Текст книги "Время туманов"

– Пусто место, – одними губами прошептал Шелихов и зачем-то крепче сжал шейку приклада.

– Пройдемся вон до того дома. – Ткаченко махнул в сторону одной из двух высоких, каким-то особнячком стоящих многоэтажек-близнецов. – Надо… глянуть кой-чего. Может… а, ладно…

И Шелихов, не спрашивая, повел отряд к указанному дому. Помалкивал детектор «Шелест», да и Семен не видел пока ни одной «подлянки» на пути – просто асфальт, тротуар, засохшие деревья, хотя местами редко, но попадались живые ясени и клены, а недалеко от разбитых витрин зеленел даже старый тополь, с которого, несмотря на осень, почему-то летел пух. У подъезда Ткаченко обошел Шелихова, открыл металлическую дверь и скрылся в темноте подъезда. Семен, запланировав будущий «разбор полетов» за такую вот самодеятельность, последовал за ним.

Поднимались долго и в полном молчании. Семен отсчитал двенадцать гулких, пустых этажей, прежде чем капитан завернул на лестничную площадку и долго стоял у обитой дерматином двери, неуверенно крутя в пальцах ключ.

– Надо же… не взломали. Почти два года не был здесь… – И Андрей, вздохнув, два раза клацнул ключом в замочной скважине.

То, что в квартире давно не было людей, уже чувствовалось. На обоях, особенно по углам, видны были следы весенне-осенней сырости, успевшей похозяйничать в неотапливаемом помещении. Пенопластовые плитки на потолке местами отошли, на окнах появились черные пятнышки уже засохшей плесени. Сыростью, впрочем, не пахло – в квартире чувствовалась только легкая кисловатая прохлада застоявшегося воздуха.

– Добро пожаловать, господа, в гости, – буркнул Ткаченко, снимая обувь и доставая из шифоньера несколько пар легких пляжных тапок. – Извиняйте, что не позволяю топать в ботинках. Жена подмела и вымыла перед отъездом все полы, так что…

– Все нормально. Понимаем. – Ученый снял ботинки. – По квартире не дело в уличном шлепать.

Шелихов, хмыкнув про себя, тоже переобулся, хотя и не мог понять капитана. Какая, к черту, квартира, какие полы? Все, это уже не дом, это Зона, и максимум, на что может претендовать бывшая квартира, так это на временный схрон между ходками. Причем хороший схрон – двенадцатый этаж, крепкая стальная дверь с толстым засовом, отсутствие следов мародерства в подъезде, и вроде бы в доме нет аномалий, а там кто знает. В зале выход на широкий застекленный балкон, и, учитывая величину здания, высоту квартиры и целую «стопку» точно таких балконов ниже, можно было использовать лоджию в качестве отличного наблюдательного пункта – ни один мародер или мутант не заметит осторожного наблюдателя, при условии, конечно, отсутствия у твари способностей к сверхчувственному восприятию.

– Извините, дома угощать нечем. – Капитан развел руками. – Хотя кое-какой припас есть… еще со времен турпоходов остался. Один я с собой забрал, второй где-то здесь валяется… ага. Вот он.

И Ткаченко установил бензиновый примус прямо на газовой плите, предварительно сняв решетку. Затем притащил из прихожей пластиковую канистру, завернутую в несколько плотно завязанных пакетов.

– На полках есть сковородки, тарелки, всякая всячина, которую не смогли забрать с собой… жена, правда, надеялась, что скоро вернемся, когда тут все уляжется. – Андрей вздохнул. – Я ее веры, признаться, ни разу не разделял.

– Правильно делал. – Шелихов потрогал плотные бархатные шторы. – Свет, если что, предпочтителен свечной и при закрытых занавесках. В городе светлое окно издалека видать, сами понимаете…

– Не думаю. – Лазарев уверенно щелкнул выключателем. Люстра, на удивление, загорелась, но очень слабым, едва ли в четверть накала, ровным светом. – В неповрежденных сетях по неясным пока причинам индуцируются слабые токи… и во многих квартирах, по данным ночных, съемок слабо светятся окна. Особенно в Очагах, где высока аномальная активность. Так что вряд ли это будет демаскировкой – мародеры, как мне кажется, должны избегать светящихся квартир.

– Не кажется мне, что здесь будут именно мародеры, – добавил Ткаченко. – Окрестности ВВЦ пользуются среди них очень дурной славой… единственно, не исключены встречи со сталкерами – по слухам, этот район может быть богат на разные аномальные штуковины. Народец этот, уж извини, Семен, тоже мутноват и непредсказуем, но по крайней мере это не бандюги, а в большинстве своем безобидные и тихие мэны, если их, конечно, не цеплять.

– Насчет их тишины и безобидности я бы лично поспорил, – хмыкнул Шелихов. – Таких нам ватрушек выписали однажды, что вся моя бригада за полчаса легла и больше не поднималась, сам дохляком до глубокой ночи прикидывался. Повезло, что поверили и поберегли проверочный патрон.

– Как это – поверили? – удивился Ткаченко.

– Санек Сипатый пулю ртом поймал. – Семен ткнул большим пальцем в подбородок. – Да не простую, а с двустволки почти в упор. Совсем не мучился, болезный, и бугра своего спас – у меня на морде было столько мозгов и кровищи, что даже глаза открыть трудно. Труп, как ни крути, зачем его проверять, видно же.

– Везунчик ты, Серый.

– Ну, это как посмотреть, насколько мне свезло, мужики. – И Семен, пока еще слушались руки и привычная одурь болезненного страха не затуманила мозг, вколол себе дозу «седатина-8». – Наука, ваша очередь о себе рассказать, благо, тихо вокруг, мирно и самое время после ходки расслабиться.

– И то верно, Игорь Андреевич. – Ткаченко достал из рюкзака две полуторалитровые бутылки с водой, набранной в одном из родничков на берегу Яузы, и начал собирать походный дистиллятор. – Я тут пока с водой разберусь, чтоб поесть-попить, заодно и послушаю. Нате вот… только много не давите. По чуть хватает.

Семен поймал тюбик «мази для чистки рук» и нанес пахучий крем на кожу. Лазарев, похоже, тоже был знаком со «сталкерским рукомойником» – размазал пасту и помахал ладонями, давая средству засохнуть в тонкие эластичные «перчатки».

– Что мне в этой штуке не нравится, так то, как она волосы дерет. Приятного мало. – Ученый снял с ладоней грязную пленку. – Но, увы, в таких местах, как это, с водой бывают неприятные перебои. В общем… друзья мои, я бы очень попросил вас не распространяться по поводу того, о чем я вам сегодня расскажу. Это бесполезно, так как вам не поверит подавляющее большинство тех людей, кто не имеет отношения к исследованиям ЦАЯ, а те, кто поверит, способны поверить во что угодно, начиная от снежных людей и заканчивая тарелками с Сириуса. Этих, как вы понимаете, всерьез воспринимать не стоит… м-да… но если мое начальство узнает по таким вот слухам, что Игорь Андреевич Лазарев поработал находкой для шпиона, меня не просто вышибут из института, но и, возможно, изолируют на некоторое время. Но я не думаю, что коллегам по экспедиции стоит врать или утаивать важные детали – я в любом случае рассказал бы вам и цели, и задачи экспедиции.

Лазарев помолчал, и некоторое время в квартире был слышен только стук капель во флягах работающего фильтра-дистиллятора.

– Я после школы поступил в МИФИ на факультет экспериментальной и теоретической физики. К сожалению или к счастью, долго проучиться там у меня не получилось. Задолго до окончания первого семестра прямо на лекции всех студентов-первокурсников пригласили посетить специальный семинар. Посещение не было обязательным, но декан прозрачно намекнул, что за активное участие в важном научном эксперименте многим студентам могут засчитать сдачу курсовых работ за следующий год и даже поставить автоматы по некоторым дисциплинам. Нужно ли говорить, что желающих было очень много, в том числе и я… эксперименты были, на мой взгляд, странными и не особенно научными – сняли электромагнитную активность мозга в то время, пока давали держать в руках странного вида штуковины. Просили угадывать фигуры в закрытых конвертах, что-то высчитывали, записывали… в среднем, на каждого студента уходило примерно десять минут, после чего приглашали следующего. Я тогда подумал, что это вроде своеобразного медосмотра, тем более, ни сути, ни целей эксперимента я так и не понял, забыв о нем через неделю. Потом, перед сессией, меня вызвали в деканат и предложили перевестись в другой институт, какой-то ЦАЯ, на что я ответил решительным отказом… декан куда-то позвонил, молча выслушал то, что ему сказали, вздохнул и поставил меня перед фактом отчисления еще до сессии.

– Ни фига себе… – охнул Ткаченко. – Закон, блин, и порядок…

– Увы, но Центру уже тогда были предоставлены особые полномочия по факту появления первой Зоны. И мнения отдельных первокурсников не значили ровным счетом ничего – это фактически был призыв куда хлеще армейского. Сразу же за отчислением за непосещение пары малозначительных лекций, – Лазарев усмехнулся, – меня удостоили чести быть тут же зачисленным в особый институт при Центре. Родителям же, напротив, прислали письмо, что, дескать, ваш отпрыск настолько гениален, что его переводят в специальный исследовательский центр при, хех, самом президенте. На мое желание заниматься именно физикой никто просто не обратил внимания.

Лазарев достал фляжку, вспомнил, что она не так давно опустела, и с укором взглянул на Шелихова.

– Так вот… желание мое сбылось в полной мере. Пять лет суровой физики мне все-таки были обеспечены, так что зря я возмущался. После выпуска сразу же зачисление на биологический факультет, где я учился параллельно с работой по специальности – у меня уже начались выезды в институт при объекте…

– Институт, я так думаю, тот самый? – предположил Ткаченко.

– Да, да, вы не ошиблись… – кивнул Лазарев.

– Но почему именно ты? – спросил Шелихов.

– Предпосылки к развитию определенных способностей и хорошая обучаемость. – ответил Лазарев. – ЦАЯ небезосновательно полагал, что специалисты такого плана будут необходимы сначала ему, а потом, в случае глобальной катастрофы, и остаткам человечества. Особый проект «Пастырь», в рамках которого руководство нашего института с одобрения правительства готовило особых… людей. К сожалению, мои способности хоть и развились, но, увы, в крайне недостаточной для участия в проекте степени. Не помогла даже, если можно так выразиться, стимуляция анобами и непосредственно воздействием Зоны во время полевых выходов. Поэтому я до сих пор в отличие от, допустим, Ярошевича и Кузнецова, с которыми проходил практику в ЦАЯ, не подхожу для работ уровня «Пастырь». Поэтому я вызвался работать полевым специалистом. Есть небольшая вероятность того, что должный уровень будет достигнут, но, честно признаться, я никогда особенно и не стремился к развитию своих экстрасенсорных способностей. Как бы это банально ни звучало, меня намного больше привлекает научная ценность Зоны, теперь уже и Московской, нежели эти странные и непонятные мне самому эффекты интровидения и ретровидения. Признаться, я был бы рад, если б они исчезли и не мешали мне работать как нормальному ученому.

– Нормальному? – Ткаченко приподнял бровь.

– Именно. – Лазарев энергично кивнул. – Меня очень раздражает тот факт, что я не в состоянии объяснить с научной точки зрения свое дополнительное… зрение, уж извините за тавтологию. Это… очень неприятно, когда что-то не просто не поддается изучению, как, например, те же аномальные образования, а принципиально непознаваемо научным способом. Поэтому я отказался от дальнейшего развития в этом направлении, а руководство Центра не особенно настаивало – я был совершенно никчемным экстрасенсом, но, смею предполагать, неплохим ученым, и в этом качестве принес бы намного больше пользы. Потому я и вызвался добровольцем.

– Проект «Пастырь»… не такой уж это и большой секрет, видимо. – Ткаченко пожал плечами. – По крайней мере название я слышал не раз, хотя и не вдавался в подробности.

– Вам бы никто и не позволил в них вдаваться. – Лазарев улыбнулся. – Могу сказать, что эти работы проводились достаточно давно, еще до первой катастрофы, хотя, конечно, и цели, и задачи, и даже название группы были другими. Сейчас ЦАЯ работает над несколькими проектами, но «Пастырь» является среди них приоритетным.

– Вы серьезно полагаете, профессор, что я бы не смог докопаться до истины? – Андрей даже рассмеялся. – У меня весьма неплохие отношения с вашими учеными, и они в курсе, что я плотно интересуюсь многими вопросами. Плюс у меня десяток подписей под очень серьезными документами и не за горами звание майора. Думаю, что тот же Яковлев вряд ли стал бы что-то от меня скрывать.

– В ЦАЯ работает несколько специалистов пятого и шестого уровней по условной шкале проекта «Пастырь». Я едва дотягиваю до второго, но при этом смог посмотреть ваше, Андрей, прошлое и найти под полом тайник. Поверьте, у Центра есть… дополнительные степени безопасности.

– То есть… – Шелихов даже приподнялся.

– Именно так, – кивнул Лазарев.

– С чем связана такая откровенность? – осторожно поинтересовался Ткаченко. – Сомнительно, чтобы ваши спецы, влегкую копающиеся в мозгах своих подчиненных, не прознали о том, что ты нам только что выкладывал.

– Они знают, – спокойно ответил Лазарев. – Мне, собственно, и было поручено ввести вас в курс дела. Вы, Андрей, и даже вы, сталкер, пользуетесь очень высоким доверием одного из далеко не последних людей Центра.

– Так, значит, они все знали о моем прошлом? – Шелихов прислонился к стене и прикрыл глаза.

– Нет, не знали. У вас совершенно точно нет никаких способностей, но застарелый страх и психическая травма создали в вашем сознании несколько мощнейших блоков, которые, мягко говоря, очень сложно пробить. Но, и это факт, вы ничем, абсолютно ничем не отмечены. В вас, уважаемый сталкер, нет следа Зоны – вы простой человек. Поэтому и представляете немалый интерес именно в качестве сталкера. Поэтому так ценны.

– А если в аномалии сдохну по дороге? – весело поинтересовался Серый, даже хохотнул. – То чё тогда?

– Тогда эксперимент провалился, и это будет нехорошо, – спокойно, с расстановкой ответил Лазарев.

– Капец. – Семен сплюнул. – Значит, я и проводник, и, на всякий случай, отмычка, и морская свинка для опытов.

– Эти роли друг другу не противоречат. И, заметьте, вы это сами только что сказали, уважаемый сталкер Семен.

– Я постараюсь выжить на этих ваших опытах. – Шелихов, кряхтя, поднялся. – Чтоб потом взять и накатать телегу в общество защиты животных. За жестокое, понимаешь, обращение с братом меньшим.

– Получается, немного подзаработать на артефактах мне не светит, – вздохнул Ткаченко. – Ладно, фиг с ним… будем рассчитывать на премию. И что с «серебряным кружевом»?

– Если найдем, то оно твое. Обещаю от лица всего Центра. – Лазарев хлопнул капитана по плечу. – С одним, правда, небольшим условием – раз в год плановый медосмотр в Самарской клинике, занимающейся специфическими заболеваниями. Весь спектр услуг совершенно бесплатно, начиная от лечебного массажа и заканчивая стоматологией. Странно, что вы раньше туда не обратились.

– Она не знает… а я сказать не могу, – помрачнел Андрей.

– Незнание ее не вылечит, капитан, – заявил ученый. – Впрочем, в наших клиниках, к сожалению, нет ни одного «кружева», так что будем надеяться на удачу и подходящую аномалию.

– Ладно, это все, конечно, безумно интересно. – Шелихов внимательно посмотрел на Игоря. – Но в чем основная соль нашей экспедиции?

– Изучение аномального очага, измерения, сбор информации, образцы. – Ученый немного запнулся. – Да… ну, так, в общем, все…

– Можно мою версию озвучить? – Ткаченко, как школьник, поднял руку. – Просто так, для общего развития. А то кое-какие мысли у меня все то время крутились, пока я в вашем ЦАЯ работал.

– Ну, слушаем, – кивнул Лазарев.

– Проекты ваши – это, конечно, очень замечательно, не спорю. То, что готовите специальных дядей на будущее, тоже хвалю, как и за научные открытия, и прочая, и прочая. Но, – Ткаченко сделал паузу, – как вы думаете, господа, какие деньги могут делаться на всяких цацках Зоны?

– Громадные, – сразу ответил Шелихов.

– Именно. Зона, теперь уже не одна, конечно, сволочь, убийца и зараза, уничтожившая, подумать только, целую столицу нашей с вами страны. Где, я вас спрашиваю, гарантии, что такая же петрушка не случится в Берлине, Токио или, чем черт не шутит, Нью-Йорке или даже Вашингтоне? А нету никаких гарантий, дражайшие вы мои, от чего у множества крупных зарубежных товарищей образовалось крайне неуютное ощущение пониже поясницы. Мысль мою пока не улавливаете, нет?

– Пока нет, – признался ученый. Но Шелихов заметил, как крепко задумался Игорь, даже головой помотал, словно отгоняя неприятную догадку.

– Ага, вижу, понемногу доходит… – Ткаченко усмехнулся. – Ладно, ускорю процесс. За многие годы первая Зона успела выпустить целый поток разнообразных вкусных и не очень пряников для человечества. Много, друзья мои. До сих пор идет производство, и народ вовсю таскает эти ваши анобы из Зоны, ибо хороший навар. А снаружи, за Периметром, чего только не научились из подарков Зоны мастерить… бесконечные генераторы с очень неплохим выходом энергии. Вопрос – сколько может стоить коробочка с кнопками, которая на неопределенный срок, а возможно, и навсегда избавляет вас от нужды платить за электричество? А как вам такая же приблуда под капотом, после чего вы забываете о том, что на свете существуют автозаправки? Чудо-лекарства и чудо-приборы для медицины, излечивающие то, что вчера гарантированно приводило к смерти. Какой доход будут получать клиники, вложившиеся в покупку артефактов и специалистов по работе с ними? Станок со встроенным анобом способен выпускать материалы с поражающими воображение механическими свойствами, укреплять кристаллическую решетку металлов. На выходе получаем экономию легирующих добавок для тех же автомобильных деталей, великолепные по качеству ножи, резцы для станков, непробиваемые стекла, особо надежные сейфы. Сверхпроводники при комнатной температуре. Плазменные ракетные двигатели нового поколения. Холодный термоядерный синтез, который не запущен в массы только потому, что нефтяные короли еще не дожали из земли остатки черного золота, хотя при этом и отслюнявили вашим ЦАЯ и прочим институтам до трети своих состояний просто за то, чтобы те немного повременили с энергетической революцией. Вот вам и периметры многокилометровые, и институты, по последнему слову техники оборудованные, и зарплаты такие, что даже шейхам, наверно, завидно. А сколько еще денежек по закромам лежит, сколько фондов всяких и счетов – это просто страшно даже подумать, какие там сейчас суммы.

– Не думаю, что все так плохо и… прозаично, – буркнул Лазарев.

– Да разве ж плохо? Нет, нисколько… хотя во всей этой медовой идиллии есть несколько ложек оч-чень горького дегтя. Первая – Москвы как города больше нет. Вопрос – почему ее больше нет? Не виноваты ли в этом разные штучки из Зоны, не они ли спровоцировали беду? Ведь если так, то пользоваться многими исключительно приятными бонусами от Зоны уже не придется. Ни генераторов, ни чудо-лекарств, ни ракет, ни даже компактного электромагнитного и лазерного оружия для войн будущего больше не будет. Потому что чревато. Какие деньги будут потеряны, ой-вэй, как это больно ударит по корпорациям и отдельно взятым толстосумам, и рядовой гражданин капстраны уже не захочет брать в кредит машину или компьютер на этих ваших новых технологиях. Какая страшная ломка будет у экономики, уверенно подсевшей на аномально-артефактную иглу. Кошмар…

– Вообще, кстати, грамотно рассуждаешь, капитан. – Шелихов задумчиво улыбнулся. – А наши бродяги все удивлялись, отчего это обычно прижимистые барыги пусть с треском, но закупочные цены повышают и за сталкеров дерутся. Хех… ларчик просто открывался, блин…

– О, это точно, друг, – кивнул Андрей. – Видишь, тут даже думать особо не нужно, треба только внимательно смотреть. Проблему я озвучил, так? Ну, не хотят владельцы газет и пароходов терять беспрецедентный доход. Так не хотят, что изо всех сил финансируют научные экспедиции в Москву, чтобы те наконец разобрались, отчего это Зона там появилась. Причем мировые кошельки более всего хотят получить убедительные доказательства того, что не анобы в беде виноваты, а что-нибудь другое, от солнечных вспышек и вплоть до тарелок с Альфы Центавра. В этом случае вашей и прочим научным организациям светят хорошие, очень хорошие гранты и премии. Нобелевки будут сыпаться дождем, к гадалке не ходи.

– Вы… я не думаю, что… – Лазарев смутился, покраснел. – Нет, это… хм…

– Признайся, наука. – Ткаченко легонько хлопнул ученого по плечу. – Ведь одной из основных задач у нас были именно поиски причин возникновения московских очагов.

– Да. Это так. – Лазарев кивнул. – Но уверяю вас… и сам уверен в том, что причины для такого задания несколько иные… определенно, Центру просто нужны информация и материалы!

– Что и требовалось доказать, – вздохнул капитан.

– Ну, ты, вояка, даешь… – Шелихов удивленно развел руками. – Башка у тебя что надо. Не ожидал.

– Ага. Спасибо, блин. – Ткаченко слегка поклонился. – Ну почему у всех, ну, почти всех такая мысль, что раз военный, то ему всенепременно голову сапогами отбили и теперь он в нее только есть может? Знаете ли, я бы вам…

– Тихо. – Шелихов поднял руку, прислушался, одним быстрым движением перехватил дробовик, и в наступившей тишине сухо щелкнул предохранитель. Ткаченко осторожно, стараясь не шуметь, стащил с плеча автомат.

– Что там? – одними губами спросил он, но Шелихов, кивнув на стену, пожал плечами. Какое-то время было совсем тихо, но меньше чем через минуту из соседней квартиры послышался шаркающий звук, кто-то поскребся в стену – слышно было, как скрипнули обои. Затем последовал охающий, сдавленный стон и бормотание.

Семен махнул капитану рукой, мол, за мной иди, и неслышно, медленно пошел к входной двери. В глазок никого видно не было, но Семен постоял еще некоторое время, прислушиваясь к шорохам соседней квартиры.

– Там сосед мой раньше жил… – едва слышно проговорил Ткаченко. – Странный немного мужик, но вроде неплохой… они вместе с нами в один день уехали.

– Квартиру, конечно, заперли… – не то спросил, не то констатировал Семен. – Но сейчас там открыто… видно, что щель.

– Что делать будем? – поинтересовался Лазарев.

– Уходить поздновато… придется проверять. Ночевка в доме, пока в соседнем помещении что-то возится, недопустима. Пошли… я первый, ты прикрывай. Лазарев, остаешься, если что, будь готов отстреливаться.

– Понял, – кивнул Игорь.

Шелихов осторожно приоткрыл дверь и тихо, аккуратно прошел по лестничной площадке, держа дробовик наизготовку. Ткаченко поразился тому, насколько бесшумным был шаг бывшего убийцы – Семен словно перетек к соседской двери и стволом дробовика медленно приоткрыл ее. Скребущиеся звуки, шорох и глухой, шепелявый бубнеж стали различимее.

– Зомби, – обернувшись, прошептал Шелихов. – Наверно. Но не воняет… от них обычно кислятиной несет, а здесь вообще ничего, только темно… у них, по ходу, жалюзи на окнах закрыты, блин.

– Посветить? – Ткаченко снял с пояса «пальчиковый» диодный фонарик.

– А давай. – И Семен поднял дробовик к плечу.

Андрей направил луч фонарика в темноту соседской квартиры.

– Твою мать, – выдохнул он. – Ну ни хрена себе…

В прихожей было темно не столько от закрытых жалюзи, сколько от мощных пластов не то плесени, не то странного пушистого мха, покрывшего сплошным ковром пол и шатрами взбиравшегося к трельяжу, настенному зеркалу и гардеробу, даже с люстры свисали густые пыльные лохмы. А у стены, прислонившись к ней спиной и почти по колено утонув в наслоениях пыльного пуха, стоял человек. Он-то и был источником звуков, услышанных Шелиховым, – тихих стонов, зажеванных, шепелявых слов, скребущих по обоям пальцев.

– Денис Иваныч? – спросил Ткаченко, и человек поднял лицо.

– Не думаю, – буркнул Шелихов и сделал несколько шагов назад. – Выходи, кто ты там есть. И без глупостей. Иначе стреляю.

И человек послушался. Он медленно, подняв руки, вышел на лестничную площадку. Шелихов понял, что относительно этого существа он заблуждался. То, что вышло на свет, человеком не являлось. Оно не было похоже и на зомби, и Семен в очередной раз подумал, что здесь явно какая-то неправильная Зона.

– Денис Иванович… – протянул Ткаченко. – Откуда…

– Посмотри внимательнее. – Шелихов так и не опустил оружие.

И было на что посмотреть. Как ни был похож вышедший на человека, но его все же выдавали странно плоские, невыразительные глаза на землистом измятом лице. Выходец из странной квартиры был чудовищно грязен – пыльная, в темных пятнах одежда словно гнила не один год прямо на теле, на расползающихся брюках видны были широкие зеленые мазки плесени, зелень была даже в спутанных волосах. И что-то странное было с кожей, похожей на упаковочный пергамент, покрытый сухой пылью.

– Это… мы… та-ам… од-ин… еле… уу… – показав угольно-черные десны и дохнув запахом старых книг, «Денис Иванович» начал глухо бубнить странную околесицу, продолжая медленно, какими-то короткими рывками идти прямо на Семена.

Шелихов направил дуло дробовика в складчатый сухой лоб и нажал на спусковой крючок.

Выстрел в узком пространстве лестничной площадки прозвучал громко и злобно. Быстрое эхо отскочило от стен с каким-то металлическим отзвуком, а по лестнице с тихим цоканьем скатилась дымящаяся гильза. Голова существа разлетелась на несколько мягких губчатых кусков, обезглавленное тело медленно завалилось на спину, с ватным звуком ударившись о кафель – словно на пол уронили большую мягкую куклу. Из серого, ноздреватого среза шеи показались несколько мелких черных жучков, начавших беспорядочно ползать по одежде. Тело тихонько поскрипывало и шелестело, руки подрагивали, шевелились пергаментные пальцы. К запаху книжной пыли добавилась вонь подгнивших сухофруктов.

Этажом выше хлопнула открывшаяся настежь дверь, откуда-то снизу послышался долгий, прерывистый скрип еще одной. И тут же заскреблось, зашелестело в двух квартирах напротив, начали вздрагивать и понемногу проворачиваться дверные ручки, со всех сторон навалились шепот, тихий, гнусавый говорок, шарканье десятков ног, поскрипывание и глухие удары в стены.

– Назад, быстро, – приказал Шелихов и, дождавшись, пока военный забежит в свою квартиру, закрыл дверь и щелкнул засовом.

– Что это было?

– Хороший вопрос. – Семен приник к глазку, но на площадке пока никого не было, хотя ручки дверей по-прежнему дергались и немного проворачивались, словно кому-то не хватало сил выбраться из квартир. На лестнице шаркали неуверенные шаги, звуки были уже хорошо различимы, тихий топот прошелестел над потолком, и снова гулко, раскатисто грохнула дверь снизу.

– Они же все… разъехались, – немного сбивчиво пробормотал Ткаченко. – Откуда?

– Это не матричные организмы, капитан, – покачал головой Лазарев. – Не было ни крови, ни костных фрагментов – я видел, как вы стреляли.

– Ну и что это было, если не зомби? – Шелихов продолжал смотреть в глазок.

– Мы… точно не знаем. – Ученый вздохнул. – С этим явлением столкнулись еще первые экспедиции в Коломенском и в районе Автозаводской – там не менее мощный очаг, чем здесь. Есть версия, что это своеобразные дубликаты, результат аномалии «петля времени». Зона как бы образует подобие тех живых объектов, что создавали здесь своего рода энергоинформационный след, отпечаток себя… а Москва очень сильно насыщена такими следами. Достаточно возникнуть временному кольцу, и выделившаяся энергия идет на создание вот этих существ… к сожалению, совершенно непонятных. Ни органов, ни даже скелета, просто грязная губка в форме человеческого тела, покрытая тонкой сухой пленкой, напоминающей кожу, одежда тоже не настоящая, копия… Химический состав тел неизвестен, к сожалению… «губка» стремительно разлагается до минералов после разрушения «дубликата», но, по косвенным данным, вещество органическое, возможно даже, что в составе есть азотистые соединения – как бы то ни было, дубликатами первого типа охотно питаются насекомые и плесневые грибы…

– Спасибо, профессор. Все очень интересно. – Шелихов отошел от глазка и загнал в магазин недостающий патрон. – Вы мне лучше скажите, людьми эти ваши тварюги питаются?

– Э… они не мои, Семен. Нет, насколько мне известно, не питаются… они вообще ничего не едят. Зубов нет, органов пищеварения тоже – экспедиция профессора Симоненко успела вскрыть несколько таких тел. По их отчетам, эти существа совершенно безвредны, у них даже вес редко достигает десяти килограммов – плотная органическая пена с газовыми пустотами на месте грудной и брюшной полостей. Удивительно, как они способны издавать звуки – ни легких, ни, соответственно, голосовых связок не найдено.

– Ну… это обнадеживает, – кивнул Семен, но дробовик не убрал. – Значит, завтра, если что, можно и прикладом растолкать, когда полезут. О, кстати, правы твои «ботаники». Начинает он гнить.

В глазок было видно, как дергающееся тело вначале замерло, а потом начало медленно разваливаться на серые дымящиеся куски. Даже через дверь послышались шипение и треск ломкой пузырчатой плоти, на глазах оседающей, растекающейся по кафелю блестящей черной лужицей. Жидкость кипела, постепенно становясь из мазутной лужи мутно-серым влажным пятном на плитках пола. Одновременно с тем, как исчез не то убитый, не то просто сломанный «дубликат», успокоился и шум в соседних квартирах – стихли шаги, никто не стучался в двери, умолкли глухие, надсадные стоны на лестничной площадке.

Шелихов прислушался, на этот раз к себе. Действие препарата он уже неплохо выучил, и сейчас, по идее, должна была идти стадия длительного мягкого воздействия. Страх обычно возвращался в это время, но почти не тревожил Семена, а просто тихо покалывал, пульсировал где-то на самых задворках сознания, подавленный, ослабленный, управляемый. Но он все-таки был. Теперь хоть сердце чувствовало адреналин и ощутимо стучало и немного вспотели ладони после встречи с очередным порождением аномальной чертовщины, но тот уголок сознания, где раньше был страх, пустовал. Семен с надеждой прислушался к себе еще раз, постарался вспомнить то ощущение, внимательно сканируя самого себя.

Страх ушел. Не факт, что навсегда, возможно, он еще вернется, отравит жизнь, но пока Шелихов с наслаждением еще и еще раз глубоко вдыхал полной грудью, улыбаясь той приятной пустоте и спокойствию. Все вокруг показалось Серому другим, новым, что ли. Да, Зона. Да, здесь, в Москве, вокруг него. Безусловно, и смерть под каждым кустом, и твари тут есть такие, что волосы дыбом, и вообще, по грустным предположениям Лазарева, скоро не исключен и всеобщий, прямо скажем, тотальный каюк. Но страха сейчас не было… не было совсем. Шелихов почувствовал невыразимое облегчение, такое же, как если бы он, годами мучившийся от постоянной и потому ненавистной до слез, до треска кулаков боли, вдруг в одно прекрасное утро проснулся и почувствовал, что больше не страдает, боль ушла и, может быть, уже никогда не вернется.