Текст книги "Время туманов"

– Поплохеет, если не выпьешь. – Игорь проглотил все пилюли разом и запил водой из фляжки. – Две оранжевые капсулы блокируют механизмы, ответственные за развитие синдрома Гельмана, то есть долговременных тяжелых нарушений психики после воздействия пси-полей высокой интенсивности. Маленькая серая таблетка подавляет галлюцинации, хотя, к сожалению, не на сто процентов. Янтарная, побольше, – снижает общий шок всей нервной системы без потери остроты внимания. Три зеленые капсулы – седативные и обезболивающие препараты, голова там все-таки побаливает. Ну и большая черная фиговина – недавно разработанный сложный препарат, предотвращающий очаговое разрушение лобных долей мозга – им в пси-очагах достается особенно сурово.

– Чтоб в зомби не перекинуться? – Шелихов проглотил таблетки.

– Можно и так сказать, – кивнул Игорь.

– Ох, мама… роди ты меня обратно. – Капитан с отвращением закинул предложенную «дрянь» в рот, поморщился. – Надеюсь, оно того стоит, чтобы так организм травить.

– За все измерения в доме на троих девятьсот тысяч денежек. – Лазарев щелкнул пальцами. – Если вынесем образцы, то общая сумма будет миллион пятьсот плюс по сто тысяч за каждый вынесенный оттуда аноб с пси-свойствами. Центр, господа, сейчас может позволить себе не мелочиться с вознаграждениями.

– А если мы там все помрем? – поинтересовался Ткаченко.

– За счет ЦАЯ будет поставлен красивый гранитный памятник с золотыми буквами, – немного раздраженно ответил Лазарев. – И венок от благодарного человечества, а также всяческий почет. Устраивает?

– Не очень, – улыбнулся капитан. – Ну, что ж, постараюсь не сдохнуть. Первый вариант, который с деньгами, мне нравится намного больше.

– И вообще, Андрей, ты такие разговоры здесь заканчивай, – серьезно попросил Шелихов. – Новичков в Зоне бьют больно и унизительно, если они про смерть болтать начинают. Правильно профессор говорит, что здесь слова сбываются. Даже думать не моги о таких вещах, капитан.

И Шелихов медленно, аккуратно пошел вперед. Дома у Андрея нашелся небольшой «мужской» арсенал из отверток, пассатижей, дрели и прочих инструментов, но самой полезной находкой Семен посчитал большую пластиковую банку с саморезами, болтами, шайбами и гайками. Сейчас вот и пригодились.

Небольшой болтик, цокая, подкатился к трамвайным рельсам. Подойти, взять, бросить дальше и смотреть, смотреть на дорогу, слушать все звуки, подмечать странности. Сзади, сразу за спиной, наука топает со своей чудо-машинкой, которая, может быть, и найдет на пути то, что человеческим глазом не увидеть, ведь спасал уже детектор, факт, хорошая штука. Еще бросок, и лучше обойти стороной белый «Ниссан» с вмятой от удара дверцей и выкрошившимся лобовым стеклом… авария была, гнали, но трупов в салоне не видно, значит, вылезли… ну или вытащили. А возле машины как будто пылинки морозные в воздухе на солнце сверкают ярким таким, алмазно-колючим блеском. Да еще и косточки с перьями у машины, еще кучка, и еще одна… а у спущенного колеса высохшая птица лежит, на крупную галку похожая. «Сторожат» аномалию, значит, и дорогу показывают для внимательных людей… дальше, дальше…

Всего один раз брошенная автоматная гильза повела себя «неправильно» – тюкнула в дорогу, но не отскочила от асфальта, а поднялась на попа, словно маленькая латунная неваляшка, и стала раскачиваться в разные стороны. А по дороге поползли серые змейки пыльных поземок, зашуршало песком и мелкими камешками – что-то потревожила эта гильза, какую-то дрянь, и хорошо, что Шелихов сделал дальний бросок, как чувствовал, что не стоит подходить к бордюру проезжей части.

Бывшая общага казалась тем страшнее, чем ближе подходил к ней сталкер. Клубящаяся темнота в окнах, как оказалось, не была галлюцинацией – свет действительно проваливался в дом, словно в бархатную штору, которую кто-то изо всех сил тряс и раскачивал, пуская по ткани быстрые волны. Семен ощутил характерную дурноту, похожую не то на похмелье, не то на состояние, когда просыпаешься с температурой и головной болью. Уже ощутимо тошнило, и Лазарев попросил остановиться, не доходя до порога здания примерно метров тридцати, – добрались быстрее расчетного времени, и таблетки попросту не начинали действовать.

Через несколько минут Шелихов почувствовал шум в ушах, похожий на рокот далекого прибоя. Немного отнялись ноги, и конечности стали ощутимо «ватными». Странная сонливость, от которой тем не менее вовсе не хотелось спать, приглушила эмоции и немного замедлила движения. Семен вдруг как-то особенно остро ощутил биение сердца, потоки воздуха в легких, пульс и даже трение в двигающихся суставах. Кожа как-то разом почувствовала одежду, и Шелихов поежился от неприятных, покалывающих прикосновений ткани. Еще одной неприятностью стало обильное выделение жидкой пресной слюны – сталкер начал отплевываться.

– Ничего, ничего… оно вначале всегда так, – подбодрил ученый и с трудом сглотнул. – Сейчас нормализуется… по крайней мере это обещали наши фармацевты от Зоны… а состояние и впрямь паршивое, если честно…

В глазах совсем почернело, и Шелихов с трудом устоял на ногах. Полуобморочное состояние длилось всего пару секунд, после чего Семен почувствовал себя немного лучше – эффекты препаратов стали менее ощутимы, хотя по-прежнему мутило, и в ушах стоял надсадный писк и шум, словно от сильного ветра. Серый с силой помотал головой, проверил оружие и, резко выдохнув, словно перед стаканом особенно ядовитой сивухи, уверенно пошел вперед.

– Уровень шестьдесят пять и четыре от предельно допустимой нормы… – пробубнил за спиной ученый. – Семьдесят два и два… семьдесят семь и один…

– А если сотня? – спросил Ткаченко.

– Под препаратами можно до трехсот процентов пережить без последствий… восемьдесят ровно… восемьдесят три…

«Шелест» тоненько запиликал зуммером, но Лазарев выключил сигнал тревоги:

– Да знаю я, знаю, что туда нельзя… знаю… девяносто пять и пять… девяносто восемь…

– Слушай, а надо ли постоянно докладывать, сколько там дряни в процентах набежало? – Шелихов, уже поднимаясь к дверям, обернулся. – Скажи, если крайняк и дальше нельзя… только тихо.

– Инструкциями положено… ну, ладно. И… тихо говорить не буду – не расслышишь. Там… на слух очень давит. – Ученый снова уставился в свой прибор.

– Так, значит. Кто что увидел, тут же сообщает, что и где. Если мы все видим одно и то же, долбить со всех стволов. – Шелихов сплюнул слюну, показавшуюся ему мыльной на вкус. – Если видит только один из нас, то это глюк, и топаем дальше. Патроны не жечь попусту. По мне и соседям не стрелять. Запомнить сейчас и накрепко: то, что идет рядом и впереди – напарник. Как «Отче наш» запомнить! Знали бы вы, сколько дебилов друг друга перестреляли в пси-аномалиях…

– Ясно, – кивнул ученый.

– Повторить с чувством и расстановкой, – жестко приказал Серый. – Один раз вслух и остальное время про себя, пока мы будем там. Шептать, как молитвы.

– И это тоже понятно… хорошо. Идем.

Семену показалось, что эти слова Игорь сказал уже через толстую мягкую перину – в ушах вовсю пищало на одной тонкой, пронзительной ноте. Цвета мира начали меняться, становясь кислотно-насыщенными, яркими, после чего разом терялись в сплошном сером мерцании, похожем на изображение в допотопном черно-белом телевизоре. У дверей общежития выросла вдруг длинная, неровная рука с черными пеньками обрубленных пальцев и начала медленно раскачиваться, не то подманивая, не то уже прощаясь.

– Рука у двери, – быстро и внятно произнес Шелихов.

– Нет… – ответил ученый.

– Не вижу… – послышался голос Ткаченко.

Значит, кажется… но, однако, до чего жуткая галлюцинация… рука толщиной вроде как детская, а вымахала уже на три метра, извивается, словно змея. И еще руки лезут изо всех темных углов, правда, короткие, но целыми кустами, и пальцев на них нет, только какие-то спекшиеся, подсохшие обрубки.

– Руки никто не видит?

– Нет… в фойе крысы. Дохлые. – Ученый сглотнул.

– Нет крыс. – Семен мотнул головой. – Медленно, дальше… за мной. Не спешить.

– Сто четыре и два от предельной… – доложил Лазарев, а Ткаченко, охнув, вдруг съежился, закрыл лицо руками и повернул назад, едва пройдя через двери.

– Простите, мужики… простите ради бога… не могу дальше… подыхаю просто… – издалека услышал Шелихов сдавленный, задыхающийся голос капитана. – Простите, мужики… я туда не могу…

– Дальше топаем? – спросил Серый.

– Да… да. Пошли, – с трудом проговорил Лазарев, лицо которого почему-то посинело и покрылось черными пятнами. – Идем.

И Семен пошел. Мимо павильона охраны, где через стекло кривлялась и скалилась длинная тощая рожа на неимоверно тонкой костлявой шее. К лестнице и комнатам администрации, где по полу стремительно носились плоские облезлые мыши, а с потолков свешивались занавеси клубящейся черноты. По коридору, где Шелихов выстрелил во что-то непонятное, не бывшее тем не менее галлюцинацией – коряга из сухой ноздреватой плоти на двух корявых подпорках, совсем не похожих на ноги, с шумом скатилась в подвал, теряя по дороге лохмотья слезающей шкуры и короткие, ломкие конечности. И – лестничный марш… наверх. Еще выше. Поплыли волнами стены, качнулась под ногами лестница, перила которой свернулись вдруг в гротескные часовые пружины, а с потолка и до самого пола в угольно-черном коридоре второго этажа протянулись живые глазастые сталактиты, а полуоткрытая дверь вдруг обзавелась большим вялым ртом, растянувшимся в широкой слюнявой улыбке.

– Сто сорок от допустимой… – простонал Лазарев сзади. – Первичные данные записаны.

В коридоре вдруг стало немного светлей, ровно настолько, чтобы Семен различил вылезающие из стен пустые лица, головы, руки. С потолка, почему-то бесшумно, начала целыми потоками стекать грязная, пенистая вода с кишащими в ней насекомыми, и коридор показался бесконечным, сходящимся в точку. Линолеум на полу вспучивался волдырями, опадал, в слабом свете улицы носились вихрями тени, и даже перед закрытыми глазами бессмысленно лыбились тысячи безумных лиц.

– Сто восемьдесят…

Семен почувствовал, как в его голове начали одна за другой лопаться звонкие, колючие струны, что там, внутри черепа, давит на кости холодная чугунная станина с множеством винтов-барашков, перекрученных сумасшедшим настройщиком.

– Дома проглотят зрение фиолетовых цветов, – заявил вдруг Лазарев. – Зачем танцуют точки в клетчатой бесконечности?

Шелихов обернулся как раз вовремя, чтобы поймать падающего Игоря за ворот. Серый, стараясь не попасть по очкам, отвесил Лазареву мощную затрещину.

– Просыпайся, чучело, блин… давай очухивайся…

– Ох… ч-черт… мне что-то совсем нехорошо… дальше нельзя… где, кстати, детектор?..

– Посеял? – Семен зажмурил глаза от прострелившей затылок боли. – Давай… поворачивай в комнату. Все, на фиг… заканчиваем.

Шелихов посмотрел на пол, но глаза заволокло дымящейся темнотой. «Шелест» он увидел только случайно, боковым зрением, да и то потому, что прибор часто мигал синим диодом. Рядом с ним, возле пожарного щита, лежал какой-то круглый предмет, и Семен недолго думая прихватил заодно и его.

О том, чтобы возвращаться тем же путем, не могло быть и речи – слишком далеко, да и голова начала болеть так, что поплыло сознание, и без того растерзанное пси-воздействием. Семен на себе втащил Лазарева в комнату, едва не свалившись по дороге, свободной рукой подхватил стул и с размаху запустил его в окно. Как ни странно, тот просто пролетел стекло насквозь и исчез, после чего Шелихов понял, что его руки пусты, а в комнате вообще нет мебели…

Семен подошел к окну и, натянув рукав куртки на кулак, наотмашь вышиб двойное стекло. Под оглушительный грохот осколков обои комнаты тут же покрылись тысячами длинных кровавых порезов, кто-то захохотал в коридоре, а пол просто провалился бездонным черным колодцем.

– Лазарев, твою мать, ты где?! Уходим! – насколько позволяли силы, гаркнул Шелихов, поймал вынырнувшую из темноты руку и просто перевалился через подоконник.

Падение было суровым. Шелихов приземлился на спину так, что от удара из легких вышибло воздух, и сталкер некоторое время лежал, пытаясь восстановить дыхание и корчась от боли в пояснице. Сверху к тому же прямо на него грохнулся Лазарев – отчего Семен дополнительно получил несколько очень жестких ударов. «Хорошо, что не Яковлев с нами в экспедиции, – подумалось Шелихову. – Иначе просто убило бы на месте…»

– Ничего не сломал? – спросил Семен, с трудом вставая на ноги, но Игорь только что-то нечленораздельно промычал – рядом со зданием пси-поле было еще очень сильным.

– Ладно… авось хребет у тебя целый… – прошипел сталкер сквозь зубы, взваливая Лазарева на плечо. – Счастлив наш бог, что у меня мослы крепкие, не рассыпались… хотя фанеру отбил знатно… сейчас оттащу, не мычи.

Шелихов, прихрамывая на крепко отбитую ногу, начал уходить от общежития. С каждым шагом сверлящая боль в голове стихала, прояснялось в глазах от клубящейся, дымной черноты, уходила тяжелая одурь. Недалеко от входа Шелихова встретил Ткаченко, молча забрал потерявшего сознание Игоря, уложил его на сухую траву.

– Я… вы… того, извините, парни, – запинаясь, сказал капитан. – Струсил, признаю… просто это для меня слишком, понимаете? Не выдержал. Накрыло, мужики, так, что ни охнуть, ни вздохнуть.

– Да все нормально, вояка… – тяжело выдохнул Шелихов, опускаясь на траву рядом с так и не пришедшим в сознание ученым. – Все нормально. Я понимаю. Это Зона, капитан, и я видел, как она ломать умеет. Ты, конечно, не струсил. Ты просто не смог…

И Семен закрыл глаза. Мозг отключался в тяжелом забытьи, сталкер медленно терял сознание до тех пор, пока весь мир для него не погрузился в глухую, непроницаемую тьму.

Ни странный предмет, ни детектор он из рук так и не выпустил.

– Ну, очнулся, герой? – Игорь потряс Шелихова за плечо. Семен заметил, как осунулось и посерело лицо ученого и синева окружила запавшие, усталые глаза. – Ну, вот… и без уколов обошлось. Цел?

– Вроде цел… – Семен перевернулся на бок, охнув от боли в отбитой груди. – Мы что, уже на хате товарища капитана? Я, по ходу, что-то пропустил…

– Пропустил, сталкер… ну ты и лось, я тебе скажу. Один подъем на двенадцатый без лифта с тобой на плечах чего стоил. Пять раз отдыхать садился. – Ткаченко потрепал Шелихова по плечу. – Уж думал, кончусь на этих чертовых лестницах.

– Досталось тебе очень, друг. Даже серьезнее, чем мне. – Лазарев показал Семену какие-то цифры на ПМК. – Ты-то в сознании был намного дольше меня, соответственно, получил более длительную экспозицию.

– Что, теперь дураком останусь? – спросил Шелихов, откинувшись на диване и закрыв глаза.

– Нет, раз слова понимаешь и места узнаешь, – хмыкнул Лазарев. – До необратимых изменений, к счастью, дело не дошло, поэтому восстановишься. И, кстати, спасибо тебе, Семен. И меня вытащил, и прибор спас со всей записанной информацией, и даже аноб добыл. Нового типа. Я уже проверил его подручными приборами, он скорее всего безопасен для здоровья. Но это скорее всего.

И ученый положил на журнальный столик небольшой двояковогнутый диск синевато-стального цвета, со слабым перламутровым блеском по краю. Аноб был размером с сигаретную пачку, и, несмотря на внешнюю «металлическую» массивность, весил совсем немного. Шелихов повертел его в руках и положил обратно на столик.

– Интересная вещь… во всех отношениях интересная, сталкер, – ученый бережно поднял диск и уложил его в контейнер. – По некоторым свойствам похож на объект за номером восемнадцать, но превосходит его и по размерам, и по эффекту.

– И что он делает? – лениво, из одной только вежливости спросил сталкер, так как у него начала болеть голова и стали беспокоить серьезные ушибы, полученные при падении.

– Меняет информационный фон. И очень сильно, – уверенно заявил ученый. – Энергоинформационное поле теряет все виды возмущений, потоки становятся ламинарными и почти не способны нести в себе различные сигнатуры и образы… хм, проще, все мои способности попросту сошли на нет в присутствии этого образца. Я… иногда использую интровидение немного не в том качестве, в каком оно обычно работает. Это, пожалуй, единственное полезное свойство, которое иногда помогает в работе, ну, сродни интуиции или озарению…

Лазарев откашлялся и возбужденно продолжил:

– Так вот, когда я попытался заглянуть в объект, у меня абсолютно ничего не вышло. И чем больше я старался, тем ничтожнее был результат… и одновременно с моими усилиями «Шелест» показал поразительные графики. Аномальная активность скачкообразно снизилась во всем здании. То есть до первого этажа – я проверил. Разрушились все до единого дубликаты, видимо, временные петли перестали действовать. И это прорыв, господа… серьезный прорыв. Получается, аноб способен реагировать не на физическое, а на чисто информационное воздействие. Значит, есть возможность ограничить рост очагов. Пока не знаю как, но я по крайней мере наконец-то нащупал рычаги влияния… это прорыв.

– Не забудь добавить, что аномальные поля восстанавливаются, – мрачно отметил капитан.

– Само собой… дом находится в пределах очага, застарелого и давно установившегося. Пытаться его уничтожить – это все равно что стараться веником остановить бурю, ничего не выйдет. Но если бы воздействовать на него в самом начале, когда аномальные поля могли отображаться только на приборах и не произошло качественных изменений пространственно-временных характеристик. Тогда да… вовремя принятая таблетка при первых симптомах, и может быть, в будущем обошлось бы без ампутации неизлечимо больного органа.

– С одной этой побрякушкой много не навоюешь, – хмуро заметил Шелихов.

– Есть целый ряд аномальных образований со схожими свойствами. – Лазарев упрямо мотнул головой. – И я уверен, что раз ты, сталкер, вот так, с ходу, подобрал эту вещь, в том здании их может быть много. Большая экспедиция, десяток маленьких гусеничных роботов с дистанционным управлением – они перероют каждый сантиметр проклятого дома… по крайней мере теперь есть небольшая надежда. Есть.

– Не знаю, мужики… сколько ни сидел я на вышках Периметра, сколько ни рассматривал Зону в бинокли и прицелы, но за все время службы не мог даже представить, что такое здесь творится. – Ткаченко вытащил из рюкзака бутылку водки. – Слушай, наука, померяй это дело своей артиллерией, можно ли употреблять? Но магазинчик вроде был не аномальный…

– Можно, – кивнул тот, поводив детектором над бутылкой. – Процент возможности помереть невысокий. Разве что от цирроза и не в этом году.

– Добро. – И капитан, отвернув пробку, сделал несколько больших глотков, даже не поморщившись. – Не знал я… эх, мужики. Совестно мне перед вами. Оплошал. Честно, если бы только знал, что оно вот так… не пошел бы.

– Что, даже ради жены? – спросил Шелихов, уверенно забирая початую бутылку. – Э, братец… нельзя так говорить. «Мама, ах, если я беременна…» Не пойдет так, капитан. Прекращай эти разговоры, а то сгоришь, как и я, а нам еще до ВВЦ топать, аномалию смотреть. Что наука с нами двоими, убогими, делать станет?

– С такими, как ты, сталкер, наука много чего сделать сможет. – И Лазарев так посмотрел на капитана, что Семену даже стало неуютно. – Вернемся, и я лично поблагодарю Яковлева за то, что отправил нас с тобой, а не с Вахом или… да или с одним Андреем.

– Не нужно, Игорь… – болезненно поморщился Ткаченко. – Не береди. Знаю, что я как последнее дерьмо поступил, и это со мной теперь останется. В Таджикистане я ведь не повернул, не свалился от страха, когда стреляли мы и стреляли в нас? Не повернул! Ох и страшно было, мужики, так, что поджилки дрожали. Но ведь не струсил я тогда… потому что понимал, где враг и что враг этот живой, предсказуемый, что враг – человек, наконец. А не поднятый из прошлого покойник и не та чертовщина, что прямо в душу залезла и начала ее по-своему переплетать. Нет, мужики… я солдат, но не такой войны. Не сталкер я, в общем.

– Ничего, капитан, не переживай… – Шелихов ободряюще улыбнулся и сделал маленький глоток из бутылки. – Это не каждому Зона – красавица. Некоторые даже в начале ходки ломаются, нервы не выдерживают. Нам тут, если верить науке, не особенно долго зависать.

– Еще три пункта, – кивнул Лазарев. – И… хотя бы издалека Ботанический сад посмотреть.

– Ну, почему издалека?

– Потому что были уже две экспедиции, – мрачно проговорил ученый. – И когда ни одна из них не вернулась, Яковлев приказал прекратить попытки изучать тот район, несмотря на то, что РАН давала несколько запросов. Так что – нет.

– Ладно, – легко согласился Серый. – Просто, по вашей системе, как раз в лесу-то и не должно быть много аномалий – домов там мало, народ постоянно не проживал.

– Аномалий немного, и экспедиции успели передать отчеты относительно локальных очагов, – согласился Лазарев. – Но вот зверья там просто швах. Такое ощущение, что оно туда со всей Москвы собирается. Если бы можно было туда как-то доставить научный вездеход… но увы. Полеты над городом практически невозможны.

– Завтра куда?

– По улице Космонавтов. Желательно дойти до гостиницы, провесив путь к выставке. Там как раз на перекрестке с проспектом Мира и разлеглась одна очень любопытная аномалия… приближаться к ней не обязательно, но вот замеры провести нужно. Просканировать воздушный участок… – Ученый достал из кармашка рюкзака нечто, похожее на большой углекислотный баллончик. – Вот это зенитный сканер для «Шелеста». Теоретически должен ловить воздушные аномалии на высоте до трехсот метров, практически я в этом сомневаюсь.

– Авиацию к ВДНХ хочешь провести, наука? – поинтересовался Ткаченко.

– Да, но только беспилотную. Центру слишком накладно терять недешевые разведчики, используемые фактически вместо гаек. Пусть хоть примерные маршруты будут.

– Не проще вот такой набалдашник на самолет посадить? – резонно спросил Шелихов. – И пусть они сами себя от аномалий спасают.

– Да, правильное предложение. Но вся проблема в том, что машины пока недостаточно умны, чтобы на фоновом уровне аномальных полей самостоятельно определять очаги и лавировать между ними, а соответствующая техника серьезно утяжеляет легкий самолет, и без того нагруженный следящей и измерительной аппаратурой. И если операторы, например, над Лосиным островом и недалеко от МКАДа могут дистанционно управлять беспилотниками, то над Городом почти все радиосигналы глушатся намертво – слишком мощные помехи. Так что, как и в старые добрые времена, ни один робот, даже сверхсовременный, не может быть лучше живого дяди с детектором. Иначе бы Центр не пустил в Зону ни одного человека.

– Живой дядя, по ходу, еще и дешевле обходится. – Шелихов нехорошо осклабился. – А чё? Бабы новых нарожают. Причем забесплатно.

– Не пойму я тебя, Семен, – вздохнул ученый. – Вот временами ты человек человеком, а временами…

– Ну что, говори, – махнул рукой Серый.

– А временами не совсем, – отрубил ученый и раздраженно отвернулся. – Бабы, если что, новых не нарожают. Таких не нарожают, как профессор Чернов, старшие научные Липин и Самойленко, полевые сотрудники Миносов и Абрамян… список длинный, если что. Это были незаменимые люди, сталкер Серый. Извини, но тебя противно слушать.

– Не слушай, – отмахнулся Шелихов. – Не заставляю.

– Опять у нас все через пень-колоду… – грустно заметил Ткаченко.

– Ладно… ходку добьем, и каждый своей дорогой, – буркнул сталкер, отворачиваясь лицом к спинке дивана. – А пока давайте ладить, потому что поодиночке Зона сожрет. Сколько раз было…

– Хорошо. Я только «за». – Лазарев протянул руку, и Серый ответил на рукопожатие. – И это, Андрей… ты тоже извини. Как-то само выскочило. Нервы.

– Не вопрос. – Капитан пожал плечами.

Выходить сегодня уже не стоило. Несмотря на то, что до вечера было еще много времени, Лазарев решил не ходить к следующей точке: состояние и ученого, и проводника оставляло желать лучшего. Шелихов достал последний ИРПб, вскрыл упаковку и разделил продукты на троих.

– Завтра по пути нужно будет запастись подножным кормом, – сообщил Шелихов, намазывая джем на галету. – Армейские пайки йок… те сукины дети с собой в аномалию мой запасной рацион прихватили. А голодным по Зоне бегать я лично пас – проходили, больше не хочется.

– По Галушкина есть несколько магазинов, можно пошуровать в подсобках. – Ткаченко снял с примуса сковородку с разогретой тушенкой и баночной кашей. – Наверняка есть непросроченные консервы.

– Да хоть бы и просроченные, – отмахнулся сталкер. – наши советскую тушенку лопали и не жаловались – главное, чтоб банка была не ржавая и не вздутая. Фонили они чуток, правда, да в той Зоне что только не фонило. Здесь в этом плане еще благодать, не приходится постоянно от треска счетчиков ежиться. Так радиация вроде и не пахнет, и не видно ее, и не чувствуешь даже, что дозу словил. А штука это скверная, ох, скверная… в «грязные» места я вообще не совался.

– И что, тушенкой не травились? – заинтересованно спросил ученый.

– Как ни странно, нет. – Шелихов улыбнулся краем губ. – Так, иногда дно вышибало у некоторых особо чувствительных граждан, но чтоб насмерть, по-моему, никто не травился. И тушенка, кстати, мировая была, хоть и просроченная, конечно. Реально настоящее мясо кусками, а не эта соевая хренотень с редкими шматками жестоко растерзанных кур. Не вздутая и чистая баночка у барыг по триста пятьдесят рубликов шла, и то в том случае, если барыга был добрый и отзывчивый.

– А откуда они их доставали?

– Находили склады… под землей в основном. Армейские резервы, запасы на случай какой-нибудь мировой бяки, в лабораториях секретных тоже запасы можно найти, если постараться. А один раз вообще случай был… хотя, конечно, брехня скорее всего.

– Расскажи, – попросил Ткаченко и пододвинул поближе стул.

– Даня Бандарлог рассказывал… он вообще трепло большое, хотя тогда врал очень убедительно… так вот, рассказывал, что с одним дружком набрели они в Зоне на полузасыпанный ход в земле. Вроде как научные подземелья, а лабы заброшенные частенько на ценный хабар богаты. Ну и стали они его отрывать, почти неделю конопатились. Откопали. А эта зараза оказалась не входом в лаборатории, а немецким бункером, да-да, еще с войны. Ни оружия, ни гранат, ничего, короче, чтоб можно было торгашам перетаскать, только, говорят, кучи бумажек с орлами, тюк истлевших в труху тряпок и несколько гнилых ящиков с банками да бутылками. Облазили они сверху донизу все помещение, стены простучали – ничего больше нет. Бандарлог – товарищ немного без царя в голове, ну, взял бутылку, откупорил, лизнул, а потом сразу половину и выжрал. Ром, ямайский, ага… и закусил там же. Сардинами из баночки.

– Да ну на фиг. Брешет ваш Бандарлог как собака. – Ткаченко отмахнулся, словно от надоедливой мухи. – Не могут столько времени консервы храниться. Да и насчет рома я сильно сомневаюсь.

– Скорее всего брехал сталкер, – согласился Шелихов. – Чего с макаки-то взять? Но, как бы то ни было, Слизняку он таки сторговал за неплохие шиши несколько эксклюзивных бутылочек и комплект не гнилой, вполне себе крепкой офицерской формы со всеми значками да всякими нашивками. Тот не раздумывая взял, видать, были у него на примете подходящие покупатели.

– Не исключено, что это тоже частный случай петли времени, – задумчиво проговорил Лазарев. – Но так, чтобы не дубликаты по образам, а немалые объекты переносить, тем более через столько лет… но как бы то ни было, я слышал, что сталкеры иногда продают торговцам оружие времен Великой Отечественной. И в очень неплохом состоянии… а у одного из сталкеров, по-моему, наемников, видели как-то немецкий автомат «Шмайссер».

– Пэ-пэ. Пистолет-пулемет. И не «Шмайссер», а эм-пэ сорок один. Да, говорили о таком, причем надежные, не трепливые люди говорили. Лично, правда, не видел.

– Петли… хм. Почти наверняка виноваты петли, – пробормотал ученый.

На кухне послышалось шипение кипящего сала, и капитан снял сковородку с примуса. На троих горячая каша с кусочками мяса разошлась быстро, за обедом пару раз перемолвились парой ничего не значащих фраз. Шелихов вскоре уснул – сказалась очень серьезная усталость и последствия приема препаратов. Перед тем, как забыться сном, Шелихов подумал, что Москва как-то не особо богата на мутантов. По крайней мере за целый день не встретилось ни одной серьезной твари. Сталкеру очень хотелось, чтобы и завтра не состоялось никаких непредвиденных встреч.

– Тихо, мужики. Лучше постоим немного… посмотрим, чем дело кончится. – Шелихов поднял руку. – Если что, стрелять по моему сигналу.

Просто выйти из подъезда и проследовать уже намеченной за вчерашний день тропинкой не получилось. У площади, прямо через дорогу, широким кругом сидели полтора десятка крупных псов. Здоровенные, все как один косматые, они отдаленно напоминали старых, больных кавказских овчарок. Но это если смотреть издалека… в бинокль собаки вовсе выглядели древними, сильно побитыми молью музейными чучелами со свалявшейся в грязные колтуны шерстью и стеклянными, неживыми глазами. Только в отличие от чучел собаки время от времени двигались. Движения их были неловкими, дергаными, псы вихляли задами, подволакивая тощие лапы, чесались, пуская на ветер большие клочья вылинявшей шерсти. Некоторые собаки тряслись крупной дрожью, сгорбившись, словно от сильных внутренних болей, но то один, то другой зверь приподнимал губы, демонстрируя толстые желтые клыки, и с неожиданной яростью щелкал челюстями, словно пытаясь словить невидимого врага. Из здания супермаркета, где, видимо, и было логово стаи, на площадь выходили новые собаки, и Семен внутренне порадовался тому, что вчера удалось пройти мимо магазина без приключений.

Псы собрались на площади не просто так. В центре круга, образованного серыми облезлыми спинами и ощеренными пастями, стояло нечто такое, что Семен не смог даже подобрать к нему название. Черно-багровое, перекрученное жгутами тело со штакетником выпирающих ребер и несколькими несимметричными костлявыми конечностями, было почти двух с половиной метров в высоту и издалека напоминало неровную, согнутую корягу с беспорядочно торчащими ветвями тощих, словно иссушенных лап. Откуда-то сбоку из бугристого ствола туловища отрастала короткая жилистая шея, на которой с поразительной скоростью крутилась и дергалась во все стороны длинная, отдаленно похожая на лошадиную голова. Монстр, раскрыв впечатляющую пасть с толстыми, почерневшими пнями зубов, непрерывно вопил, на асфальт падала пузырящаяся пена. Несмотря на то что глаз у существа, похоже, был всего один, так как на месте другого была просто заросшая шкурой яма, тварь умудрялась отслеживать движение всех собак. Стоило какому-либо псу хотя бы привстать, «коряга», мотая костлявыми лапами, стремительно оборачивалась, и окрестности оглашал очередной вибрирующий, ржавый скрежет и визг.