Текст книги "Живые и взрослые. По ту сторону"

14.

Конечно, они клялись, что теперь будут видеться гораздо чаще – и, конечно, первые две недели после возвращения выдались такими, что даже позвонить некогда. Еще бы! Четыре месяца пропущенных уроков! Хорошо еще, что Марине не надо подтягивать инглский – уж в нем-то она обскакала всех одноклассниц, – но математика… физика… химия… даже история с литературой! Две недели Марина ложилась заполночь и вскакивала ни свет ни заря, чтобы повторить домашку.

Но две недели прошли, и Марина позвонила Леве, а Ника – Марине, и они сговорились в воскресенье пойти на Голубиные горы. Далековато от дома, но ведь тем интересней, правда? Нельзя же всю жизнь прожить на одном пятачке.

Особенно если только что вернулся из путешествия, какое мало кому выпадает.

Договорились встретиться у метро, часов в двенадцать, чтобы хоть один день поспать утром. Конечно, «часов в двенадцать» оказалось очень странным временем: для Марины – ровно в полдень, для Левы – минут на пять позже, а для Ники с Гошей… ну, это еще предстоит выяснить, потому что вот уже двадцать пять минут, а их все нет.

Марина с Левой сидят на скамейке, едят мороженое из вафельных стаканчиков. На первый взгляд – обычные школьники, девятиклассники, наверно, говорят об уроках, отметках, будущих экзаменах.

Видимость, конечно, обманчива.

– Как Шурка? – спрашивает Марина.

– Знаешь, нормально, – отвечает Лева. – Она, конечно, очень напугалась… мы вовремя успели, она только увидела его лицо и эту руку… он ее даже пальцем не тронул.

– Сколько ей? Одиннадцать?

– Десять. На три года меньше, чем было нам тогда.

– Ты рассказал ей, что это было? – спрашивает Марина и аккуратно откусывает кусочек вафельной стенки.

– Только в общих чертах, – вздохнул Лева. – Злодей-шпион из Заграничья… мы вместе с сотрудниками Учреждения его ликвидировали… чтобы на книжку было похоже.

– Кога-нибудь, наверное, придется все рассказать.

– Да, – говорит Лева, – когда она будет постарше.

Высунув язык, он вылизывает пломбир внутри вафельного стаканчика. Ну да, Марина помнит: Лева любит, чтобы стаканчик оставался почти пустой и только тогда съедает.

– Знаешь, – говорит Лева, – я все вспоминаю того старика… ну, хранителя музея.

– Да. – Марина поправляет каштановую прядку, растрепанную весенним ветром.

– Я ведь правильно тебя понял, когда ты сказала «давай»?

– Я сказала? – удивляется Марина. – Да, наверно. Но мне казалось, ты сам знаешь, зачем мы выстраиваемся в круг.

– Я знал, да, – соглашается Лева, – но, понимаешь, у меня в ушах все это время кричала Шурка…

– Ты молодец, – говорит Марина, – отлично все сделал.

– Не знаю. – Лева пожимает плечами. – Я когда стрелял – вообще не думал, что этот старик – человек и что я его убью. Я помнил: нужно встать в круг и пролить чью-то кровь – а, вот как раз один подвернулся, бах! – и готово.

– Он же был мертвый. – И Марина откусывает кусок вафельного стаканчика. Вот ведь смешно – уже взрослая девочка, почти девушка, а пломбир вкусный, как в детстве.

– Неважно, – говорит Лева. – Он сколько угодно мог быть мертвый, противный, злой, но я-то знаю, что вообще об этом не задумывался. Тогда я мог убить кого угодно,… ну, не совсем кого угодно, но любого незнакомого человека – точно. И когда я это понял – мне стало страшно.

– А как ты хотел? – говорит Марина. – Чтобы твою сестру убивали, а ты сказал бы: постойте, дайте я подумаю. Можно убить вот этого старика или нет? Да и вообще – он наверняка был соратник Орлока, сторожил для него эту берлогу.

– Ну, сейчас-то что угодно можно придумать, – отвечает Лева.

– А ты не придумывай, – говорит Марина. – Ты лучше мороженое ешь, а то растает.

И тут из метро появляются Ника с Гошей, держась за руки, улыбаясь, никуда не спеша, будто Марина с Левой не ждут их уже полчаса… а впрочем, в самом деле – куда спешить? Ведь сегодня воскресенье, и они решили погулять по Голубиным горам, как сотни обычных школьников.

Теперь Лева рассказывает, как сильно он отстал у себя в школе. Да, о том, чтобы до конца года выйти в тройку лучших, придется, конечно, забыть. Ну, ничего: по геометрии он уже со всем разобрался, осталась только алгебра и спецсеминар Саши Бульчина, и то и другое – жутко интересно, одно удовольствие учить.

Гоша вздыхает. Удовольствие учить – это не для него. Тем более, ему-то нагонять целых полгода. Ника ему, конечно, помогает, но все равно – столько навалилось! Да к тому же он решил вернутся в об-гру – вот так новость, Марина и не знала! – не для соревнований, конечно, а просто, чтобы быть в хорошей форме. Мало ли что случится.

Они идут по широкой асфальтовой аллее, среди сотен таких же гуляющих. Конечно, солнечный весенний день, деревья уже зеленеют, льда на реке почти не осталось – что же сидеть дома?

– Народу-то сколько, – говорит Марина. – Давайте свалим отсюда, а?

Отличная идея! Тем более – вот и тропинка спускается по склону, Гоша бежит вперед, Лева за ним, следом – Марина с Никой. Самый подходящий момент, чтобы задать вопрос.

– Ника, слушай, а у тебя с Гошей – роман?

Ника замирает, оборачивается через плечо.

– Наверно, – говорит она, – хотя мне кажется, мы просто любим друг друга.

Разве «просто любим друг друга» и «роман» – это не одно и то же? хочет спросить Марина, но ничего не говорит.

– А у тебя с Левой? – спрашивает Ника.

– Что – с Левой? – Марина даже останавливается. – Мы с ним две недели не виделись, какой роман, ты что?

– Ну, не знаю… – говорит Ника. – Он так на тебя смотрит…

Как он на меня смотрит? думает Марина. Обычно смотрит, как всегда. Еще не хватало, чтобы он смотрел как-то по-особенному… с Марины вполне хватит Майка. Все друзья будут так смотреть – вовсе без друзей останешься.

Марина вспоминает, как при расставании Майк потянулся к ней и прошептал на ухо: «Марина, я всегда буду тебя любить». Два года назад они еще были одного роста, и Марина думает, что всегда – это как раз слово для Заграничья.

Впрочем, почему только для Заграничья? Вот мы всегда будем друзьями, теперь уж точно.

Или снова разбежимся по своим делам? Или мы можем быть вместе, лишь когда одному из нас угрожает опасность?

Мы взрослеем, думает Марина, мы становимся разными.

Но разве то, что мы пережили, не объединило нас навсегда? Если не общая победа, то общая боль, общая скорбь – скорбь по Арду Алурину, по Зиночке, погибшей на Белом море, по Сандро, погибшему при штурме тюрьмы?

– Ух ты! – кричит откуда-то снизу Гоша. – Вы знали, что здесь есть?

И Марина с Никой бегут вниз по тропинке – что же там такое? что это еще за ух ты?

Да, в самом деле «ух ты!» – над рекой нависает площадка, на ней памятник. Два человека смотрят вдаль, точнее – на панораму столицы.

– О, я и забыл! – восклицает Лева. – Это же Огаркин и Герц, мы их в шестом классе проходили. Они лет за двадцать до Проведения Границ дали клятву, что освободят живых, разрушат власть мертвых и так далее, и тому подобное.

Хотели, значит, изменить мир, думает Марина, как мы когда-то. Только что делать, если мир не хочет меняться? Вот мы опять чуть не погибли, едва не сгинули в промежуточных мирах, побывали в Заграничье – даже в трех областях, – спасли Шурку, убили Орлока, вернули людям аккумулятор и предотвратили новую войну – а мир все равно не изменился.

Похоже, мир не удастся изменить – удастся разве что понять, как он устроен. Тоже неплохо, между прочим.

Да и нужно ли менять этот мир? Марина подходит к краю обрыва, смотрит на бескрайний горизонт, прорезанный шпилями высоток, слышит счастливое чириканье весенних воробьев… что тут менять? Все и так хорошо.

Она поворачивается к друзьям и говорит то, о чем и не думала еще пять минут назад:

– Знаете, а я, наверно, пойду в Академию.

Они замирают, все трое. Лева смотрит изумленно (и, да, похоже, Ника права – не просто изумленно, а именно так на тебя смотрит), Гоша не сводит глаз с Ники, а Ника стоит, сжав кулаки… кажется, сейчас бросится на Марину.

Но нет, конечно, нет. Ника через силу улыбается и говорит:

– Ты шутишь?

– Нет, – отвечает Марина, – не шучу. Но я еще не решила, я только думаю.

– Хорошо, – говорит Ника, – думай дальше. Чтобы тебе лучше думалось, я кое-что расскажу. Я вообще-то не хотела, но раз ты думаешь…

– Давай, – говорит Марина и садится на скамейку у подножья памятника.

– Я поняла, какой был план, – говорит Ника. – Никто не предполагал, что мы можем убить Орлока. Наоборот – все ждали, что Орлок убьет нас. Это помогло бы ему закрепиться здесь… ну, или там… короче, окончательно покинуть мир дважды мертвых. Нам не дали охраны, никакой. Они просто ждали, пока Орлок наберется сил, чтобы нас атаковать. Если бы мы не сообразили вытащить его отсюда – он бы не просто убил Шуру, он бы поднакопил еще энергии, чтобы надежней уничтожить нас. По крайней мере – меня.

– Да, – кивает Марина, – это очень похоже на правду. Так бы оно, наверно, и было. Мы молодцы, что справились.

– Погоди, – говорит Гоша. – Если Орлок снова придет – мы ведь снова его убьем?

– Не должен прийти, – говорит Марина. – Но если придет – убьем, да. Если сможем – убьем.

– Сколько раз придет, столько раз и убьем, – говорит Гоша, – верно? Так вот, для меня, для меня и для Ники, нет разницы между Орлоком и Конторой, Орлоком и Учреждением. Сколько раз сможем – столько раз убьем. Ты понимаешь?

Марина вздыхает. Зря она затеяла этот разговор.

– Я понимаю, – говорит она, – но ты тоже меня послушай. Мы в этом – навсегда. Мы слишком много узнали, слишком много видели. Они не отстанут от нас, они всю жизнь будут дышать нам в спину. Тебе, мне, Нике, Леве. Может быть, даже Шурке. Мы не сможем от них сбежать, не сможем забиться в щель и отсидеться. Мы обречены быть с ними до Главного Перехода, а то и после.

– Это еще один повод их ненавидеть, – отвечает Ника.

– Да, – говорит Марина, – это еще один повод их ненавидеть. Но, Ника, подумай сама: они уже один раз использовали нас, послали на верную гибель. Не только Гошу – всех нас. В этом мире, по обе стороны Границы, они используют всех. Мы знаем, что власть принадлежит им. Что нам остается? Ждать, пока мы снова понадобимся, чтобы нас подставить, чтобы ловить на нас, как на живца? Мне кажется, если они используют всех, лучше быть с ними, чем самому по себе. По крайней мере, я буду понимать, что происходит. Со мной, со всеми нами. И, может, когда-нибудь еще смогу спасти вас.

– Может, когда-нибудь ты придешь нас арестовать, – говорит Ника, и Марина смеется.

Следом за ней смеется Лева, потом Гоша, последней начинает смеяться Ника. Они смеются, ведь это так смешно – представить, что Марина придет их арестовывать. Наверное, с целым отрядом эмпэдэзэшников, в новеньком красивом мундире! И с таким фирменным стальным взглядом, как у Юрия Устиновича!

Они все смеются, потому что теперь знают – что бы ни случилось, где бы они ни учились, они навсегда останутся друзьями, и если с одним случится беда – когда с одним случится беда, – они снова соберутся вместе, вчетвером против всего мира.

Против мира, который невозможно изменить, но в котором можно бороться и одержать победу.

Они смеются, а перед ними – панорама самого большого и красивого города по эту сторону Границы. Смеются, а вокруг них – распускаются на ветках весенние листья, пробивается к свету зеленая трава, птицы не то чирикают, не то поют. Смеются, а над ними – небо, голубое как Маринины глаза, и в нем проплывают редкие островки облаков, нерукотворных небесных фракталов.

А потом Марина говорит:

– Да ладно вам, я так просто… я еще ничего не решила, – и они взбираются назад по тропинке, да, в самом деле, Марина еще ничего не решила, все они еще ничего не решили, и впереди вся жизнь, долгая жизнь до Главного Перехода, долгая взрослая жизнь.

Конец второй книги

Москва, 2012—2013