Текст книги "Современная Россия – как деструктивная общественная система"

Он был осужден по абсурдному обвинению, что он якобы выполнял поручения Берия по территориальным уступкам Гитлеру и по порабощению советских людей. А так же что создал и возглавил особую (специальную) группу, которая тайно похищала и уничтожала людей без суда и следствия, испытывала смертоносные, мучительные яды на живых людях, приговоренных к высшей мере наказания, и в отношении неугодных лиц. Специальная лаборатория, созданная для опытов по проверки действия яда на живом человеке, работала под его же наблюдением.

Но ни одного конкретного факта похищения и убийства суд не указал, и все эти обвинения квалифицировал как единое деяние по статьям 17-58-1б УК РСФСР. То есть, как совершенное военнослужащим соучастие в контрреволюционных действиях, направленных к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских советов и избранных ими … рабоче-крестьянских правительств Союза ССР… или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции.[92]92
  Новая газета. Штатный государственный убийца (реабилитированный). Материал из интернета [Электронный ресурс] [Режим доступа]: www.novayagazeta.ru/apps/gulag/59410.html. Дата обращения: 23.03.2016


[Закрыть]

Безусловно, этот приговор абсолютно незаконен, и поскольку он вынесен высшей судебной инстанцией, дело не в грамотности судей. Дело в том, что это приговор страны, несовместимой с правосудием, это фрагмент борьбы за власть в окружении Сталина после его смерти. Судоплатов был осужден не по тем статьям, по которым его действительно следовало судить, а по той статье, которая сама по себе противоправна. Его реабилитация формально законна, но непонятно почему тогда было отказано в реабилитации Берия. Но при всей ущербности приговора, отметим, что советский суд всё-таки признал преступной практику тайных бессудных политических убийств.

Точно так же и французский суд признал преступлением похищения Кутепова и Миллера, а мексиканский – убийство Троцкого. Но юридическая оценка действий организаторов, включая Сталина, до сих пор не дана никаким судом, и очевидно, что при современной российской власти такого суда не состоится.

Между тем, ещё с начала перестройки стала широко обсуждаться возможность такого суда. И эта дискуссия вывела на однозначный вывод, что невозможно оценивать действия отдельных советских деятелей в отрыве от правовой и политической оценки всего советского государства. Преступления советского режима не могут быть судимы в рамках одной только российской юрисдикции – уже хотя бы потому, что она не имеет преемственности с правовой системой Российской империи. Для этого необходим международный процесс по образцу нюрнбергского, который должен быть образован под эгидой ООН или иного другого международного института.

Подытоживая тему террора, стоит отметить, что политических убийств не практиковалось в Российской империи, по крайней мере, при последних трех императорах. Очень характерный эпизод с увольнением министра внутренних дел А.Н. Хвостова приводит в своей замечательной работе С.С. Ольденбург. Так, Хвостов, будучи захвачен идеей о вредном влиянии Распутина на Государя, и решив организовать его убийство, не смог этого сделать по причине отсутствия для этого соответствующих традиций, служб и механизмов.

«Не находя другого способа борьбы с этой легендой, А.Н. Хвостов решил попытаться устранить то лицо, вокруг которого она создавалась. Он предлагал некоторым чинам своего ведомства заняться «устранением» Распутина. Те были смущены подобным предложением, однако сперва не решались возражать. Но организация убийства совершенно не соответствовала нравам русской полиции. Как выразился товарищ министра внутренних дел С.П. Белецкий, правительственная власть не могла превращаться «в какую-то мафию». Одни чины перелагали неприятное поручение на других; в поисках исполнителя вошли даже в сношения с пресловутым Илиодором, проживавшим за границей. Дело затянулось, планы Хвостова стали известны самому Распутину, а через него и государыне. За Хвостовым и его агентами было поручено следить контрразведке, зависевшей от военного ведомства. В это время государь как раз находился в Царском Селе. Он возмутился таким образом действий министра и тотчас же уволил А.Н. Хвостова от должности, возложив на председателя Совета министров Б.В. Штюрмера заведование министерством внутренних дел»[93]93
  С.С. Ольденбург «Царствование императора Николая II» СПб.: «Петрополь», 1991, с. 577–578


[Закрыть]

Положим этот показательный пример в копилку доказательств факта полного отсутствия преемственности между Российской империей и государством РСФСР – СССР.

Ложь, как метод государственного управления и международной политики

Поскольку насилие и ложь всегда идут рука об руку, тотальное насилие нового государства с самого начала сопровождалось столь же тотальной ложью. О подлинной степени советской лжи очень хорошо высказался в блоге на сайте радиостанции «Эхо Москвы» Георгий Ильич Мирский, доктор исторических наук, профессор Московского института востоковедения: «Ровно 65 лет я жил в царстве лжи. Самому тоже приходилось врать – а как же… Но повезло – я был востоковедом, можно было по мере возможности избегать сюжетов, требовавших разоблачения Запада. А сейчас, когда студенты спрашивают: «Действительно ли советская система была самой бесчеловечной и кровавой?», – я отвечаю: «Нет, был и Чингисхан, и Тамерлан, и Гитлер. Но вот более лживой системы, чем наша, не было в истории человечества». Почему я всё это вспомнил? Даже не знаю. Может быть потому, что где-то промелькнула какая-то информация о каких-то неопознанных военных?».

Этот пост был размещен 10 марта 2014 года, и последняя фраза о «неопознанных военных» касалась агрессии в отношении Украины, когда российские войска без опознавательных знаков захватывали Крым, в то время как руководство Российской Федерации отрицало этот факт. Далее Мирский приводит примеры государственной лжи, которая сопровождала его всю жизнь: уже в первый день войны с Финляндией было сообщено, что в городе Териоки восставшими рабочими и солдатами образовано Временное народное правительство Финляндской Демократической республики. (Как уже отмечалось, такой сценарий всегда использовал СССР в захвате соседних государств). В период II мировой войны Мирский работал санитаром и из разговоров с ранеными знал, что на самом деле война идет не так, как сообщает – особенно о потерях – официальная пропаганда. В период Карибского кризиса министр внутренних дел Громыко с невероятным возмущением разоблачал «гнусную ложь» американцев по поводу якобы завезенных на Кубу советских ракет. И только когда президент Кеннеди показал всему миру аэрофотосъемки этих ракет, пришлось это признать и вывезти их обратно. Еще через несколько лет советские танки вошли в Прагу и в райкомах партии собирали лекторов, пропагандистов и агитаторов, давая им официальную установку: наши войска на два часа опередили войска НАТО. Потом то же самое говорили об Афганистане. Еще была история со сбитым южнокорейским пассажирским авиалайнером, когда официальная версия гласила, что самолет просто упал в море. Ещё Мирский вспоминает Чернобыль, когда простые советские люди, поверившие в официальную линию («всего лишь авария») «писали в «Правду» письма с протестом против бессовестной клеветы западных средств информации, которые брешут что-то о радиоактивности, об угрозе жизни людей»[94]94
  Г.И. Мирский Материал из интернета [Электронный ресурс] [Режим доступа]: http://echo.msk.ru/blog/georgy_mirsky/1276138-echo/ Дата обращения: 07.06.2017


[Закрыть]

Лживость советской системы отразилась уже в том, что даже название нового государства, закрепленное в Конституции 1918 года, не соответствовало реальности. Как мы уже разобрали выше, оно оказалось не Российской, не Советской, не Федеративной, не Социалистической, и не Республикой. Эта Конституция, как и последующие Конституции СССР и Союзных республик, на деле являлись пустой декларацией, средством обмана мировой общественности.

Также нельзя не упомянуть о том, как еще при живом, но уже невменяемом вожде начала как бы сама собой выстраиваться официальная мифология о «самом человечном человеке». На самом же деле это началось не само собой, а по законам системы, и эта мифология очень скоро достигла немыслимых масштабов. Сотни тысяч искренних последователей, и ещё больше самых обычных приспособленцев по всему миру на все лады славили Ленина, одурачивали миллионы людей и строили на культе его имени своё собственное благополучие. Культ Ленина стал одним из главных краеугольных камней советской пропаганды, и он выстраивался предельно цинично советским руководством, которое сразу же после его смерти стало купировать его публикации, вырезая оттуда особо людоедские фразы, которые могли смутить даже самых убежденных коммунистов. И эта политика продолжалась вплоть до самых последних дней Советского Союза.

«…Документы подобного рода публиковать в настоящее время представляется нецелесообразным» (Записка Г.Л. Смирнова в ЦК КПСС. «О неопубликованных документах В.И. Ленина». 14 декабря 1990 г. в ЦК КПСС. Заместителю Генерального секретаря ЦК КПСС товарищу Ивашко В.А. Совершенно секретно // Исторический архив. 1992. № 1. с.217)»[95]95
  Э.Л. Розин. «Ленинская мифология государства». – М.: Юристъ, 1996. Материал из интернета [Электронный ресурс] [Режим доступа]: http://www.kursach.com/biblio/0010024/302.htm Дата обращения: 19.05.2018


[Закрыть]

Однако до того как на возвеличивание Ленина стала работать мощная машина советской пропаганды, этот человек не представлял собой положительный пример для современников.

Латышев приводит свидетельство Т.И. Алексинской, опубликованное в парижском журнале «Родная земля» (№ 1, 1 апреля 1926 года): «… И когда я увидела его впервые в 1906 году на одном из загородных митингов в Петербурге, я была страшно не удовлетворена. Меня удивила не его наружность… – а то, что когда раздался крик: «Казаки!» – он первый бросился бежать. Я смотрела ему вслед. Он перепрыгнул через барьер, котелок упал у него с головы. … С падением этого нелепого котелка в моем воображении упал сам Ленин. Почему? … Его бегство с упавшим котелком как-то не вяжется с Буревестником и Стенькой Разиным. Остальные участники митинга не последовали примеру Ленина. Оставаясь на месте, они, как было принято в подобных случаях, вступили в переговоры с казаками. Бежал один Ленин»[96]96
  Латышев А.Г. Рассекреченный Ленин – М.: Изд-во Март, 1996, с. 18–19


[Закрыть]

О безумии Ленина я уже приводил сведения. Но надо отметить, что его безумие, если оно действительно было, имело определенную особенность – так, как у Шекспира Полоний говорит о Гамлете: «может быть, это и безумие, но в нем есть какая-то система!». Его безумие сочетало в себе вполне рациональное отношение к своему собственному благополучию, к благополучию своих ближайших соратников, с одновременным отношением к людям как к «массам», как к расходному материалу в социальных экспериментах. Иначе говоря, не забывая о себе, он был патологически жесток к людям, которых собирался осчастливить.

И по воле известных обстоятельств, патологическая система мышления такого человека, угодившего в самый центр принятия политических решений, очень быстро и логично перешла в коллективное сознание нового правящего класса, и навсегда стала определяющим фактором его сознания. В дальнейшем то же самое мы видим и в случае со Сталиным, и в случае с Путиным.

Политика гласности свой первый удар нанесла по культу личности Сталина, но Ленин поначалу оставался неприкосновенен. Когда же пришел черед переосмыслить роль основателя советского государства, когда были опубликованы засекреченные документы о высказываниях и политической деятельности Вождя, советская пропаганда лишилась одного из краеугольных камней, повисла в воздухе и рухнула – вместе с Советским Союзом. То, чего не смогла сделать долгая отчаянная борьба белой эмиграции и холодная война со странами НАТО, сделала простая правда, наконец-то доведенная до людей. Общество ужаснулось, отшатнулось от власти, и власть тоже повисла в воздухе, и тоже рухнула – вместе с культом Ленина.

Культ Ленина – это тема отдельная и большая, но на эту тему и так очень много написано, поэтому не будем в неё слишком углубляться, абстрагируемся на более глубокие вещи.

Истоки лживости Советского государства лежат в отрицании общечеловеческой морали Лениным и его соратниками – людьми с криминальной психологией, среди которых было много откровенных уголовников, таких как Сталин. Как известно, преступное поведение предполагает безмерный эгоизм, стремление к целям без оглядки на средства и постоянную готовность к обману. Такие люди заложили идеологические традиции нового государства, и неудивительно, что ложь и цинизм сразу же пропитали насквозь эту общественную систему.

Вот чему Ленин учил молодежь 2 октября 1920 г. на III Всероссийском съезде Российского Коммунистического союза молодежи:

«В каком смысле отрицаем мы мораль, отрицаем нравственность?

В том смысле, в каком проповедовала ее буржуазия, которая выводила эту нравственность из велений бога. Мы на этот счет, конечно, говорим, что в бога не верим, и очень хорошо знаем, что от имени бога говорило духовенство, говорили помещики, говорила буржуазия, чтобы проводить свои эксплуататорские интересы; Или вместо того, чтобы выводить эту мораль из велений нравственности, из велений бога, они выводили ее из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога.

Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем. Мы говорим, что это обман, что это надувательство и забивание умов рабочих и крестьян в интересах помещиков и капиталистов…

Классовая борьба продолжается, и наша задача подчинить все интересы этой борьбе. И мы свою нравственность коммунистическую этой задаче подчиняем. Мы говорим: нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов.

Коммунистическая нравственность это та, которая служит этой борьбе, которая объединяет трудящихся против всякой эксплуатации, против всякой мелкой собственности, ибо мелкая собственность дает в руки одного лица то, что создано трудом всего общества»[97]97
  ПСС, т.41, с. 309–311


[Закрыть]

Одним словом, мораль Ленина основывалась на мифах, существующих только в сознании его самого, его единомышленников, а также в сознании одураченных ими людей. На практике это логично привело к самой обыкновенной безнравственности, которая со временем прочно внедрилась в отношения между людьми и в практику государственного управления. И всё это наглядно проявилось в безграничной бесстыдной лживости государственной политики по любым вопросам: врали всегда, когда это было выгодно. Вожди «самого передового в мире государства» уподоблялись карманнику, который, будучи схвачен за руку, прилюдно бросает похищенный кошелек и нагло «идет в отказ», заявляя, что никакого кошелька он не брал, и даже более того, что обвинитель сам пытался украсть этот кошелек. Об этой традиции я буду ещё много говорить в дальнейшем.

Подрывная деятельность в отношении суверенных государств, похищения и убийства политических противников – об этом уже писалось выше – и ни разу Советское руководство не призналось в этих фактах. Многолетнее замалчивание самого факта существования империи ГУЛАГа – и здесь можно вспомнить постыдный визит на Соловки «пролетарского писателя – гуманиста» Горького, описавшего чуть ли не санаторий, где отдыхают враги народа. Секретный пакт Молотова – Рибентропа, расстрелы пленных польских офицеров – это отрицались вплоть до горбачевской перестройки, причем в расстрелах поляков обвиняли Германию и даже пытались включить это в обвинительные акты Нюренбергского трибунала. Чудовищная по масштабам и по бесстыдству фальсификация истории II Мировой войны, настолько опошлившая это трагическое явление, что на повестку дня теперь настоятельно встает вопрос о полном пересмотре всего того, что было ранее написано в официальной советской истории. И так далее, и так далее. Здесь снова хочется сказать о традиции засекречивать архивы – но уже в другом ракурсе, как проявление чисто криминальной привычки заметать следы своих преступлений.

Размышляя о лживости советской системы, приходишь к выводу, что именно здесь лежат истоки традиции так называемых неписаных «понятий», которые столь широко распространены в современном российском обществе, и давно воспринимаются как само собой разумеющееся.

Это то, что Дж. Оруэл в романе «1984» назвал «двоемыслие». Это некий квази-обычай, незримо присутствующий в отношениях между людьми, который проявляется в том, что люди, заранее не сговариваясь, обходят в разговоре некоторые темы и вопросы, при этом понимают друг друга без слов и действуют согласно. Причем эти темы и вопросы касаются не интимных, личных аспектов, а таких, которые, так или иначе, относятся к государственной политике.

В равной степени это проявляется и в том, что руководители государства, проводя те или иные законы заранее знают, что они либо вовсе не будут исполняться, либо будут исполняться вопреки их продекларированному смыслу. Но при этом они знают, что никто из чиновников, обязанных эти законы исполнять, им не возразит, и вся властная вертикаль будет имитировать их выполнение, не обсуждая их суть, но молчаливо понимая друг друга.

Выше я уже приводил интересное наблюдение бывшего служащего советского главка И. Рапопорта, сделанное еще в 1919 – 1920 году. Описывая систему злоупотреблений, которые сразу же распространились в советских учреждениях, он отмечает, что «… Берут и совершают злоупотребления целыми организованными товариществами, берут и в одиночку. Все отлично понимают друг друга с полуслова и даже без слов; атмосфера взяточничества всецело царит в учреждениях. Соблюдается правило: не пойман – не вор»[98]98
  И. Рапопорт. Полтора года в советском главке. Архив русской революции. т.2/Сост. И.В. Гессен. – М.: Современник, 1991, с. 112–124


[Закрыть]

То же самое явление отмечает спустя почти 30 лет и Джилас, но уже как устоявшееся и распространившееся:

«Поэтому люди в коммунистических системах очень быстро схватывают, что можно, а что нельзя. И не законы с правилами, а реальный и неписаный порядок отношений между властью и подданными становится всеобщим «руководством к действию».

Каждому ясно, что власть, вопреки законам, фактически сосредоточена в руках партийных комитетов и тайной полиции. «Руководящая роль» партии нигде не узаконена, но распространяется на все организации и любой сектор деятельности; нигде не сказано, что ее тайная полиция имеет право надзирать за гражданами, но тем не менее полиция всемогуща; ни в одном документе не записано, что суд и прокуратура подотчетны тайной полиции и партийным комитетам, но это так. И то, что это так, для большинства людей отнюдь не тайна, большинство – «в курсе». Известно, что есть что, что допустимо, а что запрещено, от кого что зависит. Вот почему люди, приспосабливаясь к атмосфере, к реальности, с любым мало-мальски важным вопросом спешат в партийные инстанции или организации под их контролем»[99]99
  Джилас, Милован. Лицо тоталитаризма: [Сборник: Пер. с серб. – хорват.].-М.: Новости, 1992, с. 229–230


[Закрыть]

Тотальная и безграничная лживость советской системы существенно изменили смысл многих политических понятий, которые всегда отражали понятные для всех идеалы, придали им релятивистский характер. Такие термины, как свобода, демократия, закон, справедливость, патриотизм, нравственность в советском обществе приобрели либо искаженное, либо вообще противоположно значение. В утрированной форме эту суть метко отразил Дж. Оруэл: «свобода – это рабство», «рабство – это свобода», «война – это мир», «мир – это война».

Но все эти и другие подобные факты лежат на поверхности, и являются только следствием самой главной лжи, на которой базировалось это кази-государство. Это ложь о самой сущности общественной системы «реального социализма», которая в действительности являлась отнюдь не самой передовой, прогрессивной, гуманистической, и являлось не светлым будущим всего человечества, а его самым дремучим прошлым, которое шагнуло из Древнего аграрного мира в XX индустриальный век – системой азиатского способа производства. В Советском Союзе она стала самой отсталой, реакционной и бесчеловечной из всех общественных систем, когда-либо существовавших.

Эволюцию этой лжи, которая началась сразу, от самих же классиков марксизма, подробно описывает Виттфогель, а вслед за ним и Восленский. Обратимся сначала к Восленскому:

«Итак, по Марксу, классовое общество знает четыре последовательно сменяющие друг друга формации – четыре способа производства: 1) азиатский, 2) античный, 3) феодальный, 4) капиталистический. Им предшествует доклассовое общество – «первобытный коммунизм», за ними следует бесклассовое общество – коммунизм, «светлое будущее всего человечества».

Хотя сказанное было справедливо представлено Марксом как итог многолетних работ, его затем обуяли сомнения.

Марксистское учение построено на классовом анализе развития общества. Естественно, что Маркс должен был прежде всего указать господствующий класс в каждой формации. Он называет четко: в античности – рабовладельцы, при феодализме – феодалы, при капитализме – капиталисты, при диктатуре пролетариата – пролетариат. И вдруг, говоря об азиатской формации, … объявляет, что правящим классом были… деспоты или государство.

Но ведь это же бессмыслица. Деспот – не класс, государство, именно с марксистской точки зрения, – аппарат господствующего класса. Какой класс господствует при «азиатском способе производства»?

Класс этот очевиден: правящая бюрократия деспотического государства. Даже если на тонкого аналитика Маркса нашло в этом вопросе затмение, читал же он в работах своих предшественников о роли бюрократии в восточных деспотиях.

Дело не в затмении. Маркс не может произнести слова «бюрократия» и предпочитает даже в «Капитале» писать бессмыслицу о «суверене» и «государстве» явно потому, что не хочет говорить о политбюрократии как господствующем классе общества.

В литературе высказывается предположение, что это было следствием критики марксизма анархистами. Верно, Бакунин прямо заявлял, что предусмотренная Марксом «диктатура пролетариата» на деле «порождает деспотизм, с одной стороны, и рабство – с другой» и что вообще все Марксово учение – это «фальшь, за которой прячется деспотизм правящего меньшинства». Конечно, эти дальновидные слова могли укрепить основоположников в мысли, что о классе господствующей бюрократии говорить не стоит; но дело в том, что высказаны они были уже после выхода в свет первого тома «Капитала». Нет, такой умный человек, как Маркс, не нуждался в подсказках своих критиков, чтобы догадаться: нельзя признавать, что господствующим может быть класс «управляющих», а не собственников, иначе «социализм» предстанет всего лишь как общество нового классового господства.

Добавим, что Маркс, очевидно, подметил некую загадочную связь между «азиатским способом производства» и социализмом. Иначе трудно объяснить высказанную им к концу жизни мысль о возможности прихода к социализму Индии и России на основе сохранившейся в обеих странах сельской общины, то есть на той же основе, на которой … сложился «азиатский способ производства».

Если такие соображения побудили теоретика Маркса к фальсификации собственной теории, то популяризатора Энгельса они повели к более радикальным выводам. В «Анти-Дюринге» и в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Энгельс открыто отошел от Марксовой четырехчленной схемы, объявив первым господствующим классом рабовладельцев и соответственно первой классовой формацией – рабовладельческую.

Такую же эволюцию проделал Ленин. Он отлично знал Марксову схему и цитировал четырехчленную формулу Маркса в статье для «Энциклопедии Гранат». Эта статья была затем выпущена отдельной брошюрой с предисловием Ленина в 1918 году. Но в своей лекции «О государстве», прочитанной всего через год, в июле 1919 года, Ленин вдруг дает другую схему. Вот она: «…вначале мы имеем общество без классов… затем – общество, основанное на рабстве, общество рабовладельческое. Через это прошла вся современная цивилизованная Европа. … Через это прошло громадное большинство народов остальных частей света… За этой формой последовала в истории другая форма – крепостное право… Этот основной факт – переход общества от первобытных форм рабства к крепостничеству и, наконец, к капитализму – вы всегда должны иметь в виду…». Ленин называет в качестве «крупных периодов человеческой истории – рабовладельческий, крепостнический и капиталистический».

Почему Ленин, объявивший учение Маркса догмой, ему противоречит? Потому что … он понял: опасно признать, что уже в далеком прошлом существовала система, в которой все было «национализировано», а господствующим классом была бюрократия.

Сталин пошел дальше: он не просто замалчивал Марксову схему, а открыто расправился с ней. В 1931 году в Москве была организована дискуссия об «азиатском способе производства». Нехитрый ее смысл состоял в выводе: хотя Маркс о таком способе производства действительно писал, но на деле это рабовладельческий строй, как и в античности. В 1938 году в … работе Сталина «О диалектическом и историческом материализме» была безоговорочно воспроизведена трехчленная схема: рабовладельческое общество, феодализм, капитализм. А чтобы забить кол в могилу Марксовой идеи о четырех формациях, в 1939 году ИМЭЛ при ЦК ВКП(б) опубликовал рукопись Маркса «Формы, предшествующие капиталистическому производству». Рукопись сумбурная, черновой набросок 1857–1858 годов, а не цитированная выше чеканная формула 1859 года. Но в этом наброске не давался перечень формаций. Это и решили использовать, чтобы показать: видите, Маркс пишет о формах, предшествовавших капиталистическому производству, а азиатского и античного способов производства не называет. Доказывало это что-нибудь? Ровно ничего, так как он и рабовладельческого способа производства не называл. Больше того, Маркс и здесь … упоминал «специфическую восточную форму», «азиатскую форму» в противоположность античной. Он писал, что «азиатская форма» держится особенно цепко и долго. Маркс и здесь подчеркивал, что в большинстве случаев «азиатская форма» связана с «восточным деспотизмом» и отсутствием собственности у населения. Тем не менее, опубликование рукописи было использовано … академиком В.В. Струве для безапелляционного заявления: «Тем самым раз навсегда кладется конец попыткам некоторых историков усмотреть у Маркса особую «азиатскую» общественно-экономическую формацию», – словно Маркс о ней ничего не писал.

Процедура живо напоминала оруэлловское описание допроса в «Министерстве любви», когда человеку показывают четыре пальца, а требуют, чтобы он увидел пять. Метод и впрямь действенный: я, тогдашний московский студент-историк, до сих пор инстинктивно считаю, что, по Марксу, существовали три классовые формации, хотя точно знаю: Маркс писал, что их четыре…

Так, не без благословения основоположников марксизма, «отцы» номенклатуры Ленин и Сталин разделались с «азиатским способом производства»[100]100
  М.Восленский. Номенклатура. Господствующий класс Советского Союза. – М.: «Советская Россия», 1991, с. 585–589


[Закрыть]

Поскольку тема лжи об общественно-экономической экономической формации СССР является самой главной, базовой ложью деструктивной общественной системы, и эта тема не утратила актуальность и для современной России, хочется здесь же коснуться и Виттфогеля. Во Введении к своей замечательной работе он отмечает роль Ленина: «Обсуждая взгляды Маркса на государство без упоминания идей Маркса об азиатском государстве и деспотизме Востока царской России, Ленин написал, вероятно, самую мошенническую книгу в своей политической карьере: «Государство и революция». Постепенный отказ от азиатской концепции в СССР, который в 1938 году достиг высшей точки в связи с исправлением Сталиным знаменитого упоминания Марксом азиатского способа производства, логически вытекал из отказа Ленина от азиатской концепции накануне большевистской революции» (п.7).

Это обвинение он конкретизирует в главе 9 «Расцвет и закат теории азиатского способа производства». В этом трактате Ленин, как резонно замечает Виттфогель, обещал представить «совокупность» взглядов Маркса и Энгельса о государстве, а значит, наряду с идеями Маркса об имущественных основах государства должен был представить его идеи о функциональных основах российской государственной системы, процитировать «Капитал» и другие сочинения, касающиеся этой темы. И конечно, сочинения Энгельса, уделяя при этом особое внимание его замечанию о деспотизме Востока в России, сделанному в 1875 году.

Но ничего подобного Ленин не сделал: «Капитал» даже не упоминается, также и другие замечания Маркса и Энгельса о функционерском государстве, и о деспотизме Востока в России он проигнорировал. Единственный вид государства, на который он ссылался, было изученное Марксом и Энгельсом государство не-Восточного типа. Он избирательно привёл высказывания по поводу трёх основанных на частной собственности социальных строев из марксистской схемы: античности, феодализма и капитализма, и больше взял их не у Маркса, а у Энгельса: в «Анти-Дюринге» и в его самой слабой социально-исторической работе: «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

Виттфогель пишет, что хотя Ленин ради захвата власти предал свои социалистические принципы, нет никаких сомнений в том, что он сделал это с нечистой совестью. В дальнейшем он продолжал декларировать свои прежние убеждения, но испытывал тревогу по поводу угрозы азиатской реставрации и продолжал скрывать азиатский вопрос. Он был убежден в том, что социалистические преобразования в России возможны только в том случае, если произойдет революция в каких-либо промышленно развитых странах Запада. Он был глубоко потрясен поражением революции в Германии, и после этого начинает акцентировать внимание на антисоциалистической и антипролетарской опасности, присущей новой советской бюрократии. Эзоповым языком он выражает тревогу по поводу того, что происходит азиатская реставрация, и что новый тип деспотизма Востока находится в процессе становления. В конце своей жизни Ленин называет институциональное наследие России «бюрократическим» и «азиатским», и пишет, что советский государственный аппарат в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, он только слегка подкрашен сверху.

Сталин, который унаследовал и развил зарождавшееся аппаратное государство Ленина, также унаследовал и развил готовность Ленина к уничтожению неудобной истины, даже если эта истина была произнесена Марксом и Энгельсом или самим Лениным. Так и было сделано в отношении концепции об азиатском способе производства, которую продолжали разрабатывать в своих публикациях об Индии и Китае советские теоретики-экономисты во второй половине 20-х годов: Рязанов, Варга, Бухарин и Мадьяр.

В то же время, Сталин неоднократно называл аграрный строй Китая «феодальным». Но он не доказывал это ссылками на известные факты китайской экономики и китайского общества, и не объяснял, как рассматривать высказывания Маркса, Энгельса и Ленина об азиатской системе и азиатском способе производства. Позицию нового вождя подхватили чиновники Коминтерна и редакторы журнала «Проблемы Китая», они стали называть азиатский способ производства азиатским вариантом феодального способа производства. Для решения этих споров в 1931 году была организована Ленинградская дискуссия, на которую никто из авторитетных сторонников этой концепции (Рязанов, Варга, Бухарин, Мадьяр) не был приглашен.