? – поинтересовался Захарий, поправляя на плече сверток. – В какую сторону?

– Может, назад пойдем, – предложил Эсстерлис. Он светил в центр, на землю, и совещавшихся было не видно.

– Нет, нет! Только не назад! – воскликнул Алексей, очень перепугавшись, и вдруг понизил голос до еле слышного шепота, все приблизились к нему. – Там сзади кто-то за нами идет. Глазищи горят… Я его не успел разглядеть, только глаза, большие, горящие…

Все дружно посмотрели в ту сторону, откуда пришли. Эсстерлис метнул туда луч света, но кроме привычной картины полуразрушенной трубы ничего не увидел.

– Логически рассуждайте, мужики, – предложил Захарий. – Что за ход? Для кого строился? Куда может вести?

– Может быть, это большевики прорыли? – предположил Николай. – Он наверняка из Смольного на волю ведет, и из "Большого дома", чтобы кэгэбэшники убежали вовремя в случае чего.

– Дельная мысль, – похвалил Захарий, – хотя и сомнительная.

– В любом случае он должен на волю выводить. А мы идем, идем…

Казимир Платоныч посветил во все четыре коридора, до смерти напугав выползшую на прогулку крысиную чету.

Николай посмотрел в ту сторону, откуда они явились, и, странное дело, далеко во тьме трубы ему почудились два светящихся глаза. Они блеснули только раз и тут же исчезли. Его передернуло.

На перекрестке мнения разделились. Эсстерлис предлагал идти направо, а Захарий – вперед. По его предположениям именно в той стороне должен стоять Смольный. Остальные в споре участия не принимали – им было все равно, куда идти, лишь бы поскорее выбраться на волю.

– Смешно будет, если мы Ильича по конспиративному ходу обратно в Смольный принесем, – сострил Захарий. – Может, он по нему бегал от полицейских.

– И оживим, – добавил сотрудник смерти.

– И он все снова начнет, – дополнил Николай.

Они брели по подземному ходу уже около двух часов, но никаких признаков выхода не обнаруживалось. Все продрогли, одежда отсырела, они плелись по нескончаемому подземному лабиринту. Порой им казалось, что стоит свернуть – они сворачивали и брели дальше… Откуда-то появился мерзкий запах гниения и преследовал их, и не отставал ни на шаг. Иногда оказавшийся позади всех Николай оборачивался, и ему виделись во мраке два светящихся глаза, но он не боялся. Для того чтобы бояться, он слишком устал и слишком промерз. Выбившись из сил, на перепутье двух коридоров сделали остановку.

Неутомимый Захарий положил сверток с Ильичом на кирпичи. Маленький ростом, он не доставал до свода, и ему не приходилось сгибаться, как прочим, зато его короткие ноги с трудом преодолевали препятствия из мусора, битого кирпича, да и сверток был нелегок. В целях конспирации он ни разу не свистнул. Захарий сел на корточки, рядом с ним уселся за все время пути не вымолвивший ни слова Владимир Иванович. Остальные предпочли стоять. Говорить не хотелось. Николай с удовольствием бы присел отдохнуть после трудного пути, но на кирпичи садиться не имелось желания, а по-тюремному еще не привык. Николай нагнулся и вытащил из-под кирпича кусок бумаги, очень измятый и испачканный. Кое-как он разгладил его, это был лист из книги на старославянском языке.

– Смотрите! – вдруг воскликнул научный сотрудник смерти. – Вон! Вон туда посветите, Казимир Платоныч!

Алексей и Казимир Платоныч остановились поодаль, разглядывая что-то лежащее на земле. Захарий и Владимир Иванович присоединились к ним, чуть погодя подошел и Николай.

В свете фонаря полузаваленный выпавшими из свода кирпичами и штукатуркой лежал человеческий череп. Три передних зуба у него были выбиты, он глядел на пришельцев пустыми глазницами без интереса, без удивления, без… но каждому казалось, что смотрит на него и его выделяет. Николай почувствовал, как мурашки побежали по позвоночнику. Может быть, это бывший работник Смольного, напившись допьяна, случайно выбрался в подземный ход и, заблудившись в проклятом лабиринте, умер от голода и холода, а труп его сожрали ненасытные всеядные крысы. Или, может… Сейчас, когда смерть была перед его глазами, не какой-нибудь спящий в летаргическом сне, а в натуральном виде покойник, которого даже Эсстерлис оживлять не возьмется, стало Николаю жутко и захотелось, закрыв глаза, бежать, бежать, что есть мочи. Вон! Вон отсюда!! Он задрожал меленько, уже представляя свою мучительную смерть и… после уже, себя вот в таком состоянии. Наверное, и остальных мучили подобные мысли, потому что, глядя на человеческий остов, все молчали.

– Что он делал, и был он кем, не имеет значения. Теперь он глух и слеп, и нем, как до рождения, – загробным голосом процитировал научный сотрудник смерти.

Николай думал о жизни этого человека, нашедшего кончину в таком унылом месте.

– Сик транзит глориа мунди, – еще печальнее проговорил Алексей, и эта чужая для уха певучая речь тоже мертвого языка, смысла которой не поняли, скорее ощутили, вызвала грусть в душе у Николая, и он услышал, что Владимир Иванович, глядя на человеческие останки, тихонько всхлипывает.

Владимир Иванович плакал. Он плакал о своей загубленной, прошедшей зря жизни, которую предстоит окончить в неприятном страшном месте; глядя на человеческий череп, он вспоминал свою ненужную судьбу, помогавшие запоминать ее узловатые платки, которыми он набил шкаф. Он плакал оттого, что устал и замерз, и еще неизвестно отчего.

И тут в этой грустно-задумчивой тишине раздался циничный хохот. Это смеялся Захарий. Он хохотал, бесцеремонно нарушая, презирая всеобщую скорбь.

– Я-то думаю, чего все уставились! Чего, думаю, они не видели? А это – во! – Захарий наклонился и привычной небрезгливой рукой поднял череп, отряхнул и обдул его от мусора.

– Череп обыкновенный, – сказал он. – Ну-ка, ну-ка! Посвети-ка, Казимир. Ну точно, так и есть. Во, смотрите! Клеймо: "Санкт-Петербург 1907 год". Так что не горюйте – это не настоящий – анатомически-учебный. Одним словом, пособие.

Николай вздохнул. Неунывающий маленький человек вернул его к жизни. Владимир Иванович перестал всхлипывать и, достав из кармана платок, вытер лицо. Захарий опустил череп на прежнее место.

– Я вспомнил, – проговорил Владимир Иванович, глядя на платок. – Век воли не видать! Это ведь канализация. Понимаете? Городская канализация. Здесь скрывались от полиции убийцы и разбойники…

– Как так "канализация"? – удивился Казимир Платоныч. – А дерьмо тогда где?

– Оно истлело. Ведь эта канализация устроена еще при Петре I. Первая городская канализация. Она прокладывалась глубоко, поэтому ее при последующей прокладке трубопроводов не тронули. Она должна где-то иметь выход.

Николай вспомнил поднятый им сильно помятый лист из старинной книги и не мог не согласиться.

– Значит, нужно искать выход в Неву или в канал какой-нибудь, – сказал Алексей.

– А если… – попробовал возразить Эсстерлис, но карлик неожиданно громко закричал и заметался из стороны в сторону. Он метался в темноте, вызывая панику окружающих, вопя что-то невразумительное. Потом, определив нужное ему направление, бросился во мрак. Эсстерлис, поначалу недоуменно следивший за его действиями, наконец, догадался и посветил в ту сторону, куда кинулся Захарий.

Карлик с криками обеими руками скидывал облепивших сверток с Ильичом крыс. Огромной, радостной, кишащей стаей они набросились на легкую добычу и теперь, давя друг друга, терзали ее. Захарий отшвыривал тела нахальных грызунов, но к ним бежали новые и новые, и карлик не справлялся с этим живым потоком.

– Ко мне! Скорее! – закричал он страшным голосом.

Голодные, рассвирепевшие и одурманенные грядущей поживой крысы мчались к Ильичу со всех сторон, тело его накрывала живая шуба крысиных тел. И странно, и страшно было видеть маленького человека, изо всех сил борющегося с полчищем отвратительных грызунов.

Ему бросился на помощь Эсстерлис с бамбуковой палкой. Крысы весело полетели в разные стороны. Алексей с Николаем тоже побежали на помощь, но раньше, чем они приблизились, самоотверженный карлик схватил тело вождя, поднял над головой и хорошенько тряхнул. Серые тела посыпались в разные стороны. Он тряс тело до тех пор, пока его не покинула последняя крыса. Эсстерлис помогал, с удовольствием сшибая их остатки палкой.

Еще долго шла кровавая потеха. Крыс Захарий и Казимир Платоныч уничтожили во множестве. Правда, руки у Захария были все в укусах и кровоточили, но, войдя в азарт, он этого не замечал. Николай с сотрудником смерти нехотя пинали попадавшихся под ботинок, но головы их оставались холодными. Захарий же с Эсстерлисом разгорячились и остановить их стоило труда. Как ни странно, вождь не пострадал. Он был упакован так плотно, что острым крысиным зубам не удалось добраться до его бесценного тела; зато ковровая дорожка была поедена во многих местах, и через них виднелась белая плоть вождя.

Когда Ильича осматривали и открыли его лицо, Николай снова, как и в "борове", ощутил благоговейный ужас при виде лика всемирно известного человека. Конечно, не совсем таким представлял он Владимира Ильича, но некоторое сходство с картинками и карточками имелось.

– Этак они, волчары, и нас съедят, – Владимир Иванович улыбнулся заискивающе. Он один не принимал в защите Ленина никакого участия и чувствовал себя провинившимся.

Преследовавший их отвратительный запах усилился. Карлик скверно бранился на грызунов и, обследуя распеленованного Ильича, все время озирался кругом, ища врагов глазами. Но оставшиеся в живых после побоища скрылись в норах. Осмотрев тело, Захарий стал его упаковывать.

– Слушай, Казимир, – склонившись над Ильичом, тихо прошептал Захарий. – Только не оборачивайся. Сзади снова этот, со светящимися глазищами. Сейчас резко посвети на него… Ну, давай!

Казимир Платоныч разогнулся и, неожиданно повернувшись, пустил луч света в тоннель. Движение его было быстрым, но реакция существа была еще быстрее, все увидели только, как корявая тень, по которой невозможно было восстановить облик, метнулась в сторону и исчезла. Все произошло в одно мгновение и никто ничего заметить не успел.

– Ух ты! – воскликнул изумленный Захарий. – Шустряк.

Больше на эту тему не говорили.

– Так если это канализационная коммуникация, – оглядываясь, негромко проговорил Казимир Платоныч, – то вход могло завалить.

Эта в общем-то простая мысль не приходила никому в голову, и все задумались. Была в наступившей тишине безвыходность, радость от чудесного спасения вождя мирового пролетариата затуманилась чувством неминуемой близкой смерти. И в этой безмолвной давящей на уши тишине, скрашиваемой лишь шуршанием и попискиванием, они явственно услышали человеческие голоса.

– Мы здесь… – слабеньким голосом позвал незнакомых людей Владимир Иванович. Но тут же осекся и застонал, болезненно перегнувшись в пояснице.

– Тихо, замрите все, – приказал Захарий, еще раз, уже легонько, ткнув Владимира Ивановича в бок.

Погасили фонарь. Прислушавшись, они распознали японскую речь. Захарий приказал всем прижаться к стене насколько возможно и замереть. В темноте, прижавшись спиной к влажной стене, стоять было неприятно. Николай вспомнил искусанные до крови руки Захария и содрогнулся во тьме, но стоял, не шевелясь и сдерживая дыхание. Вскоре из-за поворота появились японцы, вернее, не появились, просто стало очень хорошо слышно их раздраженные голоса. И хотя речи их нерусской было не разобрать, но сразу становилось ясным, что они ругаются между собой и сквернословят. Они брели в полной темноте на ощупь. Иногда кто-нибудь из них спотыкался и падал, разражаясь новыми японскими ругательствами. Почему японо-язычные граждане брели по петровской канализации в темноте, Николаю было непонятно. Совсем близко пройдя мимо прижавшейся к стене компании, японцы удалились.

Дождавшись, когда голоса их стихли, зажгли свет. Без света преследователи были не страшны, но возникал другой вопрос – в какую сторону идти? И вопрос этот в два счета решил Захарий…

– Если оттуда пришли, значит, пойдем в другую сторону.

В другую сторону по однообразной канализационной трубе шли долго. Сырой стоячий воздух подземелья пробирался под одежду, и тело от этого промозглого холода меленько подрагивало, а у Владимира Ивановича, шедшего впереди Николая, слышно лязгали и стучали зубы. Но все переносили невзгоды, неровности, колдобливости пути и холод безропотно. Часов у Николая не было, ему в голову не приходило спросить у кого-нибудь время. Время было здесь одно, очень стойкое, и называлось оно вечностью. За век здесь могло ничего не произойти, разве что повыпадать из стен и потолка десяток кирпичей, да смениться несколько поколений грызунов. Но, в основном, все оставалось по-прежнему. На местном циферблате время исчислялось десятилетиями, и сутки равнялись вечности. И стоило остановиться, замереть, прислушаться (хотя бы на год), чтобы ощутить движение здешнего времени. Но они не останавливались, им было некогда. Они брели в затылок друг за другом, за светом фонарика, за спящим вождем, вперед и вперед – к свету будущего дня… А ждал ли их там день, Николай не знал, он рад был бы увидеть даже ночь; и пусть небо в тучах и дождь льет, но только не эти ужасные своды, из-за которых нужно идти согнувшись. Он уже не обращал внимания на боль в шее и спине, страшнее всего был холод.

Глаза странных существ мерцали то впереди, то сзади.

Канализация была обитаема. Но кто мог жить здесь, под землей? Добрые они или злые? Чего ждать от этих бесшумных существ со светящимися глазами?.. Каждый задавался этим вопросом. Реакция загадочных существ была молниеносной. Стоило, заметив глаза, кинуть в ту сторону луч света, как обитатель канализации, мгновенно метнувшись в сторону, исчезал, словно проходил сквозь стену. И вот уже глаза другого маячат позади…

Наконец, они пришли.

– Вот и пришли, – сказал впереди Эсстерлис.

Дальнейший путь преграждал завал из земли и кирпичей. Захарий присвистнул.

– Может, копанем, – неуверенно предложил Владимир Иванович, но никто не ответил.

Пришлось идти назад. Шансы на то, что удастся найти выход, уменьшались. Каждый думал, что выход, конечно, за тем завалом, и в уме проклинал японцев, загнавших их в древнюю канализацию. Продрогшие, они медленнее прежнего тащились за светом фонаря. И когда дошли до анатомического пособия с выбитыми передними зубами и чёрными глазницами, совсем приуныли.

Дальше они брели уже безо всякой надежды. Снова оказавшийся позади всех Николай оборачивался редко, но когда оборачивался, всегда видел следовавшие за ними два светящихся глаза, но они не волновали Николая и ему было безразлично, одичавший ли это и прозревший в темноте снежный бомж или обитавший в канализации полтергейст.

Вывернутые на кирпичах ноги требовали передышки, окончательно выдохшиеся беглецы, сложив себе стопки кирпичей, присели отдохнуть. Только неугомонный, освободившийся от ноши Захарий отдыхать не желал.

– Дай-ка фонарь. У меня чувство, что там выход имеется. Ну и вонища!

Он забрал у Казимира Платоныча фонарь и пошел на разведку.

– Я к тебе Ильича кладу, поближе. Отвечаешь за него, – сказал он Николаю. – Ты его по ногам похлопывай время от времени, чтобы гадов этих прогнать.

Свет фонаря сначала маячил в трубе, удаляясь, потом исчез. Стало темно.

– Не заблудился бы, – прошептал Владимир Иванович.

Но разговор никто не поддержал. Все молчали, думая о своем. Преследовавшая их вонь усилилась, от неприятного запаха Николая слегка замутило. Он похлопал по лежавшему рядом свертку. И вдруг в темноте, совсем близко от него, сверкнули глаза.

– Смотрите! Опять глаза! – воскликнул он, хватая в руки обломок кирпича, вскакивая и делая шаг назад.

Многие повставали со своих мест и напряженно вслушивались и вглядывались во тьму.

– Может, показалось, – предположил научный сотрудник смерти.

– Да нет вроде… – с сомнением проговорил Николай, нащупав свою стопку кирпичей и усаживаясь.

Вспомнив о задании Захария, хлопнул рукой… Но рука не нащупала свертка… "Что такое, здесь же лежал…" В полной темноте сориентироваться было трудно. Он старательно ощупал вокруг себя всю местность, но безрезультатно. Несмотря на холод, его прошиб пот. Он привстал, сделал маленький шажок в сторону, но и там свертка не оказалось. От дурного предчувствия закружилась голова.

– Братцы… – пробормотал он шепотом, – братцы… Ленин пропал.

– Что? – спросил Казимир Платоныч.

– Ленин! Ленин пропал! – воскликнул он. – Вот здесь только что лежал.

Чиркнула спичка. Николай озирался кругом себя, ища сверток.

– Смотрите!! – вдруг закричал кто-то.

В дрожащем свете догорающей спички все увидели корявый силуэт маленького человека. Он быстро удалялся со свертком во тьму.

– Стой! Стой, Захарий!! – заорал Казимир Платоныч.

Спичка потухла.

Погремев коробком, он достал новую, зажег. Но Захария с Ильичом уже не было видно. Казимир Платоныч первым бросился за вором. Остальные поспешили за ним, не столько желая изловить похитителя – Захария, сколько боясь оставаться во тьме.

– Стой, Захарий!! – орал Казимир Платоныч изо всех сил.

Он бежал, низко пригнувшись, огромными шагами, и нагнать его стоило большого труда.

Казимир Платоныч остановился, зажег еще спичку. Вырвавшийся вперед Николай с разбегу налетел на него сзади. Новая спичка осветила беглеца.

– Стой, Захарий!

Спичка погасла. Но сзади тьму вдруг прорезал луч света, отчетливо высветив спину убегавшего. Николай рванулся вперед. Он задыхался, теперь спина человека маячила перед ним, но это был не Захарий, хотя тоже очень мал ростом и худ. Ноша была для него непосильна. Он бежал скривившись, не поворачивая головы. Теперь, при свете фонаря, Николай знал точно, что похитителю не уйти.

– Держи его! – страшно закричал сзади Захарий. Николай почти уже нагнал его. До удирающего человека осталось всего три метра. Беглец вдруг обернулся и через плечо посмотрел на Николая страшными фосфоресцирующими глазами. Жуток был его взгляд, но испугаться Николай не успел. Человек вдруг бросил свою ношу на землю, кинулся в сторону и… исчез. Николай, задыхаясь, стоял над бесценным свертком и смотрел на стену, в сторону которой метнулся человек. Он словно прошел сквозь нее. Это было невероятно. Тяжело дыша, подбежали Казимир Платоныч, Захарий с фонарем. Они сгрудились над Ильичом, убеждаясь, что дерзкий похититель не повредил тела.

Больше всего пораженный исчезновением человека, которого он почти поймал, Николай подошел к стене, стараясь найти в ней потайное устройство. Захарий, занятый осмотром Ильича, давал мало света. Николай протянул к стене руку и дотронулся до ее поверхности. Стена была мокрая, теплая… И вдруг, прямо из стены, на Николая уставились те самые светящиеся глаза. Оцепенев от ужаса, Николай не мог даже отдернуть руку или закричать. Раздалось шипение – его обдало смрадным дыханием. Что-то скользкое и липкое пружинисто резко выпрыгнуло из стены на Николая, обхватило его голову и повалило на кирпичи…