Текст книги "Серая Орда"

Вот тут-то он и развернулся в полную силу. Судебные дела и в особенности расправы – это не просто власть, это власть соизмеримая с властью самого митрополита, а то и великого князя, если, конечно, уметь пользоваться положением. А Алексий умел. Многие не самые слабые люди попали к нему в зависимость, стали верными слугами. Долгие годы плёл он свою паутину, охватывая всё больше и больше приходов, городов, княжеств. А скоро его доносчики появились за пределами русских земель – в Сарае, в Константинополе, в Кёнигсберге…

* * *

За стеной послышался гулкий шум шагов, затем в дверь постучали. Узнав архидьякона Василия, Алексий позволил войти. Василий, кроме того, что занимал должность судебного печатника, был его поверенным во всяческих тайных делах. В своё время викарий не только спас священника от серьезного наказания за растрату монастырской казны, но и приблизил к себе. Своим нынешним положением, тот целиком был обязан Алексию, почему и служил ему, словно верный пес.

Архидьякон раболепно склонился перед хозяином, попросил позволения начать доклад. Взмахом руки, Алексий разрешил говорить. Дел скопилось немного. Опытный викарий быстро выносил решения, оставляя на суд митрополита лишь самые сложные случаи. Василий, внимая викарию, делал заметки на вощанице.

Заслушав доклад печатника, Алексий потянулся к кувшину. Разбавил вино водой и сделал несколько мелких глотков, обдумывая новости. Итак, судя по донесениям, увеличилось число прорицателей и юродивых, что ходят по городам и баламутят народ небылицами про конец света или скорые перемены во власти. Такие волны мрачных предсказаний случались и раньше, и в них одних не было ничего особенного. В остальном же, всё остается по-прежнему.

Пока, по-прежнему, – поправил себя Алексий и спросил:

– Как там Хлыст?

– Ещё не оправился, – отозвался Василий. – Лежит. Горячка спала, но слаб ещё.

– Кого-то вместо него в Старицу посылать надо, – Алексий задумался.

– Пахомия, – предложил печатник.

– Нет, – Алексий качнул головой. – Для Пахомия у меня особое дело есть. Позовёшь позже, сам с ним переговорю. А в Старицу пусть Кантарь съездит. Но только обходным путём пусть добирается. Хватит нам потерь напрасных нести.

Алексий поморщился.

– В Мещере шестерых положили, – с досадой припомнил он. – За одного щенка, слишком дорого вышло.

– Есть у меня мысль одна… – робко начал печатник.

– Говори.

– Шайку привлечь для мелких поручений. Встречался я тут недавно с лихим народцем. Воры из них аховые получились, но небольшие дела осилят. Да и не жалко такого добра, даже если пропадут где.

– Хм. Пожалуй, – Алексий потеребил ухо. – Ты вот что. Подумай мысль эту и мне потом доложи. Может, и сгодятся твои разбойники. Ну, всё, ступай.

Евлампий едва успел отпрянуть от двери и втиснуться в узкую щель между кельей и стеной двора, как мимо просеменил печатник. Монах утёр пот и вздохнул. Нелегко ему давалась сия работёнка. Не годился чернец в лазутчики.

А в келье восстановилась тишина. Викарий не имел привычки говорить сам с собой. Думал он молча и тревожными были думы его. Слишком много всего навалилось.

До этого вроде бы всё шло как надо. Власть церкви, а вместе с ней, его собственная власть, постепенно крепли, земли понемногу собирались под властью Москвы. И уже не за горами казалось время, когда при поддержке ордынцев можно будет покончить с новгородской волей, а затем выступить против братьев Гедеминовичей.

Но всё пошло наперекосяк. На Рязани умер князь Василий Александрович, и молодой Олег тут же принялся восстанавливать былое величие своего государства, укрепляя дружину и города. Никакого почтения к Москве новый князь не испытывал, а митрополию терпел лишь до времени. Вне всякого сомнения, он будет мстить. За отца, за предков погубленных не без участия московских князей. Пока мал Олег для серьёзной мести, но советчики, бояре, да родичи с самого младенчества наверняка заразили его подобными помыслами.

Это бы ладно. В конце концов, Рязань если и встанет против Москвы то не завтра, и можно успеть что-нибудь предпринять. Но вот, словно старый чёрт из болота, выскочил суздальский князь Константин Васильевич. Откуда ни возьмись, на пустом и диком месте, возникло новое мощное государство со столицей в Новгороде Низовском. Прельщённый свободой повалил туда народ валом. Торговля за год поднялась такая, что Москве и за десять лет не поднять. Силён князь и мудр, ничего не скажешь. На Москву таких давно не садилось. А самое неприятное, что имеет Константин гораздо больше прав на владимирский стол, чем московские и тверские дома. И хорошо, что пока не пытался он эти права заявить. Не поручился бы Алексий, что кому-то удастся обуздать старого князя. Тот вообще не признавал над собой ни Москвы, ни Владимира, ни даже орды. А стало быть, уже третье русское государство, бросает вызов степным царевичам, а вместе с ними и верховенству Москвы. И самое неприятное, что и Новгород, и Литва, и теперь Нижний, весьма деятельно друг с другом сносятся.

Не стоит забывать и о Твери, которая ненавидит Москву больше прочих соперников, за убийства великих князей и бесчинства в своих городах. И пока нет там сильного князя, а значит, передышка вышла, но кто знает, надолго ли?

Влияние Москвы, а вместе с ней московской митрополии, резко сокращалось. Епископы и архиепископы в большинстве земель назначались князьями или вечевыми сходами. И митрополии, чтобы сохранить лицо, приходилось утверждать их задним числом. Ольгерд (этого личного врага их рода, Алексий никогда не называл Александром), владея Киевом и вовсе, который уже год, добивался постановки своего митрополита. И находились среди православных иерархов в далёкой Византии такие, кто прислушивался к доводам отступника.

Другая союзная сила – орда уже не так шустра, как прежде. Москве всё больше приходилось рассчитывать на собственные силы. А для этого нужен ей сильный князь, способный отрешится от родственных уз, от народных чаяний, во имя укрепления власти. Семён же, хоть и написал на печати «великий князь всея Руси», дальше войны с новгородцами за выплату дани не помышлял.

Ко всему прочему в это непростое время у власти находится митрополит, который не способен не то, что противостоять, но даже просто разобраться в назревающих событиях. Конечно, Феогност был человеком отважным. Он без страха защищал права церкви перед самим Джанибеком, находясь в ордынском плену под угрозой смерти. Но с тех пор старик сильно сдал, и силы понемногу оставляют его. Он по-прежнему мудр и в вопросах веры разбирается куда лучше других. Но сейчас насущными были совсем другие вопросы, совсем других качеств требовали они от главы митрополии. А время уходит. Если Константин заключит союз с Ольгердом и Новгородской землей, если тем паче к союзу примкнёт Олег, то дни Москвы и верховенства церкви, можно считать сочтёнными.

Что может он, скромный викарий, предпринять? Власти в его руках сосредоточилось за последние годы немало. Но Феогност не решается этой властью воспользоваться. Действовать в обход митрополита? Опасно. Ждать пока его сменит другой? Опасно вдвойне. Византия при смерти. Империя готова рухнуть в любой миг, словно прогнившее дерево от лёгкого ветерка. И тогда московская митрополия останется один на один со своими многочисленными врагами.

Он решил начать с Мещеры. Замысел прост и изящен – врубиться клином промеж вражеских земель. Не дать им сойтись в союзе, не позволить обложить и задушить митрополию.

На севере Галицкое княжество руку Москвы держит. Не велик клин, заноза скорее, но беспокоит недругов. А вот на Востоке нет никого. С Муромом затея в прошлом году провалилась. Укрепился Юрий в стенах новых. Не удалось сбить его внезапным наскоком. Не удалось заменить верным союзником. И потому следующий удар Мещере предназначен.

Но обычным войском с нею не совладать. Лесной этот угол умел защищаться. Даже от степной лавины умел. Нападать на кого – нет. Силы не те, а вот своё уберечь у мещёрцев получалось неплохо. Нет, не для войска работа эта. И не для монахов, как выяснилось. Неплохие у него воины. Не чудом Хлыст из Рязани живым ушёл – умением, выучкой перемог. Но и потери копились понемногу. В Литве, в Мещере, в Муроме…

А если не люди, тогда кто? Или что? В далёком Полоцком храме дремала, ожидая поры, дикая сила. Одна из великих тайн церкви. А вернее его, Алексия, тайн. Ибо кроме викария и редких подручных больше никто не ведал об этом. Даже митрополит знал далеко не всё.

Но слишком опасна та сила. Не про Мещеру она. На самый крайний случай берёг её викарий, когда всеобщая гибель на кону окажется. А вот Серая Орда в самый раз будет. Как раз для неё задача – лесное княжество опустошить.

Серая Орда! Дар далёких степных царевичей.

Ну, не совсем дар, – ухмыльнулся про себя Алексий. – Без воровства и подкупа не обошлось. Да и дарители давно уже в земле гниют.

Да. Серая орда в самый раз. Только вот беспокоило викария, что давно от людей своих из Мещеры он ничего не получал. Как бы худа не случилось. И потому Пахомия он приберёг для этого поручения.

– Будь здоров, кир Алексий, – поприветствовал схимник.

– Такое дело, Пахомий, – сразу начал Алексий. – Химарь что-то давно весточки не подаёт. Сейчас вовсе некстати нам без слуха остаться. Сам знаешь, до поры присматривать за тамошними людишками надобно, пока в Старице орду не соберём.

Пахомий кивнул.

– Отправляйся туда. Узнай что да как. Тихонько узнай. Другому кому не доверил бы. Опасно там появляться. Но ты, я уверен, справишься.

Пахомий лишних вопросов не задавал. Вышел.

Проводив лучшего из своих воинов, Алексий вернулся к размышлениям. Не одни только внешние враги беспокоили викария. Свои глупцы почище иных врагов делу вредят. Но и на них у Алексия управа найдётся.

* * *

Евлампий появился в корчемнице точно в срок. От выпивки не отказывался даже для виду. Высосал малый кувшин в два приёма, и лишь потом начал рассказ.

– Серая Орда? – нахмурился Рыжий. – В Старице? Что за место, где его искать?

– Не знаю, – монах пожал плечами. – Даже друг с другом они всего вслух не говорят. Обиняками, намёками разговаривают.

– Узнай, монах, важно это. Узнай и отпущу тебе все грехи.

– Не духовник ты, грехи отпускать, – насупился Евлампий.

– А вот отпущу, – уверил серьёзно Рыжий.

– Да что за дело тебе до Старицы какой-то? Неужто думаешь мухрыжник твой и там замешан?

– Даже не сомневаюсь, брат Евлампий…

Рыжий помолчал.

– И ты не сомневайся, ни к чему тебе сомнения лишние.

Следующим утром, с надёжным мещёрским купцом, ушло Соколу первое донесение.

Мещера. Апрель.

По Мещере расползались нехорошие слухи. Ожидали перемен. Но какого свойства, никто толком сказать не мог. На Оке объявились новые разбойничьи шайки и нечисть лезла из болот чаще чем прежде. Блукач на мещёрском торгу прорицал про зубы, что в видениях к нему являлись. Божевильного Блукача как всегда никто не понимал. Но тревога крепла, росла понемногу.

С той ночи прошло три месяца. У выловленного вурдами из полыньи человека ещё в первые дни открылся сильный жар. Он то приходил в себя, то вновь проваливался в беспамятство. Вурды ночи напролёт сидели возле него, поднося снадобья и вытирая пот. Днём, занимаясь попутно своими делами, за больным присматривал Сокол.

Странно болел спасённый. Не мог обычный человек долго в беспамятстве пребывать, да в сильном жару. Либо умирал вскоре, либо в себя приходил. А этот, словно застыл на грани между смертью и возвращением в мир. Два месяца неведомо где носило душу его.

Но однажды, человек очнулся.

Сокол и не сразу заметил – о своём думал. Зима прошла, реки вскрылись, а никакой ясности с пропавшим княжичем не образовалось. И с угрозой, что над Мещерой висела тоже мрак полнейший. Лазутчики возвращались, сведения постепенно копились; там видели монахов оружных, здесь разговор подслушали… Рыжий, вон, письмо прислал, наконец. Возникло верное название – Старица. И про Серую Орду слух подтвердился… Но где это загадочное место и что из себя представляет орда, а главное, куда увезли Варунка, Сокол по-прежнему не имел ни малейшего понятия.

В который раз он вертел в руках бесполезный уже для ведовства княжеский пояс, в который раз обдумывал, как конец ухватить, и вдруг заметил, что утопленник несостоявшийся приподнял голову и странно так уставился на вещицу.

– Тебе этот пояс знаком? – спросил чародей, протягивая чашку с отваром. – Можешь мне что-нибудь рассказать о его хозяине? Давно разыскиваю его.

– Дай мне подержать, – сделав глоток, прохрипел в ответ человек.

Сокол принял чашку и протянул пояс. За приготовлением свежего отвара, он с любопытством наблюдал, как человек сперва ощупывает вещь руками, потом внимательно рассматривает со всех сторон.

Чародей не чувствовал в госте ни толики ведовства, а между тем видел, что тот каким-то образом понимает вещь, призывает её в помощь.

Незнакомец сжал пояс в руках и откинулся назад. Хозяин ждал.

Скоро человек вновь пришёл в себя, открыл глаза и молча вернул вещь чародею. Затем долго и жадно пил, травяной настой.

– Ты ждёшь от меня разгадки? Боюсь, что её не будет… Я расскажу тебе один случай… А ты уж сам решай, чем это может тебе помочь…

Чародей молчал.

– На самой границе Червленого Яра, в верховьях Цны, стоит городок. Ишма зовут его, и Польским городком называют… Пёстрый в нём народ обитает, много туда разных людей заносит… Вот и меня занесло однажды.

Повидал я всякого, но твоего дела касаемо, один случай припомню…

Рвущий нутро кашель, какой бывает при жестокой простуде, позволял больному говорить лишь урывками. После каждых нескольких слов, он замолкал, что бы сделать глоток-другой целебного снадобья, затем откидывался назад, тяжело сипел, и только после этого находил в себе силы продолжить рассказ.

– Шёл я по посаду и увидел, как на улице остановилась повозка. А из повозки два дюжих монаха паренька связанного вытащили. Огляделись, но меня не заметили, а никого больше на улице не случилось… Тогда они потащили его в домишко хлипкий. Странный такой, вроде как нежилой – окна заколочены, всё репьём заросло, а люди, видишь, заходят…

Не знаю, того парня ты ищешь, что у монахов гостит помимо воли, или другого, но пояс мне теплом отозвался.

Сокол кивнул, подтверждая догадку, а незнакомец хлебнув отвара продолжил.

– Дом тот нетрудно найти. Он один такой возле церквушки тамошней.

Человек надолго замолк, борясь с приступом кашля. Затем добавил:

– А потом, когда сюда шёл, слышал разговор в Кадоме, дескать, везли два монаха третьего – бесами одержимого.

– А про Серую Орду ничего не слышал? – спросил чародей.

– Ничего.

– А про Старицу?

Человек не ответил. Вновь начался жар. Он не проронил больше ни слова, даже в захватившем его бреду.

Сокол приставил к больному вурдов, а сам, несмотря на темень, поспешил к князю. Наконец-то появилась верная ниточка. Наконец-то есть, чем обнадёжить Ука.

* * *

Ночью стража в княжеской крепости удваивалась. Но что толку – в безлунную ночь уже за шаг ничего не видно, хоть с закрытыми глазами расхаживай. Стражники, позвякивая доспехами, прогуливались по стене и изредка перекликались. С посада доносился стук колотушки. Общинный сторож то приближался к крепости, то вновь удалялся от неё, обходя улицу за улицей. Мещёрск спал.

Никто не заметил, как с крепостной стены соскользнула тень. Рослый человек в чёрной монашеской рясе мягко коснулся ногами земли. Присев, он некоторое время прислушивался к ночным звукам. Похоже, пока всё шло гладко. Ни окрика, ни шума поднимаемой тревоги, ни подозрительной тишины на стенах. Подёргав конец верёвки из стороны в сторону, монах потянул её на себя. С лёгким шорохом та змейкой стекла к его ногам.

Неспешно сматывая верёвку, лазутчик попытался определить, в которую часть двора он попал. Темень мешала ему в той же степени, что и укрывала от глаз охраны. Через некоторое время, в оконце на верхнем ярусе терема монах заметил отблеск свечи или лучины, остальное домыслил сам. Выбрав по каким-то приметам направление, пригнулся и пошёл вдоль стены. Иногда вставал, вновь подолгу прислушивался, пока, упёршись в гладкий валун, не остановился совсем.

Камень был знатный. Большой. Подступиться к такому непросто даже втроём. Этот же справился один. Он напрягся так, что жилы набухли на шее и руках, но всё же отвалил камень в сторону. Затем, помогая рукам широкими ножнами, принялся осторожно разгребать землю.

Шум возле ворот заставил монаха затаиться. Кто-то в неурочный час заявился в крепость, и стражники, ругаясь, отворяли малую дверцу.

– Чародей с посада, Сокол, – донеслись до монаха слова воротного старшины. – К князю по спешному делу.

– Пропустить! – послышалось от терема.

Суета продолжалась ещё некоторое время, пока позднего гостя не проводили в покои. Когда всё утихло, лазутчик вернулся к работе.

Большинство людей до жути боится мертвецов. Ночной гость к их числу не относился. Чего их, мертвецов бояться, небось, не кусаются. Вот живых действительно надо остерегаться, особенно тех, что приходят тёмной ночью на беседы с князьями.

Раскопав могилу, монах высек искру и затеплил свечу. Он не опасался выдать себя. Заметить свет было можно, только глянув со стены отвесно вниз, а стражники обычно смотрели по сторонам.

Труп уже изрядно подгнил. Понять, вместилищем чьей души являлось тело до смерти, оказалось непросто. Монах внимательно осмотрел обувь, лоскуты, что остались от одежды, и особенно внимательно руки. На одном из пальцев он и заметил кольцо. Очистил от земли и праха, поднёс поближе к свече.

– Химарь, – тихо сказал монах.

Спрятав кольцо под рясу, он принялся спешно заваливать могилу. Скоро вернулся на место и камень.

Тенью перемахнув через стену, монах отправился дальше. Возле спуска к Оке, ему приглянулась куча камней и брёвен. Горожане давно приготовили их для починки мостовой. Но руки до работы как-то не доходили, а спуск ещё не размыло окончательно, чтобы заставить людей поспешить, и потому припас лежал здесь с самой осени.

За грудой, сунув под спину мешок, монах и устроился. Ему пришлось прождать долго. Только под утро послышался со стороны крепости шорох шагов. Осторожно выглянув из-за укрытия, лазутчик увидел Сокола.

Усталый от бессонной ночи тот шёл не спеша. Никакого оружия при нём не было видно, только простенький посох сжимал в руке чародей. Довольно хмыкнув, монах вытащил меч и замер, ожидая, когда враг поравняется с нагромождением брёвен. Он шевелил губами и покачивал головой, отмеривая оставшиеся шаги.

Сейчас!

Мягко скользнув из-за груды, монах отвёл меч для удара…

Но улица перед ним оказалось совершенно пуста.

* * *

То, что почудилось Соколу, когда он возвращался от князя, чрезвычайно его встревожило. Чародея определенно кто-то ждал. Причём ждал с тем, чтобы убить. Смог бы или нет – другой вопрос. Сокол искушать судьбу не стал и угрозы избежал известным чародейским способом – пошёл другой дорогой. Сейчас совсем не было времени, чтобы разбираться ещё и с этим.

Он надеялся расспросить поподробнее странного своего гостя об Ишме, о монахах, о пареньке, которого те тащили…

Однако к его возвращению человек уже ушёл. Не поблагодарив, не попрощавшись, да так и не назвав своего имени. Вурды на укор чародея только руками развели.

– Словно позвал его кто-то…

– Болезнь, не болезнь, ночь-полночь, встал и пошёл. Едва шубу на плечи накинул…

Москва. Апрель.

– Есть будешь? – спросила Настя. – Тогда вставай.

Рыжий высунул нос из-под одеяла и принюхался. Пахло отменно. Пахло пирогами с капустой и луком. И ещё чем-то мясным, от чего тут же заурчало в животе. Соскочив с кровати, Рыжий натянул штаны, рубаху, подошёл со спины к Насте и обнял.

– Мои любимые пироги с капустой, – сказал он хозяйке.

– У тебя всякая еда любимая, – усмехнулась та в ответ.

Чмокнув девушку в щёку, Рыжий поспешил во двор.

В первых числах апреля, когда Чунай покинул-таки Москву, ему пришлось перебраться из гостиного двора на посад. Купец оставил достаточно денег и сверх того выправил документы, по которым Рыжий числился его закупщиком. Но тот всё равно решил убраться подальше от любопытных глаз ушлых торговцев. За советом отправился в корчемницу Марии, где сведущие люди помогли подыскать то, что нужно.

Хижинка стояла над оврагом, среди десятка таких же лачуг. В выселках, называемых на посаде Курмышами, большей частью селились люди, не ладившие с законом. Место это наилучшим образом подходило для скрытной жизни. Единственная дорога вела сюда через затяжной овраг. Поэтому любого чужака здешние обитатели видели загодя, вполне успевая предупредить друг друга, а кому надо утечь. Не было ещё случая, чтобы городским стражникам удалось застать кого-то врасплох. Да и совались они в Курмыши хоть и большим числом, но нечасто. Такое место подходило Рыжему во всех отношениях.

Молодая хозяйка оказалась женщиной одинокой и привлекательной. Нет ничего странного в том, что на третий день после того, как Рыжий перебрался в Курмыши, он перебрался и в её постель. Вряд ли это была любовь. Слишком буднично выглядели их отношения. Два человека просто жили вместе и с уважением относились друг к другу. Не задавали лишних вопросов, не любопытствовали и не требовали большего, чем уже имели.

Окатив себя водой, Рыжий вернулся и с большим удовольствием взялся за пирожки.

– В город пойдёшь? – спросила Настя.

– Угу, – кивнул Рыжий.

– Марию увидишь, кланяйся.

– Угу, – ещё кивок.

Настя вздохнула и, помолчав немного, добавила

– Крыша течёт. За зиму разбило совсем.

– Угу.

– Чего, как филин угукаешь?

– М-м-м…

Настя улыбнулась.

– Ладно уж, ешь…

* * *

Утром в ворота Богоявленского монастыря постучался затрапезного вида путник. В оконце появилась голова привратника. Несмотря на лохмотья, хромой старец сразу узнал в прохожем одного из подручных викария, поэтому пропустил без вопросов. Закрывая калитку, заметил только:

– Кир Алексий с раннего утра в городе.

Молча кивнув, путник отправился на внутренний дворик. Он не стал ни с кем говорить, уселся прямо на камни возле входа в келью викария и задремал. Никто не досаждал ему вопросами, не будил, не звал на трапезы и службы. Обитатели монастыря давно попривыкли к странным гостям Алексия.

Встречи с митрополитом, боярами и князьями по духовным и государственным делам, требовали частого присутствия Алексия в кремле. Появляться там он не любил, предпочитая заправлять всем из-за монастырских стен, однако в этот раз отвертеться не удалось.

Накануне Семён Иванович прислал записку, в которой настаивал на встрече. Отмахиваться от великокняжеских просьб, викарий пока себе позволить не мог, и выслушивал теперь долгое нытьё старшего из сыновей Калиты.

Семён имел все основания быть довольным своим положением среди прочих русских князей. Он располагал небывалой благосклонностью орды, безусловной поддержкой церкви, влияние Москвы год от года крепло.

Правление его пришлось на пору затишья в междоусобной борьбе, что позволяло князю предаваться досугу, наслаждаясь беспечной роскошной жизнью. Налаженное хозяйство, находясь в твёрдых руках тысяцкого, не требовало от Семёна пристального внимания и ежедневного участия. Не было у него причин роптать на судьбу и в том, что касалось семьи. После чреды неудачных браков, разводов, смерти малолетних детей, семья, наконец, сложилась. Теперь он имел любимую жену, которой добивался долгие годы, а главное вполне здоровых наследников. Чего же ещё желать?

Однако князь был недоволен. Он ходил из угла в угол по просторной писцовой палате и с большим унынием в голосе сетовал Алексию на жизнь.

– Тяжело мне, владыка, – говорил Семён. – Все против меня, все меня ненавидят. Невмоготу больше выносить это.

– В уме ли ты, князь? – удивился Алексий, утратив на миг обычную невозмутимость. – Кто же смеет умышлять против тебя? Напротив, в народе о тебе только добром отзываются. Уж ты мне поверь, сведения точные. Неужто из бояр кто? Да нет, я бы сразу узнал. А если подозреваешь кого, так только скажи, я мигом это дело улажу…

– Да я не про народ, – отмахнулся Семён. – И не про бояр. Вся Русь смотрит на нас, как на предателей за то, что мы перед степью заискиваем. Всякий князь, даже самая мелкота, с уделом в две деревеньки, ненависть источает, хоть даже и приветствует на людях.

– Не твой это выбор, не тебе и отмахиваться, – спокойно возразил Алексий. – Ты же понимаешь, что каждый из тех, кто клеймит твой род, только и ждёт, чтобы самому перехватить удачу, самому усесться на владимирский стол. Стоит тебе лишь намекнуть на разрыв со степью и твоё место тут же займёт другой. А восстановить отношения будет потом ох как непросто.

– Знаю – отмахнулся Семён. – Знаю, а всё одно на душе кошки скребут. Ты мой первый советчик, ты можешь успокоить меня? Что не зря наш род столько зла на себе выносит, что воздастся за это потомкам нашим…

Великий князь был предан Алексию едва ли не больше чем самому владыке – митрополиту Феогносту. Именно Алексий решил в своё время вопрос о его, Семёна, разводе и новом браке, третьем по счёту и потому не поощряемом церковью. Алексий тогда, уподобившись святому Валентину, что тайно венчал влюблённых, пошёл против самого митрополита, который в гневе даже затворил на Москве церкви. Отступничество викария вызвало сильное недовольство Феогноста, но дело, в конце концов, уладилось в пользу Семёна. Князь не забыл участия.

К тому же викарий, в отличие от митрополита, был своим, русским человеком, да ко всему прочему выходцем из славного боярского рода, представители которого занимали в думе великого князя не последние места. И если Феогноста по большей части волновали дела духовные, то Алексий не лишён был пристрастия к вопросам мирским, государственным, властным, и от того казался князю понятным и близким.

Поэтому, помимо своего духовника, Стефана, именно с Алексием князь делился сомнениями и тревогами, именно к нему обращался за помощью и советом.

– Смирись князь, – произнёс викарий. – Московский дом должен править страной, а посему мы не можем терять благосклонность степных царевичей. Они нужны нам как воздух. Без их помощи Москва до сих пор оставалась бы мелким пограничным уделом…

– Но мы вынуждены платить им огромные деньги, – перебил Семён. – Которые сгодились бы и для других дел…

– За всё платить надобно, – в свою очередь перебил Алексий. – К тому же большая часть тех денег, так или иначе, у нас остаётся. Да и то, что ордынцам уходит, на благо Москвы работает…

Он подошёл к Семёну, приобнял за плечи.

– Могу обещать тебе твёрдо, – заявил священник. – Пройдя через все страдания, ваш род возвеличится. Верховенство Москвы окрепнет настолько, что сломит и степь, и Литву, и многих других врагов. Только доверься мне. Сохрани выдержку. Ведь для всего этого нужно время.

Князь сильно удивился бы, узнав, что Алексий не питает к нему ответной преданности. Все улыбки, советы, доверительные беседы и дружеские наставления викария несли в себе изрядную долю лицемерия. Князь ни коим образом не подходил для его далеко идущих замыслов. Слабовольный и распутный Семён был себе на уме, и по этой причине не мог стать орудием в чьих бы то ни было руках. В отличие от митрополита, Алексий не строил на князе совершенно никакого расчёта, и потому даже не пытался наставить его на истинный путь. Поддерживая с Семёном добрые отношения, он лишь выгадывал время, готовя иное, более подходящее своим замыслам орудие.

И оно, способное изменить ход событий, у него имелось. Живое, могущественное, взращиваемое для великих дел.

Младенец. Пока только младенец. И требовалось время, чтобы выпестовать из годовалого мальчика воина и князя. Государя, какому не будет равных.

А прежде всего, орудие было необходимо придумать. И поскольку бог в таких делах никудышный советчик, Алексий воспользовался иной силой. Силой чуждой, враждебной, но покорённой.

Расчёты и пересчёты, долгие сомнения. Ошибиться было нельзя. Неторопливо, тайно и скрупулезно, готовил викарий необычный союз. И вот, шесть лет назад, второй сын Калиты, Иван Иванович взял в жёны дочь московского тысяцкого Александру Васильевну. Брак тогда многим показался странным, ведь никто, даже сами супруги, не ведал, что стоит за ним.

Затем пять долгих лет ожидания. Это было труднее всего – ждать. Ждать, не имея уже возможности повлиять на природу и время. Ждать в страхе, что вдруг вопреки расчётам союз окажется бесплодным. Но нет, ошибки не случилось, Александра понесла в срок. И опять предстояло ждать. И снова в страхе – всё ли пройдёт как надо, не выйдет ли сглаза или порчи, а главное, родится ли сын? Родился сын. Назвали его Дмитрием.

И теперь вновь ожидание. Пока мальчик вырастит, пока займёт княжеский престол. А ведь Дмитрий ещё даже и не наследник. Его отец не старший в роду. Но это уже дело времени. Он, Алексий, и сам ещё не митрополит. Главное дождаться. И тогда Дмитрий выполнит предназначение, станет его орудием, а он, Алексий станет орудием Дмитрия. И вместе они смогут решить любую задачу.

Вот для того, чтобы выиграть время, он и поддерживал с правящим князем добрые отношения.

Возвращаясь от Семёна, Алексий мысленно вернулся к текущим делам.

Великокняжеское нытьё про горькую долю московского дома, вновь напомнило о восточной угрозе. Нет, нельзя с Олегом медлить. Кончать надо. Пока он во вкус не вошёл. То, что мальчишка отряд небольшой побил, это мелочь. Но вдруг вознамерится дальше пойти. Нужно ли Москве сильное государство на южных границах? Если думать сегодняшним только днём, то это означает мир, и возможность спокойно жить, в то время как Рязань воюет со степью. Но если взглянуть шире и глубже, взглянуть в будущее, то хуже некуда. Потому как, чего будет стоить Москва без угрозы, но вместе с тем и поддержки орды? Нет, она сама должна одержать победу, но не сейчас… Прежде с помощью той же степи, подчинить все русские земли. И вот тогда, только тогда, надо будет представить дело так, чтобы именно Москва освободила всех от супостата. Придумать великую битву, великих людей – героев.

Пока же главное на востоке, не допустить союза Рязани и Нижнего. А для этого необходимо что-то сделать с Мещерой. Как кость в горле это непокорное княжество.

Возле кельи, завернувшись в лохмотья, дремал монах.

– А… Пахомий, – узнал викарий. – Ну, заходи, весьма кстати твоё появление.

Бодро вскочив, монах проследовал за священником.

– Ну, что у тебя? – спросил тот, усаживаясь за столом.

– Убили Химаря. Ещё зимой убили, – Пахомий перевернул над столом ладонь. – Вот и колечко его.

– Так, – Алексий встал и прошёлся по келье. – Почему же раньше никто не узнал, не догадался?