Текст книги "Живые и взрослые. По ту сторону"

3.

Вот ведь, Ника и представить не могла, что окажется внутри настоящего мертвого фильма! Вью-Ёрк оказался таким же, каким она видела его в кино, – но все-таки другим. Город тянется к небу параллелепипедами небоскребов, неоновые огни отражаются в матовых стеклах длинных мертвых автомобилей, рекламные надписи вспыхивают над мостовыми, манекены в витринах вызывающе прекрасны, а сквозь стеклянные окна кафе видны парочки, сидящие за столиками с бокалами в руках…

Впервые Ника видит столько мертвых сразу – настоящих мертвых, хочется даже сказать «живых», не каких-нибудь зомби или ромерос, нет, обычных мертвых людей, мужчин в хорошо сшитых костюмах, детей в пестрых куртках, длинноногих девушек в босоножках на высоком каблуке. Поток пешеходов струится по тротуару, пересекает гудящую улицу, вливается в подземелье сабвея…

Ника смотрит во все глаза: вот от чего защищают нас пограничники, вот что скрыто по ту сторону Границы.

– Ну что, Марина, – говорит Ника, – стоило воздвигать Границу, чтобы отгородиться от этого?

Марина пожимает плечами. Подумаешь, мертвые босоножки и элегантные платья – в конце концов, у ее мамы тоже два мертвых платья и одни франкские туфли, тоже очень красивые. Хотя ночные улицы, залитые ярким и словно бы посторонним светом реклам… да, такого Марина никогда не видела.

Они спускаются под землю – в мертвое метро, знаменитый вью-ёркский сабвей. Марина исподтишка смотрит на Нику – ну как, довольна? Да уж, в самом деле – грустное зрелище, никакого сравнения с нашими подземными мраморными дворцами. Кислый запах немытого человеческого тела, металлический привкус гари… а вот какой-то старик спит прямо на перроне, подложив под себя картонные коробки. Наверно, бездомный, думает Ника и замечает еще одного пассажира. Прислонившись к колонне, он курит в ожидании поезда.

Вспышка света, грохот – поезд появляется из тоннеля, пестрый, разрисованный, покрытый непонятными словами на инглском. Ника не успевает прочитать – из вагона выскакивают несколько парней в кожаных куртках на голое тело, и тут пассажир отрывается от колонны и бежит. Парни несутся следом, выкрикивая гортанные команды. Грохочут тяжелые ботинки, двое отсекают его от эскалатора, еще двое нагоняют и сбивают с ног. Ника слышит глухие удары – упавшего бьют ногами, – потом свист с дальнего конца платформы, грохот нового поезда, визг тормозных колодок…

Двое полицейских, на ходу выдергивая из кобуры пистолеты, бегут к месту драки. Парни в кожаных куртках успевают вскочить в вагон за секунду до того, как двери закрываются.

Полицейский подходит к лежащему и носком сапога откидывает с лица длинные волосы:

– Еще один банан, – говорит он с презрением, – лихо отделали.

– Добавь, если охота, – ухмыляется второй.

– Да ну! – И полицейские неспешно удаляются, не обращая внимания на Нику и ее друзей.

Ника подбегает к съежившемуся телу. Смуглый молодой парень, лет двадцати, слабо стонет.

– Как он? – спрашивает Марина. – Живой?

Лева хмыкает, и Марина поправляется:

– Я имела в виду – цел?

– Вроде да, – говорит Ника и приподнимает парню голову.

– Как тебя зовут? – говорит Лева первую пришедшую в голову инглскую фразу.

– Сандро, – отвечает раненый, с трудом разлепляя разбитые губы.

Марина внимательно смотрит на длинные волосы, заплетенные в косички и перепачканные в крови и грязи.

– Где ты живешь? – спрашивает она, – куда тебя отнести?

– Алессандро, дай гостям тарелки! – командует, помешивая в кастрюле какое-то коричневое варево, сенёра Фернандес, крупная высокая женщина. – И не делай вид, что ты умираешь! Я же говорила тебе, не суйся в западные кварталы!

– Ничего я не умираю, мам, – бормочет Сандро, накрывая на стол.

Они сидят в маленькой кухоньке, пропахшей горелым маслом и специями. Никогда не задумывалась, что мертвые тоже потеют, улыбается про себя Ника. Но здесь, во Вью-Ёрке, всюду воняет! Впрочем, смотря с чем сравнить: те же мертвые по нашу сторону Границы – вот это действительно ужас.

Почему-то сейчас мысль о фульчи-атаке Нику смешт. В самом деле – откуда бы здесь, во Вью-Ёрке, взяться фульчи.

– Вот посажу тебя под замок, – бурчит женщина, – будешь знать!

– Эти джеты совсем оборзели, – отвечает Сандро. – Мы им надрали задницу на прошлой неделе, вот и отлавливают наших по одному. Ну, ничего, мы им нанесем визит…

Сандро сплевывает в раковину кровь из разбитой губы. Раковина ржавая, скособоченная. Трудно представить, что эта квартира и роскошные витрины – один и тот же город.

Видимо, где-то здесь тоже проходит Граница – невидимая Нике, но понятная для всех жителей Вью-Ёрка.

– Ладно, готово, – говорит мама Сандро, приложившись к гигантскому половнику. – Давайте к столу, дети!

Громкий голос разносится по всему дому – небось, и соседи сейчас прибегут, думает Ника, но нет, только из глубин квартиры, обгоняя друг друга, несутся еще пятеро – трое мальчиков и две девочки, братья и сестры Сандро. У всех волосы заплетены в длинные тонкие косы, перетянутые яркой лентой или разбросанные по плечам.

Усаживаются за стол. Так тесно, что Ника сидит вплотную к Марине, а с другой стороны ей в ребра упирается острый локоток смуглой девчушки, на вид чуть старше Шурки.

– А вы откуда во Вью-Ёрке? – спрашивает сенёра Фернандес.

– Издалека, – отвечает Марина, – а вы?

– Разве не видно? – Сандро смеется, встряхивая гривой.

Ника смотрит с изумлением. Что должно быть видно? – но Марина кивает, словно все поняла.

В тарелку шмякается половник буро-коричневой массы, исходящей паром. Ника так голодна, что не дожидаясь, пока положат остальным, запускает туда ложку и тянет ее ко рту.

– Ну-ка, девочка, не спеши! – говорит хозяйка. – В вашем издалека что, не принято благодарить Господа, перед тем как набить себе брюхо?

Марина толкает Нику локтем, и та, покраснев, возвращает ароматную еду в тарелку.

Мать Сандро складывает ладони лодочкой и быстро говорит:

– Господи, благодарю Тебя, за то, что даешь нам нашу ежедневную пищу, сохраняя силу в наших телах, чтобы мы славили Тебя и дальше, день за днем.

– Аминь, – хором говорят ее дети, и тут же кухня наполняется звоном ложек, причмокиванием, хлюпаньем и чавканьем. Сразу понятно, что здесь сидят голодные люди, которых никогда не ругали за то, что они не умею вести себя за столом.

Ника наворачивает фасоль – ну да, фасоль, после первой же ложки понятно. Кто бы подумал, что может быть так вкусно! Сандро морщится – кажется, ему сломали ребро, и правая рука плохо слушается.

– Ничего, – говорит его мать, – хочешь, покормлю тебя с ложечки, как в детстве?

Все ржут.

– Я сам, – буркает Сандро и добавляет: – С Божьей помощью.

Ника думает, что впервые видела, как люди молятся. Ну да, Михаил Владимирович говорил, мол, живые знают, что, уходя, попадают в Заграничье, но существует ли Заграничье второго порядка, Заграничье для дважды мертвых, – никому не известно. Поэтому очень часто мертвые все еще верят в Бога – вот и храмов у них много, не чета нам.

– А вы давно из Банамы? – спрашивает Марина.

Банама! Ника чуть не подавилась. Та самая область, где в оффшорной тюрьме держат Гошу! С чего Марина взяла, что Сандро и его семья – из Банамы?

– Кто ж нам считает, деточка, – отвечает сенёра Фернандес. – А ты ведь, небось, никогда и не была в тех краях?

– Нет, – качает головой Марина, – но у нас все знают о гирельерах….

– Вива либерта! – кричит Сандро, срывает ленту с косичек, и они разлетаются по плечам.

– Вива! – вторят ему братья и сестры.

– Тихо, – шикает мать, – у нас ужин, а не долбаный митинг.

– Ладно тебе, ма, – бурчит Сандро, но затем снова завязывает ленту и тянется за лепешкой, чтобы подобрать остатки еды с тарелки, и Ника думает, что могла бы остаться здесь навсегда, потому что вот она, настоящая семья, с матерью, братьями и сестрами, которой у нее никогда не было и никогда не будет. Да, она могла бы остаться – если бы не Гоша.

Плюх! Сенёра Фернандес шлепает посуду в полную пены раковину – брызги почти долетают до Ники.

– Сейчас все перемоем – и на боковую, – говорит сенёра Фернандес. – Выключу свет и все. Нечего им телевизор смотреть, только электричество тратить, тоже, между прочим, деньги немалые.

– Особенно в кризис, – говорит Марина.

– Деточка, – отвечает ей женщина, – кризис – это у богатых, а у нас – просто жизнь. Как была, так и осталась. Младшие лазают черт-те где, и дай Бог, чтобы по стройкам, а не по чужим форточкам! А Сандро… эх, мальчишка совсем от рук отбился. Ведь пришибут его джеты рано или поздно, ох, чует мое сердце!

Ника уже знает: джеты и бананы – две враждующие молодежные банды. Они делят юг Вью-Ёрка и то и дело сходятся в жестоких драках, защищая границы своих владений. «Защищая границы», думает Ника. Никогда и в голову не приходило, что могут быть «границы» с маленькой буквы.

– А ваш муж?.. – спрашивает Лева

– Нету мужа, – отвечает сенёра Фернандес, – нет и не было.

– Как же так не было?.. – начинает Ника, но Марина пинает ее под столом, чтобы замолчала.

– А вы никогда не бывали у нас, да? – спрашивает сенёра Фернандес, погружая руки в мыльный раствор.

– В Банаме? – говорит Марина. – Нет, никогда. Это вообще наша первая поездка.

– А хотели бы?

– Да! – выкрикивает Ника, и Марина строго на нее смотрит, а потом говорит задумчиво:

– Можно. Почему нет?

Интересно, как они тут путешествуют? думает Ника. Майк говорил Марине, это непросто, но вот эти Фернандесы… люди небогатые, вряд ли могут себе позволить что-то очень секретное…

– Я думаю, вас мне Бог послал, – говорит сенёра Фернандес. – Вы ведь возьмете с собой моего Сандро? Нечего ему делать во Вью-Ёрке.

– Конечно, – говорит Лева. – Сандро отличный парень, и мы с радостью…

– А что вы не отправили его домой раньше? – спрашивает Марина.

– Так, деточка, как же я его отправлю? Ему компаньон нужен, а где взять? Вот я и говорю: вас мне Бог послал.

– Мы будем рады помочь, – осторожно говорит Марина, – тем более, интересно было бы побывать в Банаме. Но я не знаю, как быть компаньоном и что нужно делать.

Сенёра Фернандес плещет тарелками в раковине, вынимает их и ставит на буфет.

– Ничего вам не надо делать, – говорит она. – Достаточно того, что вы живые.

У Ники перехватывает дыхание, рука сжимает грязную вилку – бесполезное, в сущности, оружие. Краем глаза она видит, как вскакивает Лева. Одна Марина остается сидеть, как сидела.

– Как вы догадались? – спрашивает она.

– Девочка, только живые задают вопрос «давно ли», – говорит сенёра Фернандес. – У нас тут нет времени, это же все знают.

Через плечо она смотрит на Нику с Левой и добавляет:

– Да вы успокойтесь, чего там. Вы моему Сандро помогли, я ж вам не враг, не выдам. И даже спрашивать не буду, как вы здесь оказались и зачем.

Ника облегченно улыбается и кладет вилку на стол – осторожно, чтобы сенёра Фернандес не заметила.

Но она замечает и, улыбнувшись, говорит Нике:

– А про мужа моего ты тоже зря спросила. Мы же здесь так и появились: я и их шестеро. А был ли у меня муж, да какой – это все у живых. Никто уж и не помнит.

Ну да, запоздало соображает Ника, они же здесь вечно в одном возрасте. И семьи не меняются: Майку прислали другого отца, а здесь, если что, пришлют нового сына или новую мать. А матери у Майка нет, и ниоткуда она не возьмется – как и отец Сандро.

Она смотрит на Сандро и думает, каково это – вообще не знать своего отца? У нее хотя бы осталась память…

Все вместе они идут по берегу заброшенного канала. Лева шепчет Нике:

– Вот я говорил, нафига Марина потащилась с Майком прощаться? Теперь бери его с собой!

– Да ладно, – так же шепотом отвечает Ника. – Майк же Гошин друг, поможет нам его освободить.

Майк идет впереди с Мариной. Ника надеется, что он не слышит их разговора. Сандро с матерью – в авангарде их небольшого отряда.

– Ты береги там себя, – говорит ему мать, – а то знаю я вас, мальчишек. Приедешь, хвост трубой – мол, я из Вью-Ёрка, меня ничем не удивить… Банама тоже тебе не поездка на живых горках с аттракционами!

Живые горки, соображает Ника, это то, что у нас называют «мертвые горки». Такая штука, где надо в вагончике… при одном воспоминании ее мутит.

– Не, мам, не волнуйся, – говорит Сандро. – Я еще сюда вернусь. Мне еще с джетами надо разобраться.

Мандельброт спрятан под полуразрушенным мостом. Сенёра Фернандес откидывает порыжевший брезент, под ним – гигантская ржавая сигара.

Вот как он выглядит, думает Ника. Знать бы – спросила бы у Кирилла, как управлять этой штукой.

– Хорошо доберетесь, – говорит сенёра Фернандес. – Говорят, чем больше живых – тем лучше работает. А вас тут трое против двоих.

– Почему – чем больше живых, тем лучше? – спрашивает Лева.

– Сынок, – пожимает плечами сенёра Фернандес, – я-то откуда знаю? Люди говорят, у тех, кто сам, добровольно, пересек Границу, – у них магическая сила.

Ника прислушивается к себе: никакой особой силы она не ощущает. Может, это только байки – полезут они сейчас в этот мандельброт и все, с концами.

– Хватит уже нюниться, – говорит Сандро, обнимя младшую сестру.

Он лезет внутрь первым. Ника, поежившись, отправляется следом.

Внутри мандельброт напоминает заброшенный мини-автобус: несколько сидений, ремни, только окон нет. Кисло пахнет заброшенным жильем и немного машинным маслом.

– Как в кино, – говорит Лева, пристегиваясь.

Марина входит последней и захлопывает дверь, на прощанье махнув рукой семье Фернандес.

– Возвращайся, Сандро! – кричит девчушка, сидевшая рядом с Никой за ужином.

– Вива либерта! – отвечает Сандро, и тут же их обволакивает тьма и тишина. Ни единого звука, ни лучика света. Вот так и теряешь ощущение времени, думает Ника. Если перемещения из области в область – привычное дело для жителей Заграничья, неудивительно, что со временем здесь так сложно. И тут она засыпает или, точней, впадает в забытье, из которого ее выводит громкое гудение, а потом яркий солнечный свет.

4.

Да, солнце в Банаме намного ярче, небо – синей, и только море, что набегает на уходящий в бесконечность пляж нежнейшего жемчужно-белого песка, не с чем сравнивать, потому что на южном море Лева оказался впервые. Для Левы здесь многое впервые: шелестящие на ветру изрезанные листья пальм, крикливые многоцветные птицы с длинными хвостами, гигантские черепахи на солнцепеке, больше Мины раз в двадцать-тридцать.

Город – с узкими улицами, чтобы прятаться в тени от послеобеденной жары, с просторными площадями, чтобы сидеть за столиками кафе прохладным вечером, с маленькими часовенками и огромными храмами, чтобы мертвые жители Банамы находили в них утешение.

Впрочем, жители Банамы нуждаются не только в утешении, но и в еде, воде и деньгах – на улице полно нищих. Только что оборванная девочка, ровесница Шурки, два квартала бежала за ними и кричала дай монетку сиротке, дай монетку! пока толстый полицейский в солнцезащитных очках не отогнал ее ударом дубинки.

– Подайте, сенёр на пропитание, подайте. – Худая костлявая рука цепляется за рукав. Лева оборачивается и вздрагивает: лицо женщины покрыто гнойными язвами, зеленовато-желтыми, нос вдавлен в череп, а левый глаз почти весь вытек. Женщина стоит на каменных ступенях большого храма.

– Здесь много таких, – говорит Сандро. – Не обращай внимания.

– Она же больная, – возражает Ника, – ей требуется медицинская помощь.

– Она нищая, и это ее работа.

– А медицинской помощи здесь все равно не дождешься, – кивает Майк.

– Не всё, выходит, врали нам в школе, – говорит Марина.

– А вам в школе рассказывают о Банаме? – спрашивает Сандро.

– Нет, – отвечает Лева. – Нам рассказывают о Заграничье в целом… отдельные области изучают только в институте, да и то, только студенты, которые готовятся в шаманы или орфеи.

– Круто, наверное, ходить туда-сюда, от живых к мертвым, – говорит Сандро.

– Ни фига не круто, – отвечает Ника. – Очень страшно.

Она отвечает легко, потому что сейчас почти забыла свой страх. Почему-то Ника уверена: у них все получится. Здесь, по ту сторону Границы, тоска и печаль, с которыми она свыклась за годы после гибели родителей, покинули ее. Может, остались в промежуточном мире, в маленькой комнате, где, скрючившись в кресле, замерла безутешная женщина. Может, горе мертвой матери было так огромно, что поглотило Никины отчаяние и грусть, как океан вбирает слезы, пролитые путешественником, одиноким в бескрайних водных просторах.

А может, дело в том, что здесь, в Заграничье, Ника ближе к родителям. Она все время думает о них – вот и сейчас, глядя в спину Майку, прокладывающему дорогу в толпе через плотный запах пота и пряностей, она думает: он ведь тоже потерял отца. Конечно, Майк боялся Орлока – но ведь наверняка и любил. А она, Ника, убила его – и Майк остался сиротой, как и она, с неизвестным «новым отцом».

Какой-то замкнутый круг, думает Ника. Или нет, не круг, а не знающая Границ эстафета, эстафета сиротства и одиночества.

Как там только что кричала девочка: дай монетку сиротке?

Много нас здесь, сирот, и монетками нам не помочь.

Они живут в домике у Мигеля, двоюродного дяди Алессандро, где на вбитых в стену крючьях висят четыре гамака (вместо кроватей), все пропахло табаком, жарко, хорошо еще, что работает душ. Марина и Ника вдвоем отправляются в дощатую хибарку во дворе и десять минут с наслаждением обливают друг друга тепловатой водой, смывая полуденный пот. Вдоволь наслушавшись приглушенного хихиканья, взрывов хохота и плеска, Лева барабанит в дверь, кричит: «Очередь! Соблюдайте очередь!» – и девочкам приходится наскоро вытереться и уступить место Майку с Левой. Тут же выясняется, что, пропустив Марину с Никой вперед, мальчишки получили душ в свое распоряжение. У них-то теперь нет причин торопиться, и Лева выходит через двадцать минут, а Майк – еще через десять.

Сандро сказал, что мыться в жару – только воду переводить, и весь потный сидит с бутылкой пива во дворе, удобно устроившись в тени большого дерева с жирными мясистыми листьями.

– Нравится тебе здесь? – спрашивает его Лева.

– А как же! – отвечает Сандро. – Это же родина, другой такой области нет нигде! Ты-то сам тоже, небось, домой хочешь вернуться?

Лева задумчиво смотрит на двух копошащихся в пыли куриц.

– Есть немного, – говорит он, – дела только надо доделать.

– Все хотел спросить, – отвечает Сандро, – у вас-то здесь какие дела?

– Секретные, – буркает Лева и порывается встать.

– Да ладно, – удерживает его Сандро, – давай я тебе расскажу, зачем на самом деле я сюда отправился.

– Ты ж сказал – родину повидать? – удивляется Лева.

– Это тоже, – кивает Сандро, а потом, сделав большой глоток пива, продолжает: – Но не только. Тут все сложнее.

Он замолкает, словно собираясь с силами. Лева смотрит на закрытую дверь домика – если сейчас кто-то придет, Сандро ни за что не расколется.

– Тут такое дело, – говорит Сандро. – Отца у меня нет, я в семье за старшего. Но я ж все равно мальчишка… подросток, молодой парень, как хочешь назови. Но не взрослый, нет. Я потому и с джетами махался, чтобы доказать всем… а потом как-то понял – ничего не выйдет.

– Почему? – спрашивает Лева.

– Ты вот умный, а тоже сразу не сообразил, – говорит Сандро. – Потому что я мертвый, вот почему. У нас как – вокруг что-то по мелочи меняется, мода там всякая, или вдруг кризис случится… а мы не меняемся. Сидишь в своей области – и какой был, такой и остаешься навсегда. Чего ни делай, хоть всех джетов положи из автомата.

Глаза Сандро сверкают, и Лева чуть заметно улыбается: дались ему эти джеты, вот ведь глупость!

– А потом я понял, – продолжает Сандро. – Если есть возможность измениться – то это надо путешествовать между областями. Не знаю почему, но я прикинул – если лучше всех путешествуют живые, выходит, каждый, кто путешествует, немного на живых становится похож. Чуть-чуть. – Он помолчал, а потом добавил: – Но, может, мне и чуть-чуть хватит.

Лева не успевает ответить: дверь домика открывается и во двор выходит Марина, улыбающаяся, свежая после душа. Следом за ней – Майк.

– Привет, ребята, – говорит она. – О чем речь?

– Да так, – уклончиво отвечает Лева. – Сандро всякое про Банаму рассказывает.

– Это здорово, – говорит Марина и улыбается Сандро: – А о гирельерах расскажешь? Я ведь только несколько фильмов видела, а живые фильмы… в них всегда немного присочиняют.

– Нас называют гирельерами из-за гиреля – ну, нашей прически, – объясняет Сандро, тряхнув косичками. – Раньше такую носили только женщины, но гирельеры объявили, что не будут стричься, пока в Банаме остаются вью-ёркские тюрьмы и войска. Это круто – не стричься, но с длинными волосами очень неудобно – и кто-то придумал, что можно заплетать их в гирели, как женщины. Получается красиво, такая львиная грива. Но, конечно, здесь, в Банаме, мы прячем волосы, чтобы нас полиция не вычислила. У нас для этого есть отличные круглые шапки, волосы под них можно целиком убрать.

– А ты знаешь настоящих гирельеров? – спрашивает Марина.

Сандро недовольно отбрасывает пустую бутылку:

– Девочка, а я тебе чем не настоящий?

Еще раз назовет ее «девочка» – дам в морду, думает Лева, но Марина только улыбается:

– Настоящий. Но мне нужны организованные боевые отряды. Наш друг здесь, во вью-ёрской тюрьме – мы хотим его отбить.

– Круто, – говорит Сандро. – А за что его в тюрьму?

– Ни за что, – пожимает плечами Марина.

– Наверное, за незаконный переход границы, – говорит Майк. – Мне отец говорил что-то…

Почему мне все время кажется, что Майк врет? думает Лева. Может, потому что два года назад он выдал нас Орлоку? Но ведь прошло два года…

Или мне просто не нравится, как он смотрит на Марину?

А Майк смотрит. Не сводит глаз, особенно когда ему кажется, будто никто не видит. Марина отвернется – и Майк взглядом сверлит ей затылок. Марина повернет голову – и Майк как ни в чем не бывало глядит в пол.

Я ему не доверяю, говорит себе Лева. Не доверяю – и все.

За неделю они привыкли к влажной жаре, спертому воздуху, к запаху табака, чеснока и пота, неизбежному в людном месте. В душный послеобеденный час Лева лежит в гамаке и смотрит, как Марина, уставшая от вынужденного безделья, учится метать разные острые предметы в нарисованную на стене мишень: начала с ножа, а потом перешла к топорику для разделки мяса.

Лева опасается, что дело дойдет до старинной алебарды из музея или еще какого экзотического снаряда.

Ника, лежа в соседнем гамаке, лениво комментирует броски подруги:

– Восемь! Опять восемь! О, позорище! Шесть, почти пять с половиной! А вот теперь лучше – восемь! Ну наконец-то, девять, еще немножко – и вершина взята!

– Я вообще-то и сама отлично вижу, куда попала, – огрызается Марина.

Она стоит посреди комнаты, сжимая в руках топорик, широко расставив ноги. Лева, затаив дыхание, любуется ею.

– Ну, как хочешь. – И Ника демонстративно открывает инглскую книжку, полученную от Кирилла. Она прочла уже больше половины.

– Скажи хотя бы, про что там? – спрашивает Лева.

– Про то, как все устроено, – отвечает Ника. – Я не до конца понимаю, к сожалению. Но как минимум понятно, что между нашим миром и Заграничьем протянуто множество нитей… информационных каналов…

– Через дырки в Границе?

– Нет, дырки тут ни при чем. Эти каналы проходят сквозь Границу… вообще-то ни живые, ни мертвые обычно не могут по ним перемещаться. Но вроде как при некоторых специальных условиях можно притянуть к себе человека из-за Границы.

– Как мы Майка когда-то? – спрашивает Марина, бросая топорик в стену.

– Опять восемь, – скосив глаза, комментирует Ника, – хороший стабильный результат.

– Я вижу, – говорит Марина. Она злится – никак не удается положить топор в десятку.

– Нет, кажется, не как Майка… – Ника задумчиво листает книжку. – Хотя черт его знает… я половину слов не понимаю.

Майк, как обычно, днем ушел на переговорный пункт – крутит там интердвижок, сообщает отчиму, что у него все нормально.

– Может, дашь Майку прочесть? – спрашивает Марина. Она вытащила топорик из стены и снова примеривается.

– Не надо, – говорит Лева. – Я ему что-то не доверяю.

– Это еще с чего? – и Марина от удивления всаживает топор в позорную «тройку». Такой удар Ника даже не комментирует.

– Не знаю, – говорит Лева, – просто мне иногда кажется…

– Что тебе кажется? – спрашивает Сандро, входя в комнату.

– Нам кажется, в десятку ей никогда не попасть, – говорит Ника.

– Попаду, не волнуйтесь, – отвечает Марина, возвращаясь на боевую позицию.

– А у меня, братья, радостная новость, – говорит Сандро. – Сегодня вечером нас отвезут к Чезаре.

– Кто это? – спрашивает Лева.

Марина бросает топорик.

– Знаменитый гирельер, – отвечает Сандро, – живая легенда.

– Ух ты! – восклицает Ника. – Десять! Наконец-то!