Текст книги "Забытые союзники во Второй мировой войне"

Глава 10
Особый случай. Южная Африка

В Южной Африке решили: сражаться против «Оси» – будем, но темнокожих к войне с белыми – не допустим.

Приведу сначала отрывок из книги Дмитрия Жукова «Апартеид. История режима»:

«С начала вступления ЮАС во Вторую мировую войну встал вопрос о том, на каких принципах будет происходить мобилизация… Возможность мобилизации чёрных жителей страны поначалу вообще не рассматривалась… В конце концов, был сформирован и Туземный Корпус, укомплектованный чернокожими (в основном для выполнения инженерных задач и проведения строительных работ). Хотя неграм и доверили оружие – главным образом для самозащиты и несения караульной службы – им никогда не позволяли участвовать в непосредственных боевых действиях против европейцев».

Конференция премьер-министров Соединённого Королевства и доминионов Британской империи: Австралии, Канады, Новой Зеландии и Южно-Африканского Союза. Южноафриканский премьер-министр Ян Смэтс – стоит слева

Впрочем, в случае с ЮАС проблема была ещё более комплексной. С одной стороны, белые южноафриканцы с презрением относились к чёрному большинству. Но, с другой стороны, многие из них, белые, продолжали ненавидеть друг друга: ведь к тому моменту прошло менее сорока лет после второй и самой кровопролитной для Южной Африки «белобелой» англо-бурской войны[200]200
  На рубеже XIX–XX веков в Южной Африке разразились две подряд войны между «свежими» переселенцами из Британии и почти уже коренными для тамошних мест белыми же африканерами: переселенцами голландского происхождения. Вторая англо-бурская война вошла в историю и тем, что, во-первых, британские части впервые облачились в форму цвета хаки, а во-вторых, устроили для буров концлагеря.


[Закрыть].

По понятным причинам переселенцы-англичане были во Второй мировой войне за Британию. Но они составляли хоть и большую, но лишь половину белого истеблишмента Южно-Африканского Союза. В частности, при голосовании в парламенте решение об объявлении войны Германии было принято минимальным большинством. Буры же, если упрощённо, колебались между нейтралитетом, сепаратным миром с Германией, а то и союзом с Третьим Рейхом.

Если переводить это на личности, то одной из «звёзд» бурской общины был некто Роби Лейбрандт. На самом деле никакой он был не «некто», а боксёр-профессионал и золотой медалист Берлинской олимпиады 1936 года. И он не просто проникся идеями национал-социализма, а даже участвовал в немецком десанте на острове Крит (где, получается, воевал с «нашими» новозеландцами). Чуть позже он высадился в самой Южной Африке. Вот что об этой эпопее пишет Дмитрий Жуков:

«В июне 1941 года на побережье Намакваленда с германской яхты высадился Роби Лейбрандт, имея при себе 10 тысяч долларов, радиопередатчик и инструкции… [Он] возглавил собственную диверсионную группу, члены которой при вступлении давали следующую клятву: „Всю мою силу и все мои стремления я отдам делу борьбы за свободу и независимость африканерского народа и построению национал-социалистического государства в соответствии с идеями Адольфа Гитлера“».

И хотя Лейбрандт был задержан и даже приговорен к смерти за измену, это не означает, что он был в одиночестве. В ЮАС действовало нацистское подполье. А покрывали таких, как он, не только радикалы, но и мощные парламентские партии националистов-африканеров. Кстати сказать, именно их усилиями смертную казнь Лейбрандту отменили.

И, тем не менее, в политическом смысле, перевес в ЮАС остался за союзниками Британии. Точнее – союзником.

Фельдмаршал-африканец

Для интересов «Большой тройки» принципиально важным оказалось то, что на момент начала Второй мировой войны во главе правительства ЮАС стоял личный друг Уинстона Черчилля фельдмаршал Ян Смэтс.

С Черчиллем они познакомились ещё тогда, когда молодой Уинстон приехал в Южную Африку как репортёр: освещать англо-бурскую войну. Как легко догадаться, Смэтс был в той войне на стороне англичан. С созданием Южно-Африканского Союза Смэтс стал министром по военным делам, а одновременно – внутренних и горнорудных дел. В Первую мировую войну он командовал британскими войсками, которые вели боевые действия против немцев в Германской Восточной Африке (ныне – Танзания).

С началом Второй мировой войны он-то, Смэтс, и добился того, что Южная Африка объявила войну и Берлину, и Риму и даже отправила свои войска на фронты: на Мадагаскар, в Северо-Восточную Африку, в Италию и т. д.

Однако не будем забывать, что в системе координат Второй мировой войны Ян Смэтс исходил из посыла, куда более комплексного, чем лояльность Британской империи. В этот раз на его горизонте был и СССР.

Смэтс был убеждённым антикоммунистом, и к природе этих его взглядов на жизнь мы ещё вернёмся. Но он неслучайно считался самым доверенным другом Уинстона Черчилля. Оба были пламенными антикоммунистами. Оба одинаково глядели на геополитику.

Зная, что я готовлю главу и про Африку, академик Евгений Примаков настоятельно посоветовал мне обратиться к творчеству старейшины российской африканистики Аполлона Давидсона. Я крайне благодарен Евгению Максимовичу за этот совет, так как, в частности, взгляды Смэтса на роль, которую в мировых делах может и должна играть Россия, лучше всего прослежены в книге «Россия и Южная Африка. Три века связей», которую написали тот самый Аполлон Давидсон и Ирина Филатова¹⁴³:

«Конечно, в большевизме, как и в фашизме, [Смэтс] видел величайшее зло… Он произнёс слова, которые звучат страшно даже сейчас, когда мир знает о сталинском терроре уже неизмеримо больше, чем тогда: „Вы знаете, что я думаю о положении туземцев в Африке. Так вот, я лучше буду туземцем в Африке, чем русским в России"¹⁴⁴.

Но с приходом Гитлера к власти в Германии Смэтс стал бояться гитлеризма больше и даже уповал на антифашистскую позицию СССР…

В апреле 1937 г. писал: „…Германия также сделала чудовищные ошибки, и самая худшая – это одержимость Гитлера против России"¹⁴⁵.

Смэтс постепенно переходил от надежд к разочарованию. В марте 1938 года, в связи с аншлюсом, захватом Австрии Германией, он констатировал: „Россия, которая была единственным сдерживающим фактором [для Германии] парализована и вышла из игры… Когда она воспрянет, чтобы оказывать давление, кто знает?"¹⁴⁶

Смэтс был прав. Сталинский массовый террор действительно подорвал военную мощь Советского Союза.

В 1939-м, в связи с началом англо-франко-советских переговоров, у Смэтса снова возродились надежды…

Неожиданный советско-германский договор от 23 августа 1939 года поверг Смэтса в отчаяние. Узнав о нём, он негодовал…

Он писал: „Россия никогда не хотела, чтобы переговоры о союзе [с Великобританией] были успешными. Они уволили своего предыдущего министра иностранных дел (Максима Литвинова. – С. Б.) – последнего настоящего европейца среди них“¹⁴⁷.

Участие Сталина в разделе Польши повергло Смэтса в ещё большее уныние. „Россия присоединилась к войне, как грабитель, и положение демократических стран стало ещё мрачнее^{“ 148}.

…Вторжение фашистских войск в СССР ошарашило его. „Это казалось таким диким безумным риском, что я не верил в такую возможность, пока это действительно не произошло“»¹⁴⁹.

Один из авторов цитируемой мной здесь книги, Аполлон Давидсон, описал свою встречу с одним из тех немногих наших соотечественников, кто знал Яна Смэтса лично. Был это советский дипломат Иван Майский[201]201
  Чаще всего Майского вспоминают как посла СССР в Лондоне в первые годы Великой Отечественной (по причине чего одно из рабочих помещений в российском диппредставительстве в Британии до сих пор называют «кабинетом Майского»). Но ещё в 1930-е он работал в Лондоне советником и уже тогда налаживал контакты с руководством не только самого Соединённого Королевства, но и доминионов Британской империи, в том числе и ЮАС.


[Закрыть].

Вот как Давидсон воспроизвёл рассказ Майского о первой встрече со Смэтсом, который тогда ещё только готовился стать премьер-министром Южной Африки:

«Было это году в 35-м… Мы проговорили с ним у него в лондонской гостинице часа два. Провожая меня, уже в дверях, он спросил: „А не странно Вам, что я, политик, которого большевики называют южноафриканским расистом, всё-таки так долго и откровенно говорил с Вами, русским большевиком?“ Я признался, что меня это удивило. Смэтс улыбнулся: „Потому что для меня Ваша страна – это бастион европейской цивилизации на Дальнем Востоке“»¹⁵⁰.

Именно Иван Майский, ставший к тому времени послом, и подписал в феврале 1942 года соглашение об установлении консульских отношений между Союзами Советским и Южно-Африканским. Подписано соглашение было, как уже понятно, в Лондоне. Да и делалось это, скажем так, «под британским зонтиком»: для координации действий правительство Черчилля настаивало на создании британских консульств в таких советских городах, как Владивосток и Баку. А в качестве ответной меры Советскому Союзу предлагалось создать консульства в доминионах[202]202
  До революции у Российской империи в Южно-Африканском Союзе было три вице-консула: в Кейптауне, Порт-Элизабете и Йоханнесбурге.


[Закрыть].

Занятно, что начало этих переговоров приходится на октябрь-ноябрь 1941 года, то есть как раз на тот период, когда готовился поход «Микояна», – пусть никто ещё и предполагать не мог, что он окажется у берегов как раз ЮАС[203]203
  Правда, в итоге советские дипломаты прибыли в Южную Африку уже после того, как «Туапсе» не просто ушёл из ЮАС, а уже даже пришёл в Монтевидео. Напомню, что в порт уругвайской столицы «Микоян» пришёл 12 апреля 1942 года. А Майский сообщил верховному комиссару ЮАС, что правительство СССР назначило первую группу штата Генерального консульства для Претории и консульского агента в Кейптауне 17 апреля.


[Закрыть].

Сразу надо сказать и о том, что не все в Южной Африке были в восторге от установления прямых связей с советским правительством. В частности, с яркой речью в парламенте выступил лидер Национальной партии в Трансваале Дж. Г. Стрейдом. Он сказал, что, стоит ему закрыть глаза, и он видит, как Хофмейер, ближайший сотрудник Смэтса, стоит, обнимая Сталина в образе сатаны, и что тем самым он соединяется с «единственным безбожным и богоотступным народом в мире, коммунистами России»¹⁵¹.

В то же время были в Южной Африке и такие, кто соглашение СССР и ЮАС горячо приветствовал. Естественно, и на Юге Африки не обошлось без коммунистов и Коминтерна.

Страхи

Как ни удивительно, но за революцией в России южноафриканцы следили с самого начала и с самого близкого расстояния.

Ещё 30 мая 1917 года, то есть после Февральской революции, после свержения царя, всё тот же Ян Смэтс выступил с пророческой речью, которую озаглавил: «Россия. Необходимость дисциплины и организованности»:

«…Молодая свобода – что молодое вино, она иногда ударяет в голову…

Сейчас, когда [русские люди] свободны от пут и кандалов, у них есть чувство свободы, и, несомненно, они ощущают радость, опьянение от этого нового опыта; но они живут в мире, который живёт не по формулам, каким бы то ни было умным, но в мире грубой силы, и если этот мир не разгромить, даже сама свобода пострадает и погибнет»¹⁵².

За тем, что последовало, минимум, тридцать один южноафриканец наблюдал воочию. Минимум столько военных из ЮАС вошли в состав британских контингентов, которые высадились в России по ходу Гражданской войны. Многие эти южноафриканцы получили за участие в боевых действиях против большевиков русские ордена Святых Анны, Владимира, Станислава и стали даже георгиевскими кавалерами.

Занятно, что среди тех британских военнослужащих-южноафриканцев, кто высадился на Русском Севере, были лётчики. Получается, что где-то именно они «протоптали дорожку» для своего коллеги: такого же лётчика-гражданина доминиона Британской империи, как новозеландец Рамсботтом-Ишервуд.

Но начнём с Юга России. С весны 1919 года у Деникина воевал лётчик-южноафриканец Сэм Кинкид. По ходу войны с германским кайзером он сбил 39 немецких самолётов и справедливо считался ассом. Вместе с частями Добровольческой армии Кинкид прошёл от Новороссийска до Царицына и обратно, до того же Новороссийска. Судя по всему, воевал он браво: получил всего-то за год три русских ордена, включая Святого Георгия. Но весной 1920 года он и его сослуживцы были вынуждены из России бежать. Их описания эвакуации из Новороссийска – пронзительны.

«Молоденькая девушка вынуждена торговать собой, чтобы купить престарелым родителям билет на отходящий пароход. Другая делает то же, чтобы спасти младшую сестрёнку; в последний момент оказывается, что денег не хватает, и она кончает с собой»¹⁵³.

Но, возможно, самым необычным южноафриканцем – участником Гражданской войны в России, стал Кеннет фан дер Спай. И он был лётчиком. В Россию попал в возрасте 26 лет, отвоевав к тому времени и в Африке, и в Европе. В 1918 году он прибыл в Архангельск в качестве пилота британского самолёта «Кэмел» и попал в России в плен к большевикам. Аполлон Давидсон внимательно изучил и его опубликованные воспоминания¹⁵⁴, и рукописный дневник, который предоставила вдова фан дер Спая.

«Первая запись в дневнике, который дала мне Уна, относится к 24 апреля 1919 г. Его „Кэмел“ потерпел аварию. Возле озера Боже к северу от Кириллова-Белозерского, двигатель отказал…

После двух дней мытарств по лесу фан дер Спая схватил патруль. Сказали, что поведут в Вологду. „Обращались хорошо, дали ту же еду, что ели сами: чай, чёрный хлеб и кашу“…¹⁵⁵

10-го мая. Привезли в Москву. Сразу же – в гостиницу „Метрополь“, где размещался наркомат иностранных дел. И сразу же встреча с М. М. Литвиновым, который тогда был заместителем наркома. Литвинов сказал, что фан дер Спая постараются обменять на большевика Федора Раскольникова. После встречи с Литвиновым фан дер Спая отвели в Кремль, где уже содержались несколько пленных английских офицеров…

В течение нескольких месяцев шесть пленных офицеров… держали под домашним арестом, сперва в Кремле, потом в помещении английского консульства. Несколько раз они виделись с Литвиновым. Получали посылки от Британского и Голландского Красного Креста. Их водили на концерты Римского-Корсакова, Чайковского, Грига…

Но в августе… отправляют уже в Бутырки…

Фан дер Спай испытал всё или во всяком случае многое, через что прошли тогдашние обитатели этой тюрьмы. Камеру, где теснились двести человек и откуда то и дело кого-то выводили на расстрел. И камеру на тридцать. И „одиночку“ – в его дневнике есть это русское слово, написанное английскими буквами. Курил махорку – это слово тоже вошло в его лексикон. Дошёл до крайнего истощения, но не потерял чувства юмора: писал в дневнике, что не может понять, чем кормятся на их измождённых телах полчища клопов…

Как-то в обычном жиденьком супе дали кусочек мяса (конины) – они увидели в этом добрый знак.

В марте 1920-го их перевели из Бутырок в Андрониевский монастырь и стали готовить к отправке в Англию через Финляндию. Нарком Чичерин выразил надежду, что они „забудут дурные впечатления о своём пребывании в Советской России".

Для этого в последние недели их водили на выставки, в музеи, на концерты. 27 марта 1920-го – „Севильский цирюльник“. 28 марта – „Корневильские колокола". 30 марта – картинная галерея. 31 марта – Большой театр. 1 апреля – Кремль. Алмазный фонд. 4 апреля – балет „Копеллия“.

Но это лишь отчасти изменило их впечатления. Проходя по улицам Москвы, фан дер Спай видел плакаты. „Религия – опиум для народа". „Бог – капиталист"…»¹⁵⁶

Впрочем, ещё больше в ЮАС были напуганы другим. А именно: одной только Россией русские коммунисты ограничиваться не собирались. И Африка тоже была в поле зрения Коминтерна. Более того: вскоре в ИККИ выдвинули лозунг о создании в Африке «независимой туземной республики».

Действительно: в то время как одни южноафриканцы бились с большевиками на фронтах Гражданской войны, другие, напротив, пробивались в Москву, в Коминтерн и, в частности, в Коммунистический университет трудящихся Востока.

Дэвид Айвон Джонс, представитель Компартии Южной Африки (КПЮА) в Москве, писал председателю партии Биллу Эндрюсу: «Университет вырастет в грандиозную Мекку для юных туземных борцов Востока и Африки. Там они подготовятся не только для борьбы, но и для коммунистического преобразования всего мира на долгие будущие годы». Это письмо, среди других документов КПЮА, было захвачено полицией во время восстания шахтёров Трансвааля в марте 1922 года. Это письмо было воспроизведено в изданной в ЮАС брошюре «Красная угроза» и вызвало в белом южноафриканском истеблишменте немалый переполох¹⁵⁷.

Советская Россия и Южная Африка действительно были друг от друга не так далеки, как может показаться.

Не подарки

Прямым следствием Второй мировой войны стало то, что в московском зоопарке появился новый питомец: львёнок по кличке Чака. В качестве подарка Сталину его прислал южноафриканский доктор Ван Атвеген из г. Тейнисен (Оранжевая провинция)¹⁵⁸.

Но в СССР из Южной Африки приезжали не только львята, но и настоящие львы большой политики.

Мне лично навсегда запомнится, как летом в 2006 году я испытал чувство известного неудобства, записывая интервью с президентом ЮАР Табо Мбеки. Мы встретились в кулуарах саммита «Большой восьмёрки» в Санкт-Петербурге. При встрече я, замотавшись и не проверив биографию президента ЮАР, дежурно спросил его о первых впечатлениях от России. На это Мбеки, кажется, не столько обидевшись, сколько слегка смутившись, отвечал, что вообще-то он, ветеран Африканского национального конгресса, здесь не впервые. Он пояснил, что задолго до всех перемен прошёл в СССР военные спецкурсы в лагере у подмосковной станции Сходня.

Это – правда. В позднесоветские годы СССР активно помогал АНК, который, в итоге, и покончил с властью белого меньшинства над чёрным большинством. На определённом этапе особую роль в АНК играли и коммунисты Южной Африки, КПЮА. Но так было не всегда.

Упоминавшийся мною ранее Дмитрий Жуков в своей книге пишет о совсем другом повороте: «Перед самым началом Второй мировой войны Коминтерн резко изменил свою политику. Лозунг о „независимой туземной республике** был признан, наконец, ошибочным, сектантским… Из партии были исключены сторонники „независимости туземцев**… Их вызвали в Москву, арестовали, судили по 58 статье, сослали на Колыму, а затем расстреляли».

Всё это – лишнее подтверждение тому, что в то время как одни южноафриканцы вырвались из Советской России, другие стали частью и жертвами системы. Но это же – иллюстрация того странного положения, которое КПЮА, подчиняясь ИККИ, до поры до времени занимали в самой Южной Африке.

ЮАС и ИККИ

Марксизм проник на Юг Африки ещё до революции в России. В целом, с началом Первой мировой войны левые Южной Африки прошли через то же размежевание, которое поделило и других социал-демократов на «социал-патриотов» и «пораженцев». Последние, если упрощённо, как российские большевики, были готовы пожертвовать своим национальным правительством во имя победы своего класса. Вот и Лейбористская партия Южной Африки, как и многие партии II Интернационала, раскололась. Сперва из неё выделилась Лига «Война – войне». Затем – Лига социалистов-интернационалистов в Йоханнесбурге.

Уже весной-летом 1917 года издававшаяся Лигой газета «Интернационал» из всех русских революционеров выделяла именно Ленина и даже стала перепечатывать статьи из петроградской «Правды». А председатель Лиги, Билл Эндрюс, сказал: «Будь я в России, я вступил бы в Красную Гвардию»¹⁵⁹.

Под влиянием Октября сеть марксистских организаций в ЮАС всё только разрасталась. В Кейптауне возникла «Индустриальная социалистическая лига», в Дурбане – Марксистский клуб и Социал-демократическая партия, в Йоханнесбурге – еврейская организация «Поалей Цион», родственная Бунду. В октябре 1919 года в ЮАС появилась газета «Большевик», а в начале 1920 года – первая организация, в названии которой звучало слово «коммунистическая»: Коммунистическая лига…

В Москве, в ИККИ, ходоки из ЮАС появились в 1920 году: на II конгрессе Коминтерна. В ИККИ гостям из Южной Африки рекомендовали форсировать и у себя создание объединённой компартии. Она и была учреждена на съезде, который прошёл в тени мыса Доброй Надежды, в Кейптауне, в июле-августе 1921 года.

Лозунг о «борьбе за независимую туземную республику» в большинстве своём белым южноафриканским коммунистам был спущен из ИККИ в 1928 году. Сделано это было по аналогии со стратегией, которую в Коминтерне придумали для афро-американцев. И хотя тогдашнего коммуниста отдичал как раз истый интернационализм, разница между США и ЮАС была, конечно, огромной.

К тому же, осуществляя эту идею, согласно инструкциям того же ИККИ, партия не могла сотрудничать с некоммунистами. Как же КПЮА было стать «идеологическим и организационным руководителем революционного коммунистического движения в других частях Южной Африки», если её обрекали на сектантство?

Как я уже писал, VII конгресс Коминтерна стратегию изменил: коммунистам было рекомендовано теперь, напротив, искать союза с социал-демократами и прочими «оппортунистами».

Для южноафриканских коммунистов это означало возможность наладить связи с теми, кто много-много лет спустя и сломает систему апартеида: с Африканским национальным конгрессом будущих президентов Нельсона Манделы, Табо Мбеки и т. д.

Но ровно это делало КПЮА и их покровителей в СССР ещё более опасными в глазах тогдашних белых правителей ЮАС.

Тем не менее, как мы помним, высшие военно-стратегические соображения привели к тому, что в октябре 1941 года между СССР и ЮАС начались переговоры об установлении консульских отношений, а в 1942 году были созданы советские консульства в Претории и Кейптауне.

ЮАС-СССР. Гуманитарная помощь

Именно через эти консульства южноафриканцы передавали посылки для Красной армии.

Обратимся вновь к Аполлону Давидсону и Ирине Филатовой:

«Центром организации помощи было общество „Друзья Советского Союза“. Оно возникло в 1931–1932 гг. сперва в Кейптауне, а потом и в ряде других городов.

После 23 августа 1939 г. (подписания пакта Молотова-Риббентропа) ряды общества заметно поредели, но с 22 июня 1941 г. стали быстро расти.

Обращение граждан ЮАС друг к другу и в адрес советских консульств по вопросу о сборе крови и вакцин для нужд Красной Армии в 1942–1943 годах. Документы с сайта МИД РФ

Сразу же началась кампания по сбору медикаментов для СССР. Было создано общество „Медицинская помощь для России“, тесно связанное с „Друзьями Советского Союза“. В начале сентября 1941 г. в поддержку этой кампании состоялся митинг в городском зале Йоханнесбурга. Приветствия ему послали даже премьер-министр Смэтс, министры, члены парламента.

„Медицинская помощь для России^ действовала столь эффективно, что, по сведениям советского консульства, только с 1942 г. по июнь 1944 г. среди населения Южной Африки было собрано около 700 тыс ф. ст.

Советскому Союзу присылались и такие подарки, как, например, изобретение южноафриканских учёных о применении рентгеновских лучей для удаления инородных тел из глаза. Специальные подарки шли Сталинграду – на помощь его детям.

…Даже после окончания войны ряд южноафриканских организаций предложили давать средства для организации госпиталей и клиник в советских городах»¹⁶⁰.

Но общение шло не только на расстоянии.

ЮАС – «Северные конвои»

Сегодня, когда полноценные дипломатические отношения установлены между новой Россией и новой Южной Африкой, наши консульства работают в тех же городах. И именно там в последние годы проходили церемонии вручения российских медалей в честь юбилея Победы южноафриканцам-ветеранам Северных конвоев. А были и такие. По приблизительным подсчётам – примерно три тысячи человек.

Собственно, южноафриканцы были уже в самом первом конвое, который отправился к нам в сентябре 1941 года. В конвой входил британский минный тральщик «Гусар», а в его экипаж – тогда коммодор, а потом адмирал Уильям Дуглас Хогг, выросший в южноафриканском порту Порт-Элизабет.

Но это отнюдь не всё, что связывает советских и южноафриканских военных – участников Второй мировой войны!

Награждение в Посольстве РФ в Претории

Существует удивительная история вокруг зеркальца, которое хранится в военном музее в старой кейптаунской крепости. На оборотной стороне зеркальца нацарапана надпись «От советских лётчиков – лучшему другу Wolhuter, sergeant S. G. за оказанную помощь. Герой СССР Козуля 5.12.43». Вот что про эту историю стало известно теперь:

«Зеркальце было подарком Валли Вольхютеру, южноафриканскому сержанту, африканеру, который помог выжить четырём пленным советским лётчикам в Германии.

Валли Вольхютер, тоже пленный, был одним из переводчиков в лагере военнопленных в Германии возле Мюльберга. Однажды к нему подошёл молодой русский, Фрол Козин, и попросил помочь четырём советским лётчикам – заключённым тюремного барака.

С того самого момента, как они попадали в плен, подавляющее большинство из них оказывались в таком аду, который невозможно описать, и вряд ли когда-нибудь можно будет дать о нём реальное представление… „Почти у всех русских пленных отнимали обмундирование и вместо него давали самую безобразную и унижающую одежду, которая делали их изгоями. У них отнимали сапоги и давали им деревянные башмаки с тряпками (так называемые Fusslappen), которыми обматывались ноги вместо носков". Так писал впоследствии Вольхютер.

То, что он увидел в тюремном бараке, было ужасно. „Там было страшно холодно. Печь не топилась, а на койках не было ни одеял, ни соломенных тюфяков. У меня сердце переполнилось жалостью". Фрол открыл дверь, ведущую в умывальню с цементным полом. Тут было ещё холоднее. Здесь и находились четыре пилота. Их посадили туда за попытку к бегству… и за отказ выступить по немецкому радио с осуждением Советского Союза.

На следующую ночь Вольхютер пришёл к лётчикам вместе с английским сержантом Билом Дэвисом. А затем они вместе стали собирать продукты у других пленных из присылаемых им посылок: по чайной ложечке сахару, по кусочку печенья, по ломтику мяса. Это привело к созданию в лагере „Комитета взаимопомощи"…

Лётчики выжили. Их благодарность и хранится в музее старой крепости в Кейптауне»¹⁶¹.

Аполлону Давидсону, который и раскопал эту историю, повезло. В 1995 году он нашёл в ЮАР того самого бывшего заключённого немецкого лагеря Валли Вольхютера, которому было тогда 82 года. Ветеран рассказал, что, вернувшись на родину, после войны заходил в советское консульское агентство в Кейптауне, чтобы навести справки о товарищах по плену.

«Сотрудник консульского агентства С. Братчиков принял его любезно. Подарил пачку советских папирос. Но ответа на свои вопросы Вольхютер не получил. Узнав из газет, какую трагическую судьбу уготовил Сталин советским военнопленным по их возвращении на Родину, он счёл бесполезным дальше наводить справки.

Нам он о тех своих друзьях говорил с большой теплотой. Особенно о Фроле Козине. Сказал даже, что столь симпатичного ему человека он встретил впервые в жизни.

По его словам Фрол Козин немного знал немецкий. Биографию свою не рассказывал. Сказал лишь, что воевал ещё в финскую кампанию. Не отвечал даже на вопросы, казавшиеся Вольхютеру вполне невинными. Как-то Вольхютер, говоря о своём боевом опыте, спросил, сколько орудий в советской артиллерийской батарее. Козин отказался отвечать – человека, разглашающего, мол, такие сведения, в СССР считают изменником…

По словам Вольхютера, лётчики, которым он помог, дожили, как и Фрол Козин, до освобождения лагеря Советской армией. 24 апреля 1945 г. в лагерь вошли казаки. Южноафриканцы, взятые в плен ещё под Тобруком, проведя в лагере больше двух лет, наконец, получили возможность вернуться домой. Советских и югославских пленных построили в колонны и увели. С этого момента Вольхютер потерял их след»¹⁶².

Где-то в продолжение этой истории – ещё один африканский сюжет, который объединяет сразу две темы: и забытых союзников, и русский след.

Русские в африканских войсках

Обратимся в последний раз к книге Аполлона Давидсона и Ирины Филатовой:

«24 апреля 1995 г. Центр российских исследований Кейптаунского университета вместе с генеральным консульством России в Кейптауне провели в Кейптаунском университете большую встречу в ознаменование 50-летия победы во Второй мировой войне…

Готовя эту встречу, мы, сотрудники Центра российских исследований, разыскивали ветеранов Второй мировой войны. Крупнейшая в ЮАР газета „Аргус“ по нашей просьбе обратилась 2 февраля к читателям с просьбой дать сведения о всех южноафриканских моряках, которые участвовали в помощи России. Газета дала этому обращению заголовок: „История мужественных арктических моряков должна быть рассказана".

В результате этой встречи удалось собрать сведения о ряде событий военных лет, которые сближали наши страны…

В южноафриканских частях было немало выходцев из России, вернее, их сыновей и внуков. На встречу мы пригласили ветерана Второй мировой войны известного кейптаунского архитектора Хиллела Турока. Его отец сражался в русской армии в Первую мировую, был Георгиевским кавалером. Френк Брэдлоу, Уолфи Кодеш, Лу Вулф, Брайан Бантинг – эти южноафриканские ветераны Второй мировой войны, пришедшие на встречу, или сами родились в России, или родители их были нашими соотечественниками»¹⁶³.

Такие этнические русские были в Африке в частях не только ЮАС. Например, в Абиссинии воевали части не только Британской империи. Вот что на этот счет писал Уинстон Черчилль:

«В течение лета из Конго прибыли африканские войска под командованием бельгийских офицеров, проделавшие двухтысячемильный поход через всю Африку, чтобы принять участие в финальной стадии боёв».

Это – не просто ещё один малоизвестный факт.

Дело в том, что во главе Бельгийского Конго стояли тогда русские белоэмигранты! То есть часть приказов по этим бельгийско-конголезским частям, направленным в Абиссинию, обсуждалась по-русски![204]204
  Это – огромная тема, которая ещё ждёт своего исследователя.


[Закрыть]

Иными словами, в окружении тогдашних центральных властей африканских стран было много из тех, кто, будучи русским и сражаясь за свою новую родину, тем не менее, не испытывал никаких иллюзий в отношении советской власти, с которой новая родина могла установить связи.

В сознании таких людей, как антикоммунист и геополитик Ян Смэтс, тревожные мысли появились уже в 1943 году:

«Я думаю, что мы оставляем слишком большую долю военного бремени России. Нам не в плюс, что англо-американцы вместе не имеют большего веса в этой войне. Это нехорошо для нас, если наши военные усилия выглядят хуже. И будет катастрофой, если потом получится, что Россия выиграла войну. Это сделает её хозяйкой в мире, и это может ударить ей в голову. К тому же я не думаю, что Россия годится на роль мирового лидера. И в её процессуальных нормах, и в её перспективе слишком много незрелого, почти варварского. Ужасное дело с 10 тысячами польских офицеров в Катыни всё ещё преследует мои мысли»¹⁶⁴.

И ещё в мае 1943 года оппозиционная Национальная партия внесла в парламент предложение закрыть советское консульство. Во время предвыборной кампании 1948 года один из лидеров партии, Эрик Лоу, выступил с речью, которую советские дипломаты излагали так:

«Торговые взаимоотношения между Южной Африкой и Россией не оправдывают существования советского консульства в Претории. Коммунистическая пропаганда, которая достигла в ЮАС в последние месяцы страшных размеров, берёт своё начало, главным образом, из русского генерального консульства в столице. В стране не имеется русских подданных, которые нуждаются в защите. Штат генерального консульства слишком велик для осуществления необходимой работы… Ситуация крайне опасна»¹⁶⁵.

В 1956 году этот самый Эрик Лоу стал главой внешнеполитического ведомства. И одним из первых его актов на новом посту стала нота от 1 февраля 1956 года о закрытии консульства СССР. В этом весьма откровенном документе, в частности, писалось, что «открытие русского консульского представительства в Южно-Африканском Союзе было вызвано лишь необходимостью, связанной с последней мировой войной…»