Текст книги "Современная Россия – как деструктивная общественная система"

В ответ на отказ крестьян сдавать продовольствие по государственным ценам, которые не соответствовали его действительной стоимости, большевики начали политику продразверстки, согласно декрету «О чрезвычайных полномочиях народного комиссара по продовольствию» от 13 мая 1918 года и другим подобным декретам. Вначале продразвёрстка распространялась на хлеб и зернофураж, а к концу 1920 года – почти на все сельхозпродукты. Помимо того, что продовольствие изымалось фактически бесплатно, зачастую забирались не только излишки, но весь семенной фонд, и продукты необходимые для питания самой крестьянской семьи.

В ответ на бесчинства продотрядов начались восстания, фактически крестьянская война, война города и деревни, которая охватила почти всю страну. К сожалению, крестьяне прозрели слишком поздно, когда Белые армии – единственная сила, которая только могла их спасти от коммунистического рабства – уже были разгромлены и покинули пределы страны, и только в Приморье в 1922 году всё ещё держался Приамурский земский край, которому было суждено стать последним оплотом исторической России.

Крестьянские восстания были поочередно с чудовищной жестокостью подавлены Красной армией. Применялась артиллерия, отравляющие газы, брались и расстреливались заложники, сжигались деревни. Эти преступления не оспариваются даже советской историографией, и не будем на них отвлекаться. Констатируем только, что это было продолжением войны, которую новая власть вела с российским населением. Восстания подавили, но ещё долго продолжалось скрытое сопротивление: продовольствие укрывалось или скармливалось скоту, сокращались посевные площади, крестьяне замыкались в себе и возвращались к натуральному хозяйству.

Неурожаи были всегда, но последний случай голода в результате неурожая в Россиской империи имел место в 1891 – 1892 году. При этом нужно ещё учитывать, что понятие «голод» тогда рассматривалось как синоним слова «недостаток», или, говоря современным языком, «дефицит». Но ни в коем случае «голод» тогда не означал массовую гибель людей от отсутствия продуктов. В дореформенной России преодолению последствий неурожая мешали трудности подвоза продовольствия из-за отсутствия железных дорог. Но этот недостаток был, как известно, с грандиозным успехом преодолен в период послереформенной индустриализации. И следующие неурожаи, благодаря постоянному наличию резервов и своевременным мерам правительства по их подвозу, больше не приводили к серьезным последствиям.

Развязанная большевиками гражданская война сама по себе в местах перемещения армий неизбежно нарушала нормальный цикл сельскохозяйственных работ. Этому же способствовали мобилизации крестьян в Красную армию, которую к тому же нужно было кормить, а к концу войны её численность превысила 5 млн. человек. Все это и так разоряло крестьянские хозяйства, а политика продразверстки, и особенно изымание семенного фонда дополнительно вынуждала их сокращать посевы и поголовье скота. Здесь стоит вспомнить разорение крупных помещичьих хозяйств, которые на самом деле, как правило, являлись курами, несущими золотые яйца – они были наиболее передовыми и продуктивными сельхозпредприятиями, и давали работу местным жителям. Кстати, именно это и вызывало их зависть и желание поживиться за счет чужого добра – в чем собственно главным образом и состояла вся суть «земельного вопроса».

Всё это привело к отсутствию всяких продовольственных резервов – как у крестьян, так и у правительства. В итоге неурожай 1920 года в Поволжье и в центральных губерниях повлек уже настоящий голод, в результате которого за два года погибло более 5 млн. человек.

Вот как сам Ленин отзывался о погибших по его вине людях секретном письме к Молотову 19 марта 1922 года: «… Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаться перед подавлением какого угодно сопротивления»[28]28
  Письмо Молотову для членов Политбюро ЦК РКП(б) http://leninism.su/works/99-v-i-lenin-neizvestnye-dokumenty-1891-1922/3671 (РЦХИДНИ, фонд 2, о?. 1,???? 22947,?. 1?2).п. 1, дело 22947, л. 1–2).


[Закрыть]

Не будем отвлекаться на моральную оценку личности человека, не признававшего саму мораль, только отметим, что в этой фразе – «валяются сотни, если не тысячи трупов» – наглядно отразилось отношение новой власти к такой нематериальной категории, как жизнь человека. И констатируем, что такое отношение прямо противоположно традициям прежней царской власти, и не имеет с ними преемственности. Кстати, Николай II, тогда ещё цесаревич, лично возглавлял Комиссию по борьбе с голодом 1891 – 1892 года. И ещё отметим, что и последующие правители СССР в полной мере унаследовали за Лениным такое же отношение к подвластному населению.

Формирование централизованного бюрократического аппарата, монополизм управления и экономики, движение к тоталитарному государству

Строительство невиданного феномена – единого народно-хозяйственного комплекса с плановой административно-командной экономикой в масштабах огромной страны привело к монополизму в экономике и к беспрецедентному росту государственной бюрократии.

В период подготовки к перевороту, и в первый момент после его успеха предстоящее государственное управление представляется автору «Государства и революции» несложной задачей. Он считает, что на основе созданного буржуазией крупного производства огромное большинство функций государственной власти настолько упростилось, что может быть сведено к очень простым операциям записи, проверки и регистрации, что вполне доступно грамотным людям, и может выполняться за обычную заработную плату рабочего. И что полная выборность и сменяемость в любое время любых должностных лиц, и сведение их жалованья к обычной заработной плате рабочего объединит интересы рабочих и большинства крестьян и послужит мостиком, ведущим от капитализма к социализму.

Самой главной первой задачей, просто какой-то панацеей от всех проблем он считает необходимость взять в ежовые рукавицы «эксплуататоров».

Он просто горит этим нетерпением: «С того момента, когда все члены общества или хотя бы громадное большинство их сами научились управлять государством, сами взяли это дело в свои руки, «наладили» контроль за ничтожным меньшинством капиталистов, за господчиками, желающими сохранить капиталистические замашки, за рабочими, глубоко развращенными капитализмом, – с этого момента начинает исчезать надобность во всяком управлении вообще»[29]29
  ПСС, т.33, с. 44, 102


[Закрыть]

А дальше всё пойдем само собой: все будут управлять по очереди и быстро привыкнут к тому, чтобы никто не управлял, все бюрократы – и никто не бюрократ, и общество начнет функционировать без всякого аппарата управления. Все превратятся в служащих одного всенародного государственного синдиката, все будут равны, все сознательно и добровольно будут соблюдать общую меру труда и равную оплату вне зависимости от своего личного вклада и способностей. То есть: «от каждого – по способностям, каждому – по потребностям».

В свои первые дни новая власть действительно предприняла некоторые шаги в указанном направлении – народный контроль, добровольная армия. Но по мере нарастания хаоса и утраты управляемости его мнение о том, что управлять государством может любая кухарка быстро проходит, и Ленин меняет свою позицию, начиная доказывать совершенно противоположные истины, которые и так всегда были очевидны для всех здравомыслящих людей.

Например, 15 марта 1920 года в своей речи на III Всероссийском съезде рабочих водного транспорта он заявляет, что предпочтение, которое отдается коллегиальности, свидетельствует о недостаточном понимании задач, стоящих перед республикой, и даже о недостаточном уровне классового сознания. Чтобы управлять, нужно быть компетентным, знать все условия и технику производства «на ее современной высоте», иметь образование. «Когда некомпетентные люди стоят во главе управления, когда не подвезено топливо вовремя, когда не починены паровозы, пароходы и баржи, самое существование Советской России стоит на карте». Также говорит, что нельзя удержаться одной только диктатурой, насилием, принуждением: «удержаться можно только взявши весь опыт культурного, технического, прогрессивного капитализма, взявши всех этих людей на службу».

«Но чтобы построить коммунистическое общество, давайте сознаемся откровенно в нашем громадном неуменьи вести дела, быть организаторами и администраторами. Мы должны подходить к делу с величайшей осторожностью, помня, что только тот пролетарий является сознательным, который умеет подготовить к делу предстоящей кампании буржуазного спеца»[30]30
  там же, с. 213–220


[Закрыть]

Таких высказываний у Ленина много, и все они знаменуют собой отказ от дооктябрьских деклараций и поворот в сторону строительства многомиллионного, жёстко централизованного бюрократического государственного аппарата. В дальнейшем никогда в СССР руководители не избирались, они всегда назначались партийными органами или вышестоящими должностными лицами. Об их сменяемости по суду и о равной с рабочими заработной плате никогда не было и речи. И эта традиция пошла от Ленина. Например, в статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» (предложение XII съезду партии) от 23 января 1923 года он заявляет, что квалифицированный специалист должен получать высокое жалование.[31]31
  там же, т.45, с.383


[Закрыть]

Кроме того, руководителям сразу же были установлены дополнительные привилегии в виде различных пайков, специальных столовых, санаториев и больниц – и эти привилегии сразу стали признаком принадлежности к партноменклатуре – «руководящей и направляющей силе нашего общества».

Новое правительство, возложив на себя функции тотального руководства и планирования хозяйственной жизни в огромной стране, вплоть до установления цен на самые мелкие товары потребительского назначения, вплоть до нормирования выдачи сена и соломы коровам и телятам в самых отдаленных губерниях, скоро столкнулось с неэффективностью непомерно распухшего госаппарата.

Эльхон Розин указывает, что в бывшей советской империи появилась такая бюрократия, которой не знало до того человечество. Так, уже в конце 1920 г. служащих насчитывалось по всей России около 2 млн. человек. Чтобы правильно оценить эту цифру, надо сопоставить её с числом чиновников в Российской империи. По статистике их (без Финляндии) было 436 000 человек, т. е. 22 % от количества советских служащих. И далее Розин пишет:

«Когда большевики провели перепись государственного аппарата в августе 1918 г., то оказалось, что в одной Москве его численность составляла 231 тысячу государственных и советских служащих, как центральных, так и местных московских. Было решено резко сократить этот аппарат. Но когда провели новую перепись, спустя четыре года, в октябре 1922 г., то оказалось, что его численность за это время возросла еще больше».

«На VIII Всероссийском съезде Советов 22 декабря 1920 г. Ленин говорил о переписи советских служащих в Москве. «Там, – говорил Ленин, – не менее 230 тысяч советских служащих: в важнейших комиссариатах – 30 тысяч, даже больше; в Московском Совете – 70 тысяч» (42, 165). Только в одном Московском Совете целая армия служащих. И в письме А.Г. Гойхбаргу от 2 февраля 1921 года Ленин писал: «Население Москвы пухнет от роста числа служащих. Надо это проверять; не принять ли постановление. Наркомат, увеличивающий число служащих без разрешения Малого Совета, подвергается ряду кар (запрет увеличивать хотя бы на одного). Составьте список наркоматов, которые обязаны еженедельно уменьшать число служащих (Наркомвоен, ВСНХ, НКПС и некоторые другое» (52,65)»[32]32
  Э.Л. Розин «Ленинская мифология государства». – М.: Юристъ, 1996, с.206, 208-209, 226


[Закрыть]

Фактически, из-за роста бюрократии новая власть оказалась на грани паралича управления, и это конечно беспокоило лидеров большевиков. Уже с Ленина берёт начало традиция борьбы за сокращение госаппарата, которая в дальнейшем то выливалась в шумные кампании, в лозунги, в кинокомедии, в сатиру, в «социалистические обязательства» покончить с бюрократизмом – то затихала, чтобы вновь оживиться по какому-нибудь поводу, и так до самого крушения СССР. Заметных успехов эта борьба никогда не имела, так как вместо упраздняемых или сокращаемых структур и организаций сразу же возникали другие, туда перетекал сокращаемый персонал, и снова начинал придумывать пустую бумажную работу, присваивать себе контролирующие функции и разрастаться. Обособившись от общества, госаппарат стал развиваться по законам системы и жить своей собственной жизнью.

С первых лет берет начало и тенденция к полной регламентации всех производственных процессов. Это обернулось тем, что сверх всякой меры расплодилось столько органов в сфере технического и прочего надзора, столько наштампованных ими инструкций, норм и правил, что никакая экономическая деятельность стала невозможна без подкупа чиновников, так как они могли в любой момент остановить любое производство под предлогом нарушения какого-либо правила.

Обратно пропорционально падению производства и производительности труда произошел такой колоссальный рост бюрократии, что действительно, едва не была реализована ленинская мечта о поголовном участии трудящихся в управлении, едва не наступило состояние «когда все бюрократы, и поэтому никто не бюрократ». Ленин не предвидел, что эта его мечта на практике обернется таким гротеском, так что даже их официальный «пролетарский» поэт Маяковский не обошел эту тему. Его стихотворение «Прозаседавшиеся» стоит привести полностью.

Чуть ночь превратится в рассвет,

вижу каждый день я:

кто в глав,

кто в ком,

кто в полит,

кто в просвет,

расходится народ в учрежденья.

Обдают дождем дела бумажные,

чуть войдешь в здание:

отобрав с полсотни –

самые важные! –

служащие расходятся на заседания.

Заявишься:

«Не могут ли аудиенцию дать?

Хожу со времени óна». –

«Товарищ Иван Ваныч ушли заседать –

объединение Тео и Гукона».

Исколесишь сто лестниц.

Свет не мил.

Опять:

«Через час велели придти вам.

Заседают:

покупка склянки чернил

Губкооперативом».

Через час:

ни секретаря,

ни секретарши нет –

гóло!

Все до 22-х лет

на заседании комсомола.

Снова взбираюсь, глядя нá ночь,

на верхний этаж семиэтажного дома.

«Пришел товарищ Иван Ваныч?» –

«На заседании

А-бе-ве-ге-де-е-же-зе-кома».

Взъяренный,

на заседание

врываюсь лавиной,

дикие проклятья дорóгой изрыгая.

И вижу:

сидят людей половины.

О дьявольщина!

Где же половина другая?

«Зарезали!

Убили!»

Мечусь, оря´.

От страшной картины свихнулся разум.

И слышу

спокойнейший голосок секретаря:

«Они на двух заседаниях сразу.

В день

заседаний на двадцать

надо поспеть нам.

Поневоле приходится раздвояться.

До пояса здесь,

а остальное

там».

С волнения не уснешь.

Утро раннее.

Мечтой встречаю рассвет ранний:

«О, хотя бы

еще

одно заседание

относительно искоренения всех заседаний!»

[1922]

Эта сатира была настолько актуальной, что сам Ленин дал ей высокую оценку, выступая в заседании коммунистической фракции Всероссийского Съезда металлистов 6 марта 1922 года.

«Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они все заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно»[33]33
  ПСС, т.45, с.13


[Закрыть]

Очень интересно описал становление советской плановой административно – командной системы бывший служащий Главного лесного комитета И. Рапопорт. Его очерк, охватывающий 1919 – 1920 годы, наглядно показывает изначальную порочность самих основ экономической системы, созданной по ленинским идеям. Из его описания мы видим, как со становлением этой системы зарождалась и теневая экономика, сыгравшая в свой час свою роль в крушении СССР.

Так, И. Рапопорт сообщает, что в ведении этого Главка состоит около 2 000 предприятий, но точное их число, а также число рабочих неизвестно – по одним отчетам 44 000, по другим – 120 000 человек. Ещё менее известно, что и как выпускают эти предприятия: подавляющая масса заводов не дает ни производственных отчетов, ни отчетов в израсходовании лесных материалов и миллиардов рублей, отпускаемых Главком по сметам.

Чтобы наладить отчетность, разрабатываются подробнейшие формы отчетов, но во главе завода в лучшем случае стоит полуграмотный приказчик, который их заполнить не в состоянии. Поэтому сотрудники Главка составляют отчеты приблизительно, по интуиции, «буквально высасывают из пальца», а эти отчеты потом обсуждаются в Совнаркоме и ложатся в основу всевозможных «производственных программ» на будущее время. Неудивительно, что и сам Президиум Высовнархоза, эти программы утверждающий, усвоил себе критическое отношение к ним и механически сокращает в несколько раз предполагаемые программы и сметные суммы Главков. Впрочем, последние перехитрили Президиум и предусмотрительно умножают сметные суммы на соответствующий множитель. (Из этого свидетельства автора мы видим, как зарождалась советская статистика, главной хронической болезнью которой стало приукрашать действительность и выдавать желаемое за действительное).

Управление промышленностью из центра сводится к составлению и пересоставлению всевозможных организационных, производственных и строительных планов, к громадной переписке по выплывающим отдельным вопросам и к разрешению дрязг и конфликтов местных органов. При этом советские «места» работают гораздо хуже центра. Бухгалтерские книги на заводах запущены на несколько лет, куда деваются получаемые из центра десятки миллионов – никто не может сказать.

Дело не в бездарности и ленивости служащих, а в том, что им ставится невыполнимая задача, да ещё при невозможных условиях жизни и под руководством кучки коммунистов и авантюристов – диктаторствующих и фантазерствующих – и это неизбежно приводит к работе по описанной системе.

Так называемая «рабочая дисциплина» и производительность труда упали до минимума. Работа ведется или по инерции – там, где сохранились остатки прежней организации в виде нахождения бывшего владельца, или его доверенного в составе заводоуправления. Несмотря на декретированное прикрепление к месту работы, когда голод становится совсем невмоготу, рабочие целыми партиями бросают завод и уезжают в далекие губернии за хлебом.

Условия жизни абсолютного большинства служащих ужасны. Жалованье смехотворно, паек абсолютно недостаточен, тем более что он выдается полностью только «ответственным». Формально условия жизни ответственных служащих немногим лучше остальных, но это не относится к коммунистам, которые черпают полной рукой из остатков государственного и частного достояния. Громадное большинство занимается злоупотреблениями по службе. Тон и здесь задают коммунисты.

Составляется годовая смета завода или целого Гублескома, и им отпускается по смете громадная сумма денег, отчет в израсходовании которой дается когда угодно и как угодно. Да и отчет дать нетрудно. (Далее И. Рапопорт приводит примеры схем незаконного обогащения, которые в последующие времена получили название «приписки», и стали неотъемлемой частью советской экономики).

Вместе с непосредственным присвоением и расхищением процветает и взяточничество. Берут при подписании договоров, за отвод лесных угодий, за выдачу авансов, за подлоги в обмере дров, за отсрочку национализации, за сдачу подрядов. Взятки дают и учреждения: Продрасмет не отпустит Главлескому пил, Наркомпрод – продовольствия, Главкож – кожи, без «смазки» соответствующих лиц; в свою очередь, при распределении Главлескомом этих предметов или лесных материалов между другими учреждениями дело не обходится без взяток.

Берут и совершают злоупотребления целыми организованными товариществами, берут и в одиночку. Все отлично понимают друг друга с полуслова и даже без слов; атмосфера взяточничества всецело царит в учреждениях. Соблюдается правило: не пойман – не вор.

Как ни парадоксально, но это колоссальное развитие злоупотреблений имеет свои положительные стороны. Если промышленность ещё кое-как удерживается на современном низком уровне и только постепенно опускается на самое дно, то только благодаря вездесущему и неискоренимому личному интересу. Ему же обязана русская промышленность тем, что не все заводы расхищены, не все запасы лесных материалов уничтожены, сожжены или распроданы. Таким образом, и в коммунистическом «хозяйстве» единственной живой и организующей силой является индивидуальный интерес. Выбитый из обычного русла, он продолжает течь под почвой и обходится производству во много раз дороже всякой «прибавочной стоимости», давая несравненно меньшие результаты.[34]34
  И. Рапопорт. Полтора года в советском главке. Архив русской революции. т.2/ Сост. И.В. Гессен. – М.: Современник, 1991, с. 112–124


[Закрыть]

Оценивая эти, и другие подобные воспоминания современников становления советской командно-административной системы, может возникнуть логичный вопрос: а почему следует считать, что все эти болезни – приписки, очковтирательство, злоупотребления – порождение только советской эпохи, разве этого не существовало в царской России? На этот вопрос можно ответить так: безусловно, всё это в той или иной степени было и будет всегда и везде, особенно в государственном секторе экономики. Но в государстве с традиционной рыночной экономикой эти болезни представляют собой издержки нормального производственного цикла, и лучшие врачеватели этих болезней – руководящая роль собственника, конкуренция, государственный и общественный контроль. Но в стране, построенной по ленинским лекалам, эти болезни стали неотъемлемой и необходимой частью её экономики. Экономика фактически разделилась на официальную, контролируемую властью, и теневую, никем не контролируемую, которая играла роль регулятора официальной экономики, и спасала её от полного коллапса.

В пользу такого ответа на этот вопрос можно еще привести тот довод, что даже при всем богатстве царской России на литераторов, подобных гротескных описаний её министерств не существует. И даже эмоции И. Рапопорта в описании советского Главка о том свидетельствуют.

Разбирая вопросы преемственности РСФСР с прежним государством, следует оценить высказывания Ленин, сделанные уже на закате его жизни, что новая власть вынуждена была использовать старый госаппарат, и поэтому он оказался подвержен тем же старым болезням: бюрократизму, карьеризму, некомпетентности и т. п. Так, в статье «Как нам реорганизовать Рабкрин» (предложение XII съезду партии) от 23 января 1923 года он пишет: «Наш госаппарат, за исключением Наркоминдела, в наибольшей степени представляет из себя пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям. Он только слегка подкрашен сверху, а в остальных отношениях является самым типичным старым из нашего старого госаппарата»[35]35
  ПСС, т.45, с.383


[Закрыть]

Это вызывает недоумение: о чем он говорит, учитывая, что старых структур уже давно не существует? Какое отношение к царскому госаппарату имеют наркоматы, нархозы, главки – в которых совершенно другая структура и система работы, такая, как в описании Маяковского и Рапопорта? Ведь это описания не остаточных явлений, а чего-то совершенно нового.

При этом сам же Ленин в этой же самой статье, негативно отзываясь о старом аппарате, тем не менее, призывает активно использовать его специалистов. Анализируя эти слова Ленина, можно предположить, что на самом деле он сетует на то, что люди в новом аппарате по своей сущности не изменились, и по-прежнему руководствуются не социалистической идеей, а своим личным интересом. Если это так, то это лишний раз обнаруживает, что он до конца своих дней так и не понял природу человека.

Особо нужно отметить такие черты нового государства, как его гипертрофированную централизацию, монополизм, и его мобилизационный характер, так как именно они в своем развитии привели к созданию государства, которое уже потом стали называть тоталитарным.

Излишняя централизация государственного управления, и так представлявшая собой отрицательную сторону имперского режима, значительно усилилась. Всеми делами огромной страны управляли центральные органы, а фактически – Политбюро, Оргбюро и Секретариат ЦК РКП(б) – буквально несколько человек во главе с Лениным. Местные Советы, автономные, а затем и федеральные республики очень быстро стали лишь фикциями.

Беспрецедентной централизации государственного аппарата способствовала столь же беспрецедентная – идеологическая и организационная – централизация правящей партии. Причем с завершением гражданской войны и переходу к мирному времени её централизация наоборот возросла. Членство в партии спасало от репрессий, было выгодно и престижно, она из-за наплыва новых членов стремительно разрасталась, и Ленин, опасаясь утратить контроль над ситуацией, постоянно требовал расширения полномочий центральных органов, внутренней железной дисциплины.

К монополизму в экономике закономерно привело сосредоточение в руках государства практически всех основных средств и орудий производства – промышленных предприятий, железных дорог, железнодорожного, водного транспорта, банков и т. д., со всей сопутствующей инфраструктурой. В этой экономике не было свободных товаропроизводителей и конкуренции, жесткое централизованное администрирование связывало инициативу и лишало предприятия стимулов к развитию. Полный развал экономической жизни и обнищание население, вплоть до массового вымирания от голода не замедлили наступить, и только переход к НЭПу позволил большевикам удержать власть.

«Временное отступление», как сами большевики называли свою Новую Экономическую Политику, было не более чем рельефное отклонение в сторону естественных законов развития. На общий вектор развития деструктивной общественной системы это не повлияло, поскольку она не может эволюционировать в обратном направлении. Но это отступление помогло большевикам справиться с положением и удержать власть, подавив последние разрозненные восстания.

Но даже когда победа в гражданской войне уже одержана, Ленин не может отказаться от военных мер в экономике, и даже настаивает на их ужесточении: «У нас есть люди, которые говорят по поводу военной дисциплины: «Вот еще! К чему это?». Такие люди не понимают положения России и не понимают, что на фронте кровавом у нас борьба кончается, а на фронте бескровном начинается, и что тут не меньше нужно напряжения, сил и жертв и ставка тут не меньше и сопротивление не меньшее, а гораздо большее. Всякий зажиточный крестьянин, всякий кулак, всякий представитель старой администрации, который не хочет действовать за рабочего, – это все враги. Не делайте себе никаких иллюзий. Чтобы победить, нужна величайшая борьба, нужна железная, военная дисциплина. Кто этого не понял, тот ничего не понял в условиях сохранения рабочей власти и приносит своими соображениями большой вред этой самой рабоче-крестьянской власти» (речь в заседании коммунистической фракции Всероссийского Съезда металлистов 6 марта 1922 г.)[36]36
  ПСС, т.40, с.220


[Закрыть]

Эта ленинская истерия, охотно подхватываемая людьми, сумевшими хорошо устроиться при новых порядках, тоже является характерной чертой этой милитаристской страны. Никогда не было в России таких нелепых понятий, как «трудовой фронт», «семейный фронт», «философский фронт» – и вот большевики во все сферы общественной жизни внедрили терминологию войны.

Отсюда же и сталинская идея, что по мере успешного строительства социализма классовая борьба наоборот обостряется – ведь только так можно было обосновать геноцид крестьянского населения в годы коллективизации и индустриализации. И только внешней военной угрозой со стороны можно оправдывать милитаризацию страны, и – самое главное – несменяемую власть партийной бюрократии.

Вопреки догмам марксизма и словам самого Ленина о неизбежном отмирании государства после установления диктатуры пролетариата, началось его всемерное укрепление через усиление централизации управления и через монополизм в экономике. Уже затем логично последовала знаменитая сталинская формула: «Отмирание государства идет через его укрепление» – образец самой бессовестной словесной казуистики, поставивший точку в этом вопросе. И в дальнейшем, Советский Союз до самого своего распада так и не вышел из мобилизационного состояния.

Форма и содержание нового государства

Рассмотрев первые итоги этого «социалистического строительства», постараемся дать характеристику государству, которое к моменту окончания гражданской войны и перехода к НЭПу в основном уже сформировалось. И ещё раз повторим, что его сущность уже не менялась в дальнейшем, вне зависимости от того, что бывали колебания в сторону естественных законов развития цивилизации: НЭП, хрущевская оттепель, реформы Косыгина.

По образцу РСФСР 1918 года в 1922 году был образован СССР и сформированы союзные республики, так что союзное государство во всех его аспектах стало продолжением, продуктом дальнейшего развития первого большевистского государства. В дальнейшем менялись люди в его политическом руководстве, изменялись границы и его административно-территориальное устройство, принимались конституции – но основы этого государства оставались незыблемыми.

В контексте вопросов о советской общественной системе обращаю внимание читателя на следующее грани сущности этого государства.

Для начала отметим, что уже самая первая Конституция РСФСР 1918 года[37]37
  Материал из интернета. [Электронный ресурс] [Режим доступа]: https://ru.wikisource.org/wiki/ Конституция_РСФСР_(1918) Дата обращения: 19.05.2018


[Закрыть] изначально не соответствовала природе нового государства.

Начнем с названия: «Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика». То есть, государство объявляется Республикой Советов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Как известно, республикой считается такая форма правления, при которой власть принадлежит народу, как источнику власти, и не может принадлежать никаким органам, даже выборным. Через выборные органы народ только осуществляет свою власть, и это должно быть прямо указано в конституции республики. Это предполагает наличие широких гражданских и политических прав у граждан, которые в своей совокупности образуют народ, объединившийся в республику.

Здесь же получается, что власть не делегируется народом, а существует самостоятельно в лице этих самых Советов, то есть искусственно созданных субъектов права. Это означает, что народ здесь является не субъектом, а объектом права, а Советы, значит, становятся источником власти. И значит, они выходят из-под контроля народа, начинают сами себя контролировать по своим правилам, а народ становится объектом их манипуляций, экспериментов и, в конечном итоге, объектом эксплуатации.

Далее, государство названо «Российским», из чего должен следовать его национальный характер, но нигде в его тексте не содержится не только определения роли и статуса русского народа, нет нигде даже фразы «русский народ». Возникает вопрос, какое же отношение это государство вообще имеет к России? Не указана даже территория этого государства. Более того, фактически это государство было не российское, а антироссийское, так как именно русский народ больше всего пострадал в результате социалистического эксперимента: от гражданской войны, индустриализации, коллективизации, большого террора, II Мировой войны. Верховная власть СССР по отношению к национальным республикам, особенно мусульманским, всегда вела более осторожную политику, опасаясь за «межнациональное единство» государства.