Текст книги "Серая Орда"

Глава пятая
Старица

Верховья Цны. Май.

Если двигаться вверх по Оке, то от Мурома река хоть и петляет, держится в основном полудня. И вдруг делает крутую петлю, резко забирает назад и потом уходит на запад. А дальше на юг можно двигаться уже по Мокше. Но и Мокша скоро уходит, на сей раз к восходу, уступая полдень Цне. И вот уже Цна держится направления строго. Сотни вёрст. Пока не исчезает у истока на кромке великой степи.

Цна река пограничная. И та Цна, что Москву с Мещерой разделяет, и эта. Но эта не просто княжества межует. Она делит сущности людские. Лес и поле. Оттого и сёла на одном берегу польскими зовутся, а на другом лесными.

Соколу лесная сторона ближе по духу, ею и шёл. Размышлял.

Вот говорят Русь. А русей, их много. И все разные. Белая Русь известна, и Чёрная есть. Червонная, где-то там, Залесская, тут рядом… И самая загадочная среди всех Русь Пургасова. По недоразумению её Русью прозвали. Русским духом здесь и не пахнет. Лесной народ живёт.

Больше недели вдоль Цны пробирался Сокол этой самой нерусской Русью. Шёл пешком, спал, где придётся, ел, что попало. Для него-то лес здешний почти дом родной. Кабы не был так стар, мог и родичей отыскать. Не так уж и давно лесные народы в союзе жили.

А вот дальше начинались земли и вовсе неясные. Лес и поле здесь со степью встречались. Три людских существа, три ипостаси вместе сошлись. Говорят, (а Сокол, так и наверняка знает), есть ещё народы горные, а то морские бывают. И у них своя суть, своя правда. Но далеко чудные те народы, а которые ближние, все здесь смыкаются. Перемежается здесь природа. То лес, то поле, то степь. Точно так же мельтешат и люди. Кипчаки, славяне, мещёрцы, мордва, булгары, ордынцы разные, и совсем уж пришлые, которым и названия нет. Смешались, слились, сплавились. Ещё не в народ, но уже в племя. Вместе с людьми перемололись обычаи, предания, языки. Возникло и новое слово – казаки, что значит вольные.

Точно вольные. Ни мордовские или русские князья, ни ордынские ханы, власти над здешними людьми не имеют. Атаманы Червленого Яра, дело совсем другое. Эти не правят.

На исходе второй недели чародей добрался до Ишмы. Город окружала невысокая бревенчатая стена. Всего-то в ней пара саженей – человек с коня без труда перескочит. Ни рва, ни ловушек, ни кольев. Несерьёзное препятствие для врага. А вот, поди ж ты, сколько город стоит, никто ещё этих стен не взял. Потому как не укреплениями силён Червленый Яр, а людьми. Тем самым сплавом, о который тупится булат и ломаются стрелы.

Перед самыми воротами Сокол повстречал необычный отряд. Чёртова дюжина всадников вытянулась из города и перед тем как раствориться в степи, поклонилась солнцу.

Предводитель их, в воронёных доспехах, заметил чародея и придержал коня. Что-то во внешности прохожего ему показалось знакомым. Некоторое время он разглядывал седовласого путника, пытаясь припомнить, где видел его.

– Я тебя знаю? – спросил он, так ничего и не решив.

– С твоим отцом мы были знакомы, – ответил Сокол. – Да и с дедом немало следов вместе оставили. Но с тобой ещё не доводилось встречаться.

– Вот как? Стало быть, давний товарищ.

Чёрный всадник помолчал.

– Зачем пожаловал, не спрашиваю, но если помощь нужна, скажи…

– Спасибо. Пока и сам справляюсь.

– Ну, смотри, старик. Меня нетрудно найти, коли нужда возникнет. Прощай!

– Удачи тебе, Кудеяр.

Отряд поднял пыль и ушёл на запад.

Надо же. Сколько прошёл чародей, никто не узнал его, а на самом пороге на знакомца наткнулся.

Попасть в отряд Кудеяра мечтал каждый мальчишка. Те, кто постарше, уже не мечтали, понимали, что означает подобное приглашение – смерть друга или родственника. Ибо брал атаман новичков только на место выбывших, придерживаясь неизменной своей чёртовой дюжины. Так что не о чем мечтать, напротив, желали все Кудеяру поменьше новобранцев. А удаль свою и при других атаманах проявить можно.

Единственный заезжий двор в Ишме держал Лунарь. Не самое доходное место. Прохожих мало. Этим путём в орду, или обратно, ходят немногие. Великими реками куда проще и безопаснее, а если кому уж приспичит сушей пробираться, то через Рязанские земли дорога проторена. Но Лунарь концы с концами сводил, да и на чёрный день денежку-другую откладывал. Потому как стекались в Ишму люди отторгнутые и лесом, и полем, и степью. И пока в местный сплав с головой не окунались, многие у Лунаря кров находили.

Двор был единственный, зато большой. Несколько высоких домов, десятка три комнат и большой обеденный зал. Заведение никогда не пустовало. Даже ночью народ сновал по двору точно по площади торговой. Вся жизнь городская сосредоточилась в этом месте. Все разговоры, встречи, все добрые и не очень делишки здесь обтирались. Потому как на атаманские дворы не всякого пускали, торг не каждый день открывался, а больше людям и собираться негде.

Не зная сколь долго продлятся поиски, Сокол снял комнату, выдав себя за кадомского лекаря, пробирающегося в Червленый Яр к знакомому скорняку.

– Ногам отдых нужен, – сказал он Лунарю. – Старый я. Так что пару деньков отлежусь у тебя. А там дальше двинусь.

Хозяин не поверил ни единому слову (чародей по глазам понял), но от крова не отказал – ибо в этих местах редкий гость выдаёт себя с потрохами. Все больше сказками кормят.

Расспрашивать о Варунке людей и самого хозяина, Сокол не захотел. Мало ли какую власть здесь викарий московский имеет. Не случайно именно сюда княжича утащили. Не в Москву даже. С этим, кстати, ещё предстоит разобраться, почему сюда.

По описанию незнакомца, которого так удачно вытащили из полыньи вурды, искомый дом, он нашёл без хлопот. Рядом с церквушкой один такой стоял с заколоченными окнами. Так что сомнений не осталось. Но соваться сходу внутрь чародей остерёгся. Сперва понаблюдал издали.

Не так-то просто в маленьком городке торчать посреди улицы пришлому человеку, оставаясь незамеченным и не спрошенным. Но Сокол умел притаиться. С утра и почти до вечера простоял он, не шелохнувшись. Наблюдал.

Дом производил впечатление совершенно покинутого. Никто за целый день не вошёл в него и не вышел. Не доносилось ни звука, ни отблеска.

Как темнеть начало, Сокол покинул сховище и подобрался к дому с обратной стороны. Здесь, среди запущенных огородов, он увидел тропинку.

– Надо было сразу дом обойти, – с досадой отметил он.

Но время не воротишь.

Выбрал местечко посуше, чародей прилёг. Поёрзал, устраиваясь. Вытащил из-под себя несколько камушков. Терпимо. Скрепил над головой лопухи соломинкой, так чтобы и от солнца, и от небольшого дождя закрывало, и от взглядов случайных. Совсем хорошо стало. Перекусил, что с собой захватил, и продолжил слежку.

Солнце ушло, заняли место на небе месяц и звёзды. И вот тут, на тропинке появился человек. Чародей разглядел монаха, а по крупным его очертаниям догадался, что чернец из тех самых, алексиевских. Значит, не зря выжидал. И не зря пробирался в такую даль.

Монах осторожно пересёк огород, огляделся и еле слышно постучал. В доме скрипнуло. Монах что-то шепнул, дверь приоткрылась, и ночной гость скользнул внутрь.

Покинув лопушиный навес, Сокол прокрался к окну. Так шустро, что поспел к началу разговора. Сквозь плотно подогнанные доски ставень разглядеть ничего не удалось, но голоса он услышал. Они доносились едва-едва, и окажись на месте чародея обычный человек, он ничего не разобрал бы. Но Сокол умел напрягать слух.

– Ну как, растёт?

– Кто?

– Ну кто? Не тырык твой, понятно. Голова растёт?

– Поди сам, да померь. Я не спятил ещё в Старицу спускаться.

Заскрипели половицы. Собеседники удалились в глубину дома. Тут и чародейской способности не хватило расслышать.

Сокол отступил к лопухам.

Итак, он нашёл то, что искал. Даже если Варунка в доме нет, монахи неизбежно выведут на него. Рано или поздно. Но Сокол почему-то был уверен, что долго пасти чернецов не придётся.

Он вернулся на заезжий двор, плотно перекусил и несколько часов вздремнул. А ранним утром вновь был возле дома. На сей раз, он перенёс лёжку поближе. Заросли репейника сыграли на руку. Новое убежище Сокол нашёл под самым основанием дома. Он расковырял щель и теперь мог слышать разговоры из дальней комнаты.

Довольно долго в доме стояла тишина. Затем раздались шаги, бренчание посуды, плеск воды и фырканье. Наконец, вновь заговорили. Теперь собеседников оказалось трое. Но главное чародей убедился, что княжич находится здесь.

– Боюсь, не дотянет мальчишка до часа назначенного, – посетовал тот, что вчера открывал дверь. – Есть отказывается. Уже неделя, как кроме воды ничего в рот не берёт. И не заставишь никак. Только смеётся щенок в ответ на любые угрозы.

– Н-да, – ответил голос ночного гостя. – Хозяин запретил его трогать.

– То-то и оно. И так, и эдак плохо выходит.

Помолчали. Сокол улыбнулся – судя по всему, княжич сумел доставить хлопот своим стражникам.

– Заговорить бы его на послушание. Может, колдуна пригласить какого, или ведунью.

– Я тебе приглашу! – этот властный голос был чародею незнаком. – Даже и не думай об этом!

– А если опоить его дурманом каким? Может, воля ослабнет, впихнём в него кусок-другой.

– Хм. Попробуй, – позволил «старший». – Только не переусердствуй. Он нам здоровым надобен в своём уме. Я завтра к Старице отправлюсь. Так ты смотри, головой за щенка отвечаешь.

В ответ раздалось ворчание.

Сокол задумался. Выручать ли срочно Варунка или ещё послушать разговоры. Очень они ему важными показались. Но пока до сути не добрались. Одни намёки. Да и лучше дождаться, когда народу в доме поменьше станет. Трёх монахов, если они из того же тула, что и мещёрские, ему не осилить. Он и с одним-то может не управиться. Голодает Варунок, это плохо, но пусть потерпит ради дела, – решил чародей.

Окрестности Кадома. Май.

Вурдовы тропы считались величайшей тайной этого народа. Ни один человек до сих пор не только не ступал, но и ничего не знал об их существовании. Рыжий и Евлампий стали первыми из людей, кому эта тайна была приоткрыта. Да и то чуть-чуть только. Вурды так хитро вывели спутников на тропу, что те так не заметили, где она начиналась.

Не зря вурды берегли свою тайну, было что беречь. Переправившись через Оку, они прошагали один единственный день, а к вечеру оказались уже близ Кадома. Обычной дорогой добираться, три дня потребовалось бы. Ну, пусть даже на лошадях и с подменой, тогда день с ночью. Такие вот чудеса.

В город заходить не решились, прямо на тропе и встали на ночь. Никаких шатров у вурдов не водилось, Рыжий тоже не брал с собой лишнего, а Евлампий и себя самого-то с трудом дотащил до стоянки. Так и рухнул от истощения сил. Потому спали под открытым небом, укрывшись плащами. Благо ночные заморозки, что случаются в эту пору, уже отошли. Перед сном вурды быстренько развели костерок, достали лепёшки. Людская половина отряда принялась подогревать над огнём мясо.

– Стало быть, мы Сокола спасать идем? – спросил Быстроног у Рыжего.

– Если успеем, – отмахнулся тот.

– Но если успеем, то всё-таки спасём? – допытывался младший вурд.

– Предупредим, во всяком случае.

– Нет, так предупредим или спасём? – не отставал от него Быстроног.

– Да какая вам, чудам лесным, разница? – разозлился Рыжий. – Я вас с собой на верёвке не тащил, сами пошли.

– Ты не горячись, строгий человек, – встрял в разговор Власорук. – Быстроног, он не зря спрашивает. Ему это важно.

– Да откуда я знаю, спасём, не спасём, – развёл Рыжий руками. – Это же не рыбу ловить.

– Вот то-то и оно, – сокрушенно пробормотал Быстроног и замолчал.

Рыжий глянул, а тот уже спит.

Поднялись рано утром. Где-то за лесом бренчали колокола.

– Слышишь, в Кадоме Покровская церковь звонит, – хвастливо сказал Быстроног, запихивая в мешок одежду. – А до полудня уже и к Цне выйдем. Вдоль неё тропа хорошая, быстрая.

– Что же это у вас за дороги такие? – удивился Рыжий. – Не летим, ведь, даже не скачем. Как так получается?

– Просто мы, вурды, коротким путём ходим, – важно пояснил Власорук.

– А мы каким? – хмыкнул Рыжий.

– А вы длинным, – спокойно ответил вурд. – Оттого, что меряете вы, люди, всё длиной. А мы короткостью.

– Какой такой короткостью? – не понял Рыжий.

– Вот, к примеру, на тебе пояс, – принялся объяснять Власорук. – Он какой длины, если, скажем, от кисти до кисти? Знаешь?

– Чего тут знать? – фыркнул Рыжий. – Полуторосаженный он у меня…

– Допустим, – степенно продолжал Власорук. – А какое, по-твоему, расстояние от конца до конца?

– У пояса? – уточнил Рыжий.

– У пояса, – кивнул вурд.

Рыжий подумал, пытаясь раскусить хитрость, вроде той, что детишки друг другу загадывают, но ничего не придумал.

– Полторы сажени и есть, – ответил он раздражённо и вдруг вспылил. – Чего вы мне, кочки болотные, голову-то морочите?

– А вот и нет! – радостно объявил Власорук. – Пояс вокруг тебя дважды обмотан, узлом завязан, концы вместе свисают, рядышком. Вершка между ними нет.

– О как! – смутился Рыжий, до которого дошла суть

Вурды заржали.

Но это был единственный случай, когда приятелям удалось поймать Рыжего. Обычно он на их зубоскальство особого внимания не обращал, а раз так, то и веселья в том получалось немного, поэтому вурды переключились целиком на монаха.

– Эх, зря мы с собой его взяли, – сетовал Быстроног на привале. – Тащится еле-еле. Ползёт просто.

– Ничего не зря, – возразил Власорук. – Ты представь, если бы еды про запас взяли столько, сколько этот овцевод весит. Вряд ли бы утащили. А тут, считай, еда сама ноги переставляет. Не шустро, конечно, согласен, но большое нам облегчение выходит.

– Да, – мечтательно произнёс Быстроног, – а случись нам нужда, подрежем монаха, и из ран его молоко хлестать начнёт, вместо крови, как у святого Пантелеймона.

Евлампий, хоть и попривык к вурдовым речам, услышав такое, подвинулся поближе к Рыжему. Вурды загоготали.

Однако, как ни крепились они, а растительная пища им впрок не шла. Жуя с омерзением, обжаренный на костре гриб, Быстроног вдруг услышал, как в животе у него раздалось мощное многоголосое урчание, словно там объявилась разом сотня голодных котов. Вурд испуганно бросил еду, обхватил брюхо руками, но урчание не прекращалось.

– Во как играет, – проворчал он. – На весь лес, верно, разносится. Тут уж не поохотишься, всё зверьё загодя разбежится. Нет, Влас, помяни моё слово, ноги мы протянем на этих сморчках. Жуёшь их, словно листья капустные, безо всякого толку…

– Поди, улитку поймай… – посоветовал Власорук.

– Так ведь скоро до того отощаешь, что и за улиткой не угонишься. На такой-то постной еде…

Вместо того чтобы поедать улиток, Быстроног принялся вновь докучать монаху:

– А, правда, что вы, христиане, бога своего до сих пор едите? Я слышал где-то краем уха, что мол, по праздникам. Это же, сколько времени с тех пор прошло, как вы его к кресту прибили? Он уж, небось, испортился. Даже по вашим людским понятиям.

– Они ещё и кровушку его пьют, – поддакнул Власорук. – Ну чисто вурды.

Евлампий только зубами заскрипел от ереси такой.

Монаха вообще тоска заедала и вурды совсем не главная тому причина. Он только теперь начал понимать, что Рыжий обманул его. И с Ольгердом провёл, и с мухрыжником. Заставил доносить в пользу врагов Москвы, этих диких мещёрских язычников. Но сделанного не повернёшь, домой не воротишься. Да он и сам, не то чтобы очень по монастырским порядкам грустил. В свободе есть свои прелести. Вот только зря Рыжий его с собой в поход потащил.

Поздно Евлампий вспомнил о товарище своём, Леонтии, что устроился священником где-то в этих местах. Хорошо было бы его навестить. Отдохнуть, добрые времена вспомнить. Так нет, приходиться идти теперь неизвестно куда. А не привык монах такие концы делать, ноги надрывать, пусть и по тропкам чудесным.

Быстры вурдовы тропки, а потому коротки. Знакомые их народу места скоро закончились, начинались земли неведомые. Все четверо пошли осторожнее, но лесной стороны отряд не покидал. Вурд, он в любом лесу вурд. Каким-то нюхом находили приятели нужное направление в самой непроходимой трущобе. Им удавалось избегать топей, лесных завалов, равно как и населённых людьми мест.

Покинув знакомые леса, вурды погрустнели. Зубоскалить и подначивать монаха не перестали, но делали это теперь лишь по привычке, когда подворачивался случай, да и то без особого удовольствия.

Вурды, народ к путешествиям не склонный. Спутники Рыжего оказались первыми из своего племени, кто забрался в такую даль. В этом открылось и немалое преимущество. Здешний люд про мещёрскую нелюдь не слышал и теперь приятели могли спокойно идти по обычной дороге, разве что не показывая клыков. Всем остальным они мало отличались от какого-нибудь болотного народца.

– Что ж, – вздохнул Быстроног. – Ещё два дня пути и мы на месте.

Верховья Цны. Май.

Старший ушёл ещё с вечера, а Толстый, который в первую ночь появился, только что проследовал мимо старого убежища чародея, с огромным мешком за спиной. Оба, скорее всего, отправились к той самой загадочной Старице. По расчётам Сокола приглядывать за Варунком остался лишь один из монахов, тот кого он называл хозяином. Ну, если только кто-то ещё таился всё это время молча.

До рассвета оставалось менее часа. Не всё узнал чародей, что хотел, но тянуть с освобождением княжича больше не стоило. Кто знает, когда ещё выпадет силами уравняться. Он вытащил меч и подкрался к двери.

В доме не спали.

– Тварь ты поганая, – увещевал Варунка хозяин. – Всё пням поклоняешься. Тьфу! Разве может в пне благость обитать? Вон брат твой старший, христианство принял, а ты всё керемети гнилые почитаешь…

Не услышал монах рысьей поступи чародея. Только когда гонимый мечом воздух шевельнул волосы на затылке, он вздрогнул, но тут же и свалился, не успев ничего понять. Сокол ударил плашмя. Сам не сообразил почему. Не хотел убивать со спины? А может, надеялся допросить пленника? Трудно сказать.

– Чародей! – обрадовался юноша.

Он вскрикнул таким слабым голосом, что Сокол обеспокоился, не слишком ли долго ждал. Что если сил у княжича не хватит ноги передвигать? И как им тогда уходить отсюда? А ведь стражники как пронюхают о побеге, наверняка отправят погоню.

Однако освобождённый от пут, тот вскочил легко, словно и не голодал больше недели. Мещёрцы в этом смысле народ крепкий. Крупные среди них попадаются редко, зато выносливые – сплошь и рядом. Кормящимся с охоты людям длительная нужда не в диковинку.

Связав монаху руки, чародей обратился к Варунку.

– Обожди немного князь, я дом осмотрю, да и отправимся восвояси.

– Раз ты нашёл меня, значит отец уже знает об опасности? – спросил юноша.

– Ничего определённого, – покачал головой Сокол, не забывая обшаривать за разговором углы. – Чунай кое-что рассказал, сами что-то разнюхали, да слухи всякие доходили, но ничего определённого.

– Тогда в Мещеру не пойдём, – твёрдо заявил Варунок.

– Куда же мы, по-твоему, пойдём? – не без усмешки спросил Сокол, ковыряя кинжалом бревно, показавшееся ему подозрительным.

– К Старице, – коротко ответил княжич.

– К Старице? – переспросив, чародей выломал из бревна добрый кусок. – Наслышаны и про неё. Но не думаю, что старому князю это понравится. Он уж извёлся весь, тебя разыскивая…

– Нужно сходить, – стоял на своём юноша. – Там вся пакость и затевается.

– Какая пакость?

– Серая орда.

– Ага, – Сокол расковырял порядочную дыру. – Расскажи мне о Серой Орде.

– Я и сам ничего толком не знаю. Но слышал, что монахи собираются её на нас спустить, на Мещеру то есть. И от такого набега не откупишься. Всё сметёт орда. Ни города, ни починка не пропустит. Ни единой хижины, ни единого поля не уцелеет.

Он помолчал, наблюдая за вознёй Сокола. Потом совсем тихо добавил:

– Потому как не люди это.

– Кто же, вурды?

– Не знаю. Может и вурды, а то, может, почище твари какие. Каким вурды, что белки. На один зуб. Пойдём, там и увидим.

Сокол вдруг улыбнулся и, запустив руку по локоть, вытащил из тайника небольшой свёрток. Не разворачивая, сунул его за пазуху.

– Ну, пойдём. Только с монахом-то, что делать? Допросить его? Так времени нет. А живым оставлять себе дороже. Пожалуй, надо его богу преставить.

С трудом перевернув грузное тело, Сокол вытащил из сапога монаха короткий нож и всадил его хозяину между рёбер. Тот дёрнулся и обмяк.

Подумав, чародей снял с трупа верёвку и сунул в мешок. Затем ещё раз тщательно осмотрел дом.

– Порядок, – сказал он, наконец.

Они покинули просыпающийся город незамеченными. Привыкшие к покою, стражники на воротах, даже не взглянули на ранних путников.

Миновав стены, чародей остановился, вытащил из-за пазухи добычу и развернул.

Рукописи. Больше ничего. Кое-что на церковном, и можно разобрать, но большей частью тайнопись. Закорючки аравийские, знакомые, а язык другой какой-то.

– Что ж, будет работа и для ума, – решил Сокол.

Он сложил свитки в сумку и, окинув взглядом степь, спросил.

– Куда теперь?

– Туда, – махнул княжич на юго-запад.

Направление это ничем не отличалось от любого другого. Разве что солнце пока светило в спину. Сокол пожал плечами.

– Ну, пошли…

* * *

Едва мещёрцы скрылись, из степи вынырнул небольшой отряд. Всадников было тринадцать. И на этот раз стражники встрепенулись.

– Привет тебе, Кудеяр, – выкрикнул старшина. – Что нового слышно?

– Тревожно в степи, – ответил атаман. – Кочевье Акара ушло неведомо куда. Людей нет, табунов нет. Зверьё и то затаилось. Пусто в степи на три дня пути. Тихо и тревожно.

Чёртова дюжина проследовала в город. И неясная тревога мигом пронеслась по дворам.

– Может пожар? – вопрошали люди.

– Не время для пожара, – отвечали атаманы. – Травы в самом соку. Нечему в степи гореть.

– Неужто орда?

– Не посмеет. Поднимется Яр, наскочит коса на каменюку.

– Что ж тогда?

– Неясно. Это-то и тревожит.

Верховья Цны. Май.

Рыжий с детства любил приключения. То есть именно приключения, а не рассказы о них. Любил, в меру конечно, опасности, любил лихие дела. Но сейчас, выбираясь на дорогу, откуда виднелись уже стены чужого города, он поймал себя на мысли, что за последний год всяческие передряги ему изрядно поднадоели. Он ведь и не отдохнул толком за всё это время, и в собственный дом заглядывал лишь между делом, как бы проездом. А всё почему? А потому, что связался на свою голову с властью, с князьями, словно на службу к ним поступил. И с тех пор всё в его жизни пошло наперекосяк. Никакого просвета. Одни расходы и головная боль. Раньше вон как хорошо было. Устраивал Рыжий себе приключения сам. Для собственного удовольствия, веселья и выгоды. Притом, не особенно напрягаясь. Там кого щипнёт, в другом месте; здесь наместнику дулю покажет…

А осенью началось. То полный опасностей поход на поиски пропавшего княжича: разбойники, монахи, восставшее мужичьё, бегство, битва в лесу; едва живым вернулся. Потом жизнь в Москве под чужой личиной. Там хоть и поспокойнее вышло, да и Настю вон повстречал, но всё одно служба. Не успел вернуться – снова в поход. Сокола спасать. Сокол конечно друг, тут возражать грешно. И никто не неволил, сам отправился. Но честно признаться – устал. Ох, как устал.

«Всё! – решил Рыжий. – Найду Сокола и довольно! Больше никаких приключений, никаких сражений, погонь, слежек. На целый месяц в покой, на боковую. На месяц, это ещё самое малое».

* * *

Они остановились на том же заезжем дворе, что и Сокол, только неделей позже. Город к этому времени был уже совсем иным. Тревога нарастала. Уже который день с полуденной стороны не появилось ни единого путника. Отряды возвращались благополучно и ничего необычного, кроме полной безлюдности, за степью не примечали. Но и смутных намёков хватало.

Люди случайные, пришлые, или просто слабые духом, потихоньку снимались и уходили в леса. К родственникам, да знакомым. Словно порывом ветра сдувало с равнины прошлогодний сор, оставляя укоренившуюся поросль.

Двор Лунаря опустел. Лишь горстка купцов, пробирающихся в Сарай, зависла в Ишме, не решаясь идти в неизвестность, но и не дозрев ещё до мысли вернуться домой.

Рыжий быстро столковался с хозяином о цене, и они заняли пару приличных комнат. Вурды тут же завалились спать, не успев, однако, опередить в этом Евлампия. Тот едва рясу скинул и сразу мощно захрапел. Что до Рыжего, то он решил выпить пива, осмотреться и поискать какие-нибудь следы чародея.

В обеденной зале всем заправляла жена хозяина – женщина хоть и в годах, но не утратившая ещё известной привлекательности, что благотворно сказывалось на деле. Ей в помощь было приставлено с полдюжины слуг и служанок, большинство из которых занимались разносами обедов и ужинов по комнатам, когда состоятельные постояльцы предпочитали харчевать у себя. Но таких гостей, по нынешним временам, проживало немного.

Как бы не опустел двор, а в зале, где подавали свежее пиво и зажаренную на огне веприну, всегда было людно. Беспокойство, охватившее город не могло отбить у людей охоту к доброй выпивке и хорошему ужину, даже наоборот, разжигало желание наполнить брюхо едой, а сердце пьяным весельем. К тому же, где, как не за пивом, можно обмениваться новостями и делиться страхами.

– Трое дён с полудня ни единой живой души не объявилось, – говорил городской стражник своему приятелю каменщику. – Дорога пуста, будто вымерло всё.

– Так и есть. Может и вымерло… – поддакнул собеседник.

– Типун тебе на язык, – стражник перекрестился. – Дай бог, пронесёт.

Немного в стороне от них, поближе к маленькому оконцу, пили пиво два иноземца, похоже, застрявшие в городе вместе с купеческим поездом. Они громко разговаривали на своём тарабарском языке без оглядки, что их кто-то поймёт. Но по возбуждению, с которым иноземцы размахивали руками, Рыжий догадался, что и они говорили о том же самом.

А вот разговор за небольшим столом по другую от входа сторону, показался более любопытным. Рыжий насторожил уши и задержался возле хозяйки, как бы затрудняясь чего ему взять – пива ли с мясом, или одного только пива.

– А я тебе говорю, что такой силищи как у этого монаха в Червленом Яру не сыскать ни у одного атамана. Он двух любых наших казаков одной рукой сделает. Притом хоть ноги ему спутай.

Говоривший походил на богатого горожанина, вроде тех, что пробились наверх из простых ремесленников и, заведя себе богатое платье, не приобрели вместе с ним породистой внешности и говора. Его собеседник, видимо, товарищ по делу, одет был куда как скромнее. Он больше поддакивал, нежели спорил, так что сразу бросалось в глаза, кто здесь кого угощает.

– Да откуда же он взялся, такой? – с подобострастием спрашивал товарищ.

– Вот! – поднял палец богатый горожанин. – Это вопрос! Говор-то у него не тот.

– Не тот? – выдохнул приятель.

– Не наш говор-то, – заверил рассказчик. – Не южный, и не лесной даже. Московский, а то и тверской… Но не наш это точно. Издалека пришёл…

– Да-а… – протянул приятель. – Дела-а…

– Вот так вот, – кивнул горожанин и, сделав несколько глотков, продолжил. – Он как меч вытащит, как кинется к старику, ну к тому, что у церкви юродствует. У меня аж ёкнуло…

– На старика с мечом? – удивился приятель.

– То-то и оно.

– А потом что?

– А, – махнул рукой горожанин, – потом извинился он перед стариком. Сказал, де обознался, с колдуном одним спутал… Ну и денежку дал юродивому, что бы тот, значит, не серчал на него.

– Ну, это уж как водится, – согласился приятель и присосался к кувшину.

Судя по свирепому взгляду, хозяйке уже надоело ждать, пока гость соизволит что-нибудь заказать, и она принялась с шумом перебирать пустую посуду. Поспешив заплатить за пиво, Рыжий миновал стражника с приятелем, иноземцев, прошёл мимо выпивающей в складчину кучки отроков-подмастерьев, и устроился в самом углу, подальше от любопытных глаз.

Потягивая пиво, наслаждаясь уютом и царившей в помещении прохладой, он не спеша принялся размышлять, с чего бы начать поиски. Собственно выбора никакого и не было. Следовало, либо отправляться дальше, либо порасспросить людей здесь, в Ишме. На постоялом дворе, на торгу. Чародей не мог миновать город, сюда и направлялся, как заверил князь, а стало быть, какие-то следы непременно должны обнаружиться.

В зал ввалилась гурьбой большая и шумная ватага. Заняв целый стол, и потеснив остальных, прибывшие начали орать и хватать без разбора и меры кувшины с хмельным. Их веселье, показалось Рыжему несколько неуместным. Даже он, прибывший только что, успел ощутить на себе и проникнуться духом тревоги. А эти и в ус не дуют. Веселятся. И до кочана им все городские страхи.

«Кто ж такие?» – подумал Рыжий, присматриваясь к ватаге. И разом покрылся испариной. Потому что увидел знакомые лица. Пытюх, Дудка, другие его знакомцы по коломенскому делу. Шайка Лохматого. Приглядевшись внимательно, Рыжий увидел и вожака. Тот приставал к какой-то девице, вызывая у дружков одобрение и гогот.

Бывшего подельника пока никто из них не приметил. И Рыжий, опустив голову и прикрыв лицо рукой, начал искать способ улизнуть отсюда. Хвалёных атаманов, что могли бы утихомирить гостей, поблизости не видать. Единственный на всё заведение стражник предпочитал не вмешиваться. Что же делать? Попытаться пройти незамеченным мимо ватажников к дверям, слишком опасно, а других выходов отсюда нет. Впрочем, почему нет? Есть! Совсем рядом с его углом была какая-то, прикрытая пологом ниша, в которой то исчезали, то вновь появлялись, слуги. Возможно, там просто скрывалась кладовая или ещё что-нибудь в этом роде, не имеющее сквозного прохода. Но Рыжему выбирать не приходилось. Лучше уж в пыльном чулане затихариться, чем напомнить о себе бывшим товарищам. Ох, припомнят, как он умыкнул серебро. Несдобровать.

Рыжий быстро, однако спокойно, допил пиво, поставил кружку на стол и, улучив мгновение, когда ватага сосредоточила внимание на очередной шутке Лохматого, прошмыгнул в нишу.

За пологом оказалась зимняя поварня. В тёплое время здесь не готовили, а лишь иногда подогревали еду, и потому людей заходило не много. Но главное, обнаружился выход во двор.

– Однако! – буркнул под нос Рыжий. – Будем считать, что мне и в этот раз повезло.

Осторожно выглянув наружу, он осмотрел двор и быстро пересёк его, всё время оглядываясь по сторонам – не наткнуться бы ещё на какого знакомца.

Тут вдруг пришло на ум, что разбойнички считают его мертвецом и возможно, встретив случайно, и сами перепугаются не меньше.

«Но не Лохматый, – поправил себя Рыжий. – Только не он».

Вернувшись в комнату, он задумался. Что собственно нужно разбойникам в настороженном городе? Здесь почти не осталось проезжих купцов, дорога на Червленый Яр пуста, кого здесь грабить? Предположение, что шайка могла отказаться от разбойного промысла, он отмёл сразу. Не тот человек Лохматый. Уж Рыжий-то помнил, как лиходей среди первых погнался за ним тогда в развалины Рязани… Нет, в появлении ватаги скрывалась какая-то загадка. А он страсть как любил подобные вещи разгадывать.