Текст книги "«Тегусигальпа» – пересечение параллелей"

XXXII

Кто бы ни были эти двое, Косте они совсем не нравились. Можно было бы, конечно, не привлекая внимания потихоньку ретироваться в какие-нибудь кусты, переулки, тёмные подъезды, в конце концов, вернуться в медицинский центр, откуда он вышел десять минут назад. Но что-то мешало. Костя понял, что не может пошевелиться, словно всё происходящее вокруг ему снилось. Он стал прилагать все усилия к тому, чтобы выйти из этого оцепенения и проснуться. Ничего не получалось. Звуки вокруг становились всё приглушённее, поток машин, движущийся вдоль речного вокзала, замедлялся всё больше и больше. Два странных человека нездешней внешности приближались к нему. «Интересно, – подумал Костя, – всё вокруг почти на месте стоит, а эти идут нормально». Это было последнее, о чём он успел подумать, потому что уснул на самом деле.

La Merced оказалась совсем небольшой церковью по сравнению с собором, от которого они пришли. Главные ворота высотой метра в два с половиной были закрыты, но небольшая дверь для прохода была не заперта. Часы располагались над воротами, а не на колокольне с одиноким колоколом. Арнольд посмотрел наверх и сразу всё понял – это были такие же часы Weule, как и на колокольне Рождественской церкви в Нижнем Новгороде.

– Да-да, это такие же часы, – сказал Пабло, перехватив его взгляд. – Таких часов в мире осталось только двое. Они были установлены здесь после того, как столицу перенесли из Комаягуа в Тегусигальпу.

– Их что установили в честь переноса столицы? – несколько ехидно прокомментировал Сергей.

– Нет. – Пабло многозначительно посмотрел в его сторону. – Столицу перенесли из-за установки часов. Пойдёмте. Нам наверх. К ним.

По узкой винтовой лестнице Пабло поднимался последним. И при входе в церковь, и потом, когда они уже шли наверх, им никто не встретился. Всё-таки индеец был немного не точен, когда сказал, что они идут к часам. Они поднялись на несколько метров выше. Отсюда хорошо был виден и собор де Санта Мария, и площадь с фонтаном перед ним, на котором утром Арнольд так неожиданно обнаружил себя.

Поднявшись, Пабло закрыл дверь, и снял нефритовый браслет с правой руки. Затем, протянул левую руку и сказал:

– Возьмите меня за руку. Оба.

Механизм внизу заработал. И Арнольд, и Сергей поняли, что сейчас они услышат бой часов. Так получилось, что никто из них не обращал внимание на время, а сейчас узнать его они уже просто не успели. Осталось загадкой в какой именно час они покинули город Комаягуа, потому что Пабло привычным движением, держа за спиной свой нефритовый браслет, прислонил его к стене. Всё исчезло.

– Давно в трамваях не ездил? – улыбаясь, спросила Галя. Она сразу обратила внимание на то, как отреагировал Вадим и на плавный бесшумный ход, и на футуристический интерьер вагона.

– Да, в самом деле… И давно у нас стали такие трамваи?

– Года два, наверное. Помнишь, их сначала всё уничтожить хотели как класс, а потом вдруг начади строить новые линии? Вот тогда всё и случилось. Вообще, я проголодалась.

Они подходили к «Тегусигальпе». Внутри оказалось непривычно многолюдно для этого времени. Вероятно, кафе становилось ещё популярнее, благодаря недавним событиям. Теперь нижегородская продвинутая публика считала своим долгом посетить место, где совсем недавно проходили почти боевые действия.

Галя провела Вадима к столику расположенному отдельно от всех остальных в небольшой нише. Каким-то непостижимым образом здесь стояла почти абсолютная тишина, во всяком случае, по сравнению с основным залом. Потянуло их почему-то на мексиканскую кухню. «Здесь готовят отличные буррито, – посоветовала Галя. – Поверь мне, уж я-то знаю. С одной стороны, это, конечно, можно назвать разновидностью фаст-фуда, но мне нравится».

Пока буррито готовились, Вадим решил не терять времени и систематизировать все свои догадки, чтобы найти нужный путь. Достав блокнот он быстро и очень приблизительно набросал схему нижегородского кремля со всеми двенадцатью башнями. Потом немного подумал и всё же добавил тринадцатую, которая должна была появиться через два столетия, прошедшие с момента её разрушения.

– Вот смотри, – начал объяснять он Гале. – Кремль, тринадцать башен. Там было написано: «Путь от начала – от истоков, несущих жизнь через смерть». Давай сейчас попытаемся определить, как эти слова могут быть связаны с каждой из этих башен. Про Дмитриевскую мы уже говорили. Она стала самой первой. Давай продолжим дальше.

Вадим написал на листке название каждой башни.

«1. Дмитриевская

2. Кладовая

3. Никольская

4. Коромыслова

– Подожди, я что-то помню про Коромыслову, – громко зашептала Галя.

– Я тоже, – улыбнулся Вадим. – Но давай я сначала закончу, а потом мы с тобой вместе продолжим.

5. Тайницкая

6. Северная

7. Часовая

8. Ивановская

9. Белая

10. Зачатская

11. Борисоглебская

12. Георгиевская

13. Пороховая»

– Ну, а теперь давай по порядку. Дмитриевскую мы уже обсудили. Кладовая и Никольская ни по каким критериям к этим словам не подходят. Легенду про Коромыслову башню я знаю. А что знаешь ты?

– Легенд даже две, – продолжила Галя. – По одной, особо героической, кремль был осаждён астраханскими татарами. Ночью они подобрались к стенам, а утром девушка из кремля вышла за водой, увидела врагов и убила на месте десятерых. На этом война закончилась. Как гласит легенда: «Если у них женщины такие, то что же о воинах тогда говорить». Другая легенда более печальная – строительство началось с этой башни и, чтобы кремль стоял лучше, в основание башни нужно было закопать первое живое существо, которое пройдёт мимо. Не повезло девушке с коромыслом, которая утром, как и в предыдущем варианте, пошла за водой. Поэтому башню Коромысловой и назвали. Дальше я тебе не помощница, больше сказок о кремлёвских башнях я не знаю.

– Ничего страшного, – ответил Вадим, ставя галочку возле Коромысловой башни. – Дальше идём по порядку. И сразу же появляется новый вариант. Смотри – Тайницкая башня. Во-первых, названа она так по вроде существовавшему подземному ходу к реке Почайна. Она текла когда-то у стен кремля. Во-вторых, у башни есть и другое название – Мироносицкая в честь церкви жен Мироносиц на другой стороне Почаинского оврага.

– Извини, но я понятия не имею, кто такие жены Мироносицы. Всё время думала, когда видела эту церковь, что надо бы узнать, но так и не удосужилась.

– А зря. Это как раз даёт нам ещё одну зацепку. Женами Мироносицами называли женщин, пришедших утром к гробу Христа для ритуального умащения тела. Именно они первыми узнали о воскресении Иисуса. Связь улавливаешь?

– Жизнь через смерть, – задумчиво сказала Галя, наблюдая, как Вадим отмечает в своём списке Тайницкую башню. – Уже два варианта. А дальше ты ещё что-нибудь найдёшь.

– Думаю, что да, – Вадим уже увлёкся. – Северная башня нам вряд ли интересна в этом отношении, а вот дальше идёт Часовая. – На несколько секунд он остановился, а потом продолжил. – Называлась она так из-за установленных на башне часов, а с часами в нашей истории связано много чего занимательного. Ставим крестик. С натяжкой. На всякий случай. Ивановская? Вообще-то официально считается, что с неё началось строительство кремля, если не считать Дмитриевскую, конечно. Давай тоже отметим. Ну, Белая ничем не примечательна. Думаю, что можно отметить не существующую сейчас Зачатскую, название уж больно подходящее. У Борисоглебской тоже поставим крестик. Башня названа в честь убитых князей Бориса и Глеба, ставшими первыми русскими канонизированными святыми. Наконец, Георгиевская башня – она была названа в честь Георгиевской церкви, а святой Георгий, как все мы знаем, убил дракона. Последняя башня – Пороховая. В нашем случае с ней ничего не связано. Всё.

– И что у нас осталось?

– Да больше половины… Коромыслова, Тайницкая, Часовая, Ивановская, Зачатская, Борисоглебская, Георгиевская. Некоторые, думаю, можно смело вычеркнуть. Например, Часовую. Да и Ивановская тоже мало подходит к нашим условиям.

– Если их можно так назвать.

– Именно. Думаю, что Георгиевскую тоже можно убрать. Остаётся четыре. То есть, Коромыслова, Тайницкая, Зачатская и Борисоглебская. Уже легче.

– Знаешь, что я думаю? – сказала Галя. – Ты, кстати, ешь буррито, ешь. Я то свои уже давно съела. Когда-нибудь я стану из-за них толстая. Хотя нет, не должна. Там мука кукурузная.

– Что-то ты отвлекаешься от основной мысли, – ответил ей Вадим, отрезая кусок кукурузной лепёшки с острой мясной начинкой. – Ты хотела сказать, что о чём-то думаешь.

– А, ну да… Послеобеденный сумбур мыслей. Сейчас ещё и спать захочу. Ну, так вот. Сколько, говоришь, башен в кремле?

– Тринадцать?

– А индийских чудных штуковин, подаренных послом Арагона?

– Двенадцать?

– Ни на какие мысли не наводит?

– Да. Пожалуй, да. – Вадим изумлённо смотрел на Галю, сумевшую мимоходом найти ещё одну подсказку.

XXXIII

Но исчезало всё не сразу, не так, как при жёсткой склейке в кинофильме. Кинематографический эффект, на этот раз, оказался несколько иным. Окружающий мир – стены колокольни, небо над Комаягуа, белые дома вокруг церкви La Merced и деревья в сквере напротив – всё это потеряло свою ясность и незыблемость, теряя чёткие очертания, становясь мягким, колеблющимся и как будто расплавленным. Так продолжалось какие-то доли секунды, а потом исчезло на самом деле. В чёрном мире, мгновенно сменившем яркие дневные цвета тропического города, изредка вспыхивали разноцветные пятна, исчезая также неожиданно, как и появлялись. И ещё ощущение того, что весь организм как будто выворачивается наизнанку, почему-то Сергей подумал именно так, сам удивившись такому сравнению, и всё это длится целую вечность.

На самом деле вечность продолжалась меньше секунды. В следующее мгновение Сергей понял, что они втроём стоят на каком-то возвышении, что это, кажется, Нижний Новгород, что Арнольда сильно тошнит и, на самом деле, выворачивает наизнанку в самолётный гигиенический пакет. Мир вокруг постепенно опять возвращал себе прочность и незыблемость, вместе с этим приятным возвращением окружающего его мира Сергей понял, что находятся они на самом верху колокольни Рождественской церкви.

– Где ты пакет взял? – спросил он Арнольда уже внизу.

– Пабло дал, – ответил тот, виновато глядя на церковный вход и крестясь по православному справа налево. – Моя мама была православной и меня крестили в православной церкви. Отец об этом ничего не знал.

– Что это было? – Сергей спросил это уже у Пабло. – И, кстати, пакет у тебя как оказался?

– Говоря проще, это называется телепортация. Как это происходит, я не знаю. Да этого и никто не знает сейчас. А пакет… Я его специально приготовил для Арнольда. Пройти через это три раза за один день и так очень сложно. А если учитывать его вчерашние излишества, то легко было предугадать, чем это может завершиться.

Во время разговора они приближались к фонтану на площади напротив нижегородского речного вокзала, носившего имя какого-то революционного матроса. Сергей успел заметить машину Вадима, припаркованную на улице метрах в двухстах, прежде чем Пабло внезапно оставил их с Арнольдом и бросился к фонтану. Ещё он увидел Костю – администратора Вадима и двух мужчин явно одной крови с Пабло. Вид у Константина Леонардовича был не очень, а двое соплеменников Пабло были явно не рады его появлению. Какая-то готовность к сопротивлению, агрессия в лицах боевые стойки неожиданно сменились полной апатией. Они вяло опустились на скамейку рядом с Константином и устало закрыли глаза.

– Ба! Кого мы видим? – воскликнул Арнольд. – Костя, друг мой, как ты себя чувствуешь после вчерашнего вечера?

Костя постепенно приходил в себя, сначала он испуганно смотрел и на Арнольда, и на Сергея с Пабло, затем заметил своих похитителей, расположившихся рядом, и попытался встать или хотя бы отодвинуться от них подальше. Постепенно взгляд его становился более осмысленным, в конце концов, он вопросительно остановил его на Сергее.

– Рассказывай уж, – вздохнув, сказал тот.

– Они в Блиновском пассаже, – виновато сказал Костя. – Сначала они подходили к церкви, а затем вошли в Блиновский пассаж.

– Они точно там? – спросили Сергей. – Никуда не могли уйти, пока ты в отключке был?

– Ну, это недолго было, – Костя посмотрел на часы. – Минут пять не больше. Мне повезло, что вы появились.

– Это точно, – продолжил разговор Пабло. – Вы даже не представляете, Константин Леонардович, как вам повезло.

– Если вы о Вадиме и Гале, – сказал Арнольд, – то они здесь. Я вижу машину Вадима.

Тринадцать башен и двенадцать «индийских штуковин» наводили, конечно, на определённые мысли. Первое, что можно было предположить – эти самые штуковины охраняли башни кремля. Они хранили их от порчи, от разрушения. Конечно, за века существования кремль постепенно разрушался, но башни-то стояли. Кроме одной. Зачатская была разрушена оползнем и сейчас отстраивается заново. То есть здесь присутствовали и жизнь, и смерть. Жизнь в названии башни – Зачатская, а смерть в её разрушении.

– Но смущает меня одна вещь, – добавил Вадим, когда пересказал Гале свои соображения.

– Это хорошо, – ответила она, преувеличенно многозначительным тоном – Истинный учёный всегда должен сомневаться. Ладно, что тебя смущает?

– Конечно, версия с разрушенной башней выглядит очень заманчиво, но разрушенных башен было две. Борисоглебскую, фактически, полностью разобрали в конце восемнадцатого века. Как и Зачатская она была повреждена в результате оползня. И здесь наша версия о башнях и их защите рассыпается, как и сами эти башни. Да и откуда в шестнадцатом веке кто-то мог знать о разрушении, а в самом названии башни этого разрушения нет. Думаю, что это не Зачатская. Смотри-ка, твой брат звонит, – отреагировал Вадим на имя Сергея, появившееся на экране монитора.

– Долго вы там ещё загорать будете в этом Блиновском пассаже? – услышал он в трубке. – Мы уже ждать вас тут устали.

– Ты уже вернулся? – удивился Вадим. – Как-то быстро. Ты же ещё вчера был очень далеко. Сам говорил.

– Неизвестные технологии кажутся нам чудесами, – Сергей повторил, так понравившиеся ему, слова Пабло. – Вы там что-нибудь нашли?

– Мы нашли нечто, – осторожно, подбирая слова, чтобы не выдать что-то лишнее, сказал Вадим. – Знаем где это, но не знаем как туда попасть. Предположения? Предположения есть, но… во-первых, мы не в «Блиновском пассаже», а во-вторых, с чего ты взял, что мы там?

– Ну, привет. Это твою машину увозит сейчас эвакуатор с Рождественской? Шучу-шучу. Стоит она, никто её не трогает, – видимо, Сергей осознал, что же Вадим сказал ему «во-первых». – Постой-постой, а где же вы?

– В «Тегусигальпе». Едим буррито. Вернее я ем, а Галя уже съела. Твой брат сегодня какой-то странный, – сказал Вадим, явно обрадованной возвращением Сергея Гале. Как будто это возвращение могло что-то изменить кардинально – закончатся погони и преследования, а все загадки будут разгаданы. – Пойдём, подождём его в кабинете.

Там и продолжилось обсуждение, и поиск нужного и единственного варианта. Если предположить, что охранные функции индийских штуковин никак с башнями не связаны, а имели какое-то другое значение, то нужно тщательно проработать вариант с другими башнями и другими ходами. Почему-то вдвоём они быстро отказались от Коромысловой башни. Стандартные туристические маршруты дополнились дорожкой из брусчатки и непременным посещением этой дорожки, так и прозванной Аллеей влюблённых, большей частью городских свадеб. К тому же, несколько повторяемых всеми экскурсоводами и любителями, и профессионалами легенд казались излишними для входа в тайное подземелье. Дальше мнения разделились. Вадим склонялся к тому, что имелась в виду явно Борисоглебская башня – уж очень хорошо подходила сюда спорная история святых Бориса и Глеба. Но Гале больше нравилась версия Тайницкой – и тайный ход здесь был, что, по мнению Вадима, являлось скорее аргументом против, чем за, и второе название Мироносицкая подходило, как нельзя более кстати. Но уже через несколько минут Вадим знал, какой же вариант всё-таки правильный.

Он изумлённо смотрел на экран телефона, даже и не пытаясь понять, откуда и что берётся в его жизни. Что-то могло неожиданно появиться без каких-то разумных объяснений и так же неожиданно исчезнуть. Увиденное сейчас появилось, но могло и пропасть, но если даже увиденное им сейчас и пропадёт, то никакого значения это иметь больше не будет – Вадим теперь знал, где вход. Оставалось теперь понять, как к этому входу пройти.

За разглядыванием телефона Сергей его и застал, Вадим даже Гале не успел ничего сказать. А она подбежала к нему с каким-то девчоночьим криком:

– Ура! Брат вернулся! – обняла и сказала, упрекая. – Ну, где ты был? У нас здесь такое творилось.

– У нас тоже, Галчонок, – Вадим даже немного удивился от того, как Сергей это сказал. Никогда он не видел его таким сентиментально-нежным. Продолжалось это недолго, друг его очень быстро вернулся в свою привычную форму. – Этот монстр тебя не обижал?

– Нет, что ты, – Галя улыбнулась. – Он обо мне заботился и оберегал. А у кого это у вас? Ты сказал, что у вас тоже что-то творилось.

– Ну-у, – Сергей как-то уклончиво поднял брови. – Думаю, что здесь всё же покруче будет. В каком порядке будем рассказывать?

– А что с Арнольдом?

– Арнольд здесь. Сидит в зале.

– Погоди-погоди, – Вадим даже и не знал – попытаться поверить в сказанное или сразу посмеяться над шуткой. – Он же вот совсем недавно был в городе Комаягуа. А сейчас он в каком зале?

– В зале «Тегусигальпы», Вадик, ты меня удивляешь.

В следующие десять минут Сергей рассказал им обо всём – и о найденной его другом в Кордильерах платиновой пластине, и о неожиданной встрече с Пабло, и о их путешествии неизвестно как и неизвестно куда, где нет времени и пространства, а измерений совсем не три и даже не четыре. Вадим во время рассказа мельком взглянул на Галю, и ему показалось, что от всего услышанного глаза у неё стали уже не небесно-голубыми, а почти фиолетовыми. Встреча с Арнольдом и перемещение из одной части света в другую уже воспринималась, как само собой разумеющееся. Вот только о Константине Леонардовиче Сергей решил не рассказывать. Пока. В конце рассказа он достал из кармана ту самую металлическую пластину с еле заметными двенадцатью разъёмами синего цвета.

– А вот это, собственно, и есть наша добыча, – закончил он. – Надеюсь, что вы уже знаете для чего это нужно.

– Можем предположить, – ответил Вадим. – Скорее всего это для тех самых двенадцати индийских вещиц, которые были спрятаны вместе с частью «Либерии» Ивана Грозного. Находятся они в тайном помещении под землёй в центре нижегородского кремля. К этому помещению ведёт тайный ход от одной из кремлёвских башен. По всей видимости, из Зачатской.

Галя удивлённо подняла на него свои, опять ставшие небесно-голубыми, глаза.

– Как из Зачатской? Мы же решили, что не оттуда. Почему же…

– Потому что я нашёл что-то, – не дал договорить ей Вадим.

Он достал телефон, на который пытался делать снимки в подвале Блиновского пассажа, и нашёл одну из фотографий, раньше выглядевшую простым чёрным полем на мониторе. Сейчас всё изменилось – на чёрном фоне были совершенно чётко видны двенадцать ярких синих точек в таком же синем, но не таком ярком, круге.

– Раньше этого видно не было, – продолжил Вадим. Проявилось только сейчас. Я думаю, что зал в подземелье имеет круглую форму, а так расположено в нём то, что там спрятано. Не знаю, как это назвать, но мне уже надоело слово штуковины. Расположение их точно повторяет расположение башен, которых было тринадцать. То есть одной башни здесь не хватает. Схему кремля я хорошо помню – это Зачатская башня.

– Вот я только не понимаю, – сказала Галя. – А как же «Путь от начала – от истоков, несущих жизнь через смерть»? Ведь именно эта фраза была там написана.

– Думаю, что это просто, – Сергей помнил эту историю.– Есть легенда, что во время строительства кремля, в одну и ту же девицу влюбились, приехавший с Пьетро Франческо, его итальянский помощник и местный молодой человек. Нравы тогда были суровые, эти ребята тоже. В общем, поубивали они друг друга. А произошло это во время строительства именно Зачатской башни, где-то там и могилы их находятся. Может, поэтому и «жизнь через смерть».

– Вот только как попасть к этому ходу, мы не знаем, – сказал Вадим.

– Это просто, – ответил Сергей. – Отсюда, из «Тегусигальпы». Из того подземелья, которое тебе так хорошо знакомо, можно перейти ко всем кремлёвским башням.

– Ты же говорил, что все проходы заложен.

– Заложены, – спокойно, как о само собой разумеющемся, продолжил Сергей. – Все. Кроме одного. Об этом проходе только я знаю.

– И ты не известил об этом своё руководство? – удивился Вадим.

– А почему я должен его обо всём извещать? Некоторые вещи нужно держать в тайне. Особенно в наше время. Мало ли чем всё это может обернуться. Нет, не для меня, а для этих вещей, а в нашем случае и для всего человечества. Поэтому есть узкий круг лиц. В который мы все входим. И всё это неслучайно. Галка просто не всё знает, но пора уже. Думаю, что мы не будем переносить на завтра наши дальнейшие действия, а пойдём прямо сейчас. Но прежде чем отправимся, я познакомлю с некоторыми интересными фактами. Ты видел когда-нибудь мой нефритовый медальон?

– Нет. Кажется, нет, – ответил Вадим.

– Правильно. Я его никогда никому не показывал, хотя и носил всегда, пряча в разные футляры. Я не знаю сколько лет этому медальону, но то, что в Россию он попал в 1552 году – это совершенно точно. С испанским послом приезжали не только испанцы, с ним приехал и некто, хранивший эти чудные штуковины. Именно он прятал их в надёжном месте, маскировал проходы и расставлял очень замаскированные подсказки. Именно на эти подсказки и наткнулся в девятнадцатом веке Лобачевский, но он не смог продвинуться далеко, потому что у него была только часть, скажем так инструментов. Поэтому и сейчас он может действовать очень своеобразно, я точно не знаю как, но ты должен знать лучше. Так вот, тот посвящённый – это наш с Галей прапрапра и не знаю ещё сколько там прадедушка.

– А я здесь причём? – спросил Вадим.

– А Николай Иванович – это твой прапра. Фамилия у тебя, конечно, другая, но фамилия твоих предков была определена по фамилии, как говорят, настоящего отца Лобачевского. Ну, это запутанная история, не огорчайся, – улыбнулся Сергей. – Переваривать будете по дороге, – эти его слова относились и к изумлённой Гале, для которой происхождение от странного представителя майя было совсем неожиданным.

– Серёжа, – сказала она. – А ты ничего не путаешь? Ну, какие мы с тобой индейцы майя?

– Он не был майя, сестрёнка, – ответил Сергей. – Пойдёмте. Арнольд и Пабло отправятся с нами. Подождите меня в зале. Мне нужно сделать личный звонок.