Текст книги "Живые и взрослые. По ту сторону"

7.

Потом они мчатся сквозь ночь на угнанных армейских грузовиках, все вчетвером – обнявшись в кузове, брезентовый полог хлопает на ветру, урчит мотор, и Марине кажется, что Ника целует Гошу, а может, только кажется, а если даже и целует – ну и что? Они не виделись неведомо сколько, и, в конце концов, только что его спасли.

– Ну что, дурак, доволен теперь? – Лева пихает Гошу в бок. – Что нам ничего не сказал, один поперся? В героя решил поиграть?

– Ну, дурак, да, – соглашается Гоша, – но вы бы меня не отпустили. А я вроде как Нику хотел прикрыть.

– Не фиг меня прикрывать, – смеется Ника. – С вами, героями, всегда так: сначала прикрываете, а потом вас же и спасай.

Грузовик останавливается, они выпрыгивают из кузова. Песок мягко пружинит под ногами, в темноте шумят невидимые морские волны. В свете фар – бесконечный пляж, в темном небе сияет опрокинутый узкий серп луны.

Вчетвером, прижавшись друг к другу, они стоят над прибоем. Ника то и дело касается Гошиной руки – не то гладит, не то проверяет: Гоша в самом деле тут, в самом деле вернулся к ним?

Волны океана бросаются на песок – и их мерный шум напоминает о литорали Белого моря, о первом путешествии и первой победе.

Мы уже почти взрослые, думает Лева. Почти взрослые, но здесь, в темноте, за час до рассвета, взявшись за руки, мы можем на миг вернуться назад, в то невинное время, когда еще не встретили Майка, не увидели Арда Алурина, не приняли первый в своей жизни настоящий бой… когда мы еще были детьми.

Новый грузовик въезжает на пляж, в свете фар Лева смотрит в лица друзей – и на секунду они превращаются в давних мальчиков и девочек.

Из грузовика спрыгивает Майк.

– Привет, чуваки! – кричит он. – Дело выгорело, а?

И тут Лева вспоминает, что Сандро больше с ними нет.

Солнечные лучи косо расчерчивают влажный душный воздух. Над головой переплетенные ветви, путаница лиан и листьев, все оттенки зеленого… только разноцветные пятна попугаев скользят по зелени, щелкают клювами, пронзительно галдят. Чезаре стоит перед грубо сбитым столом. Косички распущены, спускаются на широкие плечи, лицо торжественно и серьезно. Одну за другой он зажигает свечи на столе.

– Мы прощаемся с нашими друзьями, погибшими ночью, – говорит он. – Мы не смогли увезти их тела, но по нашей традиции мы вспомним их, зажигая поминальные свечи.

Чезаре одно за другим называет имена, и Лева думает, как это глупо: разве, зажигая свечу и называя имя, можно попрощаться с человеком? Впрочем, они же все равно уже были мертвые – и Лева думает, что там, в Заграничье Живых, он бы не поверил, что будет хоронить чужих мертвых.

Чезаре зажигает последнюю свечу, говорит: Алессандро Фернандес – и Лева вспоминает тарелки с дымящейся фасолью, сенёру Фернандес, трех братьев и двух сестер Сандро, грохот вью-ёркской подземки, разговор в пыльном дворе.

Сандро так и не стал взрослым… так и ушел мальчишка-мальчишкой. Что он там сказал Нике? Что-то про джетов и еще…

«Только не говорите маме». Эту просьбу легко выполнить – вряд ли они снова увидят сенёру Фернандес. Разве что Майк, когда вернется домой…

Семнадцать трепещущих огоньков на столе, суровые гирельеры молча стоят вокруг – а затем налетает ветер и одну за другой задувает свечи.

– Пусть они найдут дорогу по ту сторону любой Границы, – произносит Чезаре, – а мы их никогда не забудем. Вива либерта!

– Вива либерта! – откликаются люди.

А может быть, думает Лёва, в мир дважды мертвых Сандро все-таки придет взрослым? Может, будет отцом какому-нибудь мальчишке, и получится, что не зря он так старался?

– Спасибо, что помогли, – говорит Марина.

Чезаре курит, прислонившись к нагретому боку грузовика.

– Мы всегда рады помочь живым, – отвечает он. – Они много делают для нашей борьбы.

Не видел здесь ни одного живого, думает Лева. Впрочем, как бы я определил? А может, в самом деле не видел, может, они приходят по ночам, тайком. Шаманы или даже легендарные диверсанты, воины-тезеи пересекают Границу, чтобы… чтобы что?.. чтобы много сделать для их борьбы?

Чезаре бросает окурок на песок, вдавливает носком ботинка из сыромятной кожи. Как Марина смотрит на Чезаре! Примерно так же, как Майк – на Марину. Конечно, Чезаре – сильный, красивый, мускулистый… Леве никогда таким не быть, ни здесь, ни по ту сторону Границы.

Они совсем не похожи, хотя оба и носят очки.

Наверно, я просто ревную, думает он. Чезаре – отличный парень. И помог нам освободить Гошу. Мне тоже надо поблагодарить его – тем более, скоро уже расставаться.

– Как вы нас отправите назад? – спрашивает Лева.

Знаменитый гирельер улыбается:

– Проще простого. У нас есть все, что нужно для Перехода.

Ну да, можно было догадаться: то, что работает по ту сторону Границы, работает и по эту. Все знакомо: пятиконечная звезда в круге, магнитная свеча в центре, пятеро держатся за руки.

– Опять в промежуточные миры? – спрашивает Ника, и Леве кажется, что голос у нее дрожит.

– Нет, – отвечает Чезаре, – вас должно доставить в Заграничье… к живым.

– А Майк? – спрашивает Марина. – Что он там будет делать?

– Нет, нет, не волнуйся, – объясняет Чезаре, – каждый попадает к себе. Вы четверо – к живым, а Майк – в свой пузырь, в свою область.

Это нелогично, думает Лева. Если мы отправляемся впятером, наверное, и прибудем на место впятером… но ведь в промежуточных мирах мы разделились… видимо, и здесь можем разделиться… но почему только Майк?

– Давайте прощаться, – говорит Марина и протягивает руку Чезаре.

– Да, – говорит Майк, – давайте прощаться. Может, свидимся когда-нибудь…

Голос у него какой-то неуверенный. Ну да, если снова встретимся, мы будем уже совсем взрослые, а он по-прежнему четырнадцатилетний мальчишка.

Лева тоже пожимает руку Чезаре, хлопает Майка по спине, а потом они становятся в круг, вспыхивает магнитная свеча, и затем свет тускнеет и время исчезает…

8.

– Новенькие, что ли? Прямо из Заграничья? Ну и дрянь у вас там носят! – И мальчишка пренебрежительно дергает за ворот Левиной майки.

– Нормальная майка, – говорит Гоша. – Ты чего привязался? Нарываешься?

– Я нарываюсь? – Мальчишка смачно плюет, сгусток слюны падает Гоше под ноги. – Ты что, самый наглый будешь?

Они стоят посреди… ну да, посреди школьного двора. Лева никогда здесь не был, но сразу узнает невысокие здания, мачту с развевающимся флагом, прямоугольный двор, засыпанный гравием. Полсотни мальчишек в одинаковой форме – синей с белой полосой – и пара девчонок, жмущихся у дальней стены. Как в любой школе, мальчишки носятся по двору с дикими криками: кто-то гоняет мяч, кто-то перебрасывается захваченным портфелем, а трое парней постарше преследуют жертву, что есть сил бегущую к крыльцу.

– Отсекай, отсекай! – кричит один, и тут же от стены отделяется смуглый крепыш и бросается беглецу наперерез. – Опа! – преследователь бьет убегавшего в живот и тот со стоном сгибается. Второй удар сбивает мальчишку с ног.

– Слушай, – говорит Майк, – мы новенькие, да, правил не знаем. Ты, чувак, прости, если что не так.

Чувак? Только тут Лева понимает, что они говорят на инглском. Значит… значит, они попали не туда. Все пошло не так, как обещали: они по-прежнему в Заграничье, и Майк вместе с ними.

– У нас здесь правило одно, – отвечает парень. – Слушаться меня и не выеживаться, понял?

Майк кивает.

– А какая это область? – спрашивает он. – Я, например, из Вью-Ёрка.

– Плевать мне, откуда ты, – говорит мальчишка, – и какая область – не твое дело! Ты здесь в школе номер 1984, усек?

– Усек, – отвечает Майк.

Лева осторожно озирается, стараясь не смотреть туда, где, судя по звукам, старшеклассники избивают недавнего беглеца.

Ничего себе школа, думает Лева. Даже «пятнашка» получше будет.

Резкий, пронзительный звон разносится в воздухе. Лева вздрагивает.

– Ты чё, – говорит парень, – никогда звонка на урок не слышал? Совсем дикий?

Лева не отвечает.

– Ну ладно. – Парень еще раз сплевывает. – Пойду, разберусь там с делами. На следующей переменке договорим, поняли? И чтобы не вздумали ныкаться – все равно найду.

Через несколько минут двор пустеет. Только избитый беглец слабо стонет, пытаясь подняться.

– Надо выбираться отсюда, – говорит Марина.

– Попробуем, – отвечает Майк, – но я совсем не понимаю, как нас сюда занесло. Наверно, у Чезаре со свечой какие-то неполадки.

Ника стоит, охватив себя за плечи.

– А может, это промежуточный мир? – еле слышно говорит она.

– Один на пятерых? – отвечает Лева. – Промежуточные миры для каждого свои. Может, тебе и должны там показать школу, где избивают учеников, но мне явно покажут что-то мое.

– Да, наверное, – кивает Ника. – Тогда почему мы здесь?

– Не знаю, – говорит Лева и за руку отводит Нику в сторону. – Мне кажется, тут все время что-то не так. Как будто нам постоянно врут. Понимаешь?

– Да, – кивает Ника, – мне тоже. Как будто врут или представление показывают. Как в театре или цирке.

– Угу… я только не понимаю, что нам делать.

– Я почему-то думаю… – начинает Ника и замолкает.

– Что?

– Только ты не смейся… мне кажется, я должна дочитать книгу. Как будто там спрятан ответ.

– Ну, может быть. – Лева пожимает плечами. – Тогда садись и читай, потом нам расскажешь.

Ника достает книгу из сумки, а Лева смотрит, как Гоша, Марина и Майк идут к избитому мальчишке. Тот стонет и едва шевелится, и вдруг Гоша срывается с места и бежит к нему, оставив друзей позади.

– Вадик? – кричит он. – Это ты?

Выглядит Вадик страшно: один глаз заплыл, все лицо в крови, рубашка разорвана, левая нога волочится по земле.

– Сволочи, – сипит он, – сухожилие задели, чё ли? Гады.

Они кладут Вадика на скамейку, Марина мокрым платком вытирает ему кровь с лица.

– Я, как сюда попал, ну, не сразу понял. Сначала думал – чё я, их тут не построю на хрен, а?… фиг-то. Это вам, пацаны, не «пятнашка» – тут вся шпана с ножами, а кто покруче – ствол приносит. Со стволом в школу, прикинь? У входа металлоискатель даже стоит, а им чё? Берут и перепрыгивают через загородку – никто и слова не скажет. Ну, это, кому охота нарваться?

– А учителя? – спрашивает Лева.

– А чё учителя? Учителя бздят. Чё они, с указкой против ствола попрут? Они, блин, не самоубийцы.

Саша Бульчин попер бы, думает Лева, и ему грустно при мысли о том, что где-то там, по другую сторону Границы, остался Саша Бульчин, которого он, Лева, может, никогда и не увидит.

Вадик сплевывает кровавую слюну:

– Бухнуть есть чё?

– Не-а, – Майк разводит руками, – сами пустые.

– Понятно.

И тут наконец Гоша задает вопрос, который вертится у Левы на языке:

– А как ты вообще сюда попал, в Заганичье?

Вадик смотрит на него, словно не понимая. Потом в его глазах вспыхивает ужас, он всхлипывает и начинает рыдать, давясь и захлебываясь слезами. Он скручивается, сжимается, уменьшается, превращается в маленький плачущий комок, в крошечного ребенка, новорожденного младенца.

Потом рыдания так же внезапно затихают. Вадик поднимает заплаканные глаза и говорит:

– Из-за вас. Меня убил Орлок Алурин.

В голове словно взрывается Нет! Не может быть! – и Ника вспоминает, как дернулся в руке серебряный нож, входя Орлоку в грудь, как кипела вода и исчезали в ней зомби. Голос Марины доносится эхом – «Нет! Не может быть! Мы убили его два года назад!» – а потом Лева спрашивает: «Может, ты перепутал?» – но Ника знает: это в самом деле Орлок, он вернулся. Из мира дважды мертвых, из-за другой, неведомой Границы – вернулся.

– Откуда ты вообще знаешь про Орлока? – спрашивает Гоша, и Вадик всхлипывает:

– Ничё я не знаю. Зовут его так. Он меня выучить заставил.

– Зачем? – спрашивает Марина.

– Сказал: встретишь своих друзей – передай, что Орлок Алурин вернулся и хочет поквитаться, хочет вас увидеть. А пока… пока он будет убивать детей, живых детей.

– Как – убивать?! – в ужасе восклицает Ника.

– Как? Вот так, – говорит Вадик. – Как меня убил. Снимал кожу. Резал на кусочки. Выколол глаза.

– Нет! – Лева вскакивает и озирается, словно ждет, что вот-вот появится Орлок.

– Да, резал, – повторяет Вадик, – правой рукой. У него такая страшная правая рука… с ножами вместо пальцев… острыми как бритва.

– Может, это не Орлок? – говорит Марина, и Вадик кричит:

– Я не знаю, кто такой Орлок! Я не хотел за ним идти! Я не хочу об этом помнить! Я хочу забыть – но он велел все запомнить и рассказать. И я рассказываю, а вы мне не верите… ножи вместо пальцев… кровавая маска вместо лица… он убивал меня три дня, три дня!

И тут Вадик снова плачет, и все замирают в растерянности, а Ника думает: я так его и не простила, пока он был жив. Всё вспоминала «пятнашку» и шестой класс… а теперь Орлок его убил. Из-за нас. И для него эта школа 1984 – как «пятнашка» для меня. И хулиганье с ножами и пистолетами – как когда-то Вадик со своими дружками для меня, маленькой Ники-Кики.

Вадик плачет, и тогда Гоша кладет ему руку на плечо и говорит:

– Я хочу тебе спасибо сказать. Если бы не ты – ребята меня бы ни за что не отыскали. И не спасли. Думал, вернусь – обязательно скажу, что ты настоящий друг. А вот как получилось… приходится здесь говорить. Но все равно – спасибо.

Вадик всхлипывает последний раз, поднимает голову, говорит:

– Чё, правда? Настоящий друг? – и улыбается.

Если бы мы взяли его с собой, он был бы сейчас жив, думает Ника и неожиданно для себя говорит:

– Вадик, пошли с нами.

– Куда? – спрашивает Вадик.

– Отсюда, – говорит Ника, – из этой школы. В какую-нибудь другую область.

Вадик хлюпает носом и отвечает:

– Не, я тут останусь. Я уже прорюхал, как тут все устроено, а в другом месте – кто ж знает? Ну, и с местными надо поквитаться, больно борзые.

Да, думает Ника, похоже, он справится. Тоже заведет себе нож или пистолет – и поквитается. Она улыбается Вадику и думает, что надо сказать, как она злилась на него и не могла простить и как простила сейчас, но не понимает: как такое скажешь? и к чему это теперь? – и поэтому говорит только:

– Ну, тогда удачи тебе! Держись тут.

Тогда Вадик поднимает на нее глаза и говорит:

– Я вспомнил. Орлок просил передать: после меня он убьет Левину сестру Шуру.

Впятером они сидят на краю фонтана. Журчит вода, теплое солнце сияет в голубом небе. Брусчатка на площади гулко отдается под ногами тысяч прохожих. Голуби с клекотом и шумом крыльев опускаются к ногам всклокоченного старика с сизым носом… гули-гули-гули – сыпет он хлебные крошки.

– Здесь красиво, – говорит Марина таким голосом, будто хочет сказать «сейчас десять утра» или «вчера шел дождь».

В самом деле – им не до красоты сейчас.

Майк твердит: я не знаю, что делать, чуваки, не знаю, что делать.

Ника, подвернув под себя ноги, читает инглскую книгу. Гоша сидит рядом, словно охраняя.

Лева смотрит в одну точку и убеждает себя: Марина обязательно что-нибудь придумает. Не зря же она похожа на Сулако из фильма – значит, она, как Сулако, должна спасти маленькую девочку. Конечно, Марина спасет Шурку, как же иначе?

Лева очень хочет в это верить – но не получается. Как же так вышло, думает он, мы здесь, а Шурка там? И мы не можем выбраться отсюда, эта область для нас – как тюрьма. И тюрьма эта куда надежней и неприступней той, откуда мы спасли Гошу.

– Я не знаю, что теперь делать, чуваки, – говорит Майк, и тут Ника отрывается от книги и говорит:

– Я все поняла. Это мы его воскресили. Точнее – я.

9.

Вот все и сложилось. Всё думала-думала, всё не могла понять – почему их раз за разом спрашивали «кто из вас убил Орлока?» – и эти, из Учреждения, и те, из Конторы? Неужели хотели выяснить, кто самый сильный и смелый? Конечно, нет. Теперь, когда Орлок появился, стало ясно. В книжке Кирилла так и написано, мелким шрифтом, «непроверенная гипотеза»…

– Я только что поняла, – говорит Ника. – Только я могла его воскресить. Здесь написано, что если дважды мертвый застрял в промежуточном мире второго порядка, он может вернуться в свой мир и даже в Заграничье, то есть к нам. Для этого нужно, чтобы здесь, в его мире, появился тот, кто его убил. Причем появился не мертвым, а живым. Тогда убитый как будто слышит зов, и этот зов его воскрешает… ну, не совсем воскрешает, а превращает в призрака. И призрак свободно перемещается между мирами. Ищет своего убийцу, чтобы сквитаться.

Красивая площадь. Как в кино. Островерхие шпили, брусчатка, каменный фонтан журчит влагой. Теплое солнце в голубом, бездонном, кинематографичном небе. Как будто черная тень опускается, накрывает пятерых подростков, и теперь, когда Ника заговорила, не только она, но все они, все пятеро, зябко ежатся, сдвигаются ближе, опасливо озираются.

– Поэтому они хотели понять, кто убил Орлока, – говорит Марина.

Она тоже поняла – наверное, быстрее всех. Закусила каштановую прядку, замолчала и задумалась.

– Поэтому, когда я пришел, они отправили меня, – говорит Гоша, – а так бы отправили Нику. Как наживку.

Да, думает Ника, отправили бы меня. Одну, без Марины и Левы. И я бы сгинула в этой комнате с фотографией мертвой Наташи и ее плачущей мамой.

Выходит, Гоша меня спас.

– Да-да-да, – быстро говорит Лева, – а потом ничего не случилось. Орлок не воскрес. И они поняли, что Гоша соврал, но решили больше не рисковать и отправить сюда нас всех… чтобы наверняка.

– Как приманку, – потрясенно говорит Майк, и Ника слышит в его голосе что-то странное, не испуг, не изумление… она еще не понимает – что, а Лева уже поворачивается к Майку, берет его за плечи, смотрит в глаза и спрашивает:

– А ты ведь знал, что мы придем, правда?

И второй раз за несколько минут все становится на свои места. Майк знал, да. Удивился, когда их увидел – но не сильно. Как будто был готов. И потому так легко, бросив все, отправился с ними в Банаму… Майк молчит, все они молчат, и только Гоша спрашивает:

– Откуда ему было знать?

Лева пожимает плечами:

– Не могло же Учреждение бросить нас без надзора. Им же нужно, чтобы кто-то подал сигнал, когда рыбка клюнет, когда появится Орлок. Кто-то должен докладывать, должен быть связным. Гоше сказали, что надо завербовать Майка, – но если Гоша был только приманкой, зачем Майка приплетать? Да потому что Майк и есть связной! Ты работаешь на живых, Майк, на Учреждение. Ведь так?

Майк всхлипывает и отвечает, запинаясь:

– Ну да… но я не знал, зачем вы здесь… мне сказали, что с Гошей вышла ошибка, его не должны были арестовать, что вы придете его освободить… и меня предупредят… но вы все делали сами – и во Вью-Ёрк, и в Банаму… знаете, как было трудно?

– Нам тоже нелегко пришлось, – ядовито говорит Лева.

– Но я же не знал, что это ловушка! – кричит Майк. – Я бы никогда…

– И давно ты стал их… агентом? – спрашивает Марина, и Ника замечает: она не сказала «нашим разведчиком».

– Я не знаю, – отвечает Майк, – здесь же нет времени. Но когда отец… когда Орлок погиб… ушел в промежуточный мир… со мной связались. Прислали нового отца… он тоже работает на Учреждение.

– Ты же говорил – на Контору!

– На Контору тоже. Но на самом деле – на Учреждение.

– Ну и фиг с ним, – взрывается Марина. – Лучше скажи: зачем ты это делал?

– Вы забыли? Я же всегда был за живых! Я считал, это мой долг! Считал, что это правильно – помогать живым. Думал, я и вам помогаю. Я не ожидал…

– Оставь его, Марина, – говорит Лева, – он просто глупый маленький мальчик. Подумай лучше, как спасти Шурку.

Да. Спасти Шурку. Теперь у них нет другой цели, другого задания. Нет ничего важнее – спасти маленькую девочку. Сколько сейчас Шурке лет? Десять? Двенадцать? Как Нике, когда погибли ее родители? Как умершей Наташе из промежуточного мира?

Ника думает о Левиной маме, на секунду представляет… это бесконечная секунда: вода в фонтане будто стекленеет, воздух неподвижен и напряжен, два летящих голубя вморожены в него, словно доисторическая мушка в застывшую смолу, а замершая тень облака тянет клешни к Никиным ногам… где-то в безвременье Наташина мама плачет в своей одинокой комнате… и Левина мама, мама Шурки, – она тоже…

Нет, этого не должно случиться.

– Нам надо… – начинает Ника, и тут Майк хватает ее за руку:

– Послушайте, послушайте, я понял, я помогу вам, я помогу!

– Чем? – спрашивает Лева.

– Я знал, я же знал – нас специально отправили сюда. Чезаре получил шифровку из Заграничья, от ваших, из Учреждения… там было сказано, куда надо нас отправить.

– То есть это не ошибка? – говорит Марина. – Чезаре не собирался отослать нас домой?

– Нет, он собирался, – отвечает Лева, – но в последний момент ему приказали отправить нас сюда.

– Почему он слушается их приказов? – спрашивает Марина. – У него же нет начальства, он сам себе командир.

– Ну как же? – удивляется Майк. – Учреждение всё ему поставляет: оружие, приборы, деньги… это же все знают.

Бедная Марина, думает Ника. Ей так нравился Чезаре. Независимый, красивый, гордый. А он всего лишь пешка в чужой игре, пешка, которую в холодных кабинетах за большими столами двигают люди типа Юрия Устиновича.

– Вряд ли они послали нас сюда, чтобы мы встретили Вадика, – говорит Гоша. – Я думаю, здесь нас должен найти Орлок. Ну что же, теперь мы готовы.

Он опускает руку в стоящий на земле рюкзак. Там внутри – Ника знает – «Хирошингу», заряженный серебряными пулями, боекомплектом, полученным от Чезаре. Полученным от Учреждения.

Другой такой же пистолет у Левы – и Лева скидывает рюкзак со спины, расстегивает клапан и сует внутрь руку, словно проверяя, всё ли на месте.

– В некоторых областях у отца были свои базы, – говорит Майк. – Такие бифуркационные точки, точки перехода… специальные места, куда он всегда возвращался, встречался там со своими агентами.

– Сможешь найти базу? – спрашивает Марина.

– Не знаю, – отвечает Майк, – надо попробовать.

– Может, в школе? – спрашивает Гоша. – Где Вадик? Вполне подходящее место.

– Нет, – качает головой Майк, – вряд ли. Никто не будет строить школу в точке перехода… подростки все время шастали бы туда-сюда… нет, не школа. Уединенное, закрытое место…

Ника оглядывает площадь, заполненную праздной толпой. Мертвые сидят в кафе под полосатыми тентами, голубоватый дымок поднимается над пепельницами, легкий пар – над чашками кофе. Пятилетний карапуз с визгом врезается в стаю голубей, птицы взлетают, красиво взмахивая крыльями. Фонтан за спиной посылает струи воды в каменную чашу.

Уединенное, закрытое место?

И тут Ника видит плакат на стене. Язык незнаком, но похож на инглский и банамский, да и картинка не оставляет сомнений: она все правильно поняла.

– Посмотрите, – Ника еле заметно кивает. – Мне кажется, нам туда.

На плакате – фотография старинного железного стула, сиденье и спинка утыканы гвоздями. Под стулом багровая лужа – художник не пожалел красной краски, а чтобы ни у кого не осталось сомнений, добавил струйки крови, стекающие по ножкам. Такие же багровые капли висят на крупных, стилизованных под старину буквах. Ника узнала два слова – и этого достаточно.

– Музей старинных пыток, – читает Майк, – настоящие казематы священного суда. Кроме детей и беременных женщин.

– Ты думаешь? – спрашивает его Марина.

– Это похоже на отца, – отвечает Майк, и Ника снова думает: каково это – быть сыном Орлока Алурина?

– Ну, пошли, – Марина поднимается. – Я думаю, мы достаточно взрослые, чтобы нас пустили.

– Да, – говорит Лева и забрасывает рюкзак за спину. – Придем и уничтожим Орлока в его собственном логове.

– Ты знаешь дорогу? – спрашивает Марина Майка.

– Да, – отвечает тот. – Там написан адрес: улица святого Эльма, двадцать три.