Текст книги "Роксолана Великолепная. Жизнь в гареме"
Автор книги: Сергей Дяченко
Жанр: Исторические любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Любили друг друга Роксолана и Сулейман, и время остановилось для них. Бесконечность прикосновений, волшебный шепот, открытие сокровенного, красота наготы, сплетения гибких, молодых тел, безумный танец последних судорог…
Предстал перед дворцом Султана Дервиш. Или призрак это был, или живой – седые волосы его доставали до стоп, а не срезанные ногти выглядели как когти орла, а походка его была танцу подобна. И кричал он:
– О люди! Та из жен Падишаха, которая весной родит ему сына, в день Османского государства, в день годовщины взятия Стамбула – станет султаншей Мисафир. Могущественная султанша, принесет народу нашему много добра и много горя!
Султан проводил диван, когда вбежал в зал Хассан, упал перед повелителем на колени:
– О великий… Вы приказали сообщить…
– Кто? – султан поднялся.
– Сын! У вас родился сын!
Радости молодого отца не было предела. Не мог ее сдержать.
Настя лежала в горячке, когда в ее комнату ее вбежал Падишах. Посмотрел на спящего сына, а потом бесшумно подошел к ее постели. Присел рядом, взял ее хрупкие руки в свои и сказал ласково:
– Любимая моя… Сегодня ночью я составил тебе газель, но порвал эти стихи… Потому что никакие слова не могут передать мои чувства к тебе.
– Не рви больше… – шептала Настя.
– Спасибо тебе за сына, божественная моя, радость моя… Я так соскучился по тебе… – Нежность переполняла султана. – Как ты хочешь назвать нашего первенца?
– Селим, в честь твоего отца… – еле улыбнулась Настя. – Он будет таким умным, красивым и достойным, как и его отец… А на праздник его обрезания мы пригласим властителей разных стран… Это будет такой праздник… Сулейман… Если бы ты знал…
Что-то хотела сказать, но боль пронзила ее. Застонала, откинулась на подушку…
Сулейман погладил ее по горячему лицу и чуть ли не на цыпочках вышел из комнаты. А около Насти уже колдовали служанки и седой доктор за перегородкой, который держал пульс султанши, не смея смотреть на ее тело…
Когда она пришла в себя, потребовала воды и приказала невольницам покинуть комнату.
Долго вглядывалась в первого своего ребенка. От боли мозг ее работал как в лихорадке. Вдруг ее бледное лицо порозовело. Слабым движением руки зачерпнула воды, и, обливая сына своего первородного, сказала тихо:
– Крестится раб божий – Степан – во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь…
Легонько открылась завеса. Чьи-то глаза удивленно смотрели, как Роксолана перекрестила ребенка трижды святым крестом.
Кто-то покачал головой, и исчез как тень…
А Роксолана откинулась на подушки – силы оставили ее.
Рос сынишка, названный Селимом. Кормила, пеленала, качала его сама Роксолана. Любила его. И отец, сдержанный в чувствах Сулейман, растроганно брал в руки их сына… Из розовой крохи Селим превратился в малыша. Бегал по парку, уже начинал говорить… Вместе с ним играл Мустафа, подросший и ставший более серьезным.
В зале на троне сидела Роксолана. Рядом – визирь. Лицо Роксоланы было открыто, и видно было как расцвела она, став женой и матерью. Привели двух людей: бледный, как смерть, хозяин школы невольниц Ибрагим, который когда-то угощал плетью златовласую рабыню и учитель Абуллах. Они тут же упали на пол, а Ибрагим пополз к Роксолане с криком:
– О всемогущая султанша Хюррем! Прости нас! Будь милосердна за те… те… В школе невольниц… Разве мы знали… О, Аллах! – Посмотрел с надеждой на визиря, но тот лишь зловеще улыбнулся. Роксолана переступила через бывшего своего хозяина, презрительно бросив ему: «Встань и иди прочь», а затем подошла к Абдуллаху, который дрожал всем телом. Села напротив него так тихо и скромно, как тогда, когда еще была рабыней в Каффе. Ласково взглянула на Абдуллаха, улыбнулась, и стала похожа на цветок.
– Рада видеть вас, учитель Абдуллах, – сказала султанша. – Я вспоминала о вас. Прошу вас быть учителем моего сына…
Слезы хлынули из глаз почтенного учителя Корана.
А когда султанша с Ахмед – пашой шли по коридору, великий визирь позволил себе с недовольством сказать:
– Ваше величество, но учителем вашего сына я назначил достойного Амаль-паша– заде… Никто не знает столько способов чтения Корана, как он… С великим султаном этот вопрос согласован.
– Я так решила. С властителем трех частей света я договорюсь.
Они шли дальше. Ахмед – паша пытался сдержать свои эмоции, и все же снова не смог сдержать раздражения:
– Вынужден вновь сказать вам, о, достойнейшая, не свободно женщинам ходить с открытым лицом…
Роксолана только весело рассмеялась:
– Мы говорили об этом с султаном. И он не мог показать мне место в Коране, где написано, что женщины должны закрывать лицо. Нет там этого! Да разве мог пророк дать такой приказ, если Аллах не приказал даже цветам закрывать свою красоту?
А когда выходили в парк, сказала султана:
– Завтра поедем на невольничий рынок, где меня покупали, выберем вблизи место для больницы, для имарета, для тимархана. Все это для бедняков.
– Но в казне нет для этого денег. – остановился удивленный визирь. – Мы давно не вели войн против неверных, и казна пуста…
– Опять разорять славянские земли? Опять Украину будут кромсать ваши псы – крымские татары? Завоевывайте Восток! – С гневом сверкнули глаза Роксоланы. И закончила резко: – Найдете деньги! Завтра поедем на Авретбазар!
По дороге, вдоль стены, гнали толпу невольников. Кого только среди них не было! Крестьяне и мещане, дворяне и духовные. Это было видно было по их одежде. Подавляющее большинство украинцы… Были среди них и казаки, отличающиеся шевелюрой и шароварами. Пленники шли скованные или связанные, как скот, битые и замученные. Среди них был и Степан, осунувшийся, лохматый, в пыли и грязи. Из раны на ноге сочилась кровь, и какой-то шелудивый пес все пытался лизнуть ее.
Навстречу несчастным двигался эскорт Роксоланы и Ахмед-паши. Султанша, закутанная в мягкие меха, сидела на зеленых подушках, в резной лектике. С болью смотрела она на будущих галерников, пытаясь скрыть свои чувства от вездесущего визиря. Солнце играло в ее золотистых волосах.
Кинул Степан взгляд на эту лектику, и остолбенел. Что-то знакомое увидел он в этой роскошной женщине, хотя лицо ее закрывал белый яшмак. Дернулся, забыв о цепи, сдавив горло ошейником, сдавленно крикнул: «Настя! Это ты?», но моментально получил страшный удар колом, пошатнулся…
Поднялась Роксолана на пуховых подушках, увидев эту картину. Долго вглядывалась в раба, корчившегося в грязи. Может, что-то показалось ей… И снова откинулась на подушках.
Еле поднялся Степан. Жилистый казак, товарищ по цепи, тянул его вперед, и он, еле передвигаясь, все оглядывался назад туда, где исчезала женщина – призрак его надежд…
Не закрывая лицо, принимала Роксолана художников, рисовали ее портреты, со строителем обсуждала макеты – проекты имаретов, хамамов, бывали в нее покоях и поэты, и артисты, и ученые… Играла с детьми и лохматой собачкой – ее «калымом»… Сидела рядом с Сулейманом, принимала послов – и из Австрии, и из далекой России. Подносили ей драгоценные подарки, и проводила она переговоров больше, чем Повелитель трех четвертей мира… Видел все это Ахмед-паша, свирепел. Наедине с султаном пытался что-то доказать, но Падишах только улыбался…
Счастливая была Роксолана. Улыбающаяся, жизнерадостная как солнце. Но и на солнце надвигаются облака…
Утром вышла из своих покоев – навстречу ей Махидевран. Наверное, ждала. Изогнулась своим пышным телом, глаза отводит, изображая наслаждение, и как бы случайно показала белый платочек султана… Вспыхнула Роксолана, сражу же вернулась назад, а Махидевран удовлетворенно хохотала…
Чуть позже Роксолана и ее сын, одетые в скромную дорожную одежду, направились к воротам сераля. В руках у женщины был узелок, и платок-яшмак на лице. За ней бежал испуганный черный евнух. Стража на воротах растерялась… Роксолана никого не слушала, не видела. Шла вперед.
…Султан удивленно спрашивал Роксолану:
– Куда ты шла? Что случилось? Ты больна?
Были в покоях Роксоланы. Она качала малыша. Положила его в колыбель. Султан хотел обнять Хюррем, но она отшатнулась.
– Скажи, Сулейман, ты мог бы быть с женщиной, если бы узнал, что она недавно была в объятиях другого мужчины?
Уставился на нее султан и ответил жестко:
– Нет.
– Вот и я не могу. Хотела сделать то, что делают женщины в моей Украине, когда их мужья имеют любовниц. И я сделаю это!
– А что именно? – старался не терять терпения султан.
– Оставлю твои палаты, столицу и государство. И не возьму с собой ни единого украшения, что ты мне подарил: ни жемчужную диадему, ни перстня с бриллиантом, ни синей бирюзы, ни одежды из шелка, ни денег!
– Ты думаешь, мои люди не нашли бы тебя? – улыбнулся султан.
– А если бы поймали, чтобы ты сделал? – пожала плечами Роксолана.
– Что? – ответил удивленно. – Запер бы в гареме!
– По какому праву? Ведь я свободна! Ты мне свободу подарил, султан Сулейман, которого все уважают и которого прозвали Законодателем за его ум и мудрые законы.
Сулейман снова улыбнулся:
– Но ты добровольно венчалась со мной. Знала, видела, что я имею и других женщин. Так или нет?
– Да, но я думала, что ты оставишь других. Любовь не терпит подруг! – здесь уже она взорвалась, и была очень хороша в этом взрыве и гневе.
– Чего ты хочешь? – спросил повелитель.
– Хочу жить с тобой, как это принято у нас на Украине. Хочу, чтобы ты отказался от гарема!
Здесь уже султан не выдержал, и разгневался сам:
– Ты единственная в моем сердце. Но отказаться от гарема – это уже слишком. Такого никогда не было в роду Османов. Это позор для султана. Что скажут мои подданные?
Настя посмотрела на него и сказала тихо:
– А как же пророк Магомет? Он долго жил с одной женой, Хадиджой…
Молчал Сулейман. Здесь уже Роксолана не выдержала, погладила мужа:
– Я хочу любить тебя, как любила моя мать моего отца… помогать тебе в твоих государственных делах, потому что их очень много…
Султан уже веселился, как юноша:
– Кто из нас завоеватель – ты или я? Ты получишь мой гарем, а потом приберешь к рукам государство? А если я обману тебя с гаремом?
– Все знают, – подняла улыбающееся личико, – что слово, данное Сулейманом, тверже стали.
– А ты никогда еще не говорила мне неправды?
Смутилась, глаза опустила:
– Однажды…
– Когда? – удивился.
– Тогда, утром… У моря… Когда приплывали рыбаки…
Я сказала, что хочу есть. Но я была сыта любовью. Думала, что ты голоден, и стеснялась спросить тебя…
Эти слова были как мед султану. Схватил жену на руки, закружил…
– Я выполню то, чего ты добиваешься! Забуду дорогу в гарем и больше не прикоснусь ни к одной женщине, кроме тебя!
Роксолана гуляла в парке с сыном Селимом и Мустафой. Была приветлива с обоими. И Мустафа – красивый, живой как ртуть мальчик с умными глазами – был добр и ласков к своему брату. Боролись, бегали друг за другом. Лохматый «Калым» тут же. Смех раздавался на весь сераль. Вдруг к Роксолане, которая вышивала украинский узор, поглядывая на детей, подошла темная, как ночь, Махидевран.
– Я все знаю! – крикнула. – Ты его очаровала, проклятая украинка. Ведьма! Пришлая из Черного шляха, без роду и племени! И рано радуешься! Ты думаешь, что победила меня и весь гарем? Подожди! Вот станет мой Мустафа султаном – посмотришь! А ну, сынок, отойди от этого недоноска Селима!
Пораженная Роксолана побледнела. Испуганного Мустафу забрала служанка, а Селим ухватился за мать. Неподалеку кружил растерянный Хассан.
– Слышала о заповеди Фатиха? – кричала разъяренная черкешенка. – Власть переходит в руки старшего сына, а все его братья уничтожаются! Это закон! Рано или поздно Мустафа станет султаном – а твоих сыновей, сколько бы их не было, задушат черным шелковым шнурком! Вот таким! – воскликнула она, размахивая шнурком. – А я стану валиде, матерью султана! – бросила шнурок в лицо Роксоланы и ушла, гордо подняв голову.
Роксолана перевела взгляд на визиря, который только что подошел и слышал крики Махидевран.
– Заповедь Фатиха – это правда? – спросила его Роксолана.
– Да, о, несравненная Хюррем. – поклонился ей визирь. – Мудрый султан Фатих ввел такое правило, чтобы избавиться от братоубийственной борьбы за власть, которая терзала нашу страну. И теперь мы, ученые улемы, следим, чтобы оно выполнялось обязательно. Это делается для общего блага.
– Но это было в прошлом… Ведь Сулейман никого не убивал!
– Он был единственным сыном. У него не было братьев, – спокойно ответил визирь.
– Как можно убивать невинных детей? – побледнела словно саван Роксолана. – Это немыслимая жестокость!
– Такая судьба сыновей султана, о Роксолана Хюррем… – поклонился ей Ахмед-паша, наслаждаясь отчаянием бывшей рабыни. – У каждого свой кисмет (судьба)!
…Султан гладил по голове дрожащую жену:
– Успокойся, любимая моя. Успокойся…
– Это просто ужас, что говорит эта Махидевран! – шептала. – Я не хочу ее больше видеть!
Рядом играл на ковре маленький Селим. Султан посмотрел на него и вздохнул:
– Хорошо, я отправлю ее в далекую провинцию…Больше ты ее не увидишь. А ты присматривай за Мустафой. Он хороший мальчик, и очень привязан к тебе. Говорил мне, что любит тебя больше, чем свою мать… Потому что Махидевран злая и занимается только собой.
Казнь в султанском дворце
– Отмени приказ Фатиха! – не могла успокоиться Роксолана.
– Этого я не могу сделать… – вздохнул Сулейман. – Не бойся. Пока я жив, ничего с нашими сыновьями не произойдет. Ты мне подаришь сына? – уткнулся лицом в ее живот, словно прислушивался к новой жизни. И вдруг султан и его жена увидели, как забавно карабкался на трон малыш Селим.
Не могла уснуть Роксолана. Месяц пробивался сквозь облака, шел дождь. Молнии где-то далеко пронзали море. Султанша встала, вынула из сокровенного тайника кусок парчи, которой она завернула драгоценные для себя вещи – изорванные брачные туфельки, серую невольничью одежду, в которой впервые встретила Сулеймана и серебряный крестик. Взяла этот крестик в руки… И увидела перед собой печальные глаза Богоматери, крест монастыря, видела, как молния ударила в дерево, под которым стояла она с Сулейманом, и как бурлила внизу темная бездна моря…
Утром маленький Мустафа под наблюдением евнухов учился скакать на коне. Роксолана, отодвинула оконный занавес и наблюдала за мальчиком со второго этажа.
Тяжелый был этот взгляд…
В руке она держала черный шелковый шнурок.
Падал дождь на землю христианскую, которая стонала от Джихада – священной войны, которую вел Сулейман. Он ехал по раскисшей дороге, окруженный стражей, а за стеной дождя гигантским змеем тянулось за ним огромное войско, о размерах которого можно было догадаться по сопровождавшего его шуму, подобному морскому прибою: был здесь и храп лошадей, и скрип колес, и крики начальников, и топот ног, и дыхания сотен тысяч людей.
Падишах ехал на черном как ночь коне, под зеленым знаменем Пророка, с мечом Магомета. Воины, которых обгонял Султан, со страхом и уважением смотрели как на образ в незыблемую фигуру Сулеймана, сидящего на быстром коне как высокая каменное подобие кары Господней, не обращая внимания на дождь. И были аги и паши более пышно одеты, чем их повелитель: никакого металла кроме твердой стали не имел при себе, никакой отделки не было на его одежде.
Солнце закатывалось за горизонт. Султан молча стоял на холме и смотрел, как его моджахеды штурмовали крепостную стену. Кто-то забросал хворостом глубокий ров, а кто-то уже карабкался по лестнице, падал, перелезал на стену…
Вокруг все было в огне и клубах дыма. Ревели пушки, кричали люди…
Сулейман застыл неподвижно, казалось, не слушал гонца, который упавши ниц, докладывал о ходе жестокого боя. Наконец, султан увидел как открылись крепостные ворота, как рванулась туда конница, и как затрепетал на башне зеленый флаг…
И упал властелин половины мира на колени помолиться Аллаху за победу.
Роксолана сидела на троне, рядом стоял Мустафа, подрос Селим, а на руках она держала младенца Баязеда. Итальянский художник рисовал групповой портрет, любуясь улыбкой султанши, разговаривая с ней на своем певучем языке – Роксолана знала немного и его.
Уставший Баязед вырвался из рук.
– Закончим, дети устали… – распорядилась женщина. – Спасибо, сеньора, жду вас завтра… Бегите… – обратилась она к старшим детям. – И слушайте учителя Абдуллаха!
Дети радостно выскочили из зала, а Баязеда забрала служанка.
Роксолана перешла в другой зал, где вместе с Ахмед-пашой стала обсуждать макет имарета и других зданий возле Авретбазара. Султанша вникала во все детали. С уважением и удивлением смотрел на нее строитель. Именно сюда евнух принес на подносе бумаги. Роксолана тут же сломала печать – письмо было от Сулеймана. Пробежала глазами, выпрямилась гордо и сказала Ахмед-паше:
– Войско султана взяло Будапешт! Пусть весь Стамбул, вся страна знает об этой прекрасной победе! Я хочу раздать милостыню!
Когда, в окружении охраны, раздавала милостыню бедным людям, произошло почти чудо. Какая-то старушка, в убогой украинской одежде, прорвалась между лошадей янычар, с плачем и с монетой – милостыней в руке: – «Настенька, дитя мое! – возле лектики султанши упала.
А молодая султанша громко вскрикнула, спрыгнула с носилок в дорогих одеждах, в пыли на коленях перед матерью стояла, руки ей целовала… Молчала толпа, еще никогда не видела подобного, в который раз растерялась охрана, невозможно было предвидеть поступки странной султанши.
Посадила Роксолана мать в лектику и, молча обнявшись, обе плакали по дороге во дворец…
А во дворце, в прекрасных палатах Роксолана расспрашивала чисто убранную, смертельно уставшую, недоумевающую, но счастливую мать:
– Как же вы, мама, меня нашли?
– Потому что два еврейских купца со Львова, узнали о тебе, сюда меня привезли… – с трудом рассказывала мать. От путешествия и радости болело ее сердце. – Спасибо им. Хорошие они люди.
– Я их щедро награжу… И не только дукатами. Ко мне уже приходили послы из Иерусалима, просили облегчить доступ к их святыне, Стене плача… Поэтому клянусь, мама, что или я, или мои сыновья подарят еврейскому народу их святыню. – твердо сказала Роксолана.
– А как же ты, дочка, замуж за чужую веру вышла?.. умер отец. Не выдержал такого стыда… Грех это большой, доченька… – качала головой мать.
– Бедный отец… Знаю, что грех… – залилась слезами Роксолана. – Да полюбила я мужа своего превыше всего…
Помолчала матушка, затем снова спросила:
– А как же ты живешь с другими его женщинами… У вас же здесь гаремы… Ой, стыд какой… – жаловалась снова седая матушка.
– Он мне верен, как и я ему… – ласково объяснила Роксолана. – Потому что это султан не такой, какие были к до него… Он мудрый и порядочный человек.
– Мудрый и порядочный? Так что же он землю своей жены опустошает? Замучили нас татары. Опять Рогатин сожгли, всех перебили… А когда была в Перекопе, там жид один на таможне все удивлялся; столько людей вывезли из Украины – неужели кто-то остался? А вчера мои купцы говорили, что турки готовят самый большой поход на Украину… Зальют кровью нас, мы исчезнем с лица земли.
– Это не султан готовит, то визирь Ахмед-паша и янычары, над которыми он поставлен… – волновалась Роксолана. – Славянские земли для турок – это земли неверных, и война с ними – это священная война… Неужели Рогатин снова сожгли?
– Правда, дочка, правда… – жаловалась старушка. – Где же внуки?
– Сейчас их принесут… – сказала Султанша. – А какова судьба Степана моего? Его тогда захватили татары?
– Нет, спасся… – мать рассматривала пышные покои. – Собрал денег, поехал в Каффу тебя выкупать, и пропал. Не знаем, что с ним, жив ли…
Вздохнула Роксолана… Мать обратила внимание на вышивки с родными узорами, хотела что-то спросить, и вдруг начала задыхаться, ей стало плохо.
…Странная была эта могила с крестом на мусульманском кладбище. Сулейман, вернувшийся из похода, стоял рядом с Роксоланой, одетой в черное. Положила на холмик земли свою вышиванку.
Молчали. Сулейман переживал горе жены. Сказала Роксолана:
– Мать говорила, что татары совсем разорили Украину. Почти весь живой народ вывезли в рабство или истребили…
Внезапно упала на колени перед султаном:
– Перед могилой матери заклинаю тебя, властелин мира – не ходи на Украину! Дай моей бедной родине подняться! Я умоляю тебя! Дай слово мне!
Долго молчал Сулейман, играл желваками. А потом поднял Роксолану и тихо сказал:
– Султан Сулейман не станет сражаться с твоей Украиной. И никогда больше не становись на колени. Ты – турецкая султанша!
Селим и Баязед играли в полосе прибоя под присмотром слуг во главе с Хассаном, а Роксолана сидела под накидкой, писала стихи. Здесь ее нашел строгий Ахмед-паша:
– Позволь мне, о, султанша Хюррем, поговорить с тобой. Ибо другого раза может и не быть.
Роксолана оторвалась от своего занятии и внимательно посмотрела на визиря:
– Я слушаю тебя.
– Я знал Сулеймана еще мальчиком, я его воспитывал. Никогда еще Турция не имела такого достойного султана. Он создан для великих дел. Но ему мешает их совершать одна женщина… Я много терпел, когда эта женщина пренебрегала нашими обычаями, стала открывать лицо, принимать у себя мужчин, заниматься строительством, затем отделила гарем…
– Кто же это такая? – весело рассмеялась Роксолана. – Как она посмела?
– Мы долго терпели это. Но не можем терпеть больше вмешательства этой женщины в государственные дела. Негоже женщине решать с какой страной воевать султану.
Роксолана молчала. Визир продолжил, сверля ее ненавидящим взглядом:
– А еще хочу напомнить этой женщине, что судьба ее детей в наших руках.
– Ты имеешь в виду, что вы убьете моих детей, когда Мустафа сядет на трон? Но для этого надо, чтобы Сулейман… чтобы его не стало… Ты угрожаешь мне смертью моего мужа? И не боишься? – Роксолана побледнела.
Визирь помолчал, презрительно глядя на женщину и продолжал:
– Я не боюсь ничего. Люблю султана больше тебя, потому что никогда его не предавал, как ты. Завещание Фатиха не отменить. Совет улемов все равно оставит в живых одного старшего сына, когда он сядет на престол… Но это в будущем. А я имею в виду день сегодняшний. Гнев Падишаха и улемов будет безмерный, когда они узнают, что твои дети крещены в христианскую веру! Никто их не спасет!
– Это клевета! – вскочила Роксолана. – Баязеда я не…
– А Селима? – спокойно спросил визирь.
– Не помню… Я была тогда в родовой горячке, немного стало легче… Кто тебе это сказал? – остолбенела от сильнейшего страха за своего сына.
Визирь помолчал. Роксолана взглянула на берег, где черный евнух неоднократно бросал взгляды в их сторону.
– Хассан? – догадалась Роксолана. – Этот подлый трус…
– Я не хочу причинять боль моему повелителю. – сказал визирь. – Хассану я дал деньги за молчание, и я буду молчать, если ты не станешь вмешиваться в государственные дела.
Роксолана на мгновение задумалась. Еще раз взглянула на берег моря, на Хассана и слуг, которые были его людьми… Приняла решение и мгновенно успокоилась. Сказала холодно:
– Хорошо. Нет другого выхода.
Позвала детей и пошла в палаты.
Султан проводил Совет Дивана, когда послышался какой-то шум у двери. Все удивленно прислушивались. А за дверью стояла Роксолана с детьми и янычары. Ага охранников стоял перед дверью и смущенно говорил:
– О, Радостная Мать принцев! Сюда нельзя женщинам! Еще ни одна сюда не ступала… Падишах занят судейскими делами. Я не могу его беспокоить!
– Я тоже хочу суда! – крикнула. – Над разбойниками, бесчинствующими в палате Падишаха! – Сказала твердо, подходя к двери. Ага стал на колени перед ней. Вошла в судейский зал со слезами, но так твердо, будто сама собиралась в нем судить. Вошла и закричала:
– Спаси детей своих! Я боюсь возвращаться в гарем!
Султан встал с престола.
– Что это? – спросил громко и пальцем дал знак всем, чтобы покинули зал. Смущенные достойники выходили, оглядываясь, как на чудо.
– Что случилось? – спросил обеспокоенный Султан. – Кто-то сделал зло тебе или детям? – гнев уже появился в глазах.
– Нашим детям! – целовала их и обливала слезами.
– Кто посмел? – тихо спросил султан, наблюдая за сыновьями.
– Ахмед – паша!
– Мой визирь Ахмед-паша? Это же достойный человек… он вырастил меня… Не может быть!
– Ты мне не веришь? – закричала жена. Дети расплакались.
– Что же он сделал? Что? – спросил султан. Бледная, но решительная Роксолана бросила:
– Потребовал, чтобы я не вмешивалась в твои дела… Иначе…
– Как это потребовал? Иначе что?
– Что откроет перед людьми и тобой…
– Что откроет? – прервал ее в возмущении.
– Что я окрестила твоих сыновей, – взорвалась. – И их казнят.
– Окрестила?..
– Нет, это выдумка! Это ничтожная клевета Ахмед – паши и подкупленного ним Хассана!
Он вздохнул.
– Я знаю, что он против тебя… Но чтобы дойти до такого… это вызвало бы бунт янычар – покачал головой. – Оба преступника должны умереть. Только справедливость требует их выслушать!
Роксолана встала и сказала:
– Делай судейское дело твое!
Склонилась так, как человек, имеющий полную правду за собой и не боится приговора.
– Стража! – грозно крикнул султан. – Немедленно посадить Ахмед-пашу и Хассана!
…Когда Роксолана шла по коридору, видела, как вели обезумевшего от страха Хассана в тюрьму. Он все время кричал от ужаса:
– Все неправда! Великий визирь Ахмед – паша велел мне так говорить! И обещал за это много денег! И дом в Скутаре! А это все неправда, что я говорил!
Роксолана слышала это и едва заметно улыбнулась. А визиря встретила, когда выходила через ворота Джеляд-Одаси. Ахмед – паша шел твердым шагом, не удостоив взглядом Роксолану. Она посмотрела ему вслед и подозвала к себе предводителя немых-дельсизов. Дала черный шелковый шнур и показала кивком на визиря. А после того, как вышла из ворот и ворота за ней закрылись, услышала сдавленный крик…
Не дрогнула. Не чувствовала никакой вины, потому что защищала детей.
Вечером была в своих покоях с детьми. Молилась Аллаху, рядом с кадильницей, в нежных клубах дыма. Прислушивалась к каким-то глухим звукам.
В молитве и застал ее озабоченный Сулейман.
– Что это за звуки такие? – спросила его Роксолана.
– Янычары бесчинствуют… – сказал Сулейман. – Как узнали, что Ахмед – пашу казнили, и еще и без заслушивания… Как ты могла это сделать?
– Он посмел грозить детям твоим! – сверкнула глазами Роксолана. – Но у тебя есть Хассан!
– Я его допросил, – сказал султан. – он все сказал. – И внимательно посмотрел на жену.
– Что сказал? – спросила спокойно.
– Ахмед – паша приказал ему оклеветать тебя и денег дал…
– Где сейчас Хассан?
– На дне Босфора…
Странные звуки приближались. Уже можно было услышать удары в барабан во что-то железное, рев голосов, виднелось зарево от факелов… Сулейман подошел к окну, в которое был виден пожар, клубы дыма. Роксолана бросилась к перепуганным детям.
В дверь постучали. Вошел обеспокоенный евнух, упал на колени перед султаном:
– Мой государь! Охрана передает, что янычары приближаются. Взбунтовалась почти вся казарма, требуют выдать им султаншу Роксолану. И чтобы великий султан вел их на войну с неверными.
– Требуют выдать Роксолану? – вскочил как лев султан. – Оружие мне! Передайте янычарам, что я выйду к ним. – Затем обернулся к жене: – Не бойся ничего. Чтобы не случилось, сюда они не придут. Не посмеют. Я пришлю сюда Мустафу.
И стремительно вышел. Роксолана со страхом смотрела в окно.
Султан один, без охраны, ехал на белом скакуне, покрытом зеленым флагом, прямо в центр дворцовой площади. Там горели костры, и в клубах дыма можно было опознать массы людей. Янычары били в барабаны, били в медные котлы и ревели как шайтаны. Можно было услышать в этом водовороте:
– Эта проклятая Роксолана нашего султана сглазила!
– Колдунья!
– Нам не платили уже год!
– Скот лучше живет!
– Веди нас на Украину!
– Отдай Роксолану по-хорошему!
– Все сожжем!
– Где наш Ахмед-паша?
– Где царевич Мустафа?
Доскакав до центра султан спешился, поднял руку. Все стихло. И направили на султана сабли и копья. А Падишах тихо и спокойно сказал:
– Со всеми говорить не могу. Пусть выступят три проводники!
Сразу же выступили три бывалых аги и стали внутри круга из мечей.
Затянулось молчание. Вдруг Падишах, не сказав ни слова, молниеносным движением руки выхватил саблю и тремя ударами на месте зарубил всех троих так скоро, что никто и не опомниться не успел.
Вскрикнул толпа…
В покоях Роксоланы находился и Мустафа в полном облачении царевича. Он успокаивал, как мог, младшего Баязеда. Женщина смотрела на зарево ночи, прислушивалась к неожиданно наступившей тишине, а затем снова все наполнилось криками.
И снова в покои вбежал, уже не стуча, испуганный евнух:
– О султанша! Говорят, что нашего повелителя убили!
Затем упал на колени перед малым Мустафой:
– Теперь вы, о божественный Мустафа, наш султан!
Янычары, которые любят вас и уважают, величают вас! Они требуют выдать им Роксолану Хюррем и ее детей. Иначе всех нас… И все здесь сожгут… Что делать?
– Вон, собака! – крикнул на него Мустафа, и вышел перед Роксоланой, вытащив свою маленькую саблю.
Роксолана была испугана насмерть. Судорожно прижимая детей она странно посмотрела на мальчика, стоявшего перед ней, прислушивающегося к шагам в коридоре. А они приближались, как и возбужденные голоса людей.
Дверь распахнулась и на пороге появился Сулейман, весь окровавленный. Бросился к Роксолане и детям.
– Все позади! – сказал султан. – Они бросили оружие и вымаливают прощения…
… Сидели вдвоем на берегу неспокойного моря. Догорали костры, стихала ночь.
– Что ты сделаешь с ними? – спросила Роксолана.
– Передам в военный суд. Все они будут преданы смерти. Можно помиловать преступника и даже убийцу, но нельзя помиловать однажды взбунтовавшееся войско. Их трупы бросят собакам.
– Это жестоко, Сулейман!
– Но справедливо. Народ, который смилуется над мятежниками, восставшими против власти, данной самим Аллахом, сам будет истерзан голодными псами.
Роксолана закрыла лицо ладонями:
– Сегодня самый страшный день в моей жизни. Знаешь, почему?
– Почему?
– Потому что я сегодня увидела будущее своих детей. Как только Мустафа займет престол, моих детей задушат? – Голос ее срывался. – Отмени закон Фатиха!
Султан обнял ее:
– Этого не могу сделать… Ведь это решает совет улемов после смерти султана. Но пока я жив, не бойся за детей.
Роксолана выпрямилась и сказала резко:
– Ты бездушный и жестокий! Ты считаешь себя центром мира! Думаешь, все исчезнет после твоей смерти? Но дети останутся! Зачем я их рожала?
В свою очередь выпрямился и Сулейман. Он сухо произнес:
– Разве можно так говорить с Султаном? Султан думает о судьбе государства. Должно быть несколько наследников, потому что есть болезни, несчастные случаи… А когда выбирают на престол старшего из выживших, тогда остальные отправляются в царство вечного блаженства… Такая судьба у сыновей султана. Мектуб – так заведено… Иначе брат пойдет на брата, и войны уничтожат государство… Понимаешь? Прискорбно, что ты думаешь о детях больше, чем о муже. Потому что дети умирают, рождаются, а муж один. Тем более, если он султан.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.