Текст книги "Живые и взрослые. По ту сторону"

4.

Странно ходить вдоль знакомого забора снаружи, а не внутри. Сколько раз за восемь лет в «пятнашке» Вадик выглядывал за ограду, поджидая учеников соседней школы. Сначала они с мальчишками просто дразнились, потом стали кидаться огрызками и бумажными «бомбочками» с водой (или чем похуже), а как повзрослели – кричали гадости вслед девчонкам.

Веселое было время!

Теперь одноклассники разбрелись: кто по училищам, а кто покрепче – подались в спортсмены, зря, что ли, «пятнашка» официально считалась спортивной школой. Вот бы они посмеялись над Вадиком, если б увидели его!

Вадик ходит вдоль забора и ждет Леву Столповского. Надо поговорить.

Две недели назад Гошка пришел и оставил сверток. Сказал, если не вернется через десять дней, пусть Вадик отдаст ребятам – лучше всего Нике, но можно Марине или Леве. Пусть, мол, у тебя полежит, ты сам не трогай. Вадик, конечно, спросил: ты куда собрался? – но Гошка не ответил, наплел что-то про дела, про возможный отъезд, даже упомянул Учреждение… пойду, мол, и скажу, что это я… короче, Вадик ничего не понял, еще подумал, что Гошка, как всегда, понтуется (какие у него могут быть дела с Учреждением?), а сам, небось, через два дня прибежит как ни в чем не бывало. Вадик даже сверток не стал распаковывать – вернется Гошка, увидит, что всё раскурочено, будет злиться и обзываться гопником.

Вадик вообще-то любопытный. Уж сколько Димка его ни учил – ничего не помогало. Еще совсем мальчишкой Вадик то и дело лез брату то в портфель, то в стол: что, мол, там такое спрятано? Может, мертвые журналы с картинками или жвачка? Димка его, знамо дело, колотил – но Вадик был привычный. С таким братаном иначе никак: получил в глаз – ну, и дальше пошел, только носом хлюпнул. Хуже было, когда Димка разозлился и спустил в унитаз коллекцию Вадиковых фантиков – вот их было жалко, Вадик всю ночь проревел, а Димка, сволочь, из своей кровати еще подзуживал.

Теперь уже не вспомнить, отчего Димка так разъярился, а вот фантики до сих пор перед глазами стоят – и с Мышью Маусом, и с Дональдом Дуком.

Вадик еще мечтал тогда: вырастет – за все сквитается. Но Димка, конечно, тоже рос, вот и приходилось отыгрываться на всяких чистюлях из двадцать девятой да на слабаках из класса, которые сдачи не могли дать, типа Ники.

Чего-то Вадику совсем не хочется снова с ней встречаться. Что ей сказать? Привет, Ника-Кика, вот, держи, Гоша просил передать? Она ведь наверняка до сих пор злится – Вадик бы уж точно не простил ни облитого клеем стула, ни портфеля, утопленного в туалете.

Значит, оставались Марина и Лева. Марина вроде переехала куда-то в новостройку, выходит, надо ловить Леву. В какой из пятиэтажек он живет, Вадик точно не знает, но в школу-то все равно идет мимо «пятнашки», как всегда. Тут-то он его и встретит.

С Левой они, конечно, тоже дрались, но там, по ходу, все было честно. Один на один, как положено. Правда, кто-то из пацанов Леве подножку подставил, ну, так это смотреть надо, куда отступаешь. В конце концов, Лева должен спасибо сказать – Вадик его учил драться по-настоящему, вот что! Как когда-то Димка – его самого. Жизнь ведь такая штука: не побьют – ничему не научишься.

Гошка этого, кажется, до сих пор не понимает. Спросил как-то: ты чего нас цеплял-то? – ну, Вадик только буркнул что-то в ответ. Чего ему объяснять? Слабаки для того и есть, чтоб цеплять их: от этого они перестают быть слабаками и становятся нормальными пацанами.

Димка Вадика никогда не жалел – вот Вадик и вырос нормальным, не хлюпиком.

Сверток он, конечно, развернул. Тут бей не бей, любопытство такая штука, не пересилишь. Тем более – дело того стоило. Внутри-то – ого-го! – не ерунда какая – два пистолета. Сразу видно – настоящие, хотя Вадик таких даже в кино не видел. Тяжелые, с удобной рукояткой, тугим спуском. Жалко – без патронов.

Интересно, где Гошка такие достал? Может, откопал? Говорят, если рыть там, где в войну сражались, много чего найти можно. Некоторые так и делают – но их, конечно, ловят. Оружие – это тебе не мертвые журналы, с этим всё строго.

А с другой стороны – если выкопать чего и продать, то и бабки совсем другие. Вот Гошкины пистолеты – хрен их знает, сколько вообще стоят. Интересно, Димке показать и спросить… не, нельзя. Пистолеты отберет, да еще и по шее даст, если возмущаться.

А может, самому продать? Найти покупателя – и опа!

Не, не выйдет. Вадик обещал все сохранить, а если что – отдать Гошкиным друзьям. А с другой стороны – вдруг Гошка никогда не вернется? Кто его знает, куда он подевался? Не вернется – значит, не спросит, вот и все дела.

Ну нет, думает Вадик, так нельзя. Гошка бы свое слово держал, Вадика бы не предал – Вадик сам не знает, почему он в этом так уверен, почему твердо знает: Гошка – настоящий друг, таких у Вадика раньше вообще не было. А когда тебе поперло, что у тебя такой друг, ты и сам должен не сплоховать.

Вот ведь повезло этим, Марине с Левой! Они-то с Гошкой с первого класса. А у Вадика одноклассники кто? Шушера всякая мелкая, подхалимы да слабаки. Толком ни одного друга.

Выходит, Вадик завидует Леве? Вот бы он посмеялся, если б ему сказали хотя бы год назад! Рыжий очкарик, драться не умеет, чистюля, слабак и хлюпик – а теперь Вадик ходит вдоль забора, ждет его, чтоб отдать пистолеты, которые, может, стоят столько, сколько предки за год не заработают, – и завидует ему!

А Левы все нет и нет, Вадик уже думает, что не судьба, выходит, сегодня, может, и к лучшему, типа будет время еще разок прикинуть, отдавать эти пистолеты или ну его, – как вдруг на дорожке появляется девочка. Точно, как же он забыл, Левина сестра! Вот кто ему нужен.

– Эй ты, стой, – командует Вадик.

Шурка испуганно замирает. Она-то хорошо помнит, как во втором классе пятнашки выкинули сменку из мешка и набили его грязными листьями – с этого и началась великая война, финалом которой стала битва в гаражах и решительная победа Марины и ее друзей.

– Ты Левина сестра, правильно? – говорит Вадик.

Шурка кивает.

– А братан твой где?

– В школе, – отвечает Шурка.

– В какой, блин, школе? – злится Вадик.

– В математической, – говорит Шурка с гордостью, – он теперь там учится.

– Вот ведь блин, – говорит Вадик. – Ну, ты скажи ему, пусть мне позвонит. У меня для него одна вещь есть, от Гошки.

– А куда звонить?

– Куда-куда! На работу! – ухает Вадик. – Домой, куда ж еще! Бери ручку, записывай телефон, а то забудешь, коза бессмысленная.

– Сам козел, – неуверенно отвечает Шурка.

В другой раз Вадик, конечно, ей бы врезал – но этак Лева только разозлится, и ничего толком не выйдет. На секунду мелькнуло в голове: и пистолеты мне останутся, но Вадик делает вид, что не расслышал «козла» и диктует свой телефон.

Шурка вприпрыжку бежит к школе, Вадик смотрит ей вслед. Довольна, небось, что так легко отделалась, дурында.

Ну, и он, Вадик, тоже молодец – если Гошка вернется, будет знать, кто ему настоящий друг.

Что значит: если вернется? спрашивает себя Вадик. Разве он может не вернуться? – и впервые за эти две недели Вадик вдруг понимает: пацан, у которого дома лежат такие пистолеты, вполне мог отправиться туда, откуда не возвращаются.

Но все равно: Вадик будет настоящим другом, даже если Гоша и не вернется.

5.

В мертвом городе у улиц нет названий – только номера. Гоша стоит на углу Седьмой и Сорок Третьей, вокруг море огней. Неоновые рекламы вспыхивают словами на мертвом языке – и хотя после Перехода Гоша стал лучше понимать инглский, половина слов по-прежнему незнакома. Наверное, это названия брендов, говорит себе Гоша. Во всяком случае «Крока-кола» – точно название мертвой зеленой газировки, ребята говорили – что-то вроде нашего «Буйкала», только вкусней.

По улице – непрерывный поток мертвых машин, по тротуарам ходят мертвые. Кое-кто здесь недавно – то и дело задирают голову, смотрят на уходящие в темное небо стеклянные громады высотных зданий.

Разумеется, все одеты в мертвые вещи. Гоша, впрочем, тоже в мертвых джинсах и майке. В темной витрине ловит взглядом свое отражение – не отличить от прохожих. Хорошая маскировка.

Поперек витрины – надпись на инглском: «Закрыто в связи с банкротством». Вот еще несколько таких витрин: черные пятна в бесконечном неоновом блеске. Мертвые проходят мимо, не обращая внимания.

Хотя уже вечер, по-летнему тепло. А у нас идет снег, думает Гоша и представляет Нику, которая в своей красной куртке идет по школьному двору сквозь снегопад. Одинокое красное пятнышко в бесконечной белизне падающего снега.

Да, Гоша хотел бы сейчас быть с ней рядом. Черт, зачем он выделывался последний месяц? Дурак, да и только!

Откуда-то из-под ног доносится грохот, дребезжит вентиляционная решетка, далеко внизу проносится поезд – мертвое метро совсем близко от земли, не так, как по нашу сторону Границы.

Гоша немного растерян и чуть-чуть разочарован. Этот город напоминает мертвое кино – только в кино все ярче, красивей, динамичней… может, в других областях Заграничья иначе? Интересно, если он хорошо выполнит задание – ему удастся туда попасть?

Гоша улыбается. Он не хочет быть шпионом. И в Учреждение пошел только чтобы защитить Нику. Думал – накажут, а отправили с заданием. Смешное, глупое задание – завербовать Майка Алурина. Что его вербовать – он и так всегда был за наших. И кому он нужен, завербованный? Не ученый, не военный – всего-навсего мальчик, сейчас, наверно, даже младше Гоши.

И к чему такая спешка? Все случилось так быстро – Гоша даже не спросил, что делать после выполнения задания. Все инструкции были о переходе сюда – о возвращении обратно никто не заговаривал. Потом – черная воронка, скользкий тоннель тьмы, бесконечная битва в вымороченном промежуточном мире… ни минуты, чтобы подумать.

И вот теперь холодок ползет по спине, взбирается по загривку – как будто ледяной ветер подул из подземной решетки морозным дыханием далекой зимы. Гоша знает – любой знает, кто смотрел хотя бы десяток шпионских фильмов: если шпиону не рассказывают, как ему вернуться, значит, его заранее списали. Значит, он должен погибнуть.

Но как можно погибнуть, если нужно всего-навсего завербовать Майка?

Гоша стоит на мертвом тротуаре у пустой темной витрины, сердце колотится в груди. Кусочки мозаики складываются, все один к одному: внезапная спешка, легкое задание, билет в один конец… ему соврали. Его отправили в Заграничье для чего-то другого, чего-то опасного и неизвестного, о чем он не должен догадаться.

Что же делать? Уже поздно задавать вопросы, уже нельзя отказаться.

А ведь на его месте должна была быть Ника. Выходит, он действительно ее спас, как и хотел. Жалко, она никогда об этом не узнает.

Интересно, сколько времени прошло у нас? думает Гоша. Если дней десять, Вадик уже должен отдать «Хирошингу» ребятам. Но все равно – вряд ли они догадаются, что случилось.

А мама с папой? В Учреждении сказали, все им объяснят, – теперь-то понятно, как объяснят: несчастный случай, ваш сын погиб, больше его нет с нами… или еще чего-нибудь наплетут.

А ему что делать? Один в чуждом мертвом городе, ни единого друга, довериться некому.

Впрочем, почему – ни единого друга? Гоша улыбается. Ведь Майк где-то здесь. Да, Гоша должен был его завербовать – но теперь он придет к Майку за помощью. Может, вдвоем они придумают, как Гоше вернуться назад.

Впрочем, постой. Может, Гоша просто слишком много смотрел кино? Может, нет никакой ловушки, и он всего-навсего выполнит простое задание, а потом появятся настоящие опытные разведчики и переведут его назад? Может, надо поверить Юрию Устиновичу? В конце концов, Учреждение охраняет живых, почему Гоша им не доверяет?

Он вспоминает Нику. Не так-то хорош этот мир, говрила она. Все верно: не так-то хорош, чтобы верить тем, кто его охраняет.

Тем более, когда они все время врут.

Ну что же, Юрий Устинович, думали, на дурачка напали? Как бы не так!

Он подходит к уличной будке с телефоном-автоматом, бросает в щель мертвую монетку и набирает номер, который заучил наизусть в Учреждении.

Сначала гудки, а потом знакомый голос говорит Алло! Да, совсем мальчишечий голос – и Гоша, стараясь унять стук сердца, говорит по-инглски:

– Привет, Майк. Это я, Гоша. Давай, что ли, встретимся?

6.

Марина гладит тускло отсвечивающую рукоятку «Хирошингу-2001».

Как там Ард Алурин говорил? Легко взять, трудно выпустить?

Пистолеты лежат на кухонном столе, в чистенькой Марининой кухне – и от них веет угрозой, памятью о фульчи-атаках, нападениях зомби и ромерос. Лева, забрав у Вадика, сразу привез Марине – вдруг дома Шурка найдет?

Можно подумать, если найдет Маринин папа – будет лучше. Ну, ничего, Марина как-нибудь спрячет, не это сейчас главное. А вот куда исчез Гоша…

Марина прикусывает прядь волос и тут же выпускает изо рта – она уже не девочка, пора бросать дурацкие привычки. Что там Вадик говорил про Учреждение? Она делает глубокий вдох и тянется к телефонной трубке.

– Дядя Коля? Это Марина. Мне надо с вами встретиться… по одному важному делу.

Кажется, сказала с правильной интонацией: по-деловому, по-взрослому.

– Ну, здравствуй, Марина. – Голос у Юрия Устиновича усталый и добродушный, но вместе с тем – строгий. Юрий Устинович сидит в глубоком черном кресле за огромным полированным столом, за спиной – портрет аскетичного основателя Учреждения, с холодными, безжизненными глазами. На столе – раскрытая папка и несколько телефонных аппаратов. На одном вместо циферблата – изображение звезды в серебряном круге. Марина догадывается – это тот самый прямой телефон, в главную башню. Девчонки в новой школе говорили: такие телефоны бывают только у самых больших начальников.

Впрочем, что Юрий Устинович – большой начальник, и так понятно: достаточно послушать, как говорит с ним дядя Коля. Словно проштрафившийся первоклашка – с Рыбой.

Марина так никогда не разговаривала – и сейчас не будет.

– Здравствуйте, – она старается говорить независимо и решительно. В конце концов, она же пришла сюда не просить, а требовать отчета.

– Николай Михайлович сказал, что ты хочешь узнать о своем друге… – Юрий Устинович опускает глаза к папке. – … Георгии Ламбаеве?

Фальшивит, ой, фальшивит! Марина уверена, что ее собеседник отлично помнит Гошины имя и фамилию. Блефует, делает вид, будто это малозначительный, заурядный случай, он, мол, согласился встретиться с Мариной только потому, что дядя Коля попросил. С неохотой Юрий Устинович говорит, что Гоша сам пришел, рассказал, что случилось на Белом Море… Потом вздыхает:

– Зря вы, ребята, сразу во всем не сознались. Было бы куда лучше. А мы-то гадаем, мучаемся – что там произошло, почему вдруг такие дыры в Границе? Не надо ли принять специальные меры, чтобы это не повторилось… зря, очень зря вы нам ничего не говорили. Мы же общее дело делаем, защищаем Границу, правильно?

Марина кивает. Ну да, защищаем Границу. В принципе, она ничего не имеет против – она ж не Ника, Марине спокойней, пока есть Граница: навидалась мертвых, на всю жизнь хватит.

– Вот и Гоша ваш тоже со мной согласился, – продолжает Юрий Устинович. – Признал вину и выразил, так сказать, желание искупить. Попросил дать задание, чтобы, так сказать, загладить…

Юрий Устинович тяжело вздыхает. Тяжелые руки отражаются в полированной столешнице и там, по ту сторону отражения, кажутся еще тяжелее и темнее. Марина заставляет себя поднять глаза и посмотреть собеседнику в лицо – папа учил: так всегда нужно поступать, если не хочешь, чтобы подумали, будто боишься или не уверена в себе.

– Мы пошли мальчику навстречу, организовали ему Переход, – продолжает Юрий Устинович, – выдали простое задание, совсем легкое, выполни – и будь доволен, что хорошо поработал… и это, Марина, была наша ошибка. У нас, в Учреждении, тоже случаются ошибки.

Марина сдерживает улыбку. Самая известная ошибка Учреждения называется «трагедия минус пятого года» – вот бы вытянулось это величественное лицо, скажи она такое.

– Короче, твой друг провалил задание, – вздыхает Юрий Устинович.

– А зачем вы его туда посылали? – говорит Марина, подавив звенящее в голосе возмущение. – Необученного мальчишку, который даже школу не закончил? А его родителей вы известили?

За спиной покашливает дядя Коля. Если он хочет сказать Марине, что с Юрием Устиновичем так не разговаривают, – сколько угодно: Марина таких намеков не понимает.

Однажды в пятом классе Леве поставили двойку по поведению – он, мол, обливался из брызгалки на перемене. Из брызгалок стреляли, конечно, все – но Лева, как назло, попал в ДэДэ, выходившего из мужского туалета, вот и получил двойку. Лева, конечно, двойку легко бы пережил – но Марина возмутилась и отправилась к директору. У директора как раз была Рыба, но Марину это не остановило, и она убедительно – ей так казалось – объяснила, что правосудие не может быть избирательным: либо надо ставить двойки всему классу, либо исправить Левину двойку, потому что в ДэДэ он попал случайно, она, Марина, может это подтвердить – целился Лева в нее, она как раз пробегала мимо туалета и, в этом смысле, как минимум разделяет ответственность. Рыба тогда тоже пыталась ее остановить, но не удалось – директор посмеялся, двойку исправили, а с Левы взяли слово, что до конца весны он брызгалки в школу носить не будет. Марина хотела было из солидарности тоже ходить без брызгалки, но потом передумала: жаль было лишиться возможности запустить струю за шиворот Оле Ступиной.

Тогда Марина отстояла Леву – а сейчас, как бы ни покашливал дядя Коля, собирается отстоять Гошу.

Юрий Устинович, впрочем, на Маринино возмущение не реагирует. Голос у него все такой же ровный и усталый.

– Мы знаем, что сказать его родителям, – говорит он, – у нас с ними давние отношения. А что мы отправили мальчишку без подготовки – так он прошел у нас полный инструктаж. И к тому же, Гоша не просто школьник, то, что он пережил – все вы пережили, – достается на долю не каждого пограничника. Вам ведь многое пришлось пережить, правда, Марина?

Марина сдержанно кивает.

– Фульчи-атака, нападение зомби, смерть учительницы, – перечисляет Юрий Устинович. – Да, целый роман можно написать… так что мы верили в Гошу. Тем более, он убил самого Орлока Алурина.

Марина хочет сказать: да ничего подобного! — но в последний момент прикусывает язык. Это наверняка ловушка – нет, она вида не подаст, что знает, кто на самом деле убил Орлока. Она снова поднимает глаза – и встречает холодный пристальный взгляд.

Он понял, что я знаю, думает Марина, и он понял, что это не Гоша.

Вот ведь дура!

– Мы были уверены, что он справится с заданием, – как ни в чем не бывало продолжает Юрий Устинович, – но, увы, ошиблись.

– А какое было задание? – спрашивает Марина.

– Пустяковое. Он должен был связаться с вашим старым другом Майком Алурином. Установить контакт – и все. Но он не справился, и теперь нам придется его выручать. И тут, ребята, вы должны нам помочь. Вы все-таки хорошо знаете Гошу, понимаете его… я думаю, будет правильно, если вы отправитесь ему на выручку.

Марина молчит. Это ловушка, думает она. Не знаю – какая, но точно – ловушка. Буду молчать и делать вид, будто внимательно слушаю, вот и все.

Жалко, нет вазочки с мороженым и ложечки, чтобы лучше держать паузу.

– Конечно, мы организуем специальный тренинг, чтобы вы хорошо подготовились, – говорит Юрий Устинович. – Ты, Марина, поговори с друзьями. Вижу, ты девочка умная, с пониманием, а друзья у тебя, скажем прямо, разные. Ну, ты пользуешься авторитетом, думаю, сумеешь их убедить. Родителям скажем, что премируем вас туристической поездкой для лучшего изучения мертвых языков, в школе тоже все объясним, так что на этот счет не беспокойся.

Марина по-прежнему молчит. Юрий Устинович закрывает папку и говорит:

– И еще, помнится, Николай Михайлович говорил, что ты думаешь насчет нашей Академии. Мне кажется, очень правильное решение – и тут мы, конечно, тоже поддержим и поможем.

– Спасибо, – отвечает Марина, – я пока только думаю, я еще ничего не решила.

Когда они возвращаются по длинным коридорам, Марина понимает: дядя Коля чем-то недоволен и встревожен. Все-таки знает его всю жизнь – уж такие вещи должна замечать.

– Не переживайте, дядя Коль, – говорит она. – Мне кажется, мы поняли друг друга. Ему же нравилось, как я себя вела, можно было у меня за спиной не кашлять.

– Нормально ты себя вела, нормально, – буркает дядя Коля.

– Но я все равно не поняла, зачем Гошу послали в Заграничье. Что за дурацкое задание – установить контакт с Майком? С ним же можно контакт и отсюда установить.

«Скажем, через интердвижок», – хочет сказать она, но вовремя замолкает.

– Глупости все это, – вдруг говорит дядя Коля, а потом происходит уж совсем невозможное: нагнувшись к Марининому уху, он тихо шепчет: – Не соглашайся. Откажись. Тебе совсем не надо туда отправляться.

– Почему? – говорит Марина, но дядя Коля уже идет дальше по коридору, и на мгновение Марине даже кажется, что она ослышалась, он ничего не говорил.

Но нет, Марина ясно слышала, он сказал: откажись.

Я еще подумаю, говорит себе Марина, отказываться или нет. Но если Гоша в беде – как я его брошу?