Текст книги "Группа риска"

– Выходит, что они Рубцова пасли?

– Может быть, и так. Видимо, все-таки дождались его. Тихий и третий пошли с ним беседовать, а Храмцов по какой-то причине остался в машине.

– И, видимо, «пушка» была не только у Храмцова, но и у третьего, – предположил Савельев. – И тоже «кольт». Он и стрелял из него в Рубцова?

– Вполне вероятно. Только слишком уж легко все получается. Тихого застрелили из «ТТ», один выстрел, в упор, точно в лоб.

– А где Храмцов сейчас? – спросил Гена.

– Бог его знает, где. Может, там же, где и Тихий. Из отделения его отпустили через полчаса. По месту прописки он уже сто лет не живет. «Тойота» зарегистрирована на каком-то ИЧП, которое уже полгода как тихо развалилось. Будем искать. Плохо, если бандюки Рубцова раньше нас отыщут. «Глухарь» так и останется.

– Не только у вас, – вздохнул Гена и рассказал о нападении на Баранова. – Интересно, нет ли между этим связи? Очень уж по времени все совпадает.

– Да, любопытно. Надо будет знакомых этого Олега потрясти. И ориентировку по городу дадим.

– Ты пообедать не хочешь? – спросил Петров.

– В принципе, можно, – отозвался уставший от бумажной работы Костя. – Куда пойдем?

– Я одно местечко новое нашел. На территории 14-го.

– Далеко, наверное?

– Не пешком же пойдем. Собирайся, я в машине жду.

Ковалев убрал бумаги в сейф. Задумался, глядя на лежащий на полке пистолет. Если его брать с собой, то придется одевать куртку, а на улице и так слишком жарко. Решив, что в столовой оружие, скорее всего, не пригодится, Костя захлопнул металлическую дверь, запер кабинет и пошел вниз.

В столовой пистолет, действительно, не понадобился. Обед оказался достаточно плотным и вкусным, а кофе – не слишком противным и маленьким. С наслаждением выкурив по сигарете, опера вернулись в машину Петрова и поехали в РУВД.

– Ты бы себе кондиционер поставил, что ли, – посоветовал Костя, полностью опуская боковое стекло. – Или крышу на брезентовую поменяй.

Они остановились перед пешеходной дорожкой. Петров разглядывал замершую во встречном ряду «БМВ». Ковалев, щурясь от яркого солнца, глазел по сторонам.

– Красивая вещь, – вздохнул Дима. – Мне «тройки» у них больше всего нравятся…

– Ну-ка, сворачивай, – перебил его Костя. – Проедь мимо тех ларьков и останови.

– Что там? – спросил Дима, не отворачивая взгляда от «БМВ».

– Приметы по «сережечнику» помнишь? По-моему, он.

На светофоре вспыхнул разрешающий сигнал. Дима проехал несколько метров, плавно принял вправо и остановился, воткнувшись на свободное место в ряду других машин. Посмотрел в зеркало.

Около ларьков, расположенных напротив трамвайной остановки, стоял парень лет двадцати пяти. Среднего роста, худощавый, с вытянутым угреватым лицом, в помятой клетчатой рубашке и джинсах, с поясной сумочкой-«грыжей» на животе. На голове, козырьком назад, у него была надета красная бейсбольная кепка с надписью «Калифорния».

– Хм, кроме того, что мужик и в кепке, я ничего общего не вижу, – сказал Дима.

– Здесь всего два трамвая ходит, а он уже оба номера пропустил.

– Может, ждет кого-то?

– Бабульку очередную. Посмотри, сколько их возле ларьков крутится, а напротив – сберкасса и магазин.

Парень продолжал стоять, вертя головой во все стороны. Подошел еще один трамвай, но он не обратил на него внимания.

– Интересный парнишка, – задумчиво протянул Дима. – Говорили, что у него зуба наверху не хватает…

– Даже если у него они все, то это можно исправить. Пошли?

– Пошли.

– У тебя «ствол» и «браслеты» есть? А то я не взял ничего.

– Есть.

– Давай, выходи первым, обойди ларьки и стой там. Он, если от меня дернется, то только в ту сторону побежит.

– Хорошо.

Петров вышел из машины, не спеша прошелся по тротуару, купил в крайнем ларьке какую-то мелочь. Парень мазнул его колючим взглядом, но особого внимания не обратил, а когда опять посмотрел в ту сторону, то Димы уже не было видно.

Костя закурил, вылез из машины и пошел вдоль ларьков, разглядывая выставленный товар. Приблизившись к парню, Костя опустил голову, стараясь краем глаза фиксировать положение ног парня. Тот продолжал стоять на месте, но потом вдруг резко шагнул в сторону. Костя почувствовал, что парень его заметил и теперь неотрывно смотрит на него. «Сейчас побежит. Он ведь, как зверь, опасность за километр чувствует. Иначе не мог бы столько времени на улице „работать“. Черт, сейчас рванет. Хорошо, если на Димку выскочит, а если через дорогу?.. Ему ведь по х… что там машины идут. У него фора метров десять, да и неохота под колеса прыгать, я ведь только пообедал. И стрелять по нему нельзя. Да и стрелять-то не из чего. Чего же он не бежит? Неужели еще ничего не понял? Все, уже не успеет».

Когда между ними оставалось меньше двух метров, парень в кепке сделал неуверенный шаг в сторону, но Ковалев крепко схватил его за руку и тихо сказал:

– Стой спокойно. Милиция.

Сзади подбежал Дима и встал рядом, положив руку на заткнутые за пояс наручники. Парень молчал, в упор глядя на Ковалева. Они встретились глазами, и Костя понял, что не ошибся.

В книгах часто бывает, когда сыщик и преступник долго смотрят друг на друга, а потом все вопросы становятся излишними. В жизни такое случается реже, намного реже, чем хотелось бы, но – случается. Сейчас был именно такой момент. Ковалев понял, что перед ним – тот самый «сережечник», которого несколько месяцев безуспешно искало все Правобережное РУВД, а парень понял, что попался, что уйти ему сейчас не дадут и пришло время отвечать за свои дела.

– Здравствуйте, – сказал он, и Ковалев вполне доброжелательно отозвался:

– Привет.

Они опять помолчали. Костя отпустил руку парня.

– Как тебя зовут-то?

– Римский Вячеслав.

– Местный?

– Нет, из Полтавы. У меня паспорт с собой.

Слава попытался расстегнуть «молнию» сумки, но Ковалев его остановил.

– Не надо, я сам.

Кроме паспорта в сумке оказались пачка «Мальборо», немного денег и две золотые сережки с маленькими зелеными камушками. К одной серьге прилип длинный седой волос.

– Сегодняшние?

– Ага.

– И где?

– Не у вас. На площади Труда.

– Понятно. Пошли! Только браслеты надо одеть.

Петров защелкнул наручники на запястьях Славы, и они пошли в машину.

– Поехали, Николаева обрадуем, – сказал Костя, садясь вместе с задержанным на заднее сиденье. – Он с тобой, Слава, давно познакомиться мечтал.

– Да я не тороплюсь как-то, – отозвался Слава, с тоской глядя в окно.

– Очередную бабушку ждал? – спросил Петров, отъезжая от тротуара.

– Да нет, к приятелю приехал, он тут на рынке работает.

– Так рынок-то в другой стороне!

– Я ж говорю, что не нашел его.

– Живешь-то где?

– В общаге, у бабы одной.

Приехали в отделение. Николаев как раз стоял в дежурке, просматривал какие-то бумаги. Увидев, как Ковалев и Петров заводят задержанного, он развернулся в их сторону, замер, разглядывая Римского, – и спустя мгновение на его лице появилась понимающая улыбка.

Пока Дима писал рапорт и объяснялся с дежурным, Костя отвел Николаева в сторону.

– Так, Леха, видишь, какого мы тебе друга привели?

– Да я понял уже! Где вы его взяли-то?

– Да тут недалеко, на Архитекторов… Сколько по вашей «земле» эпизодов было? С его приметами.

– Шесть. Шесть или семь, не помню точно.

– Надо вызванивать «терпил», пусть опознают.

– А он-то сам – как? Говорит?

– Говорит…

Пока Петров, заняв свободный кабинет, беседовал с Римским, обсуждая, в основном, общие вопросы – когда приехал, где поселился, – Николаев и Ковалев заперлись в соседнем, насилуя телефонный аппарат. У двух потерпевших никто не ответил. Еще одна, со слов дочери, недавно перенесла инфаркт, с кровати не вставала и прийти в отделение, естественно, не могла.

– Этой тоже дома не окажется, – мрачно предрек Николаев, набирая последний номер. – Неудачно вы время выбрали. Не могли, что ли, до вечера потерпеть? Найди сейчас кого-нибудь дома!

Но на этот раз все-таки повезло. Коротко с кем-то переговорив, Николаев положил трубку и пояснил:

– Ушла в магазин, должна скоро, вернуться. Мужу сказал, чтобы сразу к нам летела, как появится.

– Надо в 15-е звонить, у них ведь тоже случаи были, – предложил Костя, и Николаев снова придвинул к себе телефон.

В 15-м отделении никто из оперативников по телефону не ответил. Справившись у дежурного, Николаев узнал, что Савельев укатил кого-то опрашивать по своему материалу, а остальные только что улетели на какое-то задержание.

– Нам сейчас хотя бы один эпизод закрепить… Площадь Труда какой отдел обслуживает?

– По-моему, седьмой, – подсказал Костя.

– Алло, это «Семерка»? Добрый день, коллега! Уголовный розыск 14-го отдела беспокоит, Николаев моя фамилия. Площадь Труда – ваша «земля»?.. Отлично. Слушай, у вас сегодня рывки сережек были?.. Как у кого – у старушек, наверное… Не были?.. А вообще были?.. Не было… Чем же вы там занимаетесь? Послушай, если потерпевшая подойдет, отзвонись сразу нам, хорошо? У нас тут человечек есть один интересный, задержанный… Да, с сережками, и говорит, что у вас рванул…

– Не было у них ничего, – удивленно сказал Николаев, кладя трубку. – Может, врет?

– Может, и врет. Пошли, пообщаемся с ним.

Слава Римский сидел перед столом, мусолил авторучку и поглядывал на лежащий перед ним лист бумаги, в верхнем правом углу которого только что коряво вывел:

«Начальнику 14-го отделения милиции г. Новозаветенска от гражданина…»

Писать чистосердечное признание, к которому его так усердно склонял Петров, очень не хотелось. Слава, конечно, понимал, что попался, но первый шок, вызванный неожиданным задержанием, уже прошел, а человеку всегда так хочется надеяться на какое-то чудо…

Костя закурил, прошелся по кабинету, открыл окно и сел на подоконник.

– Не знаешь, с чего начать?

Слава неопределенно пожал плечами.

– Понятно… Дело, конечно, твое. Не хочешь – можешь вообще ничего не писать. И не говорить. Только вот что от этого изменится?

– Надеется, наверное, что мы его отпустим, – предположил Николаев.

– Пусть надеется, – махнул рукой Костя. – Нам-то что? Мы свое дело сделали. Дальше пусть следователь ковыряется. Все, что нам остается – это понятых и подставных для опознания найти. Слава, как ты думаешь, узнают тебя люди или нет? Кто-то, конечно, и не разглядел толком, кто-то забыть уже успел. Но потерпевших-то много! Не первая, так десятая, но все равно ведь опознают. Ты судимый? Вижу, что судимый! И за что?

– За кражу… квартирную. В Полтаве еще судили, в девяносто первом.

– Сколько дали?

– Три…

– Что, три года по первому разу, за одну кражу? Да не бывает такого! Даже в Полтаве.

– Ну, там еще и грабеж был…

– Все три отсидел?

– От звонка до звонка.

– Ну, тогда тебя агитировать смысла нет. И так все знаешь. Так что решай сам, что для тебя лучше. Потом только не жалуйся, если прогадаешь.

Слава повертел авторучку, посмотрел на колпачок, раздумывая, стоит его грызть или нет.

– Не вздумай вещь портить! – Дима хлопнул по столу ладонью.

– Ладно, Слава, – Ковалев соскочил с подоконника. – Я вижу, ты уже все решил. Пошли в камеру, будешь опознания дожидаться.

В камеру Римский тоже не спешил. Бросив на стол авторучку, он неуверенно сказал, разглядывая висящие на стене рекламные плакаты:

– А что я? Может, что и было, так сразу-то не вспомнить… Скажите лучше конкретно, в чем вы меня обвиняете?

– Будто сам не знаешь! – усмехнулся Дима.

– Да что я знаю?..

– Бесполезный это разговор, – махнул рукой Николаев. – Давай, Костик, я его вниз сведу.

– Подожди, – остановил Ковалев. – Может, не такой уж и бесполезный. Слава, если я правильно понял, ты решил опознания подождать? А потом доказанное признаешь, а что нет – то нет. Верно?

– Да. Зачем мне лишнее?

– Лишнего тебе никто грузить не собирается! Тебе свое бы унести! Мы все равно знаем, кто ты и что ты, без всякого опознания. Ответь мне, пожалуйста, почему ты не убежал? Видел ведь, как мы идем.

– Зажигание поздно сработало, – не задумываясь, ответил Римский. – Видел, конечно. Да пока собирался, вы уже и подошли. У меня сегодня с самого утра предчувствие было, и сон плохой приснился…

Вызванная на опознание женщина долго испуганно смотрела на Славу, с невозмутимым видом сидящего на диване между двумя приглашенными с улицы «подставными». В качестве понятых присутствовала молодая супружеская пара, выловленная из очереди в паспортный стол. Молодой человек скептически усмехался и поддерживал под локоть свою супругу, взиравшую на происходящее со смешанным выражением детского восторга и недоверия.

– Он… По-моему, он, – потерпевшая дрожащей рукой указала на Римского, – Ой! Точно, он!

– Уточните, пожалуйста, где и при каких обстоятельствах вы виделись с этим молодым человеком, – следователь придвинул к себе бланк протокола опознания личности и начал брезгливо осматривать свою авторучку. Он был «глухаристом», то есть следователем, в чьем ведении, или правильно выражаясь, производстве, находились нераскрытые уголовные дела – «глухари». Должность, в некоторых отношениях, халявная, оставляющая массу свободного времени – в зависимости, конечно, от того, как подходить к своим обязанностям. Ковалев мог назвать пару следователей, которые «сидели на глухарях», но при этом что-то делали, действительно пытались расследовать преступления, а не только засыпали уголовный розыск никому не нужными отдельными поручениями с требованиями кого-то установить и что-то перекрыть. Сегодняшний следователь к их числу не относился, но в данной ситуации спихнуть на других свою работу не мог, а потому старался по мере сил испортить всем настроение. Раз уж испортили ему.

– Он… Он вырвал у меня сережки. Золотые, маленькие такие…

– Когда и где это произошло? И по каким признакам вы его опознаете?

– Да недалеко от рынка, вечером… А когда? Я уже и не помню, когда. Месяц, наверное, назад.

– В уголовном деле стоит дата – второе июня тысяча девятьсот девяносто пятого года. Вы не оспариваете ее? – следователь смотрел на свою ручку уже не просто с брезгливостью, а с откровенной ненавистью. Костя подумал, что еще немного – и он взглядом прожжет в протоколе дырки.

– Нет, – испугалась женщина. – Не… Не оспариваю.

– По каким признакам вы его опознаете?

– Что?

– Я говорю, по каким признакам вы его опознаете? Может, это вообще не он?

– Да нет, это он, – женщина испуганно посмотрела на Славу, он ей подмигнул, и она вздрогнула, явно жалея, что согласилась прийти.

– Ну хорошо, – следователь смилостивился, ткнул в протокол ненавистной авторучкой и, завалив голову на плечо, начал быстро писать. – Значит, вы опознаете его по приметам внешности, цвету волос, лицу… Да?

– Да, – убитым голосом подтвердила потерпевшая.

Когда опознание была закончено, следователь приступил к допросу Римского, а Николаев пошел проводить посторонних в коридор, молодой человек, бывший понятым, остановился и конфиденциально поинтересовался у опера:

– Скажите, товарищ следователь, я так понял, что он у нее серьги отобрал?

– Да, так оно и было.

– И вы его поймали?

– Как видите.

– То есть его теперь будут судить?

– Скорее всего.

– А серьги он, наверное, уже продал… Спасибо большое. Вот видишь, Верочка, так всегда: дурака, который копейки украл, сажают, а бандитов никто и ловить не будет…

Ответ Верочки Николаев не слышал. Заперев дверь, отделяющую помещение уголовного розыска от общего коридора, он вернулся в кабинет, где Петров и Ковалев готовили кофе. В соседнем брезгливый следователь допрашивал Римского.

– Он нас теперь возненавидит, – сказал Петров, разливая по чашкам кипяток. – Лежали у него «глухари» на полках, можно было с них пыль сдувать и радоваться, значительность из себя строить и всем жаловаться, что опера только водку жрут… Теперь работать придется. Интересная у нас система, такое ощущение, что никому, кроме нас, это и не надо. Ни тетке той, потерпевшей, ни следаку… А уж потом – и подавно. Она на серьги свои давно рукой махнула, радуется, наверное, что тогда вообще живой осталась. Теперь новые волнения прибавятся – будет ждать, когда ей мстить придут, в газетах сейчас об этом много и красочно пишут… Следак на нас дуться будет, что работу ему нашли – придется теперь бумажки писать, ездить куда-то. Всем плохо, и во всем мы виноваты.

– Я над этим никогда голову не ломаю, – пожал плечами Николаев. – Улицу надо на зеленый свет переходить, а вор должен сидеть в тюрьме. На словах любое блядство объяснить и оправдать можно, только что толку, оно от этого лучше не станет. Говорить сейчас все мастера, все все понимают и с советами лезут, только делать никто не хочет. Или не может уже.

Следователь закончил допрос Римского, выписал ему «сотку», упаковал в портфель бумаги и ненавистную свою ручку и уехал, оставив операм постановление о производстве обыска. Николаев привел из камеры Славу.

Некоторое время все молчали, разглядывая друг друга и стены. Потом задержанный попросил сигарету, закурил и поинтересовался:

– Меня в КПЗ когда увезут? Сейчас или вечером?

– Как с машиной будет, – вздохнул Костя. – Только времени-то уже – полвосьмого, давно уже вечер. И не КПЗ, а ИВС это давно уже называется, изолятор временного содержания…

– Какая мне разница, – махнул Слава, жадно затягиваясь сигаретой и исподлобья глядя на Ковалева. – У меня просьба одна есть, только ведь, наверное, не выполните.

– Смотря, что за просьба.

– С бабой хочу своей повидаться. Только не так, чтобы под конвоем и с наручниками, а сам по себе. Мне всего-то два часа надо, туда и обратно слетать. Не отпустите, конечно?

– Конечно, нет. На обыск мы к ней поедем, прямо сейчас, так что если чего передать ей хочешь – говори, мы передадим. А чтоб отпустить тебя – извини, но так только в кино бывает.

– Да, я понимаю… Жалко, она ж на третьем месяце у меня… Собирались осенью ко мне ехать, я уже и матери говорил. Танька-то у меня ведь тоже не местная, прописка у нее временная была, пока на заводе работала, а как уволилась, так и из общежития гнать начали. Отпустили бы, а?

– Нет, Слава, и давай больше не будем об этом.

– Да, я понимаю… Можно еще сигарету?.. Спасибо. А передавать ей ничего не надо. Мне сколько сидеть, года три?

– Я думаю, больше.

– Так и скажите. Пусть сама поступает, как хочет.

– Скажем. У тебя там осталось что-нибудь, или все продал?

– Да я ж сразу и продавал, в тот же вечер.

– Сколько у тебя всего эпизодов было?

– Что? А-а, понял. Не знаю, не считал… Раз сто пятьдесят, я думаю, я ж почти три месяца, с перерывами, конечно… В мае на две недели в Полтаву уезжал, а так – по три-четыре раза в день.

– И по сколько продавал?

– Когда как. В среднем, так по двадцать-тридцать тысяч за грамм.

– Итого, значит, лимонов двенадцать-пятнадцать, – прикинул Дима. – Неужели все потратил?

– Да, – махнул рукой Слава. – Матери, правда, кое-что отвез. А так на продукты да на сигареты все и ушло. Ну, иногда в кабаке, бывало, сидели с приятелем.

– Татьяне своей, наверное, подарки делал, – предположил Николаев, но Слава опять отмахнулся:

– Как-то все повода не было. Себе вон только на той неделе брюки новые и рубашку купил. Дайте еще закурить, а?

Костя достал пачку, дал сигарету Римскому и закурил сам.

– Послушай, Слава, – сказал он. – Неужели ты не понимал, что все равно, рано или поздно, но попадешься? Конечно, раз ты не местный и связей-то у тебя тут толком никаких, то просчитать тебя было очень трудно. Но все равно ведь, с самого начала было понятно, что тебя прихватят. Или нет?

– Знал, конечно. Первое время сильно боялся, честно скажу. После десятого раза вообще бросить хотел, но там с деньгами заморочка вышла, пришлось все по новой начинать. А потом привык… Мне б еще месяц продержаться – и все, не нашли бы вы меня больше никогда. Мне в Полтаве с сентября место хорошее обещали, в кооперативе одном. Я сюда больше и не приехал бы, чего мне здесь делать?

– Не жалко за штаны и рубашку несколько лет терять? И там еще неизвестно, как повернется?

– Жалко, конечно, но что сделать-то? Значит, судьба такая… Отпустили бы вы меня с Танюхой попрощаться… Нет? Дайте еще сигарету…

Татьяна ждала милицию уже несколько часов. Как оказалось, она видела задержание Славы и сразу поняла, что домой он больше не придет и никогда она с ним не увидится. Она занимала одну комнату на восьмом этаже общежития, сыщиков встретила в коридоре и сразу позвала из кухни двух своих подруг, чтобы они присутствовали в качестве понятых.

Комната была маленькой и густо заставленной старой дешевой мебелью. Потертые паласы, занавески с трогательными цветами и незамысловатые репродукции на стенах пытались создать некое подобие уюта. Татьяна выглядела на несколько лет старше Славы. Невысокая полная женщина с растрепанными волосами и лицом, озлобленное выражение которого сформировали неудачные попытки выбиться в люди и смирение со своей участью.

– Прочитайте, а потом на обороте, внизу, напишите: с постановлением ознакомлена, число и подпись, – сказал Ковалев.

Пока она читала постановление о производстве обыска, Костя подумал, что Римского она устраивала только потому, что бесплатно предоставляла место для ночлега и не мешала.

– Ищите, – она поставила свою подпись и вернула бланк Ковалеву. Потом отошла в угол и встала, скрестив руки на груди и всем своим видом давая понять, что ненавидит оперов за какое-никакое, но бывшее у нее в руках и отобранное ими счастье.

– Здесь есть вещи, принадлежащие Славе? – спросил Николаев.

Татьяна молча прошла через всю комнату, достала из шкафа вешалку с брюками и рубашкой, бросила на кровать.

– Все. Ничего больше его нету. Если только это, – Татьяна присела перед тумбочкой и вытащила запакованный «жиллет-сенсор» и недорогую туалетную воду. – Хотела ему на день рождения подарить. У него послезавтра… день рождения.

– Оставьте себе, – глухо сказал Костя.

Брюки и рубашку изъяли. Остальная часть обыска носила чисто формальный характер – просмотрели шкатулки с безделушками, вытащили наугад несколько книг с полки, подняли диван… Опера почему-то сразу поняли, что искать здесь нечего. Петров быстро заполнил два бланка протокола обыска, копию отдал Татьяне, а первый экземпляр сложил и убрал в папку.

– Пошли?

Николаев запихал брюки и рубашку в большой полиэтиленовый пакет. Понятые, осознав, что они больше не нужны, моментально выскользнули за дверь.

– Скажите, а Славу надолго?.. – Татьяна приняла Ковалева за старшего и обратилась к нему.

– Сейчас трудно сказать. Но, видимо, да.

– А за что? Я так и не поняла. Грабеж какой-то…

– Отобрал на улице у женщины серьги.

– А где же они? Он сюда ничего больше не приносил.

– Продал, – Ковалев посмотрел на женщину и понял, что она действительно была не в курсе дел Славы. Если она придет на суд, то там ее будет ждать сильный удар. Несколько миллионов рублей, которые Слава заработал и промотал втайне от нее, покажутся ей астрономической суммой. – Слава просил передать, чтобы вы сами решали, как вам поступить.

– Я могу с ним увидеться?

– Не знаю, эти вопросы через следователя надо решать. Можете ему сделать передачу, отвезете утром в Правобережное РУВД, это на улице Рентгена.

– Я знаю.

– И еще: завтра вам надо будет явиться к следователю, он вас допросит.

– Когда, утром? Утром я не могу, я работаю.

– А где вы работаете?

– На Правобережном рынке.

– Продавцом?

– Нет, картошку перебираю…

Выйдя из общежития, опера одновременно закурили. Костя подумал, что не отказался бы от рюмки коньяка.

Всю дорогу молчали, только на подъезде к отделению Николаев коротко выругался и пояснил:

– Сволочь этот Римский… Стольким людям жизнь испортил! Ни себе, ни другим.

– По нынешним временам, он довольно характерная фигура, – заметил Дима, но развивать мысль не стал, переключился на другое: – Ты лучше скажи, поймал ты этого своего… Помнишь, на той неделе ездили?

– Ерастова? Нет. Бегает где-то, скотина, домой так и не появлялся. Все времени не хватает им плотнее заняться. Завтра, наверное, попробую его связи прошерстить, он ведь где-то здесь дохнет. Там ведь сто сорок пятую, часть два, возбудили. «Терпила», правда, ничего не помнит, но опознание по фотокарточке есть, так что дело теперь только за ним. Я думаю, если его приземлим, там много чего интересного всплывет.

– А его закроют?

– Должны, он ведь сейчас на подписке. Хотя, кто его знает. Сам ведь знаешь, смотря какой следователь попадется.

Вечером следующего дня Николаев, выбрав время, начал проверять знакомых Толи Ерастова. После нескольких бесплодных попыток он добрался, наконец, до квартиры Рубцовых. Там он пробыл очень недолго, вышел крайне удивленный и, чувствуя закипающий внутри охотничий азарт, быстро направился в 15-е отделение.

ОРИЕНТИРОВКА №9

72-м отделом УУР СКМ ГУВД Новозаветинска и Правобережным РУВД по подозрению в совершении тяжкого преступления разыскивается Рубцов Олег Романович, 31.05.1974 года рождения, уроженец г. Новозаветинска, прописанный по адресу: ул. Кораблестроителей, д. 45, кв. 73. Его приметы: на вид 22 – 25 лет, рост 172 см, плотного телосложения, волосы темно-русые, коротко стриженные, лицо овальное, глаза серые, нос искривлен направо, на подбородке родинка, на левом предплечье татуировка синего цвета с изображением черепа.

При задержании соблюдать осторожность. Может быть вооружен огнестрельным оружием.

В случае задержания или получения информации о его местонахождении, сообщать во 2-й отдел УУР или ОУР Правобережного РУВД по телефонам…