Текст книги "«Тегусигальпа» – пересечение параллелей"

Можете сегодня не бояться

Никто на кораблях так и не понял, что это заставило Петра отказаться от первоначальных планов и заночевать в Нижнем Новгороде. Вроде и отошли от столичного града всего-то ничего. Вёрст тридцать. Но вечером Пётр приказал судам идти дальше вниз по реке, а свой корабль велел причалить сразу за Стрелкой, где Волга сливается с Окой. Сашка пробовал его отговаривать, но не особо настаивал, зная вспыльчивый характер лучшего друга. В конце концов, пусть потом сам разбирается со своим братом царём Дмитрием. Да и корабль у Петра был быстроходным. Новое изобретение одного из местных умельцев могло идти без вёсел и парусов, развивая невиданную скорость.

Ночевать на корабле Пётр также не захотел. Сашка было подумал, что отправятся они к кому-либо из местных воевод, но этого тоже не случилось. Сойдя на берег, Пётр отловил возле пристани земского ярыжку и приказал, чтобы тот поспешил к дому купца Ефима Чатыгина. Ночевать Пётр Алексеевич будет у него, пусть готовится. От экипажа царевич отказался, сказав, что хочет пройтись пешком. Сашка только вздохнул, потому что дом стоял на горе и идти туда придётся час минимум. Хотя Петру-то что. Он на своих длинных ногах и за полчаса доберётся. Пойдёт ведь и оглядываться не будет. Так оно и случилось.

Пока шли по ровному месту, ещё ничего. Вроде бы поспевали. Но когда начался подъём, Пётр стал быстро подниматься по Почаинскому съезду и охрана немного отстала. Царевич шёл и не оглядывался.

Среди многочисленных потомков царя Алексея Михайловича Пётр был четырнадцатым ребёнком и шестым сыном. Никаких шансов занять престол русского царя и повелевать российскими землями из стольного града Городца у него не было. Характер у Петра был деятельный, энергии хоть отбавляй. Оставалось несколько способов её применения. Можно было уйти в разгул, как Симеон – один из старших братьев царевича, любивший выпить и особенно уважавший привозимый из Британии, отдалённого острова на западных границах Рима, можжевеловый напиток джин. Вот этого самого джина Симеон как-то перебрал, да и сломал себе шею, свалившись с лошади на охоте. Таким образом, Пётр стал пятым по старшинству, но всё равно самым младшим царевичем в семье.

Пример сводного брата послужил жестоким уроком. Царевич понял, что энергию свою лучше направлять на благие цели. Оставалось только понять, в чём эти благие цели будут заключаться. После некоторых раздумий пришёл к выводу, что нужно позаботиться о сохранении и расширении границ отечества, да поддержать умных людей вне зависимости от статуса и сословия. В правившем старшем брате не нравилось ему многое. Страна в его правление совсем заснула. Ничего Дмитрию не нужно было. Сидел себе в Городце, никуда не выезжая. Хорошо ещё, что на западных от России границах в вечной Римской империи свои проблемы были, а вот юг в последнее время Петру не нравился. Восточные монголы давно присмирели, ещё с тех пор, как князь Александр прервал все их попытки прийти на русские земли. Именно тогда и перенёс князь столицу в верховья Волги в Городец. Но теперь южные монголы активизировались у берегов Чёрного моря. Добрались даже до азовской крепости. Так ведь могут и на малоазиатский полуостров позариться, с которым границ сухопутных у России сейчас нет. А на севере шведы нервы треплют. Пока ещё их Рим сдерживает, но понимал Пётр, да и старший брат Фёдор его поддерживал, что вечной Империи осталось уже недолго. Изнутри её раздирает. Столицу нужно было переносить. Или на север, или на юг.

Обо всём этом Пётр думал, когда поднимался к дому Чатыгина. Он, конечно, понимал, что эта его остановка для всех выглядит странно. Особенно, если вспомнить, с каким трудом убеждал он Дмитрия в необходимости этого похода на Азов. Но нужно ему быть у Чатыгина этой ночью. Накануне во дворец царевича спешно прискакал гонец от его учителя дьяка Никиты Зотова с посланием. В письме том Никита Моисеевич настоятельно просил Петра не идти сразу на Азов, а остановиться в Нижнем. Зачем – не упоминал, написал только что так надо. Флот может пройти дальше до Макария и там остановиться на ночь, а Пётр его на своём быстром дымовом корабле потом нагонит. Учителю своему Пётр доверял, как никому другому, поэтому просьбу решил выполнить. Никому ни о письме, ни о будущей остановке ничего не говорил, на всякий случай. А то, что Чатыгин должен и сам о ней знать, он логически рассудил. Не мог же Зотов отправить Петра к купцу, не предупредив того. Оказалось, что мог.

Сашка Меньшиков еле поспевал за царевичем. Как ни торопился, но всё же отставал с каждым шагом, глядя как длинный и худой Пётр весь в чёрном (по последней римской моде) поднимается к белому дому на горе. Три стрельца в форме цвета песка со своими десятизарядными ружьями бодро следовали чуть сзади. В какой-то момент Сашке даже показалось, что он безнадёжно отстал, но тут Пётр обернулся. Все остановились, ожидая пока Меньшиков поднимется.

– Бегать надо по утрам, – сказал царевич, когда запыхавшийся Сашка поднялся к нему.

– Завтра начну, Ваше высочество, – ответил Меньшиков, зная, что ничего он не начнёт.

Двери палат распахнулись и навстречу, чуть не кувыркнувшись с крыльца, выбежал Чатыгин. Он бежал вниз по мостовой из жёлтого камня и. казалось, что выбивает искры своими подкованными сапогами. «Ваше высочество! Пётр Алексеевич! Что ж раньше-то никто не предупредил, что будете», – кричал он на бегу.

Пётр только удивлённо поднял брови, подумал, что странно всё как-то, но ничего не сказал по этому поводу. Только похлопал купца по плечу, да и прошёл в палаты, где уже был накрыт стол для брата царя.

– Осетрину я не ем, – сказал Пётр. – У меня от неё боли в животе.

– Зато я ем, – быстро вступил Сашка, заметив, что Чатыгин хочет распорядиться убрать рыбу со стола.

Ужинали втроём. Говорили мало. В основном, как там придворная жизнь в Городце, да о погоде. Чатыгин лишних вопросов задавать не решался, а Пётр много говорить был не в настроении, пытаясь понять смысл письма своего учителя, да и что он должен делать дальше.

– Ладно пойду-ка я спать, – произнёс он. – Постели мне где-нибудь.

– Так уже постелено, Пётр Алексеевич, – засуетился Чатыгин. – Наверх извольте подняться.

– Наверху пусть Сашка спит, – ответил Пётр, вспомнив фразу из письма Зотова, чтобы спать внизу ложился в дальней комнате справа. – Пойдём, я сам поищу.

Пока шли по небольшому дому, Пётр оценил, что вокруг, да успел заметить мелькнувшее белое платье, спрятавшееся в одной из комнат вместе с хозяйкой.

– Дочь у тебя такая пугливая? – спросил Пётр у хозяина, почему-то внезапно развеселившись.

– Дочь, – ответил купец, и Пётр заметил, то тот как-то загрустил.

– Не бойся, Ефим, – сказал он и показал на нужную дверь. – Здесь спать буду.

Чатыгин загрустил ещё больше, но понял, что царевичу лучше не перечить. Дверь от всех остальных отличалась. Толстые дубовые доски, были укреплены массивными железными пластинами, будто хозяин боялся, что через дверь эту кто-то войти может. Или, может, деньги там свои хранил. Петру даже как-то неудобно стало перед человеком. Но, как Зотов написал, так и следует делать, Непонятно только для чего.

Дверь открыли. Замок проворачивался тяжело и со скрипом. Показалось в какой-то миг, что ключ не выдержит и сломается или согнётся. Почему-то Петру не захотелось идти в комнату первым. Он подозвал Меньшикова.

– Ну-ка, Саш, зайди, – сказал он ему ласково.

Меньшикову такая доброта не понравилась. Он даже набрал побольше воздуха, чтобы возразить поаргументированнее, но Пётр ободряюще похлопал его по плечу, как бы говоря, «Давай-давай». Меньшиков выдохнул и нырнул в щель между стеной и дверью. Зашёл, оглянулся и раскрыл дверь настежь.

– Заходи. Где ты тут спать собираешься?

Просторная комната была абсолютно пустой, даже пыли здесь не было. Только багровый луч заходящего солнца через узкое окно напротив двери оставил яркий след на досках пола. Пётр зашёл и огляделся. Всё становилось настолько странным, что начинало даже нравиться.

– Найдёшь что-нибудь? – спросил он Чатыгина.

– Сейчас, сейчас принесут Ваше высочество, – ответил тот.

Кровать стояла в комнате уже через десять минут. Пётр подумал, а не выкурить ли ему трубку перед сном. Потом решил, что не стоит. Разогнал всех, лёг, закрыв предварительно зачем-то дверь на массивный засов, и сразу заснул.

Проснулся он глубокой ночью. В тот короткий промежуток, когда июньская короткая ночь становится тёмной. Сам поначалу и не понял почему, пока не заметил тёмную фигуру, стоящую в углу комнаты. Рука сразу потянулась к револьверу под подушкой.

– Не дёргайся, – сказала тень голосом Зотова. – Я это. Не признал в темноте-то?

Пётр сел, помотал головой, просыпаясь, и почему-то улыбнулся.

– Никита Моисеевич, ты-то как здесь? Я ведь дверь закрыл. Или у Чатыгина здесь тайный ход есть? Вот…

Договорить Зотов не дал. Подошёл поближе, присел на кровать и заговорил шёпотом.

– Ход есть. Просто Чатыгин о нём не знает ничего. Хотя, может, и догадывается. Только догадки свои при себе держит. Ему же спокойнее будет. А ты одевайся, пойдём. Фёдор видеть тебя хочет?

– Фёдор? Брат? – удивился Пётр. – Он здесь? В Нижнем?

– Здесь, здесь, – поспешил ответить Зотов. – Револьвер возьми. Пригодиться может. И вот ещё что, – он высыпал в ладонь Петра горсть патронов с пулями, отливающими странным серебристым цветом. – Возьми. Вот этими зарядишь. Ничему не удивляйся и будь наготове.

Зотов отошёл от кровати и что-то нажал на стене. Дубовые доски пола бесшумно раздвинулись, из образовавшегося прохода пробивался слабый желтоватый свет. Вниз вела каменная лестница. Никита Моисеевич медленно спустился и посмотрел на Петра, ожидая его.

Подземный ход оказался не таким уж и длинным. На поверхность они вышли уже минуты через две. Зотов шёл впереди, освещая путь фонарём. Затем, когда они упёрлись, как казалось, в каменную стену, нажал ещё что-то и в глаза Петра совершенно неожиданно ударил яркий после тусклого фонаря и темноты подземелья луч полной луны. «Откуда луна? Почему? – подумал он. – Сегодня же новолуние. Её не должно быть».

Зотов, вероятно, понял, о чём подумал царевич. Обернулся, приложил палец к губам, а затем тихо произнёс: «Я же тебе сказал, чтобы ничему не удивлялся». Он погасил фонарь и осторожно выбрался наружу. Пётр последовал за ним. На улице было темно. Там, где они вышли на поверхность, округу освещал только бело-голубой лунный свет, да вдали на другой стороне оврага вдоль главной городской улицы горели тусклые уличные фонари.

Освещать улицы по ночам начали совсем недавно. Инициативу здесь проявил Фёдор Алексеевич. Сначала ввёл уличное освещение в Городце, где был градоначальником, а потом сумел убедить Дмитрия, чтобы тот выпустил царский указ об установке фонарей по всем главным улицам губернских городов государства. Пётр и не знал, что здесь в Нижнем уже даже начали выполнять царский указ. Видимо, близость к столице располагала.

Прежде чем выйти из тени густого кустарника, куда выводил подземный ход, Зотов постоял немного, как бы осматриваясь вокруг. Затем сунул руку в правый карман накидки, и Пётр услышал щелчок взводимого курка так любимого Никитой Моисеевичем длинноствольного пистолета. «Пойдём,» – шепнул он. Пётр решил, что пойдут они в сторону главной улицы и оказался прав, именно в том направлении они и двинулись. Для этого предстояло спуститься в овраг, а затем подняться наверх. Идти нужно было по ровной дороге, вымощенной жёлтым камнем. Таким же, как и Почаинский съезд, ведущий к дому Чатыгина.

Когда спустились в самый низ оврага, то Пётр вдруг почувствовал необъяснимую тревогу. Даже не тревогу, а страх. Какой-то непонятный, панический и необъяснимый страх. Непонятен он был особо, потому что страшно царевичу было в последний раз лет пятнадцать назад, когда заплыл он сдуру на середину Волги, да почувствовал, что сил нет ни вернуться назад, ни добраться до правого берега. Зотов тогда его спас, Пётр так и не понял, как же он рядом оказался.

Страх, между тем, становился всё сильнее. Ноги не слушались, стали какими-то ватными и почти отказывались идти. Наставник обернулся к Петру, хотел что-то сказать, но промолчал. Только встревожено оглядывался вокруг. Вдруг Зотов резко и неожиданно выдернул руку из кармана накидки. Пётр только успел увидеть серебристый пистолет, мелькнувший в его руке, да вспышку вырвавшуюся из ствола. Звука выстрела он не слышал, но видел, как что-то огромное и чёрное вырвалось из-за дерева, а затем бесформенным мешком упало к его ногам. Красные глаза ещё какое-то мгновение зло смотрели в сторону Петра и погасли. Зотов торопливо повёл царевича прочь.

– Я же тебе сказал, будь наготове, – сказал он.

– Откуда здесь волки? – спросил Пётр.

– Это не волк, – ответил Зотов. Пётр обернулся назад и только перекрестился, поняв всё сразу. В свете лунного луча лежал человек. – И ещё раз скажу, – добавил наставник, – ничему не удивляйся. Потом объясню.

– Что нас ещё весёлого ожидает?

– Надеюсь, что ничего. Овраг мы прошли, а дальше проще будет. Идти-то осталось недалеко.

– Фёдор что хочет от меня?

– Он сам тебе скажет, – ответил Зотов, не задумываясь. – Не бойся, дворцовыми переворотами заниматься не будем. Не в Римской империи живём.

Перед низкой дверью в каменный дом, третий или четвёртый от оврага по направлению к кремлю, Зотов на мгновение остановился. Прислушался, за дверью было, в общем-то, тихо, только тихий гул слышался, словно находилось там много народу. Ничего подозрительного Никита Моисеевич не услышал, потому потянул дверь на себя уверенно. Фёдора Пётр увидел сразу. Тот сидел за столом один, пил что-то из большой кружки и читал «Городецкий вестник» – газету, им придуманную и под его руководством созданную.

Трактир был полон, только вокруг Фёдора создалась своеобразная полоса отчуждения. Вряд ли кто-то в Нижнем Новгороде знал младшего брата царя в лицо, видимо чувствовали, что нужно с этим человеком дистанцию держать. Хотя, скорее всего, держать эту дистанцию помогала фёдорова охрана – четыре неприметных с виду человека, которых Пётр, тем не менее, определил сразу. Конечно, Симеон Полоцкий – учитель Фёдора при подборе охранной гвардии для царевича проявил чрезвычайное искусство и предвидение. Были там у него не только русские, но и шведы, и монголы, и кавказцы, франки с бриттами тоже. Даже парочка девиц была. Одна Петру очень нравилась. Звали её Марфа. С виду – дитя невинное, а стоила пятерых мужиков здоровенных. Видел Пётр, как она их раскидывала на занятиях.

И на этот раз охрана Фёдора полностью повторяла состав публики в трактире. Двое русских в правом углу, скандинав перед дверью входной, да монгол за соседним от царевича столом в шахматы играет. Оглядевшись внимательнее, Пётр увидел и Марфу, хлопотавшую за буфетной стойкой. «Хитра девка, – подумал он. – Наверное, заранее сюда устроилась работать». Остальная публика была такой же разношёрстной. Город здесь торговый, две реки сливаются, от столицы недалеко. Поэтому в Нижний стремились многие, кто денег заработать на торговле, кто понять, что в Городце происходит, а кто и со своими преступными целями.

Фёдор издалека заметил Петра и Зотова, но виду не подал. Лишь когда брат подошёл к столу, отложил газету, встал и обнял его. «Хорошо, что пришёл, – сказал он тихо. – Поговорить нам надо, пока ты на Азов не отправился. Выйдем на улицу».

Происходившее дальше заняло чуть больше секунды. Пётр только услышал какой-то шум, успел обернуться на суматоху и повалить Фёдора на стол. Охранник-монгол метнулся в их сторону, и перехватил кинжал, летевший в царевича, подставив шахматную доску. Бросок был мощный, кинжал пробил дубовую доску на поле с3 и вышел из неё с другой стороны точно наполовину. Попади Фёдору в голову, как мыслил преступник, то половину черепа снёс бы. Впрочем, злоумышленник мыслить уже не мог. Из глаза его торчала рукоять кинжала, брошенного Марфой из-за стойки.

Публика в трактире вся побросалась на пол, ожидая перестрелки, но ничего не последовало. Охрана собралась вокруг Петра и Фёдора, увлекая их за собой прочь из трактира. Пётр ещё заметил, как скандинав легко вскинул на плечо труп. Они выбежали на улицу. Марфа быстро повела всех в небольшую рощу, чудом уцелевшую посреди города.

– Марфуша, ты бы поосторожнее, – сказал ей Зотов. – Здесь ведь вервольфы водиться могут.

– Нет их здесь давно, – кокетливо улыбнулась девушка, не забывая при этом внимательно и незаметно просмотреть всё вокруг себя, на всякий случай, подняв арбалет с серебряной стрелой на уровень глаз. – В Нижнем они только в овраге остались. А вот на Ветлуге стоит быть осторожнее.

– Ты откуда про Ветлугу знаешь? – вдруг как-то очень серьёзно спросил Зотов, опустив руку в карман чёрной накидки. Пётр опять чётко услышал звук взводимого курка.

– Тихо, Никита Моисеевич, тихо, – остановил Зотова Фёдор. – Всё нормально. Она знает, но не всё. Я ей сказал.

– Но зачем? – удивился Никита Моисеевич.

Фёдор прислонился к дереву, глядя на полную луну в начинающем светлеть небе. Зотов смотрел на него, ожидая ответа, и не знал последует ли он. Марфа села прямо на землю и обиженно уставилась прямо перед собой. Попыталась даже слезу пустить, чтобы упрёк высказать дяде Никите, да не успела.

– Марфа поедет с Петром, – просто сказал Фёдор, и по его голосу было понятно, что возражения не принимаются. Но всё-таки Пётр решил высказать свои доводы, хотя против такого сопровождения ничего против не имел.

– Баба на корабле, – насмешливо произнёс он. – Как мы это объясним?

– А никак, – ответил Фёдор. – Её, конечно, можно переодеть в мужчину. Но Марфу как ни маскируй, она всё равно будет девушкой в мужском костюме. Поэтому, как хочет, так пусть и одевается.

– Мне идёт форма синего цвета, – сказала девушка, всхлипнув для приличия. – Вот флотским офицером меня и нарядите. Звание у меня есть.

– Отойдём немного, – Фёдор отвёл Петра в сторону, оставив охрану пассивно наблюдать за ними.

Отошли недалеко, стали в тени под чудом затесавшейся среди лип яблоней. Фёдор внимательно смотрел на Петра снизу вверх, как бы думая, а стоит ли говорить всё? Лёгкий ветер покачивал ветки дерева, и по глазам Фёдора пробегал голубоватый лунный свет. Потом ветка возвращалась назад, глаза опять скрывались в тени. К какому выводу он пришёл, Петру при таком мелькании понять было сложно. Во всяком случае, пока.

– Значит так, – продолжил Фёдор. – Твой поход на Азов сейчас не особо и нужен. Знаю-знаю, что хочешь спросить, а зачем ты туда идёшь? Идти надо, но не для того, чтобы крепость брать. Подойдёшь туда, постоишь. Ребята пару раз из гаубиц пальнут, да и хватит. Пусть монголы подумают, что мы испугались и ушли. Там же нужно посмотреть, где новую столицу ставить.

– Думаешь, что из Городца переносить нужно столицу? – спросил Пётр. – Я ведь тоже об этом думал. А почему же не на северо-запад? Там Балтика.

– Хрен с ней с Балтикой, – Пётр впервые услышал, чтобы брат, в совершенстве знавший латынь и говоривший на ней лучше римского посла, употребил простонародное слово. – Империи осталось несколько лет. Она развалится вот-вот. Тогда северная её часть, все эти германцы с бриттами, начнёт разбираться со скандинавами. А, может, и наоборот, скандинавы полезут в Европу. В центре и в самом Риме свои проблемы. Нам же нужно юг удерживать.

Пётр подумал, что брат прав. Укрепив юг, можно окончательно установить контроль над Босфором и Дарданеллами. А то сейчас Византия поделена между Россией и Римом, к Малоазиатскому полуострову сухопутного пути нет. Нужно монголов отодвигать с юга и зачищать северный берег Чёрного моря. Для этого и нужно столицу южнее делать.

Фёдор замолчал и внимательно смотрел на брата. Затем медленно продолжил, почему-то отвернувшись.

– Это ещё не всё, как ты понимаешь. Не зря про Ветлугу Марфа заговорила. На обратном пути отправишь флот к столице, а сам свернёшь по Ветлуге вверх. Возьмёшь малый корабль. Там нужно будет встретиться тебе с человеком одним. Ты о нём ничего не знаешь. О нём вообще очень мало кто знает. – Тут Фёдор резко повернулся и быстро, но следя за реакцией Петра, произнёс, – Зовут его Михаил Алексеевич Романов. Это самый старший сын нашего отца и княжны Мстиславской.

Он подхватил под руку своего младшего брата, который был на голову выше, и повёл к Зотову.

– Забирай его, Никита Моисеевич, а то он оторопел несколько! Мне надо в Городец возвращаться, светает уже. Марфа, брат, утром тебя сама найдёт. Жди её на корабле, – затем резко наклонил его голову к себе и прошептал, – без неё на Ветлугу и не суйся.

И Фёдор, и его охрана вместе с Марфой исчезли так быстро, как будто их и не было здесь никогда. Пётр стоял, пытаясь осмыслить сказанное братом. Ведь, если у их отца есть ещё один сын, причём старше Дмитрия, то почему наследником короны стал не он, не Михаил? И почему о нём никто ничего не слышал?

– Ты знал об этом? – спросил Пётр у стоящего рядом Зотова.

– Пойдём, пора уже. По дороге поговорим, – ответил тот. – Не нужно тебе здесь днём оставаться, а рассвет скоро.

Они спускались с холма в овраг, но Зотов шёл молча, не торопился ничего рассказывать. Пётр решил ему напомнить.

– Тебе никогда не казалось странным, – начал Никита Моисеевич, – что отец твой Алексей Михайлович никого из своих сыновей не назвал Михаилом? Ведь у нас так не принято. Если ты не дал имени своего отца первому сыну, то это ничего, нормально. Ведь в этом случае в роду было бы только два имени, а это не очень хорошо. Можно не назвать именем деда и второго сына. Но когда у тебя появился третий сын, то дать ему имя своего отца ты обязан. Конечно, это необязательное правило. Но Алексей Михайлович таким необязательным правилам следовал тщательно. Ты у него был шестым сыном. И у тебя нет брата Михаила.

Они подходили к дому Чатыгина. Пётр почему-то подумал, что услышать всю историю до конца сегодня ему не суждено. Останавливаться Зотов не будет, да и говорил он медленно. Видимо, специально рассчитал так, чтобы успеть рассказать только то, что хотел.

– На самом деле, ты седьмой сын, Петя, – они стояли уже у места, где был спрятан тайный вход в палаты. Зотов незаметным, едва уловимым жестом открыл секретную дверь и чуть подтолкнул царевича вперёд в сторону чернеющего впереди прохода. – И брат Михаил у тебя есть. Фонарь возьми, а то темно там. Люк в доме будет открыт.

Пётр успел обернуться, прежде чем остался один в подземелье. Он смог заметить, что никакой полной луны в небе не было. А Зотов быстро-быстро его перекрестил. Или показалось?

Проснулся Пётр от стука в дверь. Громкого, настойчивого. Стук становился громче, а за дверью, похоже, заметно волновались. Хотя дверь была толстой, массивной и не пропускала никаких звуков, всё же царевичу показалось, что слышит он Сашкин голос. Он потянулся, вспомнил свой сон, подумав, что, мол, сниться нам может всякая чушь. Но, в самом деле, почему у его отца не было сына Михаила?

В узком окне мелькнула чья-то голова. Рука Петра дёрнулась к подушке за револьвером, но ещё раньше он узнал Меньшикова. Лестницу, видать, подставил.

– Ты чего, Саш? – спросил с притворно-неудомённым видом царевич, открыв окно. – Или случилось что?

Сашка ничего не ответил, спустился по прислонённой к стене лестнице, посмотрел снизу верх и только тогда заговорил.

– Открывай давай! Целый час в дверь барабаним. Полдень уж близится, отправляться пора. – После этих слов он скрылся за углом дома.

Пётр вышел к завтраку. Оглядел стол, с удивлением увидев кофейник. Чатыгин терпеть не мог кофе, и где он его взял, понять было сложно. Хотя… Где взял, где взял. Какая, собственно, разница?

– А скажи-ка мне Ефим, – начал Пётр, вспомнив почему-то свой сон. – Ты никогда не думал, почему это у нас Дмитрий на престоле?

Чатыгин посмотрел встревожено. Вести разговоры о том, почему царь на престоле, ему совсем не импонировало.

– Почему? Как почему? Так положено. Он старший сын. А почему ты вопросы такие задаёшь, Пётр Алексеевич?

– Да так… – ответил Пётр. – Все думаю, почему среди моих братьев нет ни одного Михаила? Почему отец никого не назвал в честь деда? А? Сашка, что думаешь?

– Знаешь ли, это дело твоего отца. Не мне ему советы давать. Да и не знаком я с ним был. У нас разница в возрасте.

Уже на крыльце, когда они собирались спуститься вниз к пристани, Пётр вдруг вспомнил про револьвер, оставленный под подушкой. Хотел отправить кого-нибудь из стрельцов, да Чатыгин, видимо, мысли его угадал.

– Ты забыл, Пётр Алексеевич, – сказал он, протягивая оружие, и как-то удивлённо посмотрел. – Поосторожней будь. – И, чуть замешкавшись, обнял его на прощанье.

Корабль был готов к отходу. Машина в трюме давно разогрелась, выпуская через трубу белый дым. Пётр поинтересовался, много ли времени уйдёт на то, чтобы догнать ушедший вперёд флот и получил ответ от капитана, что сегодня нагонят точно. Команду «Отдать концы!» капитан выкрикнуть не успел, царевич его остановил. По дороге, тянущейся вдоль Волги, на белом коне скакал всадник в синей форме флотского офицера. Всадник явно стремился успеть до отхода корабля. «Постой-ка», – сказал Пётр.

– Извини, Пётр Алексеевич, чуть не опоздала, – выкрикнул офицер, спрыгнув с коня, перебежав по трапу на борт и протягивая белый конверт с зелёными печатями городецкого главы. Пётр с удивлением узнал Марфу из охраны Фёдора, хотел было спросить, зачем она здесь. Потом понял, что привезла письмо от брата.

Он отошёл на корму и распечатал конверт. «Дорогой Пётр! – было написано в письме рукой Фёдора. – Уж не думал ли ты, что всё произошедшее ночью тебе приснилось? Ты ошибаешься, брат. Поэтому всё, о чём мы говорили, остаётся в силе. Марфа идёт с тобой. Не обижай её. И смотри, чтобы она никого не обижала, а то она барышня горячая. Твой Ф.»

– Отчаливай, – сказал Пётр капитану.

– Ваше высочество, – сказал тот шёпотом. – Но баба на боевом корабле…

– Отчаливай. Это флотский офицер, – ответил Пётр и пошёл к Марфе, к которой уже подбирался Меньшиков.

Всё-таки Пётр Алексеевич опоздал. Когда он подошёл, то Меньшиков лежал на палубе, а Марфа стояла рядом и смотрела на него сверху вниз. Матросы от этой картины отворачивались, чтобы не видно было, с каким трудом сдерживают они смех.

– Александр Данилович, Вы бы уж как-то поаккуратнее, – услышал царевич, подойдя поближе, как Марфа успокаивает его друга. – В следующий раз хуже может быть. Не ровён час сломаете что-нибудь. Руку или ногу. А перелом и срастись может неправильно. Кто ж тогда за Вас замуж-то пойдёт?

– Сашенька, ты что ж разлёгся на палубе? – спросил Пётр. – Команду корабля чему учишь?

Меньшиков встал, злобно сверкнул глазами, ничего не сказал и пошёл на другой борт, доставая по пути трубку.

– Ваше высочество! – вытянув руки по швам, доложила Марфа. – Князь Александр Данилович Меньшиков решил обнять меня за талию, а затем опустить руку ниже. По этой причине он поскользнулся и оказался на палубе!

– Ладно, ладно, – ответил Пётр. – Ты уж его не очень обижай, да и остальных тоже. А то будет у меня инвалидный экипаж.

Корабль медленно шёл вдоль берега, постепенно набирая скорость. Город уже остался позади, но ещё видны были переносящиеся с холма на холм кремлёвские стены. Увидеть их царевич должен был не раньше, чем через три месяца. Пётр вспомнил о том, что хотел сделать уже давно, но что-то его постоянно отвлекало – то дорога от дома Чатыгина к пристани, то Марфа в синей морской форме на белом коне, то лежащий на палубе Меньшиков. Он вынул из кармана револьвер и достал из барабана один патрон. Пуля у него блестела серебром.

– А ты ещё сомневался, царевич? – Марфа стояла сзади и иронично смотрела на патрон в его руке.

Спустя три месяца царский флот без потерь возвращался назад в Городец. Пётр сделал всё так, как они договаривались с Фёдором. Прошли через узкий канал, прорытый пару сотен лет назад между Волгой и Доном, подошли к Азову. Постояли лагерем возле крепости, наблюдая, как монголы готовятся к осаде. Те, наверное, думали, что русские решили их измором взять, но у Петра и в мыслях такого не было. Он знал, что вода в крепости есть, а о еде пусть сами как хотят заботятся. Царевич даже велел не трогать монголов, по неосторожности попадавшихся при попытках выйти из крепости и поохотится на степных зайцев.

Места для будущей столицы он отметил три – на пересечении канала с Волгой, в низовьях Дона и на берегу Кубани. Ему самому больше нравился последний вариант, но не ему, не Петру это решать. Он предложит, а там видно будет.

Пару раз из гаубиц в сторону крепости пальнули. Ответа не дождались, а через какое-то время лагерь разобрали и к недоумению монголов отправились вверх по Дону в сторону Волги. Со стороны Азова сделали попытку дать залп по кораблям, но наткнулись на такой ответ, что решили не повторять. И вот теперь после десяти дней пути флот приближался к устью Ветлуги. На душе было как-то неспокойно. Вечно весёлая и улыбчивая Марфа последние два дня вдруг тоже стала серьёзной и сосредоточенной. Петра это не удивляло – девушка знала больше, чем он. Конечно, царевич пытался выспросить у неё о Ветлуге, пока стояли у Азова. Но с самого начала Марфа сказала, что она не имеет право разговаривать на эту тему, и когда придёт время Пётр Алексеевич всё узнает. Единственное, что она может сообщить, что это произойдёт сразу, как они покинут корабль и отправятся вверх по течению волжского притока. Вдвоём. Так было велено братом его Фёдором Алексеевичем. Никакой другой охраны, кроме неё, не будет. Впрочем, его высочеству и без охраны вполне сподручно. Пётр ответил комплиментом на комплимент, сказав, что с таким сопровождающим, как она, никакая охрана совершенно не требуется. Марфа смущённо зарумянилась и опустила глаза в сторону донской воды. Больше к этой теме они не возвращались.

К Ветлуге они подошли вечером. Флот остановился на ночь. Сойти с корабля Пётр и Марфа должны были рано утром. Царевич стоял на палубе, курил трубку и смотрел на отражение луны в волжской воде. Наступил сентябрь, ночи стали длинными и прохладными. Но этой ночью было как-то по-летнему тепло, и дождь, моросивший накануне, закончился. Он услышал медленные шаги, но не обернулся. Пётр знал, что это Меньшиков.

– Что, Саш, тоже решил трубочку на ночь выкурить? – спросил царевич.

– Петя, не ходил бы ты никуда с ней, а? – ответил Сашка, крайне редко осмеливавшийся называть его так. – Зачем всё это надо? Вверх по Ветлуге, вдвоём с бабой. Пусть даже и с такой.

– Ладно не волнуйся, – ответил Пётр. – Нормально всё будет. А зачем надо? – Тут он на секунду задумался. – Надо, Саша, надо. Сам пока ещё не всё понимаю. Слишком странно всё.