Текст книги "Группа риска"

Степа подвез Маркова к самому офису. На прощание Ромео протянул Владимиру Ивановичу аудиокассету, со вкладыша которой жизнерадостно улыбались голубоватые супермены из группы «Ха-Ха».

– Вот, послушайте на досуге. Это то, о чем я вам говорил. Здесь все подробности – как они ее украли, где держали, как забрали деньги. Послушайте, только не забудьте потом уничтожить.

Слушать кассету Марков не стал. Вечером, перед тем, как заняться с секретаршей Светой сеансом снятия стресса, Владимир Иванович запер дверь в кабинет, вытянул из кассеты ленту и сжег ее в пепельнице. Подумав, он раздавил каблуком сам корпус, а заодно с ним и футляр, а цветастый вкладыш разорвал на мелкие куски и бросил в унитаз. После этого он вытащил из бара бутылку водки, налил полный стакан и выпил, не закусывая.

Владимир Иванович был достаточно жестким человеком. Годы занятий бизнесом, собственные взлеты и падения приучили его принимать решения, выдерживать чужие удары и бить самому. Но одно дело – расправляться с противниками росчерком авторучки или при помощи продуманной финансовой комбинации, а совсем другое – самому участвовать в физической расправе. Ему даже в драках, по-настоящему жестоких, не таких, как показывают в боевиках, а настоящих, уличных, за всю жизнь ни разу не приходилось участвовать. В молодые годы как-то бог миловал, а потом, когда он набрал вес и приобрел положение, дрались за него другие. Он только видел конечный результат, да и то не всегда.

Владимир Иванович выглянул в приемную. Света сидела перед компьютером, прилежно щелкая по клавишам пальчиками.

– Светик, заканчивай и загляни ко мне. Хватит на сегодня, и так тяжелый день был…

Света ответила понимающей доброй улыбкой.

– Я сейчас, Владимир Иванович! Через минутку подойду.

Олег вернулся к Оксане – той самой, у которой раньше прятался Толя. У нее никто не жил, и она согласилась предоставить ему пристанище, не задавая лишних вопросов, только спросила:

– У вас с Толей ничего не получилось?

– Почему? – При упоминании ненавистного имени Олег поморщился. – С чего ты взяла?

– Так, сразу было видно. Не в те игры полез.

– Козел он драный. Подставил меня, выше некуда…

Оксана философски вздохнула и отправилась на кухню готовить ужин.

На следующий день, когда Оксана отправилась по каким-то своим делам, Олег поехал на городской вещевой рынок. Толкучка занимала территорию бывшего Гостиного двора в самом центре города и постепенно неумолимо расползалась, заполняя собой соседние дворы и прилегающие пустыри. Торговали здесь всем, чем угодно, и хотя цены мало отличались от обычных магазинных, покупатели все равно стекались сюда со всех районов. Какое-то подобие порядка здесь пытались поддерживать плечистые ребята в камуфлированных безрукавках, с овальной эмблемой ЧОП «Оцепление» на груди. Иногда в толпе мелькали милицейские фуражки или лихо заломленные береты самых разных оттенков, принадлежащие, в основном, курсантам новозаветинской средней милицейской школы. Некоторые из них обделывали здесь свои дела, другие просто надеялись благодаря форме получить приличную скидку с цены товара, а потому и внимания на них никто не обращал – выстроившиеся шеренгой около одного из боковых входов ребята с рекламирующими газовое оружие табличками на груди нимало не беспокоились о том, что их сейчас начнут крутить и оттаскивать в отделение. Впрочем, случись даже такой вариант, он все равно закончился бы ничем – за ношение подобных табличек к ответственности не привлекают, а каких бы то ни было «стволов» в карманах продавцов отродясь не водилось. Пара «агентов» или «комбатов» валялись в багажнике машины, припаркованной около близлежащего кафе, где за столиком у окна пил кофе напарник, или в каком-нибудь другом, не менее надежном месте. На рынке можно было купить вещи и посерьезнее, чем газовая хлопушка, но такие люди с вывесками не стояли и услуги свои открыто не предлагали. Где их искать, Олег не знал, а потому направился к «газовому ряду», где должен был торговать приятель.

– Покупаем? – с ходу прицепился долговязый парень с забинтованной правой рукой. – Есть четыре модели, даже «макар». Будешь брать – подешевле уступлю.

– Не, – мотнул головой Олег. – Мне Вовик нужен.

– Кто? А, этот, с золотыми зубами! Не видал сегодня. Посмотри там, или в кафе загляни.

«Там» Вовика тоже не обнаружилось, и Олег прошел в кафе. Большой полутемный зал был почти пуст, заняты, в основном, столики по левой стороне, вдоль окон. Вовика не было и здесь, но за одним из столиков сидел бугай неопределенного возраста, в малиновых штанах и кожаной куртке, с аппетитом уплетая из горшочка что-то мясное. Олег когда-то видел его вместе с Вовиком, тот даже называл его кем-то вроде местного «бригадира».

– Чего надо? – не переставая жевать, спросил бугай, когда Олег подсел за его стол. – Места свободного мало?

– Я Вовика ищу. С золотыми зубами.

– А я-то причем? – бугай окинул Олега на стороженным взглядом. – Иди ищи, че ко мне-то прицепился?

– Я думаю, ты знаешь.

– Я много чего знаю, – бугай выскреб вилкой дно горшочка, вздохнул и взялся за кофе. – Только вот тебя не знаю. Иди, не отсвечивай. А то ведь и попросить могут…

Олег обернулся и увидел, как из-за соседнего столика на него, не мигая, смотрят два раскачанных до невозможности «бычка» в спортивных костюмах и джинсовых куртках. В отличие от Олега, костюмы их были сшиты не в китайской деревне, а представляли собой настоящую «пуму», да и куртки явно покупались не в ночном «комке». Олег мог ответить еще более крутым взглядом – после убийства Тихого он почувствовал, какую власть над людьми дает оружие, но связываться не стал, поднялся с места и миролюбиво объяснил:

– Я ведь только поинтересоваться хотел. Ничего больше.

– Иди, в другом месте интересуйся, – посоветовал бугай, еще раз оглядывая одежду Олега. – А здесь ничего интересного нет.

Олег вышел на улицу, вернулся обратно к шеренге продавцов. Вовик среди них не объявился, и пока Олег стоял, раздумывая, стоит обращаться к кому-то другому или лучше просто уйти, его тронул за рукав один из продавцов, маленького роста, щуплый, стоявший в шеренге с самого края.

– Ты Вовку спрашивал?

– Ну, а что?

– Его подрезали вчера.

– Как… подрезали?

– Не знаю, говорят, насмерть. Я не видел, меня вчера не было. Говорят, какие-то залетные шухер навели. Кого-то из ихних кинули, что ли… Вовку бритвой полоснули, еще одному селезенку разорвали. Они не здесь, в тот двор ходили разбираться.

– Н-да, дела… – Олег достал пачку сигарет, угостил продавца и закурил сам. – У вас тут что, такое веселье часто бывает?

– Бывало и хуже. – Паренек, которому при ближайшем рассмотрении никак нельзя было дать больше восемнадцати лет, неопределенно пожал плечами. – У нас с ним товар одинаковый, в одном месте берем. Надо чего? Сегодня торговли вообще никакой, скидку хорошую дам.

Олег помолчал, взвешивая ситуацию. У него осталось всего два патрона к «ТТ», и он приехал сюда, собираясь при помощи приятеля пополнить боезапас. Связываться с незнакомыми не хотелось, но и деваться, вроде бы, было некуда, да и щуплый паренек особых опасений не вызывал. Его он вообще голыми руками уделать может, а появятся приятели, так чтоб их отпугнуть, и двух патронов хватит.

Олег поманил паренька в сторону и вполголоса сказал:

– «Маслята» нужны.

– Что?

– Патроны. Для «ТТ». Можешь устроить?

Паренек вздохнул:

– У меня нет. Да и у Вовки их никогда не было. Это, вон, на том конце, видишь крайнего, с замотанной клешней? Попробуй к нему подойти… Только он, может быть, и разговаривать не станет. Сегодня все пуганые, а он с чего-то решил, что ты на мента похож.

– Я? Хм… А ты чего, не боишься этого?

– А я разбираюсь лучше и вижу, что никакой ты не мент. Да и у меня у самого брат в ментовке работает, если что, так…

– Не нравится он мне, этот твой однорукий. Если я на мента похож, то он – кидалово ходячее.

– Могу сам с ним договориться, за процент, естественно. Ты цену знаешь?

– Знаю.

– Тебе сколько надо?

– Четырнадцать.

– Два, значит, еще осталось, – понимающе улыбнулся паренек. – Мне много не надо.. Если все ровно, то полташка моя – идет?

– Легко.

Паренек пошел договариваться с «одноруким», а Олег отошел в сторону, покуривая и поглядывая по сторонам. Из кафе вышли бугай, с которым он разговаривал, и оба «качка». Бугай уселся в старенькую иномарку и укатил, а качки, раздвигая толпу чугунными плечами, миновали шеренгу оружейников и затерялись на территории рынка.

Вернулся с переговоров паренек.

– Столько у него нету. И ни у кого здесь больше нет. Десяток будешь брать?

– Возьму.

– Мой процент не меняется?

– Нет.

– Тогда давай через полчаса вон туда заходи, видишь, – паренек указал на арку в доме через дорогу. – Не бойся, там обычное место.

– Я и не боюсь. Ты принесешь?

– Я. С деньгами порядок? Показал бы, а?

Олег достал бумажник, приоткрыл, показывая, что деньги у него есть, но не давая оценить сумму.

– Нормально?

– Да вроде, да. «Пушка» с собой?

– Чего я, е…ый, по городу с ней таскаться? Я вообще не для себя беру! – получилось очень правдоподобно, несовершеннолетний знаток человеческих душ, пытливо взглянув Олегу в глаза, остался доволен и ничего больше не сказал.

Олег прошелся по барахолке, без особого интереса приглядываясь к товарам. Косметика, обувь, растянутое на каких-то вешалках и проволочках женское белье, выставленные прямо на земле музыкальные центры и огромное количество кожаных курток. За Олегом неотрывно следовали три десятилетних оборванца, забросившие школу после первого класса и прижившиеся на рынке в качестве всеобщих «шестерок». В бурлящей пестрой толпе они оставались абсолютно незаметными.

За пятнадцать минут до назначенного срока Олег пошел к месту встречи. Этот двор действительно часто использовался при продаже оружия. Вовик неоднократно рассказывал про него, и Олег запомнил, что он вовсе не является глухим, как кажется на первый взгляд. Если зайти с улицы в подъезд одного хитрого дома и подняться на пятый этаж, то там, пройдя коридорами, можно оказаться в соседнем подъезде, который выходит как раз в этот самый двор. Олег так и поступил. Спускаясь с пятого этажа, он услышал, как двумя этажами ниже щелкнула крышка открываемой бензиновой зажигалки, и замедлил шаг. Последние два пролета он вообще спускался на цыпочках, положив руку на заткнутый во внутренний боковой карман пистолет и прислушиваясь к каждому шороху.

Около окна на площадке второго этажа стоял «качок» – тот самый, один из двух, которых он видел в кафе. Он почти прижимался лбом к грязному стеклу, вглядываясь во двор. Пальцы ритмично мяли резиновые эспандеры-бублики. На полу, около левой ноги, дымился окурок.

Олег вытащил из кармана пистолет, отвел руку с ним за спину, спустился еще на пару ступеней и кашлянул.

Спортсмен развернулся, едва не вышибив стекло.

– Там ничего интересного не будет. Я туда не приду, – сообщил Олег, опускаясь еще ниже. – Ты ведь меня ждал?

– Э-э, ты чего наезжаешь? – Качок, как и совсем недавно Тихий, оценил соотношение сил в свою пользу. – Тебя е…т, кого я жду?

– Нет, но я хочу это знать.

– Ты че, ох…л, что ли, овца е…ая? – возмутился качок, шагая вперед. – Я те щас поинтересуюсь, ты че, не понял, с кем разговариваешь?

Улыбаясь, Олег поднял пистолет и взвел курок. Повисла долгая тяжелая пауза.

– Ты это, в натуре, «пушку»-то убери, – облизывая губы, забормотал качок. – Ты, че, обиделся, что ли? Блин, убери «пушку», пальнешь ведь сдуру!

– Не бойся, не первый раз. – Олег слегка приподнял ствол, целясь теперь в голову, – Тебя как зовут-то?

– Лева…

– Вот что, Левушка, у меня сейчас настроение хреновое, и терять мне нечего. Я уже два года в розыске, так что твой труп повредить мне никак не может. Скажи лучше по-хорошему, «кинуть» меня хотели?

Лева опять облизал пересохшие губы, потом, решившись, кивнул:

– Это Ромка все… Я не хотел и ему говорил, что не стоит, а он заладил, что пацан левый появился, ходит, патроны для «тэтэшника» спрашивает, «лопатником» сверкает.

– Ромка – это кто?

– Ну тот, длинный, с перевязанной рукой.

– Он же меня за мента сначала принял!

– Да разобрался потом. И Славик подсказал, у него глаз наметанный.

– Славик – это мелкий?

– Ну, он.

– А друга твоего как зовут, с которым в кабаке вместе дохли?

– Денис.

– Ну и где они все сейчас?

– Славик во дворе топчется, а те двое – около арки где-нибудь трутся.

– Расскажи-ка мне, Лева, подробно, как вы меня нае…ть хотели?

– Ну, Славка тебе должен был всего три патрона принести, сказать, что остальные потом будут, а деньги за все потребовать. Когда вы спорить бы начали, он тебе первый по морде зарядил бы, а потом уже мы бы вписались.

– Не первый раз, наверное, так развлекаетесь?

– Первый! Я вообще не хотел, клянусь!

– Рот закрой, не мешай думать… Так, значит, три патрона у Славика все-таки есть, да? Хорошо, пойдем к нему, будем торговаться. Высунешься из двери, позовешь его. Не дай бог, лишнего чего скажешь, или визжать начнешь! Мигом урою, мне терять нечего. И патроны еще остались, на тебя с приятелями как раз хватит. Понял?

– Да не подставляй ты меня так! – взмолился Лева. – Мне и так х…во будет за то, что рассказал тебе все! У меня стошка баков есть, возьми, и давай разойдемся на этом!

– В задницу ее себе запихай. Я тебя уговаривать долго не собираюсь. Или ты идешь туда сам, или ты уже вообще никуда не идешь, понял, чмо? Давай, топай! Только ручонки приподними. Не дай бог, дернешься или споткнешься просто, тогда тебе очень не повезет. Пшел!

Подняв над головой руки, Лева начал медленно, осторожно спускаться по лестнице. Олег шел метрах в двух сзади, держа пистолет нацеленным точно в середину широко накачанной спины, готовый отреагировать на любую неожиданность. Волнения или страха он не чувствовал. После похищения Ольги и убийства Тихого он перешагнул какой-то невидимый барьер, за которым остались все сомнения и терзания. Теперь он просто ставил перед собой цель и шел к ней, меняя способ действий в зависимости от обстановки. В глубине души Олег сознавал, что ему не хватает подготовки, необходимой в такого рода делах, но учиться сейчас было не у кого, и он считал, что восполнит этот пробел потом. Главное – разобраться с текущими неприятностями и уехать из города, а там уже начнется новая жизнь.

Лева миновал последние ступеньки и замер перед закрытой дверью.

– Давай, смелее, – предложил Олег. – Лишний шаг сделаешь – я тебе задницу мигом продырявлю.

Лева толкнул скрипучую старую дверь, высунулся на улицу, свистнул и несколько раз махнул рукой. Олег заметил, как Славик, маявшийся около детской избушки, бросил сигарету и быстро направился к подъезду.

– Молодец, – похвалил Олег. – Теперь прикрой дверь и иди сюда. Мордой к стенке повернись.

Когда Лева выполнил приказание, Олег саданул его рукояткой «ТТ» по затылку, и облаченное в спортивный костюм тренированное тело сползло к его ногам. В тот же миг в подъезд торопливо вскочил Славик. Видимо, он еще не потерял надежду на то, что «левый пацан» появится откуда ему положено, из-под арки, и, перешагивая через порог, продолжал пялиться в том направлении. Не давая опомниться, Олег врезал ему стволом пистолета по челюсти, добавил коленом между ног и, в завершение, шваркнул головой об стену. Тщедушному Славику хватило бы и половины этой дозы. Закатив глаза, он беззвучно опустился в угол. Олег еще раз, со всей злостью, впечатал ему каблуком по переносице, а потом присел и быстро обыскал карманы. В незастегнутом боковом действительно нашлись три патрона для «ТТ» – с иностранной маркировкой, прошлогоднего выпуска. В другом кармане оказались паспорт и несколько мелких купюр. Олег прихватил и это тоже и перешел к Леве. Лева оказался намного богаче. Помимо упомянутой стошки, у него нашлись еще пятьдесят долларов мелкими и почти полмиллиона рублями. Распихав добычу по своим карманам, Олег осторожно выглянул во двор. От арки к подъезду, сердито посматривая по сторонам, быстро шагал Денис. Вид у него был намного более грозный, чем у Левы в его лучшие минуты, и Олег решил не испытывать больше судьбу. Он рванул по лестнице наверх и успел достигнуть пятого этажа, когда хлопнула дверь подъезда. На его счастье, Денис оказался глупее, чем можно было ожидать. Вместо того, чтобы предупредить находившегося на улице Рому, он, отчаянно матерясь, бросился бежать по лестнице. Спускаться всегда легче, чем подниматься, и когда Денис штурмовал еще четвертый этаж, Олег уже был на улице. Отбежав от дома, он увидел, как напуганный пропажей своих коллег, но не набравшийся смелости заглянуть в подъезд Рома нервно курсирует между оружейной шеренгой и аркой. Дожидаться появления на сцене рассерженного Дениса Олег не стал. К остановке как раз подходил троллейбус, и он побежал, чтобы успеть на него.

Часть 2

9

Гера Даниленко, третий опер из «тяжкой» группы Правобережного РУВД, сидел за своим рабочим столом и сортировал вынимаемые из ящиков бумаги. Некоторые он откладывал в сторону, к двум толстым папкам, но большая часть, разорванная на мелкие куски, летела в подставленную к столу мусорную корзину.

Даниленко увольнялся. Еще находясь в отпуске, он подал рапорт, мотивируя свое желание семейными обстоятельствами и личными причинами. Рапорт подписали на удивление быстро, и, месяц назад выйдя на работу, Гера принялся активно сдавать дела и подписывать обходной. Сейчас все подписи были уже собраны, и Гера знал, что завтра он «попадет в приказ». На восемь вечера была назначена «отвальная», и оставшееся до этого момента время Даниленко посвятил тому, что освобождал место для своего преемника. В кабинете, кроме него, находился только Ковалев, который тоже сидел за своим столом и писал справки по делу Римского, которым они с Димой занимались уже несколько дней. Сам Дима вместе со следователем отправился проводить «уличную» – следственный эксперимент, в ходе которого Римский должен был показать, где, когда и каким образом он срывал серьги.

– Костик, – Гера развернулся к его столу. – Посмотри потом. Тут кое-какая информация любопытная, я в свое время не успел отработать. Может, пригодится когда…

Ковалеву было немного грустно оттого, что Даниленко увольняется. Гера был хорошим опером, действительно хорошим. Он никогда не изображал из себя комиссара Мегрэ, не пытался казаться супердетективом, но дело свое знал твердо и обладал настоящим профессионализмом и здравым смыслом, что не раз позволяло ему добиваться успеха в иных, казалось бы, абсолютно безнадежных делах. В розыске Гера отработал около восьми лет, что по нынешним временам считалось очень и очень приличным сроком. Долгое время «сидел на земле», в 15-м отделении, потом работал в РУВД, в главке, опять вернулся в район, некоторое время занимал весьма шаткое кресло заместителя начальника 15-го отделения по уголовному розыску, откуда слетел из-за «залетов» подчиненных. Последнее время Гера часто жаловался на то, что ему все надоело, что он устал. Специалисты в таких случаях рекомендуют сменить профиль работы, хотя бы временно, но Гера сразу заявил, что ничего другого делать не умеет и переводиться куда-нибудь дежурным или командиром взвода не будет.

Подошло назначенное время. Вернулся Петров, начали подтягиваться остальные приглашенные. Сдвинули вместе и накрыли бумагой четыре стола, положили под холодную воду бутылки, начали расставлять закуски. Из соседних кабинетов принесли недостающие стулья. Приготовления, как и обычно в таких случаях, затянулись, и только после половины девятого стали рассаживаться за стол. Повод для застолья был нерадостный, и начали как-то незаметно, без громких тостов и речей. Первые три рюмки выпили быстро. Большинство присутствующих, не успевшие днем нормально пообедать, налегали на закуски, и тарелки быстро пустели. Подошли опоздавшие, и, наскоро перекурив в соседнем кабинете, все опять вернулись за стол.

– Скажу честно, Гера, мне жалко, что ты уходишь. – Николаев поднялся. – Я всегда считал, что если кто нашел себе другое место и решил переводиться или увольняется, то поступает правильно. Никогда никого не отговаривал в таких случаях. Каждый сам решает, где ему лучше. Но сейчас… Я понимаю, конечно, что ты сто раз все обдумал, но мне, честное слово, жалко, что так получается. Не умею и не люблю много говорить, поэтому предлагаю просто выпить за тебя, за то, чтобы у тебя «там» все сложилось!

Выпили. Закусили.

– Ты себе место подыскал уже? – спросил кто-то из оперов.

– Да так, есть варианты, – неопределенно пожал плечами Даниленко. – Еще не определился.

– К Михалычу в «Спрут» не пробовал? Там много наших. Мне через год на пенсию уже, хочу к нему попробовать, если не развалятся к тому времени.

– У тебя что, двадцать пять уже будет? – удивились на другом конце стола, имея в виду количество отработанных на милицейском поприще лет.

– Какие двадцать пять! Двадцатник только-только стукнет! Только хватит мне уже, чем дальше, тем хуже… Слышал, новый кодекс собираются принять? Там за грабеж, например, штраф предусмотрен, сколько-то минимальных зарплат, а верхний предел – то ли три, то ли пять лет… Приходишь к судье – хотят ведь как в Америке сделать, чтобы суды не только судили, но и все остальные вопросы решали – так вот, приходишь к судье и говоришь: я хочу два грабежа «залепить», сколько я вам должен? Оплачиваешь, авансом, штраф, а потом идешь и с чистой совестью грабишь. И никто тебе за это ничего сделать не может. Что, ради этого я столько лет уродовался?

– Это ты своими вывихнутыми ментовскими мозгами все не так понимаешь, – перебил Савельев. – Мы идем к демократии, поэтому никого наказывать ни за что нельзя. А тебя уродоваться никто не просил, сам виноват.

– Да я и не виню никого, просто противно! Как будто, кроме нас, никому это и не надо!

– Кому надо – от тех ничего не зависит. А от кого зависит – тем совсем другое требуется…

– Ладно, хватит об этом! – оборвал Петров. – А то сейчас еще о политике начнете. Не за этим ведь собрались.

– Правильно, Димыч, лучше наливай!

Вышли покурить в соседний кабинет. Даниленко широко открыл окно, угостил Ковалева сигаретами.

– Знаешь, Костик… Я, пока рапорт свой подписывал, сто раз обо всем передумал. И все равно ответа не нашел. Вроде бы, правильно все решил, жена так вообще в такое счастье поверить не может. Каждый день в семь вечера – дома, никаких дежурств ночных, в выходные никто трогать не будет. Я уж не говорю о зарплате, тут и сравнивать-то нечего! Меня ведь хорошее место ждет, я об этом старался особо не говорить…

– Я и так догадался.

– Место хорошее, все, что надо – привезут, самого, куда надо, доставят, туда и обратно. Все условия для работы созданы. А мне вот никак не успокоиться. Сейчас ведь уже не коммунизм, идей гениальных никаких не осталось. Каждый ищет себе место получше, наверх лезет. Я, пока в отпуске был, в фирму свою походил немного, присмотрелся. Нормальные люди. Есть, конечно, и дерьмо, но это как везде. Так вот, нормальные люди, тихо-мирно занимаются своим делом, и, главное, понятно, почему они это делают. Ради того, чтобы какого-нибудь ублюдка в камеру запихать, тратишь свое время, свои деньги, здоровье свое. И ничего из этого не восстанавливается. У меня жена, по-моему, так и не смогла понять, почему я каждый день задерживаюсь. Это ведь не меня ограбили, не у меня квартиру обворовали. В любую контору, кроме нашей, приди под конец рабочего дня, так с тобой никто и разговаривать не станет. Ладно, раньше можно было думать: вот, посажу я его, так он несколько лет никому мешать не будет. А сейчас? Угробишь ты на него уйму времени, а судья его под залог выпустит, адвокаты накинутся, тебя сто раз в грязи изваляют, отписываться и объясняться замучаешься, а его потом все равно осудят условно, и он тебе, при встрече, в рожу ухмыляться будет. И надо тебе это?

– Не все так плохо.

– Ты еще скажи, что я не прав и на самом деле все хорошо!

– Такого тоже не скажу. Конечно, и платят мало, и нету ничего, и работать все, кому не лень, мешают, но мне мое дело нравится. Наверное, это можно и болезнью назвать, но я хочу этим заниматься. Да и кроме того, ничего другого ведь я делать-то не умею? Наверное, нельзя в этом признаваться. Но я не считаю, что то, чем я занимаюсь, – так легко. Дурак здесь долго не продержится, хотя сейчас многие и считают, что все менты – ленивые дураки и пьяницы. А насчет того, что все наверх лезут, так, я считаю, этот самый «верх» – у каждого свой. По-моему, быть на этом «вверху» – попросту занимать свое место и делать то, что тебе нравится. Я не смогу выполнять работу, от которой меня будет тошнить. И, наверное, не один я такой. Помнишь, в прошлом году брали вымогателей? Кирсанов, Голубенко, Земянский и Абрамов? Ты тогда тоже в отпуске был, но должен был слышать. Все четверо родом откуда-то с Урала, но в городе у нас давно осели. Земянский и Абрамов – призеры и чемпионы соревнований по культуризму, да и остальные – ребята совсем не слабые. Началось все с того, что Кирсанов на своем «БМВ» впилился в одну женщину на «копейке». По собственной, кстати, вине. Торопился куда-то очень, а может, просто летел, чтобы не забыть, куда едет. Так или иначе, но «копейку» он чуть ли не напополам разорвал, а у «бомбы» своей, по-моему, только фару разбил и бампер помял. При его доходах ремонт стоил бы просто копейки, но он обиделся, что она вовремя с дороги не убралась, и с ходу на нее «наехал». Потом друзей своих подключил. Для них, я так понимаю, это чем-то вроде развлечения было, в перерывах между серьезными «делами». Разминкой для поддержания общей физической формы, в память о тех временах, когда они еще просто ларьки «трясли». Во время одного из таких «наездов» их и взяли. Кроме наших, там еще и РУОП со своим СОБРом участвовал. Голубенко и Абрамов сразу в больницу отправились, а двое других как близнецы-братья стали, даже разница в росте сравнялась. В общем, ребята сели, и пока они сидели, там еще столько ихних подвигов всплыло! Суда до сих пор не было, все никак следствие закончиться не может. Я потом на обыска ездил. У Кирсанова – две машины, две квартиры. Генеральный директор одной фирмы, соучредитель совместного с испанцами предприятия; личные счета в трех банках у нас и в одном заграничном. В «основной» квартире, в одном из фужеров в «стенке» – четыре тысячи долларов стоят. Как его жена сказала, «это Славик вчера мне на мелкие расходы принес». У трех других – все ничуть не хуже, разве что Земянский, лучший друг его, был не женат, но зато трех любовниц сразу по полной программе содержал. Я, когда на них посмотрел, то долго думал потом. Сколько они так успели пожить? Года три-четыре, не больше, начинали-то почти с нуля. Стоят ли эти три-четыре года того, чтобы в один прекрасный день основательно получить по морде и оказаться в вонючей камере, а потом несколько ближайших лет на зоне загибаться? Будь одно это вымогательство, адвокаты их в два счета «отмазали бы», но, я говорил, там еще много всякого выплыло: мошенничества с квартирами, парочка изнасилований, еще несколько вымогательств, подделка документов, взятки… При том раскладе, который получился, сидеть им, причем сидеть железно, как минимум лет пять придется. И это в нынешние свободные времена. Так вот, я часто думал, стоит одного другого? Многие, наверное, с радостью с ними поменялись бы местами, чтобы хотя бы пару лет пожить, ни в чем себе не отказывая. Когда я с Абрамовым разговаривал, он признался мне, что ни о чем не жалеет. Но это было в самом начале, когда он еще надеялся, что его скоро отпустят. А через полгода я узнал, что его в камере «опустили», это ведь на нем две сто семнадцатых «висело»… Не помогли ни деньги, ни друзья, ни то, что сам два метра в высоту и столько же в ширину… Долго я говорю, пора за стол идти. Но я это все к тому, что у каждого – свое место, свой «верх». На сегодняшний день мое место меня устраивает, не знаю, что завтра будет, и загадывать не люблю. А что касается тебя: раз чувствуешь, что менять надо, – конечно, меняй. Естественно, будешь по работе скучать, и плохое все со временем забудется, тем более, что опер ты настоящий…

– Был, – усмехнулся Гера, разглядывая свои ботинки.

– Почему был? Есть! Это ведь, действительно, как болезнь, и не зависит оно от того, есть ли у тебя ксива в кармане и пистолет под мышкой.

– Люди разные бывают, – Гера ковырнул носком ботинка трещину в паркетном полу.

– Разные. Но мы о тебе сейчас говорим. И не забывай, что у тебя, в отличие, например, от меня, жена и ребенок. А как было сказано в одной умной книге, семейный мужчина должен в первую очередь заботиться о своих детях и защищать их, а не гоняться по крышам за преступниками.

– У Димки тоже и жена, и ребенок. У других ребят тоже, но ведь работают, – возразил, но без особой уверенности, Даниленко. – Понимаешь, будь все немного по-другому, я бы остался. Обязательно остался! Но так, как оно есть, – не могу больше. Или не хочу. Надоело.

– Я понимаю, – мягко ответил Костя. – И все понимают. Тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, так что и оправдываться не надо. Пошли за стол? А то ребята уже заждались.

– Да я сам себя, наверное, обвиняю! Знаешь, в душе такое чувство, как будто убегаю.

– Иногда и убежать не вредно.

– Не вредно. Только потом, когда добежишь, противно становится. Немного. Совсем чуть-чуть.

Они закурили по новой сигарете. Помолчали.

– Пошли, – Костя взял коллегу за локоть, подтолкнул к двери, но Гера упрямо покачал головой, продолжая изучать пол.

– Подожди, давай докурим. Знаешь, у меня все никак из головы не выходит. Я перед самым отпуском по району дежурил, и меня на всю ночь выдернули в 15-е, там ножевое было. Ситуация очевидная, только бумажной возни много – восемь свидетелей, двое потерпевших, один злодей. «Терпилы» в больнице, злодей в одной камере «парится», свидетели – в соседней трезвеют. Ну, опросил я пару человек, общее впечатление составил, в больницу слетал, две заявы привез. У обоих терпил – проникающие ножевые в брюшную полость, в одно и то же место обоим, как по линейке. Чувствуется, что человек свое дело знает – на сантиметр правее или левее, и вместо тяжких телесных повреждений мокруха в чистом виде была бы. Я в отдел приехал, кофе попил и решил к «мяснику» этому подступаться. Дежурка его как раз по судимостям прикинула, оказалось, у мужика семь ходок, последний раз всего полгода назад откинулся, по сто восьмой первой пять лет отсидел, особо опасным признан. Притащил я его к себе, стали мы с ним общаться. И до сих пор тот разговор никак из головы не идет. «Да, – говорит, – порезал я их обоих. А что мне оставалось? Мне сорок два года, из них девятнадцать отсидел. Последний раз садился в девяносто первом, вышел – и поначалу думал, что с ума сошел. Другой мир, другая жизнь, другие люди. Все изменилось! Вы-то, – говорит, – этого не замечаете, для вас все это постепенно идет, незаметно. А у меня это получилось как с ребенком: растет-растет он у тебя на глазах, а потом ты уедешь куда-нибудь надолго, возвращаешься – и поражаешься, как он вырос. Так и здесь. Ладно, – говорит, – вышел и решил завязать. По-настоящему. Туберкулез и еще куча всяких болезней, больше пяти-шести лет даже на усиленном питании и в санаторных условиях не протянуть, а здесь – ни работы, ни профессии, ни крыши над головой. Но хотелось последние годы спокойно дожить. Нашел себе бабу какую-то, пристроился к ней в хату, начал на рынке ящики таскать. Раньше и подумать не мог, что придется на „черных“ горбатиться, но и деваться больше некуда. Бабу свою на тот же рынок пристроил, торговать чем-то. Один раз какой-то азер до нее докопался, пришлось ему морду набить. Остальные дернулись – схватился за топор, и на этом все кончилось. Только уважать стали. В общем, жили кое-как. На лето думали в деревню к ее родственникам съездить. Но не вышло. В тот вечер сидели у нее дома. Знакомые какие-то зашли. В квартире брать нечего, поэтому двери и не запирали почти никогда. Часов в одиннадцать – вечера, конечно – завалились двое мужиков. Одному двадцать семь, другой чуть помладше, местные гопники. Дольше одного дня нигде не работали, но и на открытый криминал духу не хватало, так, перебивались, чем придется». Пришли уже пьяные, начали до мужика этого докапываться. Просто так, от плохого настроения. Он, говорит, чувствовал, что добром не кончится, даже на принципы свои плюнул, лишь бы на скандал не нарываться. Выпить им предложил. Они, конечно, выпили, но не успокоились, давай дальше выпендриваться. Он им говорит: «Ребята, не надо так, ничего плохого я вам не сделал, давайте разойдемся». Упомянул, что судимый. Зря. С этого все и началось. Он им про свои «ходки», а они ему: «Козел ты, а мы и сами в милиции бывали». Мужик этот на «козла» обиделся, тут уже не выдержал, говорит: «За такие слова отвечать надо!» Они и ответили. Сразу в морду. Нос разбили, и давай дальше лезть. Оба – кабаны здоровые, голыми руками он бы с ними никак не справился. Схватился за нож, предупредил, а они только смеются и дальше прут. Он их обоих и уделал. Говорит, даже не задумывался, как в лагере двадцать лет назад научили, так все и сделал. Потом нож бросил, водку допил и пошел в соседнюю комнату ментов дожидаться. «Все равно, – говорит, – бежать некуда. Да и устал от такой жизни. В лагерь возвращаешься – там все знакомо, все понятно. Знаешь, это можно делать, а это – нельзя». Один раз обмолвился, сказал, что день рождения свой, уже незадолго до освобождения, с красной икрой и крабами отмечал. А как вышел – так до сих пор разобраться не может. Все поменялось. Говорит, по улицам вечером ходить страшно. И это ему, заразе с двадцатилетним стажем, который в семидесятые по всему Союзу гулял! И вот, представляешь, сидим мы с ним, разговариваем, он мне о своей жизни, я ему – о нашей. И он вдруг говорит: «Так жить нельзя! Вы не понимаете, что с собой сделали, но со стороны-то видней!» Про зарплату мою спросил. Долго мялся, думал почему-то, что я обижусь, но потом все-таки извинился и спросил. Я ответил. Он сначала понять не мог, в ценах-то наших новых он до сих пор почти не разбирается, а когда понял… Ничего не сказал. Голову опустил и ругался долго. Хотя ведь, по идее, только и радоваться должен. Интересно, кстати: почерк у него ровный, как чертежный шрифт, и пишет без ошибок. На речь я внимание не сразу обратил, только потом заметил: говорит практически без мата и без жаргона и такие обороты употребляет, что даже я давно позабыл. Я про образование спросил. Он сказал, что первый раз попался малолеткой и последние два класса в тюрьме заканчивал, но тогда даже там учиться плохо не принято было. Все равно заставляли заниматься, и все равно чему-то учили. А сейчас? Зайди в любую школу, кроме, может быть, каких-нибудь лицеев частных, так трое из пяти свою фамилию без ошибок написать не могут!