Текст книги "Адские врата"

24

Не стал Никола ждать благодарности – повернулся, чтобы схватиться за новое бревно. Решил поделиться ещё одним подарком. Выбирать, правда, не приходилось – что попалось, за тем и потянулся. Лежало бревно вдоль стены, и ко второму его концу – надо же такому случиться! – устремился сам ракообразный моллюск. Зашелестел под ним гравий, даже пол продавливаться начал! Вышло так, что уцепились они одновременно, и рванули, точно на соревнованиях по перетягиванию каната. Не будь жердина дубовой – пошла бы щепой. Дуб же выдержал, застонал только. Николу поволокло подошвами по каменным плитам, даже резиной запахло. Но попалась на полу трещинка – и остановился он, встал поустойчивее, стряхнул оторопь, снова потянул на себя. Тут уж пришлось туше многотонной скрести клешнями по камню да присосками за стены цепляться. Только и присоски не двужильные – какие оторвались с мясом, не желая поддаваться, какие просто отстегнулись, чтобы в живых остаться. Заревела тварь, не поверила, что обычный с виду мужик может её пересилить. Дополнительные ноги перебросила с другого фронта, вцепилась в бревно клювом – и принялась изгибать, чтобы потные руки кузнеца скользить по стволу начали. А потом дёрнула, будто больной зуб из пасти.

Никола едва удержался, ударившись в изгиб стены плечом. Поморщился, но жердь не отпустил: как можно врагу поддаваться, когда на кон честь русского народа поставлена? В тот же изгиб ногой упёрся и потянул на себя бревно, губы закусив. Ответом ему было злобное рычание – знать, Матрёна тоже не привыкла проигрывать.

Неведомо, сколько долго продолжалось бы противостояние, но и девушки со своих сторон не дремали, а Савелий и вовсе ухитрился подобраться к чудищу да отсечь ему раскалённым крестом второй ус.

Заверезжала тварь, отвлечённая болью, повернула голову с глазищами красными, тут кузнец и выхватил своё оружие в полное пользование. Не стал мешкать – как есть, без замаха ткнул, куда Бог пошлёт. И угодил прямо в глаз! Рёв поднялся такой, что уши затыкай. Заводской гудок, в прежние годы трудовой народ в городах будивший и разносившийся на всю округу, в подмётки ему не годился. Взметнулась голова у чудища – даже бревно в глазу подпрыгнуло, словно пушинка, и, ударившись, о потолок, снова грохнулось под ноги Николе. Теперь, кажется, точно определилась тварь, кто ей не люб более всего – бросилась к кузнецу, чтобы покончить с ним раз и навсегда.

Будь они один на один – так, наверно, оно бы и вышло. Но метнулась на помощь Оксана – выстрелила огненным шаром, и потёк жар прямо по лицу врага, попадая и под защитные пластины, и даже в хищно приоткрытую пасть.

Опять остановилось чудище, разбирая, на кого кинуться сподручнее. Враги насели со всех сторон, и, как блохи, кусают через щетину. Наконец, определилось – выбрала ту, что показалась слабее других. Клюв, до того беспрестанно щёлкающий и норовящий ухватиться хоть за что-нибудь, повернулся в сторону девушки, и выдвинулась вперёд шея, точно антенна телескопическая. Сделалась длинной, как у жирафа. За счёт этого и цели достигла. Вот тебе и беспозвоночное!

Успела, слава Богу, Оксана отпрыгнуть, потеряв равновесие, так что отхватил клюв лишь часть рукава. Савелий, стоящий рядом, от испуга махнул крестом – и выжег супостату возле самой головы кровавый шрам. Хлестнула на пол зеленоватая жидкость, запахло противно, словно гноем. Только в этот самый момент сделалась шея твари, кроме всего прочего, ещё и тонкой. Тут и кузнец опомнился. Подхватил первое бревно, что попалась под руки – да и приладил им без всякого замаха. Надломилась шея, будто резиновая, голова подбородком о половые плиты ударилась, и посыпались из оставшегося глаза чудища настоящие искры, запалив на обломках лесов небольшой костёр.

Получился нокдаун, не иначе. Возликовал Савелий, думая добить врага, подскочил, замахнувшись своим оружием. Только, видимо, обозревала тварь поле сражения каким-то ещё способом, помимо зрения, потому как, не поднимая головы и не открывая глаза, выбросила одну из лап, и подхватила Савелия, словно пушинку. Подняла к потолку и потащила ближе к клешням – чтобы удобнее голову отхватить.

Замер Никола от неожиданности, не знал даже, как другу помочь. А тем временем и клешня ожила, выпрямилась, примеряясь, чтобы дело завершить сподручнее. Величиной она была как раз в полчеловека. Перекусить дерево в обхват, для неё – раз плюнуть. Нацелилась, раскрывшись ребристой режущей кромкой – и щёлкнуло от души. Только мотнул Савелий испуганно головой – и отсекла ему клешня лишь часть бороды, бесславно упавшей на пол. Слава Богу, голова на плечах осталась: момент-то был критический. Следовало попу быстрее думать о том, как вырваться из поганых щупалец.

Тут помощь пришла нежданная: сверкнула молния – вместе с перерубленной лапой грохнулся Савелий, да угодил не на пол, а на тушу, и остался на ней лежать, словно добрый молодец на Чудо-Юде. Правда, не совсем верхом, и не в полной боевой готовности. Лучше сказать, барахтался он на широкой спине врага в попытке подняться на ноги, а те узлом с руками запутались.

Вскоре поверженная голова ожила и для пробы несколько раз щёлкнула клювом, едва снова не зацепив девушку. Впрочем, с координацией после удара было тяжеловато, поэтому шея принялась укорачиваться и приходить в прежний вид. По пути она скребла концом клюва по полу и оставила глубокую борозду, словно плугом по стерни. Даже кость задымилась! А, подобравшись, да на место установившись, поворачиваться стала, чтобы получше рассмотреть горемыку-попа. К тому времени Савелий, надо сказать, разобрался с конечностями – не сороконожка всё-таки. Поднялся кое-как, шатается: ведь туловище под ним на месте не стоит, волнами ходит. Попытался соскочить на пол, чтобы из опасной зоны убраться – да не тут-то было! Тварь снова окружила его лапами, присоски тянет и рыкает – так и хочет испить кровушки православной. Отмахиваться принялся Савелий крестом, будто мечом-кладенцом, и осторожничать стали лапы, не бросаются безоглядно. Знать, боятся Божьей силы! Только в некоторый момент не удержался поп на ногах и повалился, оказавшись, как блоха на ладони. Тут чудище и схватило его парой присосок за оголившуюся ляжку.

Снова закричал Савелий от боли, а отсечь конечности врагу уже не может, потому как подняли те мужика вверх ногами. В его годы кульбиты совершать, как монахи Шао-Линя, не получается. И тогда решился поп на подвиг великий. Видит, что тянется к нему уже не рука с клешней, а сам клюв с мелкими, будто акульими, зубами – щёлкает быстро-быстро, точно дерево перепиливает, а не плоть рвать собирается. Может, для устрашения так делает, может, от избытка ярости и злобы. И замахнулся Савелий единственным оружием, да швырнул прямиком в приоткрытый птичий рот, заголосив зычным голосом:

– Пропади ты пропадом, тварь ненасытная! Не завладеть тебе душой православного человека! – Знать, к смерти лютой приготовился.

В один миг перемолола тварь крест, словно станок точильный, и заглотила, как пилюлю. Икнула, пропихивая добычу в зоб, да видно, погорячилась, не разобралась в ситуации. Стало её коробить, из горла дым пошёл, будто внутри огонь вспыхнул. Зашипело чудовище по-змеиному, головой замотало, а лапы, бросив Савелия, в рот совать начало – чтобы вытащить оттуда опилки серебряные. Только трудное это дело: так просто освящённый металл не поддаётся.

Гад тоже не отступал. Рвотные движения по его шее пошли, а вместе с пламенеющими стружками проглоченные головы бесовские на пол посыпались.

После такого, видно, полегчало Матрёне: заурчала она, обожжённая, но не добитая, и за своё принялось – потянулась к Савелию. Тот тем временем попытался в сторонку отползти, пока возможность представилась. Немного не успел. Нависли над ним клешни, а клюв ухмылкой раскрылся.

Товарищи боевые, как могли, на себя попытались отвлечь внимание врага: девушки палили огнём и молниями, Никола же, не будь дурак, швырнул дубину, точно копьё, угодив чудищу туда, где у доброго дракона должны иметься полноценные рёбра. Были бы они в наличии – непременно сломались бы, ввергнув врага в болевой шок. Только ведь твари до настоящего дракона ещё расти да расти. Пробила, вроде, жердина шкуру промеж хитиновых пластин, даже вошла чуток, но на этом всё и закончилось. Будто комариный укус в итоге. Желеобразная туша погасила удар. Обстоятельство не в пользу кузнеца, но мужик на том не остановился – стал прокрадываться к входной арке, где находился оставленный Савелием кувшин со святой водой. Возле него посланник вертится, на битву любуется, болеет то за одну, то за другую сторону. Неведомо, что ему начальник по службе наговорил, но собственное мнение-то у него имелось, и, похоже, было оно не в пользу людей. Во всяком случае, едва не подпрыгнул он от разочарования, когда поганый клюв лязгнул в опасной близости от лица Савелия. Впрочем, заметив рядом кузнеца, создал бес на лице видимость нейтралитета.

Кувшин он трогать боялся: во-первых, состоял при исполнении, а инициатива наказуема. Во-вторых, догадывался чёрт, что содержимое для него опасно. Молодой да ранний оказался – на мякине не проведёшь.

Зато Никола особо размышлять не стал: взялся за узкое горлышко и с криком: «Ура-а!!!» бросился на врага, будто под танк. Расстояние между ними небольшое, пробежал за считанные секунды. А потом, зажмурившись от вспышки огненного шара, выпущенного Оксаной, швырнул кувшин в хищную пасть.

Неизвестно, что подумалось чудищу в последние мгновения. Может, пронеслись картины босоногого детства, когда бегала Матрёна девчонкой по лугам да пашням колхозным. Может, успело просчитать геометрию полёта и наклонить голову на нужный градус. Во всяком случае, отреагировало единственно правильно: перетерпел огонь, крутанув головой так, что даже слюни во все стороны разлетелись, открыло клюв и поймало кувшин, как есть, не опрокинутым.

В ту ж секунду замерло всё вокруг, и тишина, окутавшая поле боя, сразу стала давить на уши бойцам. Десятки глаз смотрели на посудину, будто пушинку, удерживаемую чудищем в пасти. Неловкое движение – и выплеснулась бы вода, обжигая тому язык и небо. Только не допустила тварь оплошности. Стояла, будто окаменевшая, и наслаждалась собственным триумфом.

И мысли в её голове шевелились под стать моменту. Не отыскалось у противников действенного оружия – как дети малые, в пистоны играют. Полученные повреждения для неё – только шрамы, украшающие бабу. Регенерация творит чудеса, особо под контролем бывалой ведьмы. Через день как огурчик станет. А последнее оружие, которого действительно бояться приходилось, да которое дурням невдомёк в первую очередь использовать было, она готовилась расколотить о стену. И делалась после этого непобедимой и неодолимой. Оставалось людишкам только ретироваться, а бесов в углу преподнести ей на блюдечке с голубой каёмочкой. И будет она пожирать тех долго и неторопливо, вкушая отдельно мозг с печенью, отдельно селезёнки и сердца. А кузнец с кампанией пусть уносят ноги, она ещё встретит их на узкой тропинке, схлестнётся в бою и отведает человеческого мясца. Но чуть позже, когда проголодается снова…

От мыслей этих забурлила в душе чудовища радость, предстоящее наслаждение мозг счастьем наполнило, ухмыльнулось оно… и ненароком раздавило хрупкую посудину во рту. Плеснулась святая вода, разом проникая и в горловину, и в дыхательные пути. И тогда вой и рёв раздались такие, что с потолка посыпались крупные булыжники, а врагов звуковой волной на пол уронило. Уши у них точно ватой заложены сделались. Черти в углу, как один, рухнули без чувств, и только хитроватый адъютант, спрятавшись во входной проём, краешком глаза наблюдал за происходящим. Падать в обморок ему не полагалось по должностной инструкции.

Савелий, откинутый безобразной лапой, лежал в стороне и потихонечку матерился, потирая ушибленные бока. Голова его была перемазана зеленоватой жидкостью, из ссадины на щеке капала кровь. Но живой, слава Богу, ещё есть порох в пороховницах!

Взвилась огромная туша ввысь, ударилась о потолочную плиту, размозжив в квашню клюв, потом рухнула на пол и принялась биться в конвульсиях, круша остатки лесов и валяющиеся на полу бревна. Противники вынуждены были вжаться в стены, чтобы не быть раздавленными. Лишь душа Оксаны, неожиданно поднявшись в воздух, поплыла к умирающему врагу и зависла над ним с развевающимися волосами – будто ветром их обдувало. Потом появилась у неё в руках бутылочка синего стекла. Откупорила пробку – и вылила содержимое прямо на Матрёну. Потекла маслянистая жидкость по дергающейся спине, потом на пол капать стала…

– Долг отдаю свой, пока слышишь меня. Чтобы обоим спать спокойно. – Слова будто эхом по пещере разнеслись. И, более не обращая на чудовище внимания, подлетела к собственному телу.

Их слияние произошло мгновенно: просто две сущности стали как одно целое. На пол упали только холщёвые подштанники, добытые в кочегарке.

Долго билась тварь, не желая умирать. Но, похоже, жизненно важные органы оказались сожжены, и даже дышать ей сделалось в тягость. Хрипеть принялась, как загнанная лошадь, ещё сильнее туша затряслась. А потом вытянулась в струнку, напряглась, сделалась как рельс металлический – и через секунду обмякла. Глаз потух и закрылся, а лапищи повисли плетьми.

Вздохнула девушка глубоко, словно только что поднялась на поверхность с большой глубины, и вдруг на лице её отразилась тревога:

– Колюшка, как ты, родной мой? – И бросилась к кузнецу.

Обнялись они крепко-крепко, так что у Оксаны тоже дыхание остановилось – но на этот раз от счастья.

– Всё хорошо, золотце! Мы победили! – прошептал Никола прямо ей на ушко, откинув за спину распущенные водопадом волосы.

Поднявшийся на ноги Савелий, глядя на них, даже слезу пустил.

– Нет предела чудесам Господа. Знать, не помогли Матрёне украденные годы, – сказал он и многозначительно посмотрел на провожатого, которому пришлось лишь пожимать плечами: в промысле Всевышнего тот был не знаток.

– Ещё детей наших найти нужно, – напомнила девушка, положив голову на могучую грудь мужа.

– Есть у нас тут один… он показать должен, где они, – мотнул в сторону беса Никола.

Почувствовав, что обстановка стабилизировалась, адъютант выбрался из арки. По его лицу невозможно было понять, рад он развязке или разочарован до глубин своей бесовской души.

– Пожалуй, можно идти дальше, – вставил, а сам посматривает на героев с некоторым интересом и даже испугом.

– Да уж, посидели на завалинке, пора и честь знать! – пробурчал Савелий, впрочем, беззлобно. Он старательно отряхивал костюм и прилизывал остатки волос на лысине: всё-таки женская часть их войска увеличилась на одну человеческую душу.

Между тем очнувшиеся от обморока рабочие-бесы вскакивали на ноги и быстро исчезали в проходе, находящимся в противоположной стене зала. Они были рады-радёшеньки, что остались живы.

25

– Ещё несколько минут – и будем на месте, – предупредил провожатый. После увиденного на поле битвы он переменил мнение о гостях: в его голосе исчезло всякое пренебрежение. Насколько могли понять Никола и Савелий, среди чертей тоже имелись неплохие бойцы, но никто из них не рискнул связываться с обернувшейся Матрёной. Предоставили людям. А возможно, хотели проверить их возможности. Что же, пришлось убедиться, что от слова до дела у тех разговор недолгий.

Кузнец никак не мог наговориться с женой. Она смешала впечатления души и тела, отчего немного путалась во времени. То ей казалось, что только что спустилась в преисподнюю, то вдруг со смехом вспомнила, как бродила по коридорам – голая и злая, не зная, что вперёд сделать – найти, во что одеться, или погром учинить, чтобы пар выпустить.

О встрече с чудищем рассказала коротко: обнаружила какое-то производство, разнесла в щепы станки с участком подготовки, а потом увидела, что ей навстречу бесы несутся, выпучив глаза. Что-то напугало их больше смерти, даже Оксанины молнии показались цветочками. И правда, пошла девушка навстречу потоку – там и столкнулась с ягодками. Ненасытное чудовище невиданного размера пожирало чертей, брызгая слюной. Оно металось между стен огромного зала и подхватывало рабочих, которые пытались проскочить мимо неё к двери. Мало кому удавалось спастись.

Пожалела Оксана оставшихся бесов. Сгрудились они в самом дальнем углу и к лютой смерти готовились. Только что сама их громила, как разъярённая тигрица, и бежали от неё враги, будто от ладана. А тут сторону поменяла, защитницей сделалась. Встретившееся ей отродье было не земным, и ад стал бы для него подходящей могилой. О том, что бьётся с Матрёной, догадалась уже позже. Пришло к ней осознание этого, будто откровение. Но не изменила она решения, не оставила бесов на произвол судьбы. Бой длился больше часа, когда подоспела помощь…

Провожатый, наконец, остановился возле небольшого углубления в стене, и, ощупав камни, нажал на какую-то выбоину. Тотчас хорошо подогнанные друг к другу плиты разошлись перед ним в стороны, открыв большой и широкий проход в уютную пещерку. Здесь на стенах горело с десяток факелов, а на каменном постаменте находился подсвечник с тринадцатью свечами. Потолок и стены были тщательно обработаны. Орнамент, нанесённый на них, оказался затейливым геометрическим узором.

– За дверью тронный зал. Прошу соблюдать этикет, – произнёс адъютант, словно выполняя привычный ритуал. – Вас встретит господин регент. Он один из первых помощников кардинала.

– Дьявола, надо понимать? – спросил Савелий, переглянувшись с кузнецом.

– Кардинал входит в большой совет, господин Дьявол им руководит. – Чёрт ответил без тени снисходительности. На его лице появилась непроницаемая маска.

Поп нисколько не смутился. Действительно, откуда ему знать такие подробности? Только проворчал немного сварливо:

– Вот развили бюрократию! Порядок у вас тут нужно навести, не иначе. – Что, по его мнению, предполагалось сделать, уточнять не стал: адъютанту наверняка не понравилось бы.

– Веди! – скомандовал Никола, обняв жену. Та льнула к его плечу и счастливо улыбалась.

Проводник направился к постаменту, обошёл его, закрывая спиной часть стены, потом та тоже разошлась двумя створками, и перед гостями распахнулся проход в тронный зал.

Отчего он так назывался, стало понятно, когда Савелий первым, а за ним кузнец с Оксаной вошли в проход. Их взгляду представилось обширное помещение, залитое светом магических светильников, развешанных на стенах строгом порядке. В середине зала располагался огромный каменный стол прямоугольной формы, на котором были расставлены настоящие керосиновые лампы. Скамьи вокруг стола оказались заняты: на них сидело десятка два чертей, словно куклы на витрине, увешанные множеством дорогостоящих поделок из драгоценных металлов и каменьев. Даже волосы на головах и кончиках хвостов оказались заплетены в косички и украшены разноцветными ленточками. Наряды пестрели такой безвкусицей, что плохо разбирающийся в моде кузнец – и тот фыркнул. Здесь было представлено всё, начиная от пляжного костюма – ярких шорт с цветастыми футболками – и заканчивая старинными дворцовыми кафтанами, шитыми серебром и золотом. Некоторые имели закинутые на рога тёмные очки совершенно фантастических форм. Похоже, строгого регламента на бесовских собраниях не предполагалось.

Позади стола высился большущий трон, искусно вырезанный из цельного куска мрамора. Для мягкости он устилался высокими парчовыми подушками, а уже на тех восседал господин регент собственной персоной. То, что это самый высокий чин из присутствующих, можно было понять по небольшой золотой короне, венчавшей голову. Кроме того, свисающий хвост оказался украшен многочисленными яркими кольцами из прорезиненной материи – наподобие тех, что женщины употребляли до революции для волос. Вместе с фраком это выглядело более-менее прилично. Всё-таки не маскарад в Рио-де-Жанейро и не открытие пляжного сезона на побережье Хоксбилл.

Провожатый склонился почти вполовину, посматривая на регента, и стало понятно, что именно тот является хозяином.

– Ваше приказание выполнено, сир.

– Спасибо, Жулиус, – благосклонно отозвался сидящий на троне, и уже после этого обратился к гостям: – Приветствую вас, господа, на своей земле. По законам гостеприимства рад был бы пожелать вам спокойного пребывания здесь. Но, сами понимаете, не всё в наших силах. Мы осведомлены, какую тяжёлую битву пришлось вам пережить, и счастливы, что всё закончилось благополучно.

– Ну, не для всех! – вставил Савелий, разведя руками. Впрочем, в ответ регент лишь широко улыбнулся.

– Тем ценнее и доблестнее ваша победа, господа! А поскольку путь был долгим и тяжёлым, приглашаю на небольшую трапезу. Утолить, так сказать, с дороги жажду. Ну, и червячка заморить!

От взмаха его руки часть стола, обращённая к людям, принялась вдруг расти, а вместе с нею удлинились и скамьи. Прекратился рост в аккурат возле ног Николы. На каменной поверхности возникла скатерть, уставленная кувшинами и блюдами с различными яствами. Одного только взгляда было достаточно, чтобы понять: хозяева не поскупились. Имелась тут и осетрина, и целиком зажаренный кролик, и гусь, печёный с яблоками, и пироги разной формы да размеров. Даже вазы с фруктами и бутылка «Столичной» возле каждого присутствующего!

– Благодарствуем! – ответил за гостей Савелий, присаживаясь первым. – Шли мы сюда действительно долго и немного утомились. Но поскольку не знакомы со здешними порядками, резонно вспоминаем басурман. Они, не в обиду вам будет сказано, имели склонность гостей травить ядами разными.

– Даю слово, – ответил регент, вставая и направляясь к ним. – С вами так поступить не хотят.

– Говорят ещё, правда у вас не в чести! – хмыкнул поп.

– Отвечу на это, что вы действительно плохо знакомы с нашими устоями. – Регент шагал величаво, и Жулиус подставил ему руку для поддержки. Если по лицу адъютанта ещё можно было судить о возрасте, то определить, сколько лет хозяину, представлялось сложным. Он был уже не моложав, но и в старики явно не годился. Возле ушей у него не торчали лохмы; приоткрытая грудь хоть и заросла щетиной, но выглядела ухоженной. По человеческим меркам не дал бы ему Савелий больше пятидесяти. Что очень настораживало: самый расцвет опыта и хитрости.

– Говорить о нас только плохо не совсем правомерно. Всякое высказывание есть одна сторона медали. В людях тоже найдётся, что порицать. Возможно, мы не всегда по-доброму относимся к тем, кто попадает к нам поневоле. Но это всего лишь работа. Труд, который обеспечивает нам хлеб. Вы сажаете картофель именно на этом принципе. Что посадишь, то и поешь. В отношении же гостей у нас другое правило. Законы гостеприимства мы чтим и соблюдаем. Можете в этом сами убедиться. – Регент улыбнулся, указав на угощение. – В знак хорошего расположения и взаимовыгодного сотрудничества.

– С каких это пор, почтенный хозяин, православные христиане вступали с вами в сотрудничество? – Савелий тоже говорил без всяких амбиций, но помня о том, что они здесь не только гости, но в какой-то степени и завоеватели.

– Ну, господа, история знает много таких примеров! – Регент самолично провёл и усадил за стол Оксану, потом откупорил бутылку водки и разлил по четырём рюмкам, стоящим одна возле одной. Впрочем, развивать начатую тему не стал. Оно и понятно: была та скользкой даже для бывалого дипломата. Кузнец, немного нахмурившись, присел по другую сторону от жены.

– Между прочим, ещё советских времен! – похвалился бес, повертев бутылкой перед глазами. Тем временем остальные черти тоже наполнили стопки. – Чертовски качественная, надо сказать. Умели тогда делать люди.

– Думаю, наш самогон-то немногим хуже, – ответил Савелий. – Если изготовить его из зерна да хорошенько очистить угольком… Но что касается старенькой водки, то вещь действительно редкая.

– Личные запасы, – кивнул регент. – Ещё не перевелись. Берегу для особо торжественных случаев.

– Чем же мы заслужили такую честь? – спросил Никола.

– Давайте для начала выпьем! – предложил хозяин. – А чтобы вам не думалось… – Он первым опрокинул в себя содержимое рюмки, на мгновение задержав дыхание, потом смачно почмокал губами, и, взяв со стола пирожок, закусил им. Переглянувшись, гости последовали его примеру.

– Скажу откровенно: не хотел бы я иметь таких гостей, как вы, повторно. Хлопотно это. После вас только материальных убытков мы понесли на пару тысяч золотом. Не считая того, что придётся восстанавливать всё своими силами. А привлечь сторонних специалистов – вообще без штанов останешься.

– Стало быть, экономика у вас тоже имеется, – жуя куриную ножку, понимающе кивнул Савелий.

– Как же иначе? И экономика, и бухгалтерия, и отчётность ежемесячная. Мы ведь, в сущности, мало чем отличаемся от людей. Задачи разве что разнятся.

– Этого уже достаточно, – заметил кузнец.

– Точно, – подтвердил поп. – Мы – созидатели, а вы, извините, разрушители. Как раковая опухоль на теле.

– Философия тем и хороша, господа, что может представить одно явление с разных сторон. Как известно, истина всегда находится посередине. Почему бы, в таком случае, не назвать нас санитарами леса? Мы чистим ваше общество от паразитов и глубоко неверующих людей. Не будь нас, количество лжесвидетелей, завистников, мужеложцев и убийц росло бы не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Вспомните Содом и Гоморру. Господь не позволил нам работать в этих городах всего лишь сто лет, решив сделать показательный полигон для всего человечества. И что из этого вышло? Каждый житель стал нашим клиентом. Но не забывайте: попав к нам, душа обрекается на вечные муки, её перерождения не происходит. Это значит, люди не досчитались несколько десятков тысяч особей, которые могли бы развиваться дальше и когда-нибудь достичь уровня Христа. Эксперимент был нужен, чтобы обрисовать и полезность нашей миссии в том числе… Впрочем, если у вас имеется на это своя точка зрения, я не стану переубеждать. Возможно, просто не хватает информации, возможно, пережиток воспитания – вот что не даёт нам понять друг друга. – Регент между тем наполнил ещё раз рюмки, и остальным бесы тоже, как по команде, сделали это. Похоже, производственная дисциплина здесь всё-таки имелась.

Подняв стопочку за здоровье гостей и одним глотком выпив её, говоривший взял из вазы виноградину, и, посмаковав послевкусие, закусил.

– Возможно, вы удивитесь, если я скажу, что не вижу в вас врагов. Несмотря на погромы, которые вы произвели по всему филиалу. Более того, с вашей помощью излечилась одна из моих нежданных головных болей, и, я надеюсь, не последняя…