Текст книги "Русский коммунизм. Теория, практика, задачи"

Однако не менее важным для нас уроком является реакция советского руководства на восприятие коллективизации крестьянством. Уже в марте-апреле 1930 г. ЦК ВКП(б) принял ряд важных решений, чтобы выправить дело, хотя инерция запущенной машины была очень велика и созданный в селе конфликт разгорался. Лишь весной 1932 г. местным властям было запрещено обобществлять скот и даже предписано помочь колхозникам в обзаведении скотом. Была изменена модель колхоза, и новый устав артели гарантировал существование личного подворья колхозника. Вступили в действие крупные тракторные заводы, начала быстро создаваться сеть МТС, которая в 1937 г. обслуживала уже 90 % колхозов. Переход к крупному и в существенной мере уже механизированному сельскому хозяйству произошел, производство и производительность труда стали быстро расти. Советское крестьянство «переварило» чуждую модель и приспособило колхозы к местным культурным типам (приспосабливаясь и само к новым формам). Экзаменом для колхозного строя стала война.

Для оценки действий проектирования жизнеустройства у коммунистов 30-х годов и нынешних антикоммунистов полезно сравнить кризис становления и кризис ликвидации колхозов как крупной формы жизнеустройства. История дала нам это сравнение как чистый эксперимент. Кризис коллективизации привел к снижению производства зерна в 1931, 1932 и 1934 гг. по сравнению с 1929 г. на 3 %. Засуха 1933 г. была стихийным бедствием, а затем производство стало расти и через пять лет коллективизации превысило уровень 1929 г. на 36 %. Исправление ошибок было быстрым и системным. Войдя после войны в стабильный режим, колхозы и совхозы довели производство зерна в 1986–1987 гг. до 210–211 млн. т, то есть увеличили его более чем в три раза, а производство молока, яиц, технических культур – в 8—10 раз при общем снижении числа занятых в сельском хозяйстве. Западные специалисты-аграрники считают это великолепным результатом, а с идеологами мы спорить не будем – у них банки, у них СМИ, а теперь у них и подсознание нашего большинства (временно).

Каков же был кризис ликвидации? Колхозный строй стали демонтировать в 1990 г. С тех пор в течение 8 лет сельскохозяйственное производство стабильно снижалось и к 1998 г. упало вдвое. Никакой коррекции доктрины реформы это не повлекло. К настоящему моменту подорвана база производства, по сей день неуклонно сокращаются посевные площади, энергетические мощности сельского хозяйства и поголовье крупного рогатого скота (в три раза). Идет быстрый износ основных фондов, деградация кадрового потенциала и архаизация труда и быта сельского населения.

Мы здесь не говорим о множестве других важных сторонах жизнеустройства – жилищных условиях, питании, народном образовании и здравоохранении и пр. Приходится ограничиваться парой примеров, которые читатели могут дополнить чтением других книг, воспоминаниями и собственными размышлениями. Мы не говорим и о тех формах жизнеустройства, которые были понятны и необходимы на первом этапе советского строя и исходили из принципа минимизации массовых страданий (от войны, голода, болезней, преступности и пр.), но непритязательность и ограниченность которых стала тяготить городское население в 60—80-е годы. Об этом глухом конфликте, который стал важной причиной кризиса конца 80-х годов и краха СССР, можно прочитать в [61].

Но надо вспомнить слова очень авторитетного свидетеля. За первыми шагами советского хозяйства на том пути, который наметил русский коммунизм, наблюдал великий западный экономист Дж. М. Кейнс (в 20-е годы он работал в Москве). Он сказал, что в России тогда была главная лаборатория жизни, что Советская Россия, как никто, близка и к земле, и к небу. Это объяснялось тем, что в СССР выполнялся самобытный цивилизационный проект, движимый мощной духовной энергией, а не эпигонское повторение формул западной социал-демократии. Кейнс писал в 1925 году: «Ленинизм – странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, – религии и бизнеса».

Глава 12
Русский коммунизм: подход к проектированию социальных форм

Уже в ходе формирования современного общества и на Западе, и в России выявилась системообразующая миссия знания как генератора базовых структур жизнеустройства. Эта миссия была присуща знанию на всех этапах развития человеческого общества, но с возникновением науки она приобрела организованный целенаправленный характер и стала включать в себя социальную инженерию и разработку технологий, основанных на научном анализе и предвидении.

ХIХ век стал веком интенсивного проектирования форм. Научная, буржуазные и промышленная революции были всплеском изобретения, конструирования и быстрого строительства структур общественного бытия – политических и хозяйственных, образовательных и культурных, военных и информационных. Объектами конструирования были и разные типы человеческих общностей – классы и политические нации, структуры гражданского общества (ассоциации, партии и профсоюзы), политическое подполье и преступный мир нового типа. Важные проекты новых форм делались в виде утопий (например, утопический социализм), футурологических предсказаний или фантастики, более или менее основанной на рациональном знании.

В России проектирование новых социальных форм в ХIХ веке велось как в рамках консервативной доктрины самим правительством, так и культурными и социальными движениями – либералами и революционными демократами, анархистами и народниками. В начале ХХ века большие проекты новых форм жизнеустройства выдвинули консервативные реформаторы (Столыпин), либералы (кадеты) и большевики. В разработку этих проектов были вовлечены все типы знания.

После революции 1905–1907 гг. по интенсивности этого творчества стал выделяться русский коммунизм (проект большевиков). В нем шло быстрое развитие интеллектуального аппарата марксизма, основанного на картине мира классической науки, что привело к преодолению механистического детерминизма, свойственного историческому материализму. Ленин и близкие к нему интеллектуалы в большей степени, чем другие политические течения, сумели интегрировать в одну доктрину методологию марксизма, традиционное знание (общинный крестьянский коммунизм) и связанное с ним «народное» православие, разработки анархизма (концепцию М. Бакунина о союзе рабочего класса и крестьянства) и концепцию «некапиталистического пути развития» народников.

Этот синтез позволил большевикам внести важное нововведение в формирование политических и властных организаций, особенно Советов. С самого начала институты советской власти (еще в 1905 г.) формировались не по классовому признаку. Это было необычное решение – в то время во всех политических движениях структура общества представлялась в классовых терминах. Это была крупная ошибка – российское общество не было классовым (в понятиях либерализма и марксизма), но это игнорировали и кадеты, и меньшевики.

В августе 1917 года октябрист и многолетний председатель Государственной думы М.В. Родзянко говорил: «За истекший период революции государственная власть опиралась исключительно на одни только классовые организации… В этом едва ли не единственная крупная ошибка и слабость правительства и причина всех невзгод, которые постигли нас».

В отличие от этой установки, Советы (рабочих, солдатских и крестьянских) депутатов формировались как органы общинно-сословные, в которых многопартийность постепенно изживалась и в конце вообще исчезла. Не имело успеха и строительство профсоюзов по классовому признаку – фабзавкомы настаивали на том, чтобы в трудовой коллектив собирались представители всех классов, работающие на предприятии, включая «буржуев» (хозяев завода или фабрики).

В практике Советов была выработана система приемов, которые в конкретных условиях советского общества повысили устойчивость и эффективность государственности. Именно партия, членами которой в разные годы были от 40 до 70 % депутатов, соединила Советы в единую государственную систему, связанную как иерархически, так и «по горизонтали». Главным способом воздействия партии на деятельность государства был установленный ею контроль над кадровыми вопросами. Уже в конце 1923 г. стала создаваться система номенклатуры – перечня должностей, назначение на которые (и снятие с которых) производилось лишь после согласования с соответствующим партийным органом.

В условиях острой нехватки образованных кадров и огромной сложности географического, национального и хозяйственного строения страны номенклатурная система имела большие достоинства. Она подчиняла весь госаппарат единым критериям и действовала почти автоматически. Это обусловило необычную для парламентских систем эффективность Советского государства в экстремальных условиях индустриализации и войны. Важным в таких условиях фактором была высокая степень независимости практических руководителей от местных властей и от прямого начальства. Эта «защищенность» побуждала к инициативе и творчеству – если они соответствовали главной цели[50]50
  Что в номенклатуре будут возрождаться сословные притязания, а эффективность системы будет снижаться, было ясно уже в 20-е годы, об этом предупреждал Ленин, а потом и Сталин. Однако, пока система работала удовлетворительно, заниматься ее перестройкой в чрезвычайных условиях было бы неразумно – эта задача легла на плечи поколения 60—70-х годов, но решена не была, что в 80-е годы имело самые тяжелые последствия.


[Закрыть].

После революции 1905–1907 гг. проект большевиков стал выделяться по степени привлечения научного знания к проектированию социальных форм. В том, что катастрофическая революция не привела к распаду интеллектуального сообщества, велика заслуга русского коммунизма. Большевики у власти непрерывно восстанавливали порванные связи и протягивали новые, даже в самое жестокое время. В результате советская власть смогла опереться даже на идеологически чуждые ей силы (например, в Академии наук).

После 1917 года эта установка сразу была реализована в деле формообразования самой российской науки (прежде всего, в создании нескольких десятков системообразующих научно-исследовательских институтов в 1918–1919 гг.). Параллельно были начаты работы по обустройству той «площадки», на которой велась индустриализация 30-х годов, а затем создание всего народного хозяйства, которое унаследовали РФ и постсоветские республики от СССР (включая нефтегазовые месторождения, энергетическую систему и культурную базу).

Эти работы уже в 20-е годы приобрели комплексный характер – как «по горизонтали» (междисциплинарные программы), так и «по вертикали» (соединение методологических, фундаментальных и прикладных исследовательских и опытно-конструкторских, производственно-практических задач). Самой своей структурой эти программы создавали матрицы, на которых собирались структуры будущего жизнеустройства. Указанная функция проектирования и изучения новых форм жизнеустройства присутствует во всех программах 20—30-х годов. Руководитель экспедиционных работ АН СССР Ферсман говорил в своем докладе: «На нас, работниках науки, лежит великая обязанность творить эти формы так, как мы творим и самую науку».

Именно новые социальные формы хозяйства и быта, условий и динамики социального статуса людей, новых типов жизненных планов молодежи вызвали огромную и массовую тягу к знаниям, учебе, науке и технике. Благодаря этому уже в 30-е годы в СССР возник человек такого культурного типа, что был способен создать и освоить технику, адекватную вызову Второй мировой войны. После революции за какие-то полтора– два десятилетия у нас появился такой человек, какого в СССР к 1941 году на Западе вообще не ожидали. Из крестьянских парней вырастили офицеров и солдат, которые владели современной авиацией, ракетной артиллерией, вырастили полководцев, способных разрабатывать сложнейшие стратегические операции Красной армии. Такой человеческий рост требовался, конечно, и для индустриализации, для развития советской науки, но особенно он проявился в армии во время войны.

Это означало произвести в России, вышедшей из Гражданской войны, целую культурную революцию, создав не только массовую школу, основанную на научном знании, но и специальные временные структуры, в ускоренном темпе готовившие молодых людей из крестьянских и рабочих семей к поступлению в вузы (курсы, рабфаки, техникумы). К концу 30-х годов страна имела 812 тыс. студентов вузов (в 8 раз больше, чем в 1913 г.) и 975 тыс. учащихся средних специальных учебных заведений (в 175 раз больше, чем в 1913 г.). Кадровой базой производства, образования, здравоохранения и науки в количественном отношении стала уже научно-техническая интеллигенция, получившая образование в советское время. За 1928–1941 гг. численность инженеров в СССР возросла с 47 тыс. до 289 тыс.

Безусловным результатом усилий по созданию за два десятилетия новых социальных форм было осуществление индустриализации 30-х годов, конструирование и производство той техники, без которой было бы невозможно победить в Великой Отечественной войне, а затем создать ракетно-ядерный щит России. Британская энциклопедия фиксирует этот факт: «В течение десятилетия [1930–1940 гг.] СССР действительно был превращен из одного из самых отсталых государств в великую индустриальную державу; это был один из факторов, который обеспечил советскую победу во Второй мировой войне» [67, с. 105].

Конечно, в основе выполненных в те годы больших программ лежали замыслы старых российских ученых, они лично обучали молодежь и осуществляли научное руководство молодыми исследователями и конструкторами, было бы глупо пытаться разделить вклады разных поколений в успех всего сообщества. Здесь для нас важен факт: основной кадровый состав советского общества, подготовленный за 1920—1930-е годы, по своей квалификации, мотивации и трудоспособности оказался на высоте исторических вызовов того периода. Его качественные характеристики позволили решить главные критические задачи.

Надо подчеркнуть, что столь высокий уровень интеграции научных и человеческих ресурсов при относительно небольших затратах финансовых и организационных ресурсов достигался благодаря тому, что научная информация в советской системе находилась в общенародной собственности. В ходе ее концентрации и использования возникали, конечно, административные и культурные барьеры, но они были несравненно слабее, чем те, которые создавались частной собственностью. Академик А.П. Александров писал об организации «атомной программы» в конце 40-х годов: «Кроме специально созданных крупных научных учреждений в Москве, Харькове и других местах отдельные участки работ поручались практически всем физическим, физико-химическим, химическим институтам, многочисленным институтам промышленности. К работам широко была привлечена промышленность: машиностроение, химическая, цветная и черная металлургия и другие отрасли» (цит. в [65, с. 69])[51]51
  Эта сторона советского способа проектирования и сборки социальных структур внимательно изучалась за рубежом. В 70-е годы в США самой эффективной по затратам первоклассной программой считалось создание ракеты «Поларис», которая была организована по «советскому» образцу – нужные для работы ученые и конструкторы были собраны во временный коллектив из разных университетов и корпораций. Однако повторить этот опыт оказалось невозможным – корпорации сочли, что участие их персонала в таких совместных работах нарушает права интеллектуальной собственности и наносит ущерб их интересам.


[Закрыть].

Функция проектирования структур видна и в научной разработке таких политических программ, как ГОЭЛРО, нэп, семейного или уголовного права, в создании метрологической службы СССР или разработке концепции советского высшего образования. Каждая из этих программ означала проектирование совершенно новых структур и была крупной социально-инженерной разработкой, к которой привлекались все готовые к сотрудничеству научные силы страны (и даже за рубежами – и в эмиграции, и в среде иностранных специалистов). Объем работы, который выполняли тогда российские ученые, по нынешним меркам кажется совершенно невероятным.

Проектирование новой пенитенциарной системы – один из множества примеров. Общее число лиц во всех местах заключения в СССР составило на 1 января 1925 г. 144 тыс. человек, на 1 января 1926 г. 149 тыс. и на 1 января 1927 г. 185 тыс. человек. И это – после тяжелейшей Гражданской войны и периода тяжелого бандитизма. (Для сравнения: в 1905 г. в тюрьмах России находилось 719 тыс. заключенных, а в 1906 г. 980 тыс.). До срока в середине 20-х годов условно освобождались около 70 % заключенных. По опубликованным за рубежом данным, предоставленным антисоветской эмиграцией, в 1924 г. в СССР было около 1500 политических правонарушителей, из которых 500 находились в заключении, а остальные были лишены права проживать в Москве и Ленинграде. Для молодых правонарушителей были учреждены места заключения нового типа – «рабочие коммуны», которые действовали по принципу «открытой тюрьмы».

Надо упомянуть и роль ученых в изучении проблемы алкоголизма, и программу по его преодолению, которая была частью нэпа. Именно в начале ХХ века была заложена тяжелая традиция семейного пьянства, которая обладала большой инерцией и которую с огромным трудом изживали в 20– 30-е годы. В 1907 г. 43,7 % учащихся школ в России регулярно потребляли спиртные напитки. Из пьющих мальчиков 68,3 % распивали спиртное с родителями (отцом, матерью или обоими родителями)[52]52
  В 1926 г. обследование 22 617 деревенских детей показало, что в возрасте семи-восьми лет потребляли спиртное 61,2 % мальчиков и 40,9 % девочек.


[Закрыть]. С 1900 по 1910 г., как показали повторные обследования, доля числа школьников, которые потребляли спиртное, сильно увеличилась. В Петербурге доля школьников, которые употребляли водку и коньяк, за это время возросла с 22,7 % до 41,5 %. В 1911 г. в городе было 35,1 смертных случая в расчете на 100 тыс. жителей на почве алкогольного отравления (в 1923 г. таких случаев было только 1,7) [16].

Во время Первой мировой войны государственное производство пищевого спирта прекратилось, борьба с самогоноварением в деревне была неэффективна. Самогон стал суррогатом денег, им расплачивались по установленной таксе за работы, транспорт. Резко расширились масштабы обрядового пьянства (на свадьбах, похоронах, религиозных праздниках и т. д.). Введение в 1925 г. государственной монополии на производство водки было трудной акцией. Она сопровождалась планомерной антиалкогольной работой, с осени 1926 г. в школах были введены обязательные занятия по антиалкогольному просвещению. Активное участие в этой кампании приняли видные ученые, в 1927 г. вышла книга В.М. Бехтерева «Алкоголизм и борьба с ним». Благодаря массовой и интенсивной кампании был достигнут важный перелом – алкоголизм в России «постарел», он перестал быть социальной болезнью молодежи. В 1907 г. 75,9 % больных алкоголизмом в России имели возраст менее 30 лет, а 20,3 % были моложе 20 лет.

Выше говорилось о «сборке» советского народа и системы межэтнического общежития. Это была огромная работа по изобретению и созданию новых социальных форм, причем в малоизученных культурах. Примером может служить работа экспедиций, сыгравших важную роль в выработке форм жизнеустройства Таджикистана и той матрицы, на которой шло «собирание» таджикского народа.

В этой работе многое было сделано уже дореволюционными русскими учеными и путешественниками, которые исследовали Памир. Но сразу после установления в крае советской власти эти исследования стали соединять в большую интегрированную программу, включающую в себя проектирование и строительство Таджикистана. Ученые из Москвы, Ленинграда и Ташкента начали широкие геологические, ботанические и гляциологические исследования территории. Сразу после образования Таджикской АССР (1924 г.) ученые всех профилей были объединены в одну группу и было учреждено Общество изучения Таджикистана. В 1925 г. вышел первый сборник научных трудов по Таджикистану, включавший работы по истории и этнографии таджиков, флоре и фауне края, природных условиях и хозяйству республики. Глава «Таджики» была написана академиком В.В. Бартольдом и была первым научным текстом об истории народа, который находился на этапе его формирования и обретения национального сознания. Этот текст, изложивший этническую историю края со времен Александра Македонского, задал и структуру того исторического предания, которое необходимо для собирания любого народа[53]53
  В 20-е годы все население Средней Азии имело еще слабое этническое самосознание и нечеткие этнонимы – самоназвания этнических групп. Государственное строительство требовало упорядочения этнических и административных границ, и здесь формообразующая роль ученых проявилась очень наглядно. Они разработали программу первых переписей, в которых вводилось понятие национальности. «Я сама родила множество узбеков», – говорила одна из этнографов – участников переписи 1926 г. в Самарканде.


[Закрыть].

Для изучения хозяйственных ресурсов в конце 20-х и начале 30-х годов АН СССР направляла в Таджикистан ряд крупных экспедиций. В 1930 г. была учреждена Академическая комиссия по научному обследованию Таджикской ССР, а в 1932 г. начата Таджикско-Памирская комплексная экспедиция, которая стала одной из крупнейших в Советском Союзе (в 1932 г. она включала 72 отряда из 144, работавших в тот год в составах всех экспедиций АН СССР). В 1932 г. была создана Таджикская база АН СССР во главе с востоковедом С.Ф. Ольденбургом, в ее состав вошли виднейшие ученые АН СССР. После этого началось создание отраслевых НИИ и зональных научных станций, а в 1940 г. был открыт Таджикский филиал АН СССР.

К концу ХХ века в сознании советской интеллигенции была сильно ослаблена историческая память, что было одним из проявлений культурного кризиса СССР. Образованные люди потеряли интерес к большим комплексным программам, которые осуществлял их народ всего полвека назад. Они не могли оценить масштаба и сложности тех задач, которые тогда решались очень небольшими силами. Им стало казаться, что массивные структуры современной цивилизации, в которых протекала жизнь страны в 70—80-е годы, возникли естественно, почти как явления природы. Естественными казались всеобщее среднее образование и отсутствие эпидемий, Единая энергетическая система и открытые в Сибири нефтяные и газовые месторождения, просвещенные, индустриально развитые Азербайджан или Таджикистан с их национальной научной интеллигенцией. Когда в них перестали видеть продукт социального творчества, который надо непрерывно воспроизводить, «ремонтировать» и развивать, они стали деградировать, разрушаться и расхищаться.

А все эти структуры цивилизации были достроены в основном результатом исследований, анализа и проектирования силами участников программ 20—30-х годов и их предшественников. Это была работа подвижническая, смелая и с очень высоким уровнем творчества. Сейчас для нас главным следствием утраты этой исторической памяти стала потеря интереса к методологии и организации тех программ. Например, в результате паразитологических и эпидемиологических экспедиций была выработана доктрина профилактической медицины. Созданная на ее основе советская система была признана ВОЗ лучшей в мире, она позволила с небольшими затратами резко улучшить здоровье населения. А сейчас о тех уроках как будто забыли.

Возвращаясь к комплексным программам изучения и проектирования структур жизнеустройства Таджикистана, надо подчеркнуть, что в совокупности они были методологически очень важной программой. За 20—30-е годы ХХ века был создан таджикский народ с развитыми национальным самосознанием и культурой. Хотя слово «таджик» еще в VIII в. значило «араб» (воин халифа), ему вплоть до 1918 г. не придавалось этнического значения. Отцы и деды нынешних таджиков о себе говорили: «я мусульманин, персоязычный».

Это была большая этническая общность иранской группы, в 20-е годы в Туркестане и Бухаре она насчитывала более 1,2 миллиона человек. Но они, окруженные узбеками, оказались под сильным давлением идеологии пантюркизма, так что даже малочисленная таджикская интеллигенция принимала идею «обузбечивания» и считала бесперспективным развитие своей культуры. Проводить здесь советские установки было очень трудно – в Средней Азии были популярны идеи Ататюрка о государстве-нации «по-тюркски», и этим идеям были привержены руководители узбекских коммунистов. Укрепление советской власти послужило тому, что таджикские интеллигенты стали преодолевать и пантюркизм, и джадидизм (течение либеральных модернизаторов, идущих в русле младотурок).

В 1924 г. стал издаваться журнал «Голос таджикского бедняка», потом еще два журнала. «Голос бедняка» стал создавать историографию таджиков, печатать переводы выдержек из трудов В.В. Бартольда. Статьи в журнале начинались с таких разъяснений: «Вот кто мы, вот где мы географически расположены, в каких районах проживаем, в каком районе что выращивается».

Потом стали выпускать газету на таджикском языке. О ней «Голос бедняка» писал в 1924 г.: «Газета – это язык народа, волшебный шар, в котором отражается мир, подруга в уединении, защитница угнетенных. Газета – источник бдительности, пробуждения народа. Да здравствует образование, да здравствует печать». Газета помогла становлению таджикской светской школы. Как писал в стихах Айни, «лишь отсутствие школы в ту эпоху немного задержало полет таджика». Вот как обстояло дело со школами в Таджикистане:

Школьное образование и ликбезы в Таджикистане (1921–1929)

В декабре 1924 г. наркомпрос образовал свой журнал на таджикском языке и писал: «Наш журнал должен быть справочником, в любой момент полезным учителю. Поскольку школьное дело в Таджикистане еще очень молодо и таджики не вполне понимают настоящий литературный персидский язык, наш журнал должен быть несложным и доступным для простого народа. Пусть нас не будут считать людьми высокого слога, но пусть каждый учитель сможет понять нас» [66].

В 1929 г. был открыт первый таджикский драматический театр, в 1931 г. первый вуз – Педагогический университет с одним факультетом и 12 преподавателями, а затем в том же году – Университет сельского хозяйства. Таджики стали народом. Причем этот народ сформировался как советский[54]54
  Исследования некрологов по погибшим боевикам Исламской партии возрождения Таджикистана в гражданской войне 1992–1994 гг. показали, что эти тексты сочетают в себе представления ислама, архаичных таджикских культов и структуры советского типа культуры – в частности, в некрологах подчеркивается принадлежность погибшего к таджикскому народу. Это не предусмотрено канонами ислама и традиционных культов. Кроме того, само понятие национальной принадлежности является в Таджикистане порождением советского периода [68].


[Закрыть]. Именно в Таджикистане угроза утраты Союза и советской государственности воспринималась в массе населения особенно остро. По данным социологов, в 1992 г. «подавляющая часть опрошенных рабочих, колхозников, сельской и технической интеллигенции не разделяла идей суверенизации страны, 77 % опрошенных выразили сожаление о распаде СССР, даже высказались против независимости Таджикистана… Иные настроения овладели политической и хозяйственной элитой, она решительно высказалась за независимость Таджикистана» [64].

«Сборка» таджикского народа – лишь иллюстрация той огромной программы нациестроительства, которая была выработана политиками и учеными в первый период СССР.

В конструировании новых социальных форм, которое велось на основе философии русского коммунизма, едва ли не самым удивительным качеством было то, что эти формы были понятны большинству населения – они соответствовали культурным стереотипам. Поэтому какое-то новое устроение начинало функционировать как будто «само собой». Люди воспринимали задачу своей деятельности как разумную и полезную и работали привычно и добросовестно. Инновациям, которые рождались в советском обществе, было присуще необычное сочетание фундаментальности с размахом. Это проявилось уже в ГОЭЛРО, а потом стало нормой. Советские ученые, инженеры и рабочие проектировали и строили большие межконтинентальные технические системы, дававшие огромный эффект. Взять хотя бы единую систему железных дорог. Делегация государственной администрации железных дорог США, ознакомившись в годы перестройки с этой системой, назвала ее «чудом ХХ века». Ведь она пропускала в советское время через километр пути в 6 раз больше грузов, чем в США, и в 25 раз больше, чем в Италии. Прикиньте разницу!

Но главное, что меня поражало, когда я еще был ребенком, это чувство, что каждый взрослый человек, какую бы должность он ни занимал, вел себя как государственный человек. Он тебе все объяснит, и поругает, и поможет, и научит – как заботливый командир. Нас везли целый месяц в теплушках в эвакуацию, в Казахстан. И за все время нам ни разу не дали выпить сырой воды, только кипяченой. На каждой станции и полустанке кипел огромный титан, из крана тек кипяток. Голая степь, а работники станции, старики, откуда-то везут дрова, непрерывно их пилят и колют, поддерживают огонь. И видно, что они считают свое дело очень важным, государственным – чтобы никто не заболел, чтобы никто в очереди не обжегся, не уронил чайник. Мелочь, но я ребенком каждый день видел этих людей и их отношение к делу. Их образ меня всю жизнь поддерживает.